04.00 - 08.00


Название: Tomorrow Will Be Kinder
Тема: Утро вечера мудренее
Автор: Сехмет
Бета: Час Лебедя
Предупреждения: спойлер нездоровые отношения
Комментарии: разрешены

Tomorrow will be kinder
It's true, I've seen it before
A brighter day is coming my way
Yes, tomorrow will be kinder
(The Secret Sisters — «Tomorrow Will Be Kinder»)
Первое, что Майкл видит, открыв глаза — висящий напротив кровати яркий постер: «Без паники!».
Майкл не помнит, чтобы он был тут раньше, но, с другой стороны, постер не выглядит особенно новым, к тому же вряд ли Дженни стала бы тихонько прокрадываться в спальню, чтобы совершенно бесшумно повесить на стену эту хрень. И чем дольше Майкл пытается понять, в чем дело, тем сильнее его заставляет нервничать это ядовито-зеленое «Без паники» на желтом фоне.
А потом он вспоминает, что у него проблемы с памятью. Эта мысль щелкает у него внутри, отдаваясь эхом и все наконец становится на свои места. Автоавария, травма, «сбои как в краткосрочной, так и в долгосрочной памяти» — кажется, так сказал Брук.
«Без паники!» — на тот случай, если ему станет хуже. Майкл все равно не может вспомнить, кто из них с Дженни и когда именно повесил постер, но, по крайней мере, теперь его появление в спальне выглядит вполне логично.
Закрыв глаза, Майкл откидывается на матрас и несколько секунд лежит неподвижно, пытаясь понять, что еще он мог забыть.
— Без паники, — говорит он вслух, но это не особенно помогает.
Пару секунд он подумывает о том, не стоит ли остаться на весь день здесь, в спальне. Или хотя бы до тех пор, пока не придет Дженни.
Майкл вспоминает резкий голос сержанта, врезавшийся в уши: «Мужчина должен смотреть в глаза своим страхам, ясно?! Если ты не готов к этому — пакуй вещички и езжай к мамочке».
Наверное, сержант был прав. По крайней мере, ничего лучше его слов в голову Майклу не приходит, поэтому, снова посмотрев на постер, он медленно встает с постели. Мир вокруг вздрагивает, как жидкость в стакане.
Майкл идет в душ, повторяя про себя «Без паники», как молитву, будто эти слова действительно способны чем-то помочь.
* * *
Заглядывать в зеркало немного страшно: глупо, но Майкл боится, что помнит себя неправильно и увидит в зеркале совершенно другое лицо — или что с момента, когда он запомнил свое лицо прошло двадцать лет и в зеркале отразится старик.
Но нет, все в порядке. Разве что бороду не мешало бы подравнять, но это мелочи.
Несколько секунд Майкл внимательно вглядывается в свое отражение, ожидая подвоха, и только потом наконец входит в душевую кабину. Вода кажется ему слишком горячей, но Майкл не пытается что-то с этим сделать. Черт с ним.
Без паники?
* * *
Натянув футболку и тренировочные штаны, Майкл спускается вниз, на запах кофе и тостов — по крайней мере, насчет кофе он уверен.
На секунду Майкл задумывается о том, как чувствуют себя люди, память которых не разваливается на части: боятся ли забыть голос собственной жены, смотрят ли они точно так же на висящие вдоль лестницы фотографии? Но он прогоняет эти мысли как можно дальше. Вроде бы Брук говорил, что не нужно сосредотачиваться на проблеме, стоит идти вперед, иначе ничего не получится.
— Доброе утро, — Дженни улыбается Майклу, поправляя очки.
Хорошо, что она дома.
Он неожиданно понимает, что не знает, какой сейчас день недели, или какое число. Он замирает, стиснув кулаки и чуть прикусив кончик языка, надеясь, что это поможет ему сосредоточиться, но мысли все равно путаются, и пару секунд спустя он уже не уверен, что сейчас по-прежнему две тысячи двадцать второй.
— Как ты? — спрашивает Дженни, подходя ближе.
— Все хорошо, — улыбается Майкл, хотя на самом деле он в этом не уверен. — Только постер в спальне меня удивил. Я его не помню.
Дженни чуть хмурится и кивает, проводя по его плечу тыльной стороной ладони, и от этого прикосновения Майкл сразу чувствует себя увереннее: она здесь, она с ним, она любит его, несмотря на все проблемы.
— Да, вчера было то же самое. Я уже позвонила доктору Бруку, он примет тебя в четверг.
— Хорошо, — притянув ее к себе, Майкл осторожно целует Дженни в затылок, зарываясь лицом в пахнущие ромашковым шампунем волосы. Или цветочным? Наверное, все же цветочным. — У нас еще есть кофе? Мне нужно взбодриться.
Дженни тихо смеется, прижимаясь к нему плотнее. Она теплая, ее волосы приятно пахнут, ее сердце бьется спокойно, размеренно — и это спокойствие передается Майклу. Ненадолго, но этого достаточно. Надежда, любовь и подобные чувства для этого и нужны — чтобы хвататься за них изо всех сил, когда тебе паршиво.
Именно это Майкл и делает: хватается изо всех сил.
* * *
После завтрака Дженни устраивает обязательный допрос. «Обязательный опрос» — но Майклу кажется, что он на допросе. Он — самозванец, раскрытый шпион, он провалил свою миссию, и если он допустит хоть одну ошибку, то его просто уничтожат.
— Как тебя зовут? — спрашивает Дженни, включая на телефоне запись звука и откладывая его на журнальный столик.
— Майкл Закари Томпсон,
— Где и когда ты родился?
— Одиннадцатого мая, в Атенсе, Джорджия. В тысяча девятьсот восьмидесятом году.
Когда он договаривает эту фразу, Дженни, кажется, вздыхает с облегчением.
— Где мы с тобой познакомились?
— На концерте Шона Дивайни.
Ответы словно сами выскакивают у Майкла изо рта, быстрее, чем он успевает задуматься. И он понятия не имеет, хорошо это или плохо.
— Твой любимый цвет?
— Фиолетовый.
— Чем ты занимаешься?
— Я был журналистом, — отвечает Майкл, надеясь, что Дженни не спросит, для какого журнала он писал статьи. Возможно, он вспомнит. Возможно — нет. — Но потом решил, что пора попробовать написать книгу.
Он точно помнит, что вопросы в разные дни должны меняться, и боится, что на этот раз Дженни спросит об аварии, или о чем-то еще, чего он не хочет сейчас вспоминать. Майклу кажется, что его голова забита осколками стекла, которые он вынужден перебирать, тщетно пытаясь не порезаться.
— Что ты ел вчера на обед?
Майкл задумывается. Вчера кажется ему бесконечно далеким. Какой-то воображаемый день, когда в спальне уже висел постер, который сам Майкл увидел только сегодня.
— Лазанью? — говорит он наугад, и Дженни качает головой:
— Нет, лазанья была в понедельник. Подумай еще раз.
Он думает о лазанье, о голосе сержанта, о зеленых буквах на постере, о том, что не помнит, когда решил отрастить бороду, и слушал ли Шона Дивайни до того концерта, на котором встретил Дженни. Чем больше он пытается сосредоточиться на этих вопросах, тем дальше от него уходят ответы, он как будто бежит за отъезжающей машиной, точно зная, что не сможет ее догнать, но остановиться не может. Он все бежит, бежит и бежит.
Майкл молча опускает взгляд.
— Ничего страшного, — говорит Дженни, но он не верит, он видит ложь в ее глазах, и надежда, за которую он так старательно пытался ухватиться, ускользает.
* * *
После допроса он идет наверх, возвращается к себе, к исходной точке.
Майкл садится за ноутбук, проглядывает новости, но там, как назло, нет ничего существенного, ничего, за что мог бы зацепиться взгляд — пожар в торговом центре, чемпионат мира по теннису, пойманный на коррупции мэр. Большая часть названий и фамилий, попадающихся на глаза, кажется знакомой, но ничего не отзывается внутри, это банальное пустое узнавание.
Майкл заглядывает в Фейсбук, но там тоже нет ничего интересного Фрэнки Б. — Фрэнсис Баллард, но ему всегда нравилось представляться как «Фрэнки Б.» — опять постит какие-то древние мемы, тетя Марджори — фото дочерей, Смитсон — ссылки на статьи об НЛО и лунном заговоре.
Потом Майкл вбивает в Гугл «Без паники» и несколько минут рассматривает разные постеры с этой надписью: красные, розовые, с геометрическими фигурами, со звездным небом, с Бартом Симпсоном. Судя по всему, они с Дженни действительно выбрали самый приличный.
Потом он возвращается на рабочий стол и открывает наугад один из текстовых файлов. Это глава его книги: четверка рок-музыкантов путешествует вдоль Западного побережья. Насколько Майкл помнит, он сам стал прототипом для бас-гитариста, не умеющего пить и бесконечно матерящегося, потому что пытается выглядеть крутым парнем. Глава кажется Майклу скучной, обыденной, попросту вторичной, и мысль о том, что это — черновик, не особенно утешает. Похоже, он — та еще бездарность.
Майкл спрашивает себя: что, если авария не была такой уж случайностью? Что, если он посчитал себя слишком бездарным для этого мира и решил покончить с собой? Это — глупая мысль, но она надежно застревает у него в голове, точно присыхает к извилинам, и Майкл не может ее счистить, сколько бы ни пытался.
* * *
На обед они решают съездить в «Дом Салли». Точнее, Дженни решает и приходит с этим решением к Майклу, тупо рассматривающему план следующей главы. Перечитывая блеклые предложения, он пытается понять, сможет ли сейчас написать хоть что-то, хотя бы посредственное. Нет, не сможет.
Наверное, ему лучше правда выйти наружу, увидеть живой мир, вспомнить, как выглядят и говорят настоящие люди, а не надуманные персонажи вторичного романа.
Без паники?
Без паники.
* * *
Садясь в припаркованную у дома машину, Майкл замечает мистера Уоллеса, их соседа, поливающего газон, и машет ему рукой. Тот чуть поворачивается, тоже поднимает руку в знак приветствия, и, миг спустя, возвращается к своему занятию.
— Не забудь пристегнуться, — говорит Дженни. Конечно, она за рулем. Майкл не уверен, что еще хоть раз сядет за руль.
Он просто кивает в ответ.
Ему не нравится в машине, он чувствует острый приступ клаустрофобии, и мысль о том, что он хотя бы не забыл ту чертову аварию, не особенно успокаивает.
Он ерзает на сиденье, как нетерпеливый пес, стараясь не смотреть в окна, буравит взглядом закрытый бардачок и пару раз едва не предлагает Дженни остановиться, оставить машину и дойти до «Дома Салли» пешком — в конце концов, он же совсем недалеко. Поэтому Майкл просто зажмуривается и старается не вслушиваться в звук мотора.
* * *
«Дом Салли» — ровно такой, каким Майкл его помнит: старые оббитые дерматином диванчики, дешевые пластиковые столы, запах горелого жира. Паршивое дешевое место, но они с Дженни столько раз здесь были, что оно стало частью их жизни, их истории.
И то, что оно совершенно не меняется, успокаивает Майкла. Он улыбается официанту, имени которого не помнит — или не знает — и садится за столик в углу, листает меню, чтобы убедиться, все ли на своих местах.
— Я заказала наше обычное, — говорит Дженни, подсаживаясь к нему. — Подумала, раз у тебя сегодня плохой день, то лучше держаться за все привычное. Доктор Брук тоже так говорил.
«Плохой день» — такая удобная и размытая формулировка. Майкл не винит Дженни за то, что она ей пользуется, но в глубине души ощущает разочарование. Он заслуживает большей честности и прекрасно понимает, что это не просто «плохой день», если он не может вспомнить, что ел вчера на обед или когда в спальню повесили проклятый постер. Его состояние где-то у верхней границы шкалы от «все катится к чертям» до «хуже некуда», Дженни в курсе — у нее-то с памятью все в порядке и она знает все то, что он забыл.
Наверное, она слишком его любит, чтобы говорить о проблемах с головой честно. Или делает вид, что любит, потому что такова ее главная задача. Ее функция.
— Я рада, что мы сюда выбрались, — говорит Дженни, улыбаясь. Майкл машинально кивает в ответ. — Может, это пойдет тебе на пользу: ходить в любимые места, видеть других людей.
Она говорит что-то еще, но Майкл уже не слушает, собственные мысли обвивают и стискивают его, как удавы.
В зале почти никого, со своего места Майкл видит только неподвижного мужчину с газетой, перед которым стоит чашка кофе, и это больше похоже на сцену из шпионского фильма, чем на реальную жизнь: кто вообще сейчас читает газеты? И почему в середине недели днем нет ни детей, ни стариков?
(Без паники)
А потом безымянный официант заставляет Майкла выбросить из головы все эти мысли, ставя перед ним мясной хлеб с грибной подливкой и рисом. Видимо, вот так выглядит «наше обычное». Рис слипся в комки, а мясо выглядит подгоревшим, но Майкл все равно отрезает себе небольшой кусок. На вкус — еще хуже, чем на вид. В голове у Майкла всплывают разрозненные образы — раскаленный солнцем асфальт, горящие покрышки, отлетевший на обочину сбитый олень, в агонии стучащий копытом по земле. Возможно, это — воспоминания об аварии. Возможно — просто реакция на вкус этой дряни.
Дженни улыбается, придвигая ближе тарелку с куриным салатом. Майкл опять кивает и отправляет в рот еще один кусок мясного хлеба со вкусом горелой мертвечины.
«Если тебе не нравится — можешь проваливать прямо сейчас!» — орет сержант у него в голове.
— Дженни, я ведь был на войне?
— На какой еще войне? — в ее голосе звучит удивление, но Майкл слышит под ним плохо скрываемое беспокойство. Или страх.
Он задумывается. Он помнит голос сержанта, помнит отдачу от оружия, запах пороха, вид мертвых тел, лежащих на песке, совсем не похожих на то, как их показывают в кино или видеоиграх. Но при этом он понятия не имеет, что это была за война.
— В Афганистане? — спрашивает Майкл наугад.
Дженни качает головой.
— Нет. Я не об этом. Майкл, ты не был ни на какой войне. По крайней мере, если ты не жил двойной жизнью, — она пытается превратить свои слова в шутку, но ничего не выходит, и в каждом слове сквозит отчаянье человека, который пытается слишком многое держать под контролем, но не знает, как именно. Впрочем, возможно, это — отчаянье самого Майкла, отраженное от слов Дженни, как солнечный луч, преломленный зеркалом.
«Мы тут не в игрушки играем!» — орет сержант в его воспоминаниях. Майкл закрывает глаза и пытается вспомнить слова с плаката, но голос сержанта не дает ему сосредоточиться.
* * *
Они едут домой в абсолютной тишине. Пару раз Майкл хочет попросить Дженни включить радио, но потом решает промолчать.
Майкл ничего не чувствует, ни разочарования в себе, ни страха катастрофы, он даже не чувствует себя сумасшедшим, потому что «сумасшедший» — слишком определенное понятие. А он — как программа, выполнившая недопустимую операцию и теперь дожидающаяся решения пользователя.
* * *
Выйдя из машины Майкл снова видит мистера Уоллеса, все так же поливающего газон; шляпа надвинута на глаза, пальцы цепко сжимают шланг. Майкл машинально опять машет мистеру Уоллесу рукой, и тот медленно чуть поворачивается, поднимает правую руку в знак приветствия, а потом переводит взгляд на газон.
Майкл вздрагивает.
— Ты видела? — спрашивает он.
— Видела что? — пожимает плечами Дженни. Конечно, она не видела. Что-то не так то ли с ним, то ли с мистером Уоллесом, и Майкл скорее поставит на первое.
Он спешно входит в дом, будто спасаясь от кого-то, но сомнения идут за ним по пятам и он уверен, что не сможет от них избавиться уже никогда. Наверное, что-то у него в голове испортилось окончательно, непоправимо, доктор Брук провалил свое задание. Сержант — а как звали сержанта? — назвал бы его слабаком и отправил домой к мамочке.
* * *
Майкл смотрит на постер до тех пор, пока буквы не рассыпаются в набор цветных линий, а потом снова собирает их в слова. Без паники!
Он не может вспомнить, когда в спальне появился постер, или каким шампунем пользуется Дженни, как выглядит доктор Брук, или сколько мемов с котом в галстуке запостил сегодня Фрэнки Б., кто вообще такой Фрэнки Б. и откуда он в его ленте Фейсбука.
Жизнь Майкла разваливается на куски, и он не может удержать их в руках.
Без паники. Без паники. Без паники. Настоящий мужчина должен смотреть в лицо своим страхам, но Майкл не чувствует себя настоящим мужчиной. Он вообще не чувствует себя настоящим.
Он не знает, сколько времени проводит, глядя на постер, но по крайней мере — достаточно, чтобы от привкуса горелого мяса на языке ничего не осталось и теперь обед в «Доме Салли» кажется таким же нереальным, как приключения рок-группы из недописанного романа. Майклу почти удается зацепиться за мысль о романе, ощутить хоть какую-то почву под ногами: лучше чувствовать себя бездарным писателем, чем пустым местом — но потом он опять соскальзывает в пустоту, вдруг понимая, что вокруг слишком тихо. Тишина как будто набрасывается на него. Ни единого звука с улицы. Ни единого звука с первого этажа. Ни проезжающих машин, ни лающих собак, ни включенного телевизора.
Мир вокруг как будто умер.
Ему кажется, что его сердце должно начать биться быстрее, но оно стучит так же, как всегда.
(Без паники)
Майкл поднимается, выходит из спальни, в надежде, что спугнет тишину, но она никуда не уходит. Он спускается по лестнице, но тишина все еще здесь.
(Без паники!)
Он зовет Дженни, но ее нигде нет.
Его сердце не стучит так же как всегда.
Майкл обходит весь первый этаж, открывает все двери, но ни за одной из них нет комнаты, в которой нашлась бы Дженни, ни за одной из них нет комнаты, ни за одной из них нет. Нет.
Нет.
(безпаники)
* * *
Аиша снимает интегратор, откидывается на спинку стула и несколько секунд сидит неподвижно, глядя в потолок широко распахнутыми глазами. Боковым зрением она видит мерно мерцающий в полумраке светодиод на боку временного корпуса Майкла; желтый свет означает спящий режим и готовность к перезапуску. Вздохнув, Аиша опускает веки, будто всерьез надеясь, что сможет забыть о существовании Майкла хоть на пять минут, если он исчезнет из ее поля зрения.
Она устала от симуляции, разговоров с Майклом, и особенно от необходимости быть Дженни.
Жена Майкла должна быть белой. Официальная причина в том, что, возможно, ему придется воевать с арабскими террористами, которые точно не должны вызывать у него никаких теплых чувств, но не надо быть гением, чтобы понять, насколько это надуманное объяснение. Во-первых, Майкл точно ни с кем не будет воевать, он — всего лишь прототип, во-вторых, с тем же успехом против них могут выступить русские, среди которых найдется не одна светлокожая блондинка, похожая на Дженни. Так что дело в банальной стандартизации, в том, что для некоторых слово «человек» все еще по умолчанию означает «белый».
Но Аише есть чем заняться помимо борьбы с расизмом, так что она молчит. В конце концов, если она справится с формированием ключевых воспоминаний для Майкла, это неплохо повысит ее шанс перевестись на проект Уоллеса и заняться дизайном личности робопсов для пожилых людей. Способные на сочувствие робопсы точно полезнее, чем робосолдаты, уверенные, что просто управляют боевым механизмом изнутри и, закончив военную операцию, вернутся домой к своим Дженни.
А для того, чтобы робосолдаты в это во все верили, нужно сделать их воспоминания максимально реалистичными, заставить их пережить все ключевые эпизоды и зафиксировать их в памяти, потому что это необходимо для их нормального функционирования. По крайней мере, пока что никто не придумал, как заложить в память объекта простые факты, не потеряв над ним контроль, и Аиша прорабатывает воспоминания вручную. Она выстраивает декорации из внедренных в базу Майкла образов, создает детали, запускает сценарий — и, когда нужно, стирает получившееся неудачным воспоминание. Столько раз, сколько понадобится. Снова и снова.
День с женой — комплексное переживание, состоящее из множества деталей, за которыми сложно уследить, но именно в них вся суть. Они сделают Майкла — то есть подобные ему, более совершенные системы управления военной техникой — идеальными солдатами. Правильные искусственные эмоции, обеспечивающие правильную мотивацию. Главное — чтобы они работали.
Некоторые считают, что не стоило делать Майкла писателем — творческие процессы слишком сложные, искусственный интеллект его степени разумности не в состоянии их даже симулировать, и так далее. Но Аиша уверена, что дело не в этом. Тем более, что в формируемых воспоминаниях Майкл ничего не пишет, просто читает текст, заложенный в память как его собственный, и это создает эмоциональную привязку, которая должна заставлять воспоминание ожить.
Но оно все равно остается недостаточно убедительным, даже костыли в виде истории с амнезией и образа доктора Брука не помогают, их хватает от силы на пять часов симуляции. Майкл колеблется, буквально расшатывает систему изнутри, создает «мусорные запросы», забивающие его оперативную память, количество сбоев растет, а значит растет и его уровень сомнений в реальности происходящего. Еще хуже то, что наработки для более поздних стадий каким-то образом просачиваются сквозь блокираторы, и Майкл постоянно вспоминает то, чего с ним еще не случалось.
Следующему объекту, скорее всего, память будут формировать в линейной последовательности или всю разом, но разобраться в причинах возникновения бага все равно необходимо. Хотя бы потому, что проект не перейдет на новую стадию до тех пор, пока в памяти Майкла не останется идеальный день с женой, без амнезии, не подгрузившихся вовремя комнат и странных соседей.
Аиша смотрит на часы, потом — на опустевшую чашку кофе. Пожалуй, стоит попробовать запустить симуляцию еще раз, не трогая настройки. Может, она заметит что-то новое.
* * *
Первое, что Майкл видит, открыв глаза — висящий напротив кровати постер: «Без паники!». Яркий желтый фон, ядовито-зеленые буквы.
Майкл не помнит, чтобы он был тут раньше, но постер точно не мог появиться сам по себе.
@темы: конкурсная работа, рассказ, Радуга-7
читать дальше
Товарищ автор! Ну что ж вы тут прям так явно ручку расписывали!
а могли бы прям круто отзыв
Понравилось, но...
Вроде бы и написано неплохо — аккуратно, с точно выверенной композицией, с запоминающимися образами и выразительными стилистическими приемами, — но все равно такое впечатление, что это сжатый пересказ куда более объемной идеи. Спойлеры
Жаль, на самом деле, потому что могло бы получиться хорошо.
LenaElansed, спасибо)
Fish Speaker, Мировега, Тангорн, наверное, вам отвечу вместе, поскольку замечания похожие. Собственно, не буду спорить, однозначно, стоило бы прописать более детально отдельные аспекты, особенно бэкграунд самих исследований, но мне не удалось сделать это, не размазывая текст до показавшихся неуместными объемов и не добавляя совсем уж унылые простыни с пояснениями. Возможно, дело в том, что у меня маловато опыта в написании ориджей.
спасибо большое за комментарии.
Крия, увы, фантастическая часть, похоже, правда вышла комом.
спасибо за внимание к тексту.
Плюсую также к сету вопросом от Мировеги:
читать дальше
может, просто не мое.
Леориэль,
Китахара, автор долго (да) думал, стоит ли пытаться развернуто ответить насчет всяких отдельных моментов, и потом решил, что, наверное, нет. Простыни про "я хотел сказать" и "так получилось вот почему" - это не есть хорошо.
спасибо за похвалу понравившейся части.
Томаш, спасибо большое за отзыв, приятно, что текст зашел.
"цветочный" и "ромашковый" - это все-таки обычно две разных категории запахов. Наверное, опять же, тут тоже стоило как-то пояснее прописать, но... как-то не сложилось с внятностью.
Оценка: 2/7
4/9
Впечатление: читать дальше
3/8
Zhaconda Crowling, спасибо, приятно знать, что зашло (особенно приятно знать, что приятное впечатление оставила концовка)).
Tengro, спасибо!
mda_a_a_a, что поделать, не вышел каменный цветок. Но спасибо за внимание к тексту, отзыв и оценку.
Не хватило, пожалуй, вовлеченности — прочитала со стороны, не утянуло в историю.
Хотя всё хорошо, ровно.
3/8
4/8
Я всему поверил как читатель, понял, вроде, тоже все.