Ибис конем!
Название: Путешествие Одиссея
Тема: Утро вечера мудренее
Автор: tapatunya
Бета: Меррит, Китахара
Комментарии: разрешены
«Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос – мирный покинула сон Алкиноева сила святая; встал и божественный муж Одиссей, городов сокрушитель…»
Одиссей, кряхтя, выбрался из «Одиссеи». Снаружи занимался рассвет.
История знала примеры, когда корабли называли в честь сыновей, но чтобы сыновей – в честь ржавой посудины?
Консервная банка со вмятинами от многочисленных столкновений – у папаши был тот еще нрав. Впрочем, нужно было быть благодарным и за это. Во время суда корабль разрешили оставить в качестве высочайшей лояльности правосудия. Подарок отца во время краткосрочной вспышки раскаяния, о котором тот пожалел сразу, как протрезвел наутро. И забрал бы обратно, да совести все-таки не хватило.
Помнится, 12-летний Одиссей тогда рьяно доказывал, что не представляет опасности для всего человечества, а только для одного конкретного его представителя, которого он и прихлопнул, за что вселенная, в общем-то, должна быть ему благодарна.
Благодарность от вселенной выражалась в пожизненной каторге на одной из крошечных заправочных станций, расположенной где-то в самой заднице всех миров.
В принципе, могло быть хуже.
К качестве смягчающих обстоятельств приняли юный возраст убийцы и то, что его адвокат характеризовал как признаки самообороны.
Признаки, мать его.
Одиссей был склонен винить во всем нерадивого папашу: нечего называть ребенка как попало. Имя в конечном итоге всегда определяет судьбу.
Его судьба явно тяготела к иронии и сарказму. Вместо захватывающих дух приключений и путешествий – крохотная искусственно созданная планетка где-то в открытом космосе, которую от края до края можно пройти за три часа и двадцать три минуты.
Рассветы, тем не менее, здесь были красивые. Голубенькие такие, с оранжевыми прожилками.
На планете Земля, помнится, они выглядели иначе.
Одиссей ускорил шаг, его смена начиналась через четыре минуты, а Плюшевый Нокс ужас как не любил опоздания.
Как будто этому зануде было куда спешить.
Всего их было пятеро.
Мегера, тоже с Земли. Непреднамеренное убийство. Три, на самом деле. Милая, в общем-то, старушка, если не вглядываться слишком пристально в её выцветшие глаза.
Плюшевый Нокс, откуда-то с Западных окраин, существо неопределенного возраста и, возможно, пола. Безобидный зануда, обожавший точность и размеренность в самых незначительных мелочах. Экономические махинации в межгалактических масштабах.
Новенькая Нуналуна, неприлично красивая девица, прибывшая к ним из самой столицы. Фешн-стайл, миллиарды фоток в соцсестях, звезда их станции НЗ-115-Р. Организация взрыва в торговом центре, семнадцать пострадавших, четверо погибших.
Новенькой Нуналуна была уже пятый год, после того как сменила умершего от старости и скуки Брадобрея, маньяка.
Нелюдимый Раф, чернобровый, черноглазый, с матово-серым оттенком кожи. И это все, что о нем было известно. Рыбалка и годы молчания.
И он, Одиссей, отбывающий наказание уже двадцать лет.
Впереди было еще много одинаковых дней, неотличимых друг от друга.
Перепрыгнув через чахлую клумбу, в которую Мегера безуспешно пыталась вдохнуть жизнь, Одиссей миновал терминалы посадки, все три. Те, кто строил эту заправку, очевидно, были оптимистами. Ни разу на памяти Одиссея сюда не прибывало три корабля одновременно.
Толкнув дверь в диспетчерскую, Одиссей закричал:
– Нокс, Нокс, я пришел с первыми лучами солнца! Эос, мать её, встала! С перстами своими!
Нокс в свое время ужасно поразился всей этой истории с Эос и долго ходил за Одиссеем, выспрашивая подробности. А потом две недели подряд читал «Илиаду» и его взгляд становился светлее.
А все папаша с его причудами по поводу имени.
Ответом Одиссею было только эхо.
Заснул дежурный там, что ли.
– Нооооокс! – завопил Одиссей, хотя никакой необходимости в этом крике не было. Это он так просто, чтобы проснуться. – Нокс… черт.
Споткнувшись о что-то мягкое, Одиссей больно упал на колени и недоуменно моргнул. Ладонь впечаталась в какую-то желтовато-бурую вязкую жидкость.
Такая текла из Нокса, когда он полтора года назад порезался при монтаже нового оборудования.
Оглянувшись, Одиссей так и остался стоять на коленях, испуганно ощущая, как нарастает гул в голове.
Плюшевый Нокс лежал в луже собственной крови, и его живот был распорот сверху донизу. Покрытые нежным ворсом руки широко раскинуты, на лице застыло изумление.
– Ноксик, – бессмысленно позвал его Одиссей, и его голос прозвучал жалобно и тонко.
Убийство на заправочной станции НЗ-115-Р было невозможно, потому что невозможно никогда. Корректирующие поведение браслеты, легкие и почти незаметные, в свое время произвели настоящую революцию в системе исполнения наказаний. Тюрьмы в классическом понимании этого слова были заменены на каторги, бессмысленное пребывание в камерах – на социально полезные работы, а профессия тюремщиков ушла в прошлое.
Браслеты не позволяли заключенным три вещи:
– проявлять агрессию по отношению к живым разумным существам,
– проявлять агрессию по отношению к самим себе,
– покидать заданный периметр.
Ну и, конечно, от обманчиво-легких браслетов невозможно было избавиться. Настройка на пульс и все остальное.
О том, что каторжники становились беззащитными перед обычными, свободными людьми, система не слишком беспокоилась. До Одиссея доходили слухи, что время от времени на такие одинокие станции совершаются нападения, но это случалось довольно редко. Убийства заключенных преследовалось по закону так же строго, как и любые другие, а брать у них было все равно нечего. Разве что дешевое топливо, которое они и так бы отдали без всякого сопротивления.
Встав на ноги, Одиссей огляделся по сторонам, и его взгляд упал на забытое вязание Мегеры, уютным шарфиковым котиком свернувшимся в кресле у окна. Взяв в руки длинные спицы, Одиссей зажмурился и попытался с размаху воткнуть их в раскрытую ладонь. Спицы скользнули по касательной, а в голове вспыхнула резкая, ослепительная боль.
Браслеты работали. Не было ни малейшей надежды покинуть эту станцию по-английски.
Чтобы там ни считал Нокс, любивший порассуждать о том, что на самом деле они все не свободны только в рамках своего самосознания. Что всего-то и нужно, как чуть-чуть поменять мышление.
Поменял он теперь мышление? Получилось у него?
Одиссей приложил запястье к губам, активировал браслет и сказал уныло:
– Станция НЗ-115-Р, прием. У нас тут убийство.
– Дайте картинку и геоточку, – бесстрастно велел ему механический голос.
Камеры не работали уже второй год, и всем было посрать на это обстоятельство.
Вероятно, теперь, когда начнутся проверки, этот пофигизм выйдет кому-нибудь боком.
– Ничего не трогайте, сэр. Следственная бригада уже в пути.
Одиссей и не собирался.
Он вышел из дежурки, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Уселся на крылечке, смутно сожалея, что рассвет сменился некрасивым днем.
Днем, в котором больше не было Нокса. Одиссей сглотнул тошнотворный комок в горле.
Он помнил следственную бригаду, которая прибыла на место его преступления.
Толстый, воняющий луком дознаватель и несколько агентов. Одна из них, девчонка, отдала Одиссею свой уже остывший, но зато сладкий кофе.
Человек семь, не меньше, собирали улики вокруг остывающего трупа того мерзавца.
Тогда Одиссей тоже сообщил об убийстве сам.
Он всегда был очень законопослушным.
Через какое-то время со стороны крошечного озера появилась Нуналуна, которая наверняка ловила рассвет, чтобы сделать побольше красивых селфи. Её идеальная фигура казалась слегка размытой на фоне ржавой короткой травы.
– Твоя смена, Одди? – спросила она так, будто бы они тут не знали расписание друг друга наизусть. – Давай махнемся. Я отсижу восемь часов в дежурке, а ты после обеда отдраишь третий терминал.
Трешку построили особенно паскудно, и теперь там то и дело появлялась кудрявая плесень, приводящая к появлению недопустимых для заправки форм жизни.
Нуналуна ненавидела плесень, а Одиссей – бессмысленное торчание в дежурке.
– Ну давай, – согласился он, задирая к ней голову.
Нуналуна склонилась над ним, приникая длинным, неспешным поцелуем.
У них было полно времени, и скука изматывала больше, чем что-либо иное. Мегера вязала, Нокс что-то постоянно исследовал, Раф рыбачил, а Одиссей и Нуналуна – трахались.
– Пойдем, – она потянула Одиссея в сторону дежурки.
– Там Нокс, – ответил он.
– Разве? – она удивилась. – Его смена закончилась восемь минут назад.
Все знали о том, что Плюшевый Нокс был радикально пунктуален и не задерживался на рабочем месте ни на секунду дольше, чем следовало.
– Угу, – угрюмо сказал Одиссей. – Нокс просто умер, вот в чем дело.
– Гонишь.
Нуналуна с энтузиазмом человека, в чьей жизни за последние пять лет ничего не происходило, заглянула в дежурку.
Наверное, работа на этой заправке была лучше, чем олдскульное пребывание в камерах. Или нет.
Она вернулась довольно быстро. Села рядом на ступеньку.
– Эй, Одди, – довольно ощутимо пихнула его локтем в бок. – В тех местах, откуда Нокс родом, это считается естественной кончиной?
– Вспарывать себе животы и уносить орудие куда подальше, прежде чем смиренно покинуть этот мир? Похоже на то, Нула.
Нуналуна помолчала, ковыряя пальцем дырку на своих модных джинсах.
– Не было ночью никаких кораблей, Одди. Мы бы услышали, если бы на заправку кто-то прилетал. Шлюзы терминалов скрипят на всю планету.
– Угу.
– Ты позволишь? – спросила его Нуналуна, прицеливаясь.
Одиссей равнодушно кивнул, подставляя ей, как полагается, щеку.
После короткого замаха кулак пролетел мимо, а Нуналуна рванулась в сторону, сотрясаясь от спазмов рвоты.
– Браслеты работают, – прозвучал тихий голос.
От неожиданности Одиссей так сильно дернулся, что шарахнулся затылком о дверь станции. Из глаз посыпались звезды.
– Раф, чтоб тебя! – выругался он с чувством. – Я думал, ты немой.
Молчаливый черноволосый Раф, похожий на пирата, покачал головой и пошел прочь, таща за собой ведро с рыбой.
Нуналуна, обессилев, вытерла рот рукавом.
– Ненавижу это, – пробормотала она, – как будто еще немного и выблюю собственные кишки.
Завибрировал браслет на руке Одиссея.
– Станция НЗ-115-Р, это патрульный катер полиции. Прошу дать терминал для посадки.
– Первый, – ответил Одиссей, – через минуту.
Он вошел на станцию и открыл терминал для следственной бригады.
Вот чего Одиссей никогда не предполагал – так это новой встречи с полицией.
Сколько их будет? Трое? Четверо?
Спустя десять минут прозвучали шаги – от терминала к ним шла худенькая остроносая дамочка в кителе дознавателя, а за ней несколько суетливо пытался успеть сгорбленный старичок в штатском.
– Гортензия Робинс, – представилась дознаватель. – А это Архи Гуд.
– Система исполнения наказаний, – уточнил старичок. – Техобслуживание. Мне надо проверить ваши корректоры.
– Итак, вас здесь пятеро. Маргарита Белых, три убийства. Одиссей Блок, убийство. Рафаэль Пратт, контрабанда. Нуналуна Осая, теракт. Ноксиэль Барнабау, мошенничество в особо крупных масштабах, – глядя в планшет, монотонно перечислила Гортензия Робинс.
– Я бы сказал, что осталось лишь четверо, – ответил Одиссей.
Они подошли к Ноксу.
– Полагаю, все успели потоптаться на месте убийства? – спросила Гортензия Робинс, запуская несколько собирающих улики ботов. Они мерно зажужжали.
Из открытой двери станции доносилось взволнованный голос Мегеры.
– Что? Как? Что? – клокотола она, словно шумная птица.
Надев перчатки, Гортензия опустилась на корточки рядом с Ноксом.
– Что вы сделали с орудием убийства? – сухо спросила она.
– Мы считаем, что он умер от старости, – ответил Одиссей. – Ну, может, болел чем.
Она даже бровью не повела.
– Журнал регистрации кораблей?
– Последний корабль был на нашей заправке пару месяцев назад. Какое-то торговое судно.
– Нелегалы?
Одиссей хмыкнул.
– Если вы выглянете наружу, то и сами поймете, что здесь даже крысе не спрятаться.
– Таким образом, вы утверждаете, что убийца – один из вас? – спросила Гортензия. – Я могу считать это чистосердечным признанием, мистер Блок?
– Зовите меня Одиссеем.
Она выпрямилась, внимательно разглядывая его.
– Одиссей Блок. Я помню вас испуганным мальчишкой.
Он насупился, мысленно пытаясь сбросить с этого худого лица двадцать лет.
Девчонка-агент, угостившая его холодным сладким кофе в ту ночь, когда он стал убийцей.
– Далековато вы забрались.
– Не дальше вас, мистер Блок.
– Блестящая карьера, Гортензия Робинс.
– Принесите носилки. Они в багажном отсеке катера.
Насмешливо отсалютовав ей, Одиссей отправился выполнять поручение.
Юный помощник полиции прям-таки.
В тот момент, когда они перекладывали Плюшевого Нокса на носилки, Одиссей едва не разревелся самым позорным образом.
Добродушный зануда и самый безобидный из них, Нокс мог бы умереть и не столь паршиво.
Гортензия Робинс расположила свой штаб прямо в дежурке – больше было все равно негде. Кроме самой заправочной станции, здесь располагались только «Одиссея» Одиссея и общежитие, где жили другие каторжники. Возле озера разваливался старый сарай для рыболовных снастей. Жидкий лес, ржавая вялая трава, конечность начала мира и начало конца. Мелкая станция, сляпанная наскоро, без всякого проблеска вдохновения или сочувствия к тем, кто будет на ней жить. Каторжники гордо именовали её планетой.
Учитывая перспективы тотального поиска орудия убийства, такая лаконичность вдруг показалась Одиссею даже оправданной.
Возможно, никакие корректирующие браслеты не могли удержать убийц от убийства.
Стоит ли удивляться, что жертвой стал плюшевый бедолага Нокс, если уж и убивать кого, то самое то.
Но как?
С тихим жужжанием браслет на руке Одиссея расстегнулся и упал в открытую сморщенную ладонь Архи Гуда.
Несмотря на то, что ничего в общем-то, не изменилось, Одиссей едва не застонал от наслаждения. Это было прекрасно: хотя бы не несколько минут ощутить себя свободным человеком. Если он прямо сейчас рванет с заправки в сторону безупречно содержащейся «Одиссеи», то сколько секунд пройдет до уничтожения нарушителя? И он остался сидеть без всякого движения, прислушиваясь к групповому допросу, который вела за его спиной Гортензия Робинс.
– Итак, каждый из вас выходил этой ночью из общежития. Нуналуна Осая навещала своего друга Одиссея Блока, живущего в отдельном корабле. С какой целью?..
– С той самой, – вежливо ответила Нула.
– Рафаэль Пратт проверял снасти. Маргарита Белых… для чего вы покидали общежитие?
– Прогулка.
– В три часа ночи?
– Бессонница, офицер.
– Это правда, – сказал Одиссей. – Вечно она бродит по ночам.
Архи Гуд скачивал данные карты памяти браслета на свой планшет.
Ничего такого там не будет. Фиксировались открытия терминалов, расход топлива, который сотрудник заправки продавал редким кораблям, условное местоположение. Погрешность в пределах планеты.
Наверняка утренняя попытка проткнуть себе ладонь спицами тоже была отмечена на флешке как приступ агрессии.
Немудреная каторжная жизнь во всех своих скудных проявлениях.
– Я поставлю вам новый корректор, – вежливо предупредил Архи Гуд. – На всякий случай заменю их вам всем.
– Как скажете, профессор.
– Кто и для чего вывел из строя камеры наблюдения? – спросила Гортензия Робинс. – И почему вы не доложили об этом системе?
– Пусть кошки сами себя ловят, – в голосе Нуналуны слышалась едва заметная усмешка.
Мягкий силикон снова сомкнулся вокруг запястья Одиссея. Он только едва заметно вздохнул.
– Возможны другие реакции на агрессивные действия, – сообщил Архи Гуд. – Корректоры нового поколения куда чувствительнее, имейте в виду.
– Что бы это значило?
– Что, возможно, вам не только действовать, но и думать лучше крайне осторожно.
– О дивный новый мир, – пробормотал Одиссей иронично.
– Повежливее, юноша. Лучшие умы вселенной работали над этими корректорами. Это настоящий прорыв в кодексе человеческих ценностей. Куда лучше десяти заповедей.
– Ваш прорыв в кодексе человеческих ценностей несколько сбоит, профессор, – заметил Одиссей, разглядывая подсохшую желтоватую лужицу.
– Это невозможно, – резко ответил Архи Гуд. – Это означало бы крах системы. Конец света. Апокалипсис.
– Никто не любит апокалипсисов, – пробормотал Одиссей, сбитый с толку этой вспышкой старческого гнева.
– Что же, – Гортензия Робинс встала, – пока идут следственные действия, крайне не рекомендую вам покидать станцию.
Вот саркастичная сучка.
Одиссей, проникнувшись ролью добровольного помощника следствия, вызвался проводником по планете.
Нуналуна категорически отказалась выходить на дежурство, и её взгляд то и дело возвращался к желтоватой лужице, оставшейся после Нокса. Коротко кивнув, Раф согласился заменить Одиссея на заправке.
Мегера выглядела еще больше постаревшей и обеспокоенной.
Тревожные, по-старчески блеклые глаза суетливо метались между Архи Гудом и офицером Робинс, как будто она ежесекундно ожидала новых неприятностей.
На угрюмом лице Рафа традиционно не выражалось ничего.
Браслет Одиссея, еще не успевшего сдать дежурство, снова завибрировал.
– Станция НЗ-115-Р, – послышался усталый голос, – это система исполнения наказаний. Прошу дать терминал для посадки.
Два корабля за одно утро, вот чудо из чудес.
– Второй терминал, – ответил Одиссей, гадая, что привело сюда этих.
Сначала появился невысокий, крепко сбитый мужчина, исподлобья и несколько угрожающе разглядывающий тех, кто собрался у входа в терминал. Из-за его спины выступила худенькая измученная женщина с грудным ребенком на руках. К её бокам жались еще двое детенышей. Одиссей решил, что им не больше трех лет.
– Дежурный Блок? – сотрудница системы исполнения наказаний вошла на заправку последней. – Это новый сотрудник станции, который прибыл взамен умершего Ноксиэля Барнабау.
– Быстро вы, – изумился Одиссей.
Нуналуна, помнится, появилась только через пару недель после смерти Брадобрея.
Не сказать, что они тут были загружены работой по самые гланды.
– Меня зовут Агава, – сказал крепыш, – а это моя жена Кора.
И охота ему было тащить сюда всё семейство.
Теоретически родственники могли как навещать осужденных, так и жить вместе с ними. Просто такое почти не практиковалось. Родители Нуналуны, например, не то что не навещали её, а даже не лайкали её постов и фотографий. Дети Мегеры объявили её внукам, что их бабушка умерла. Папаша иногда звонил Одиссею, но исключительно по пьяни, и все его разговоры сводились к тому, что неблагодарный паршивец отобрал у родителя такой ценный корабль.
А этот мудак прибыл на каторгу не только с женой, но еще и с потомством.
Додумать эту мысль Одиссей не успел, потому что вдруг понял, что руки Агавы свободны.
Браслет был на руке Коры, крепко прижимающей к груди живой сверток.
– Кора Артезиан, – объявила сотрудница системы, – непреднамеренное убийство.
– Добро пожаловать, детка, – растроганно сказала Мегера, едва ли не с вожделением разглядывая ношу Коры.
У неё блестели от жадности глаза – дети, пусть и чужие, могли принести утешение, даже если ты находишься в такой заднице, как эта.
Мегере категорически не повезло с характером. Он у неё был вспыльчивый, жестокий. Слепая ярость, поднимавшаяся из глубин этой тщедушного тельца, превращала женщину в карающее орудие. Три непреднамеренных убийства – и каждый раз она так тщательно заметала следы, что никто и предположить не мог, что эта интеллигентная дамочка способна на скорую расправу. Приходя в себя, Мегера искренне раскаивалась и ужасалась, что не мешало ей хоронить пострадавших в ближайшем лесочке, а потом творчески сочинять себе алиби.
Корректоры особо тяжело давили на неё, и не раз и не два Одиссей видел, как старушку буквально скручивало пополам, и потом она несколько дней лежала пластом, страдая от мигреней. Особенно часто это случалось, когда Одиссей был подростком и выводил из душевного равновесия всю планету. Кроме Нокса.
Нокс никогда ни на кого не злился.
С годами приступы ярости у Мегеры происходили все реже и реже, но, если бы Одиссей отвечал за сохранность этих детей, он бы в жизни не отдал их в её жилистые руки.
Однако она так потянулась к Коре, что та после недолгого колебания передала ей сверток.
Агава вышел на крыльцо станции, мрачно разглядывая окрестности.
– Не больно-то жизнерадостно, – заметила Нуналуна.
– Ну, – ответил тот подавленно, – никто же не ожидал, что это будут райские кущи. Я планирую открыть здесь ремонтную мастерскую. Сервисное обслуживание для кораблей, прибывающих на заправку.
– Для всех трех в год? Не думаю, что стоит рассчитывать на быструю прибыль, – ответил Одиссей.
Гортензия Робинс кашлянула.
– Мистер Блок, у нас с вами еще много дел.
– Точно, – он сбежал вниз по ступенькам. – Откуда вы собираетесь начать обыск?
– Общежитие.
Одиссей едва заметно поморщился.
Он никогда не заходил туда, и это было почти единственной его возможностью проявлять уважение к личным границам остальных каторжан.
– Не думаю, что это имеет смысл, – только и сказал он, показывая Гортензии дорогу.
– А где бы вы спрятали орудие убийства, мистер Блок?
– Скинул бы его в озеро. Это единственное подходящее для подобных целей место.
Нуналуна, следовавшая за ними, хмыкнула.
– А я бы, – сказала она, – бросила его в топливный резервуар. Вот уж точно никто в жизни не найдет.
– Или можно закопать в лесочке.
– Ага.
– Коллективный сговор, господа? – уточнила Гортензия.
– А что вы сделаете, если убийцей окажется кто-то из нас? – спросила Нуналуна. – Отправите его на каторгу?
– Что значит “если”? Убийца один из вас, – твердо ответила Гортензия.
– Полегче, офицер. Не перекладывайте с больной головы на здоровую. Наши браслеты в полной исправности.
– Чем из инвентаря станции можно было пропороть живот?
Одиссей задумался.
У них и в самом деле не было ничего столь острого и большого.
– Обычным ножом? – предположил он.
– Нужно достаточно длинное лезвие. Впрочем, подробности будут после вскрытия.
– Вы и вскрытие умеете проводить, Гортензия?
– Офицер Робинс, пожалуйста. Конечно. Я тут сама себе оркестр.
Когда Нуналуна и офицер Робинс скрылись в общежитии, Одиссей остался их ждать у входа.
Мегера сопровождала Артезианов.
Надсадно заскрипели шлюзы, выпуская на волю корабль службы наказаний.
Одиссей еще не дожевал и не проглотил осознание того, что теперь на их станции будут дети.
Определенно, это очень шумные и неугомонные существа.
Хорошо это или плохо?
Всякий заключенный привыкает к своим кандалам. Вот и Одиссей привык к размеренному течению жизни их станции.
Ничто не предвещало здесь появления маленьких детей.
Никто из них не мог убить Нокса.
Но детеныши появились, а Нокс – ровно наоборот.
Орудие убийства Нокса нашлось в комнате Нокса.
Это был длинный шпатель, именно им Одиссей обычно очищал стены третьего терминала от плесени и моллюсков, которые так и норовили там зародиться.
Стальная пластина оказалась очень остро наточенной, чего прежде Одиссей за шпателем не наблюдал. Это, кажется, исключало из списка убийц Мегеру – уж она-то точно никогда не готовилась заранее.
Зато у Нокса, было нечто похожее на точильник. Он частенько ходил по станции с набором инструментов, что-то без устали починяя.
По здравому размышлению Одиссей склонялся к тому, что единственной, кто мог убить Нокса, была Нуналуна. Ни разу он не спросил её, для чего она смастерила самодельное взрывное устройство и разместила его посреди торгового центра. Все равно не существовало в мире ни единой причины, которая бы уместилась в морально-нравственных рамках Одиссея.
Такое... декоративно-бессмысленное убийство было вполне в её стиле.
– Ну, и кто в последний раз пользовался шпателем? – спросила Гортензия, демонстрируя им аккуратно упакованное в пластиковый пакет орудие.
– Я, наверное, – подумав, ответил Одиссей.
– Спрошу еще раз: не хотите чистосердечно признаться, мистер Блок?
– Могу и признаться, раз уж вам так сильно этого хочется, – кивнул Одиссей, – если вы объясните мне, для чего я это сделал и, главное, – как.
– Все браслеты в полном порядке, офицер, – несколько высокомерно сообщил Архи Гуд, – я составил отчет для вас. Также я прислал вам последнюю запись камер наблюдения, она сделана больше года назад.
– Отчего перестали работать камеры?
– Самая банальная причина в мире, офицер.
– Диверсия?
– Вышли из строя от старости.
Все вместе они посмотрели, как на экране Нокс, что-то бормоча, торопливо пишет в своем планшете. У него был очень беспокойный и пытливый ум. Одиссей считал, что и экономические махинации он проворачивал из чистого любопытства, получится – не получится. Просто попробовать.
Потом изображение оборвалось.
– Что он так вдохновенно пишет? – спросила Гортензия.
– Что-то исследует, как всегда, – ответил Одиссей. Они никогда на полном серьезе не интересовались, чем занят этот чудак. – Кажется, в последние два годы его увлек принцип действия корректоров.
– Что? – переспросила офицер Робинс. – И вы только сейчас об этом говорите?
– Это же Нокс, – пожала плечами Нуналуна, – вечно у него голова была забита всякими фантазиями.
– Барнабау, – произнесла Гортензия ледяным тоном, – был известен как, простите за пафос, гений. Думаете, почему ему назначили пожизненное и навсегда запретили выходить в сеть? Потому что он мог бы проворачивать свои махинации, находясь где угодно.
Нула фыркнула. Эти подробности о Ноксе каторжан интересовали меньше всего. По их версии, он был всего лишь безобидным добряком.
– Корректоры невозможно обмануть, – вмешался Архи Гуд.
– А где планшет Барнабау? – спросила Гортензия.
– Планшет абсолютно пуст, – ответил сморчок. – Сброс до заводских настроек три дня назад.
Этой ночью Нуналуна, привычно навестившая «Одиссею», не была настроена на игривый лад. Жарко прижавшись к плечу Одиссея, она долго молчала. Он тоже не спешил с беседами. Что тут скажешь?
Ситуация прорисовывалась отвратительная.
– Знаешь, что я думаю, Одди? – прошептала наконец Нула. – Что кто-то очень сильно любил Нокса.
– Что?
– Браслеты срабатывают, когда мы хотим причинить кому-то вред. А когда Мегера зашивала порез Нокса, то ей не было больно. Тот, кто убил его, считал, что причиняет ему добро.
Одиссей невольно улыбнулся, вспомнив тот день. Оказалось, что Нокс панически боится вида своей крови. Да он чуть в обморок тогда не хлопнулся и еще полдня бродил, слегка пошатываясь.
– Что ты знаешь о Рафе, Нула?
– Он трахается молча.
– Всё?
– Всё.
Когда она заснула, Одиссей вышел наружу. Со стороны общежития по планете разносился жизнеутверждающий детский плач.
Мысленно Одиссей дал Агаве два месяца. Именно через столько времени он озвереет от этой станции, заберет детей и вернется к цивилизации.
Все начинали сходить с ума через два месяца.
А кто-то спятил окончательно.
Одиссей зашел на станцию, прошел мимо дремавшей на дежурстве Мегеры, у которой на коленях вместо привычного вязания лежал планшет, и свернул к первому терминалу.
– Гортензия! – крикнул он, подходя к патрульному катеру.
– Открыто, Блок, – раздалось оттуда.
В ярком свете многочисленных ламп офицер Робинс казалось бледной, как мертвец.
Склонившись над телом Нокса, она проводила вскрытие.
– Не спится? – спросила она буднично.
– Как старина Нокс?
– Здоров.
– Значит, версия с редким заболеванием провалилась.
– Между прочим, на многих планетах ритуальное вскрытие своего живота считается традиционным способом ухода из жизни. Для воинов.
– Нокс был пацифистом. Воевал только с чужими деньгами, искренне почитая их за свои.
– Он не пытался защищаться. Никаких следов борьбы.
– На этой планете не с кем бороться, Гортензия. Разве что с демонами внутри себя.
– Ты стал философом?
На правах старой знакомой она пренебрегла официальным «вы».
Так же, как и он – «офицером».
– Книги – лучший друг любого каторжника, – уклончиво ответил Одиссей.
– Мне твое наказание всегда казалось слишком суровым. Ты убил чудовище.
– Как и полагается герою.
– Давай без преувеличений.
Он засмеялся.
– Что вы делаете в этой заднице миров, Гортензия?
– Размышляю о том, что человек, считавший себя героем, а жертву – чудовищем, мог и обойти корректор. Если бы был уверен, что совершает подвиг.
Одиссей вскинул брови.
– Нула пришла примерно к такой же мысли. Правда, она топит за любовь.
– Что ты, ребенок, проданный собственным отцом в рабство насильнику и садисту, можешь знать о любви?
– А это все еще не чистосердечное признание.
Она аккуратно закрыла тело Нокса простыней и отправила каталку с телом в морозильную камеру. Потом сняла перчатки и долго мыла руки.
– Любые корректирующие поведение устройства, Блок, могут оказаться бессильными перед психологией индивида.
Одиссей кивнул.
– Недаром все опыты с детектором лжи зашли в тупик.
– У Архи Гуда аж нос дрожит от негодования. Если кто-то сумел обойти корректоры, то вся система полетит в тартарары.
– Прежде никому не удавалось. Может, кто-то из нас просто сошел с ума. Удивительно, что не все мы. Возможно, вы сейчас находитесь среди группы психопатов, Гортензия.
– Что возможно на любой подобной станции. И все равно корректоры работают.
– Почему вы одна? Из-за смерти какого-то каторжника даже полноценную бригаду не прислали?
– Архи Гуд запросил только одного дознавателя.
– Хм, а поначалу выглядело так, будто вы тут главная. Но система всегда главнее, да? Так что, ваш сморчок решил, что вы и одна справитесь?
– Было решено, что не стоит тратить человеческие ресурсы на такое крошечное дело.
– Крошечное дело? Возможный сбой корректора?
Гортензия, склонив голову, прямо посмотрела на Одиссея:
– Никогда не думал подать прошение о пересмотре своего дела? За прошедшие двадцать лет система стала гораздо гуманнее.
– Настолько, что отправила сюда женщину с тремя детьми, один из которых – младенец?
– Младенцев было два. Близнецы. Ты не захочешь узнать, что случилось с другим.
Одиссей и не хотел, он спросил про другое:
– Почему родители так поступают? Мне кажется, им всем тоже необходимы корректоры. Сразу, как только появляется эмбрион. Или даже раньше.
– В данном случае зафиксирован нервный срыв на фоне послеродовой депрессии.
– Ага. А остальные дети остались с ней в виде психотерапии?
– Совместная опека с мужем.
– Этот придурок недолго здесь продержится. Слиняет в миг, оставив нам свою неврастеничную жену и потомство в придачу. Вот вам гуманность системы в действии. А ведь дети могли бы жить в нормальном мире, в котором живут нормальные люди. Без кровавого бэкграунда.
Гортензия невесело улыбнулась.
– Хочешь чаю? – и, не дожидаясь ответа, прошла в отсек кухни. – Как у вас тут с питанием?
– По нормативам, офицер. Система заботится о нашем физическом благополучии.
– С другой стороны, ты не обязан участвовать в гонке за экономическое выживание. Строить карьеру. Прогибаться под начальство. Получать по шее.
– Еще скажите, что вы мне завидуете.
Одиссей втиснулся в крошечную кухню и попытался как можно компактнее уместиться за небольшим столом.
Гортензия поставила перед ним огромную кружку с дымящимся чаем.
– Будешь пончики?
Он снова засмеялся, до того домашними ему показались эти неожиданные посиделки.
– Давайте. И расскажите, за что вас отправили в эту дыру возиться с каторжниками.
– Мальчишка. Чуть старше тебя тогда. Признаки самообороны. Я скрыла некоторые улики, но и ему не помогла, и себя подставила.
– Кажется, я произвел на вас впечатление.
– Произвел. Меня поразила твоя убежденность в собственной правоте. Точно не хочешь чистосердечно признаться снова, как тогда?
– Пока воздержусь.
– Думаю, что поэтому тебе дали пожизненное. Люди, уверенные, что имеют право убивать – страшные.
– Страшнее чудовищ?
– Равные им.
Когда Одиссей вышел из станции, над планетой уже занимался рассвет.
Задрав голову, он привычно пробормотал: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев»…
Эта ночь обошлась без всяких там лож. Мирный и спокойный треп за чаем.
Драгоценный треп, воспоминания о котором он будет хранить в своем сердце до конца дней.
Но вот уже утро, которое расставит всё по своим местам. Офицеры снова становятся офицерами, а каторжники – каторжниками.
Сонная Нуналуна брела от «Одиссеи» по чахоточной траве, чтобы сменить Мегеру.
– Одди, – удивилась она, – где ты был?
– Гулял.
Она зевнула.
– Только заберу свою косметичку и отправлюсь выполнять свой долг этой станции.
Сделав несколько шагов по направлению к общежитию, Нула вдруг позвала чужим голосом:
– Одди… Что это такое?
Он посмотрел в том направлении, куда она указывала трясущейся рукой.
На оранжевой траве, лицом к небу, лежал абсолютно мертвый Агава Артезиан.
– Итак, – в глазах Гортензии Робинс читалась холодная ярость. – Маргарита Белых, Рафаэль Пратт и Нуналуна Осая. Кто из вас взял в руки спицы и воткнул их прямиком в сонную артерию Агавы Артезиана?
– Вы дознаватель – вот и выясняйте сами, – ответила Нула с вызовом. Она была бледной и мелко подрагивала.
Неудивительно.
Если каждое утро будет приносить по трупу, то им всем недолго осталось.
– Возможно, вам пора вызвать подкрепление, офицер? – продолжила нападения Нуналуна. – Ваша профессиональная некомпетентность ставит нас всех под удар.
Даже вечно молчащий Раф вдруг заговорил:
– Почему вы исключили из этого списка Одиссея?
– Потому что, – отчеканила Гортензия, – эту ночь он провел вместе со мной.
Нула истерически расхохоталась, перекрывая заунывный вой Коры. Дети вторили ей, и этот невыносимый аккомпанемент причинял Одиссею больше всего душевных терзаний.
Архи Гуд, старчески покряхтывая, вышел со станции.
Решил взять на себя заботу о детях? Или у него были другие дела?
– Теоретически, – сказал Одиссей, – это обстоятельство не снимает с меня подозрений в убийстве Нокса.
Его раздражала бессмысленность обеих смертей.
В те времена, когда он еще был подростком и они с Брадобреем срывали голоса, крича друг на друга, Плюшевый Нокс приходил к нему по ночам с конфетами. Он выпрашивал их или обменивал у тех, кто прилетал к ним за топливом. Раздавал экономические консультации и повышал финансовую грамотность среди населения. Утешал задыхающегося от злости мальчишку.
А Агава тут и вовсе был не при чем. Угораздило же его попасть именно на эту станцию.
Раф. Нула. Мегера.
Мегера. Нула. Раф.
Как не перебирай эти имена в своей голове, понятнее не становится.
Архи Гуд первым делом проверил их браслеты и объявил, что никакой вспышки агрессии за эту ночь не зафиксировано ни у кого.
– Может, это Кора заколола мужа? – спросила Нуналуна. – Может, он ей надоел еще дома, а он и на каторгу за ней поперся?
– Смотрите, – сказала Гортензия, – как будет дальше. Я запрашиваю помощь управления, вас всех забирают отсюда и раскидывают по одиночкам, где вы и будете находиться, пока один из вас не признается.
«Как закономерно, – отрешенно подумал Одиссей, – что погибли самые невинные. А убийцы все еще живы».
Планета, которую они вчера обыскали почти всю, выглядела сегодня еще более унылой, чем обычно.
Наверное, ей пришлось для этого приложить особые усилия.
Одиссей, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, перегнал свою «Одиссею» в третий терминал, твердо вознамерившись среди всего происходящего безумия заняться полезным делом.
Например, отодрать моллюсков и кудрявую плесень со стен трешки.
Ну их всех к черту с их убийствами.
Достав из багажника все необходимое для очистки, он приступил к работе, однако без привычного шпателя всё было не то.
Послышались легкие шаги, и в третий терминал вошла Гортензия.
– И вот что получается, – сказала она без всякого вступления, – что именно Барнабау подготовил собственное убийство. У него был точильник, с помощью которого он сделал шпатель смертельно острым. На точильнике металлическая стружка от шпателя – и на самом Ноксе тоже. Также именно Барнабау грохнул все данные со своего планшета, учитывая сложность его паролей, никто другой не мог сделать. И главное, вы говорите, что он годами исследовал способ обхода действия корректоров. Думаю, стоит признать, что он его нашел.
– Нокс до ужаса боялся вида собственной крови, – ответил Одиссей, не удивившись её выводам. – Он бы даже иголкой в себя не смог ткнуть. В кого-то другого – тем более. Он был… не из тех, кто причиняют людям боль.
– Тогда ему был нужен помощник.
– Наверняка. Он должен был проверить, что его теория работает.
– Кто-то, кто вместо легкого пореза – убил Барнабау.
– На каких планетах, вы говорите, ритуальное вскрытие живота считается данью почтения воинам?
Они нашли Рафа у озера. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, и из его спины торчал обычный кухонный нож.
Раф так и не выпустил удочку из рук.
Склонившись над ним, Гортензия констатировала:
– Удар нанесен снизу.
– Как будто его наносил какой-нибудь сморчок?
– Или старушка. Или девушка, – нахмурившись, ответила Гортензия.
– Нула высокая и спортивная, – возразил Одиссей угрюмо.
– Между прочим, её блог взлетел бы в топы по популярности, вздумай она однажды написать про убийство.
– Считаете это весомым поводом?
– Для обычного человека? Нет. Для блогера? Кто знает.
– Нуле не хватило бы ума провернуть такое дельце.
– Она самостоятельно собрала взрывное устройство, Блок.
Одиссей вздохнул. Да, это было самым неприятным в Нуналуне.
– С какой стати вы до сих пор не вызвали подкрепление?
– Архи Гуд руководит расследованием. Он считает, что пока рано. Это дело под юрисдикцией системы исполнения наказаний, а не полиции.
– Вот видите. Сморчок, которого вы притащили с собой – зло.
– Аккуратнее с высказываниями, Блок. Гуд – сотрудник системы. Он всю жизнь боролся за то, чтобы убийства происходили как можно реже.
– Ага. И он единственный из всех нас, кто не заинтересован в том, чтобы методика Нокса стала достоянием общественности. Раф знал её…
– Все контрабандисты одинаковы, Блок, – вздохнула Гортензия. – Только дай им что-нибудь, что можно продать на черном рынке подороже. А у вашего Рафа многое разного в анамнезе. Наверняка он решил, что с убийством в качестве доказательства торг получится куда весомее, чем просто с порезом.
Одиссей едва удержался от того, чтобы не пнуть лежавшего на ржавой траве Рафа ботинком. Неужели можно было убить Нокса, с которым они годами делили одну планету, ради каких-то денег?
Но это было бы уж слишком противно. Двенадцатилетним мальчишкой он, кажется, все-таки плюнул в убитого им. Не сказать, что от этого стало легче.
Почему Нокс обратился за помощью именно к нему? Потому что рассчитывал на его молчание? Все-таки дураком был Нокс, хоть и умным, конечно.
– Если… если только допустить малейшую вероятность, что ты можешь быть прав… Тогда на очереди тот, кто убил Агаву? – спросила Гортензия, не найдя новых аргументов в защиту своего Гуда.
– Мегера, – сказал Одиссей осторожно. – Ну, я почти уверен в этом. Слепая вспышка ярости, спицы. Четвертое непреднамеренное убийство.
– Агава Артезиан вышел в четыре утра покурить. Маргарита Белых страдает бессонницей и, по вашим словам, вечно бродит по планете по ночам. Предположим, они встретились. Тогда два вопроса: за что она убила Артезиана и как она получила доступ к методике Барнабау?
– Возможно, Агава просто сказал что-то о том, что надо сваливать с этой планеты. Огляделся по сторонам и пришел в ужас. Жена женой, а жить здесь с потомством – невозможно. Мегера в жизни не выпустила бы из рук детей, так удачно ей доставшихся.
– Значит, у нас остался только один вопрос к Маргарите Белых.
– Если она еще жива.
– Не нагнетай, Блок.
Живее всех живых, Мегера сидела на траве возле общежития и играла со старшими детьми Коры Артезиан.
Оставив Гортензию беседовать со старухой, Одиссей зашел на станцию, где беспокойно металась Нуналуна. Убийства убийствами, а дежурства – дежурствами.
– Нула, – спросил он, – как ты думаешь, если бы Нокс хотел сохранить кое-что, то где бы он это сделал, перед тем, как снести все данные со своего планшета?
– В сети, – сказала она без раздумий. – В каком-нибудь облаке.
– Ноксу был запрещен выход в сеть.
– Он мог бы воспользоваться чужим логином. Например… Мегеры, вот. Она никогда не пользовалась своим планшетом, он у неё просто валялся в общей комнате. Попроси её пройти идентификацию – она даже не спросит зачем. Я-то в свой аккаунт в жизни никого не пущу, а планшет Рафа сломался много лет назад, и он не стал оформлять себе новый.
Одиссей припомнил, что этой ночью, в дежурке, Мегера дремала с планшетом, а не вязанием в руках. Полезла на сайты по воспитанию детей, а нашла что-то совсем другое? Или после смерти Нокса вдруг вспомнила, что он просил её выйти в сеть, и ей стало интересно, зачем?
– А где сморчок? – спросил он.
Нула посмотрела на него длинным взглядом.
– Пару часов назад он изъял планшет у Мегеры и заперся с ним в полицейском катере. Что происходит, Одди?
– Рафа убили.
Дверь на станцию с грохотом распахнулась и вошла Мегера. Вместо ребенка на её руках были наручники.
– Это полицейский беспредел, – сказала она возмущенно.
– Вы задержаны по подозрению в убийстве Агавы Артезиана, – монотонно бубнила Гортензия за её спиной. – До прибытия моих коллег из управления вы пробудете на станции…
Безмолвно разевающая рот, похожая на огромную рыбу Нула молча села в кресло.
– Никаких коллег из управления, – яростно возразил Архи Гуд, появляясь из первого терминала. – Что вы творите, офицер Робинс? Не можете справиться с горсткой каторжников своими силами?
– Не могу, – ответила Гортензия твердо.
Сморчок посмотрел на неё совершенно безумным взглядом.
– Даже не думайте кого-нибудь вызывать. Вы, – он ткнул трясущейся рукой с планшетом в руках в Мегеру, – вы мне скажите, как это остановить?
С потрясающим самообладанием старуха прищурилась.
– У вас совсем не осталось времени, правда, мистер придурок?
– О чем вы говорите? – спросила Гортензия.
– О Ноксе, – Мегера захихикала. – Он был куда умнее всех вас. Придумал методику обхода корректоров и слил её в сеть. Оставил себе сорок часов на отмену, или ссылка станет общедоступной. Вот уж настанет конец миров! Часа через два примерно, правильно?
Нула вдруг рассмеялась.
– Ай да Нокс, – сказала она, всхлипывая, – наш забавный Плюшевый Нокс!
– Наверное, он просто подстраховался, – сказал Одиссей Гортензии, – на тот случай, если что-то пойдет не так с экспериментом. Не хотел, чтобы все было напрасно.
Он замолчал, думая о том, как иногда самые безобидные люди могут разрушить миры чисто ради собственного любопытства. То, что наступит хаос, было несомненно.
Гортензия смотрела на него широко распахнутыми, испуганными глазами.
– Нужен пароль, чтобы уничтожить эту ссылку, – сказал Архи Гуд. – Думайте.
– Ага, щас, – Мегера демонстративно улыбнулась.
Архи Гуд достал оружие и, поколебавшись, ткнул его в сторону Нулы.
– Ты, – сказал он, – великий блогер. Ты будешь думать.
Нула вжалась в кресло, моментально побелев. Загар просто сполз с её лица.
– Я не знаю, – сказала она. – Нокс был чокнутым. Никто не сможет понять, что творилось в его голове.
– Так нельзя, мистер Гуд, – решительно заявила Гортензия. – Нельзя размахивать тут оружием, словно вы один из них.
Это «один из них» внезапно до ужаса покоробило Одиссея.
– Через пару часов, – сказал сморчок, – все будут размахивать оружием.
Какой сложный выбор.
Одиссей ненавидел свой браслет.
Каждую секунду последние двадцать лет он ненавидел этот мягкий, почти незаметный силикон на своем запястье.
Стоило ради этого умирать, Нокс?
Чтобы всё осталось, как было?
– Ну же, – прикрикнул Архи Гуд на Нулу.
Гортензия мягко, очень плавно протянула одну руку к другой, и сморчок моментально выстрелил в воздух.
– Никакого подкрепления, офицер Робинс, – крикнул он. – Всё это останется на этой планете.
Лицо Гортензии было таким упрямым, что стало очевидно: добром эта история не закончится.
Одиссей вздохнул.
Прости, Нокс.
– Попробуйте Гомера, – сказал он мучительно.
Не сводя взгляда с Гортензии, Архи Гуд бросил планшет Нунелуне.
– Попробуй, – велел он.
Она вскинула брови. Наверное, вот с таким вот безрассудным лицом эта идиотка и мастерила свое самодельное взрывное устройство.
– Не боитесь, что я нажму на кнопку «опубликовать сейчас»?
И тогда он выстрелил прямо ей в лоб.
Красивое, безрассудное лицо, которое в одну секунду превратилось в кровавое месиво.
Стремительно отвернувшись, Одиссей увидел, как Гортензия активирует свой браслет.
– Теперь ты попробуй, – сказал Архи Гуд ему.
Очень стараясь не смотреть на то, что осталось он Нулы, он взял с её колен планшет и ввел пароль.
И даже не слишком удивился, что у него получилось.
Продемонстрировал результат сморчку, тот кивнул.
– Осталось последнее, – сказал Архи Гуд.
Они выстрелили одновременно – Гортензия в сморчка, а сморчок – в Мегеру. Гортензия успела чуть раньше.
Мегера упала сначала на колени, а потом на спину.
На сморчка Одиссей не смотрел.
Он бросился к Мегере, ловя взглядом её уходящее сознание.
– Что это было? – спросил он.
Губы слабо шевельнулись. Ответ прошелестел так тихо, что ему пришлось склониться совсем низко.
– Собранность, звонкость… Гекзаметр. Список...
Последние слова были затоплены кровью, хлынувшей из горла.
Поднявшись, Одиссей посмотрел на Гортензию.
Она стояла возле сморчка и тихо, но очень отчетливо материлась.
Какая очевидная простота решения. Вполне в духе старины Нокса, обожавшего сложные схемы и элементарные выводы из них.
Мысль, в целом, не была новой. Многие каторжники экспериментировали со скороговорками и стихами, надеясь обмануть сознание. Медитировали. Очищали голову от посторонних мыслей. Делали дыхательные упражнения.
Браслеты продолжали работать.
Просто никто не додумался до прочного забытого гекзаметра, который и помнили-то на этой планете по чистой случайности.
Одиссею было четырнадцать, когда они как-то особенно сильно схлестнулись с Брадобреем. Так, что набросились друг на друга с кулаками. Понятно, что их обоих тут же скрутило от боли, но если Брадобрей довольно быстро оклемался и уполз в общежитие отлеживаться, то Одиссея еще долго выворачивало наизнанку, и конца-края этому было не видно.
– Я убью его, – задыхаясь от рвоты, соплей и слез, всхлипывал он, – точно убью.
– Ты не можешь убивать всех, кто тебе не нравится, – похлопывая его по тощей, подрагивающей спине, сказал Нокс.
– Почему каждый придурок, – безнадежно спросил Одиссей, делая большие перерывы между словами, чтобы снова проблеваться едкой желчью, – который просто не попал в систему, может делать со мной что угодно, а я не смогу даже сдачи дать? Встала из мрака…
Тогда-то Нокс и заинтересовался тем, что все время бормочет себе под нос мальчишка.
Одиссей объяснил, добавив, что давно заметил, что, попав в нужный ритм, испытывает меньше боли. У него было полно шансов проверить это до того, как он стал свободным, попав на каторгу.
– Целительная сила искусства? Интересное воздействие заданного ритма на отдельную личность, – хмыкнул тогда Нокс, но чуть позже придумал (а может, где-то вычитал) на основе этих строк забавное упражнение. Он называл это риторикой мозга. «Твердо запомни, что, прежде чем слово начать в упражненьи, следует клетку грудную расширить слегка и при этом низ живота подобрать для опоры дыхательной звуку… »
Собранность, устойчивость, медленность, плавность, короче.
Они уходили к озеру и часами растягивали и ускоряли строчки, пытаясь извлечь Одиссея из того гормонально-злобного сгустка, в котором он тогда пребывал. Альтернативная психотерапия для юных жертв насилия по версии Нокса. А потом Одиссей вырос, и все эксперименты сами собой сошли на нет.
Пока несколько лет назад в руки Нокса, читавшего все подряд, что ему достанется от редких покупателей топлива, не попалась дряхлая книга по электромагнитным частотам. Тогда-то его и перекосило на принципах действия корректоров и волнах их излучения с воздействием на психику. Он просто достал Одиссея, прося ему скачать множество фильмов про серфинг. Ловил, мать твою, волну, пока не поймал ритм.
– Что она сказала? – спросила Гортензия, перестав сквернословить. – Что это значит?
– Понятия не имею, – ответил Одиссей. – Просто бессмыслица.
Тихо завибрировал его браслет.
– Станция НЗ-115-Р, прием, – сказал мужской голос, – это патрульный катер полиции. Дайте терминал.
– Второй, – ответил Одиссей, некстати подумав о том, что впервые на его памяти во всех трех терминалах стоят корабли.
Список кораблей.
И тут его осенило. Антикварный томик «Илиады» всегда лежал у Нокса под рукой, даже когда он был занят своими непостижимым исследованиями. Одиссей иногда иронизировал над этим, иногда удивлялся, иногда не замечал. Да и какое это могло иметь значение?..
Одиссей вспомнил, что иногда, когда перелистывал книгу, удивлялся внешней нелогичности цифр, проставленных Ноксом в пометках.
Какое значение это могло иметь?.. Определяющее.
Три дня назад Нокс вернул ему книгу. Одиссею даже не пришлось ее искать.
«Одиссея» как будто ждала его в трешке.
Возможно, однажды он и воспользуется подарком Нокса. А возможно, сама мысль о том, что он может им воспользоваться, принесет достаточно утешения.
В конце концов, они все не свободны только в рамках своего самосознания.
«Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; верных товарищей я на совет пригласил и сказал им: «Все вы, товарищи верные, здесь без меня оставайтесь; я же, с моим кораблем и моими людьми удалялся...»
Над станцией НЗ-115-Р занимался рассвет.
Проходя мимо песочницы, Одиссей поднял одну из брошенных игрушек и положил её на скамейку.
Дети – это очень беспокойно и хлопотно.
В новенькой, еще блестящей от краски станции, зевала Кора.
– Привет, – сказала она удивленно. – Что ты тут делаешь? Сегодня не твоя смена.
– Поменялся с Гарри, – ответил Одиссей.
– Пойду посплю. Сколько получится, – Кора потянулась, прежде чем покинуть дежурку.
Ничего не менялось.
Никогда.
Рассвет за рассветом, одно и то же.
Кроме, разве что, некоторых дней.
Браслет на руке Одиссея завибрировал.
– Станция НЗ-115-Р, прием, – послышался женский голос, – это патрульный катер полиции. Дайте терминал.
– Третий, – сказал Одиссей. – Ты привезла пончиков?
Тема: Утро вечера мудренее
Автор: tapatunya
Бета: Меррит, Китахара
Комментарии: разрешены
«Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос – мирный покинула сон Алкиноева сила святая; встал и божественный муж Одиссей, городов сокрушитель…»Одиссей, кряхтя, выбрался из «Одиссеи». Снаружи занимался рассвет.
История знала примеры, когда корабли называли в честь сыновей, но чтобы сыновей – в честь ржавой посудины?
Консервная банка со вмятинами от многочисленных столкновений – у папаши был тот еще нрав. Впрочем, нужно было быть благодарным и за это. Во время суда корабль разрешили оставить в качестве высочайшей лояльности правосудия. Подарок отца во время краткосрочной вспышки раскаяния, о котором тот пожалел сразу, как протрезвел наутро. И забрал бы обратно, да совести все-таки не хватило.
Помнится, 12-летний Одиссей тогда рьяно доказывал, что не представляет опасности для всего человечества, а только для одного конкретного его представителя, которого он и прихлопнул, за что вселенная, в общем-то, должна быть ему благодарна.
Благодарность от вселенной выражалась в пожизненной каторге на одной из крошечных заправочных станций, расположенной где-то в самой заднице всех миров.
В принципе, могло быть хуже.
К качестве смягчающих обстоятельств приняли юный возраст убийцы и то, что его адвокат характеризовал как признаки самообороны.
Признаки, мать его.
Одиссей был склонен винить во всем нерадивого папашу: нечего называть ребенка как попало. Имя в конечном итоге всегда определяет судьбу.
Его судьба явно тяготела к иронии и сарказму. Вместо захватывающих дух приключений и путешествий – крохотная искусственно созданная планетка где-то в открытом космосе, которую от края до края можно пройти за три часа и двадцать три минуты.
Рассветы, тем не менее, здесь были красивые. Голубенькие такие, с оранжевыми прожилками.
На планете Земля, помнится, они выглядели иначе.
Одиссей ускорил шаг, его смена начиналась через четыре минуты, а Плюшевый Нокс ужас как не любил опоздания.
Как будто этому зануде было куда спешить.
Всего их было пятеро.
Мегера, тоже с Земли. Непреднамеренное убийство. Три, на самом деле. Милая, в общем-то, старушка, если не вглядываться слишком пристально в её выцветшие глаза.
Плюшевый Нокс, откуда-то с Западных окраин, существо неопределенного возраста и, возможно, пола. Безобидный зануда, обожавший точность и размеренность в самых незначительных мелочах. Экономические махинации в межгалактических масштабах.
Новенькая Нуналуна, неприлично красивая девица, прибывшая к ним из самой столицы. Фешн-стайл, миллиарды фоток в соцсестях, звезда их станции НЗ-115-Р. Организация взрыва в торговом центре, семнадцать пострадавших, четверо погибших.
Новенькой Нуналуна была уже пятый год, после того как сменила умершего от старости и скуки Брадобрея, маньяка.
Нелюдимый Раф, чернобровый, черноглазый, с матово-серым оттенком кожи. И это все, что о нем было известно. Рыбалка и годы молчания.
И он, Одиссей, отбывающий наказание уже двадцать лет.
Впереди было еще много одинаковых дней, неотличимых друг от друга.
Перепрыгнув через чахлую клумбу, в которую Мегера безуспешно пыталась вдохнуть жизнь, Одиссей миновал терминалы посадки, все три. Те, кто строил эту заправку, очевидно, были оптимистами. Ни разу на памяти Одиссея сюда не прибывало три корабля одновременно.
Толкнув дверь в диспетчерскую, Одиссей закричал:
– Нокс, Нокс, я пришел с первыми лучами солнца! Эос, мать её, встала! С перстами своими!
Нокс в свое время ужасно поразился всей этой истории с Эос и долго ходил за Одиссеем, выспрашивая подробности. А потом две недели подряд читал «Илиаду» и его взгляд становился светлее.
А все папаша с его причудами по поводу имени.
Ответом Одиссею было только эхо.
Заснул дежурный там, что ли.
– Нооооокс! – завопил Одиссей, хотя никакой необходимости в этом крике не было. Это он так просто, чтобы проснуться. – Нокс… черт.
Споткнувшись о что-то мягкое, Одиссей больно упал на колени и недоуменно моргнул. Ладонь впечаталась в какую-то желтовато-бурую вязкую жидкость.
Такая текла из Нокса, когда он полтора года назад порезался при монтаже нового оборудования.
Оглянувшись, Одиссей так и остался стоять на коленях, испуганно ощущая, как нарастает гул в голове.
Плюшевый Нокс лежал в луже собственной крови, и его живот был распорот сверху донизу. Покрытые нежным ворсом руки широко раскинуты, на лице застыло изумление.
– Ноксик, – бессмысленно позвал его Одиссей, и его голос прозвучал жалобно и тонко.
Убийство на заправочной станции НЗ-115-Р было невозможно, потому что невозможно никогда. Корректирующие поведение браслеты, легкие и почти незаметные, в свое время произвели настоящую революцию в системе исполнения наказаний. Тюрьмы в классическом понимании этого слова были заменены на каторги, бессмысленное пребывание в камерах – на социально полезные работы, а профессия тюремщиков ушла в прошлое.
Браслеты не позволяли заключенным три вещи:
– проявлять агрессию по отношению к живым разумным существам,
– проявлять агрессию по отношению к самим себе,
– покидать заданный периметр.
Ну и, конечно, от обманчиво-легких браслетов невозможно было избавиться. Настройка на пульс и все остальное.
О том, что каторжники становились беззащитными перед обычными, свободными людьми, система не слишком беспокоилась. До Одиссея доходили слухи, что время от времени на такие одинокие станции совершаются нападения, но это случалось довольно редко. Убийства заключенных преследовалось по закону так же строго, как и любые другие, а брать у них было все равно нечего. Разве что дешевое топливо, которое они и так бы отдали без всякого сопротивления.
Встав на ноги, Одиссей огляделся по сторонам, и его взгляд упал на забытое вязание Мегеры, уютным шарфиковым котиком свернувшимся в кресле у окна. Взяв в руки длинные спицы, Одиссей зажмурился и попытался с размаху воткнуть их в раскрытую ладонь. Спицы скользнули по касательной, а в голове вспыхнула резкая, ослепительная боль.
Браслеты работали. Не было ни малейшей надежды покинуть эту станцию по-английски.
Чтобы там ни считал Нокс, любивший порассуждать о том, что на самом деле они все не свободны только в рамках своего самосознания. Что всего-то и нужно, как чуть-чуть поменять мышление.
Поменял он теперь мышление? Получилось у него?
Одиссей приложил запястье к губам, активировал браслет и сказал уныло:
– Станция НЗ-115-Р, прием. У нас тут убийство.
– Дайте картинку и геоточку, – бесстрастно велел ему механический голос.
Камеры не работали уже второй год, и всем было посрать на это обстоятельство.
Вероятно, теперь, когда начнутся проверки, этот пофигизм выйдет кому-нибудь боком.
– Ничего не трогайте, сэр. Следственная бригада уже в пути.
Одиссей и не собирался.
Он вышел из дежурки, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Уселся на крылечке, смутно сожалея, что рассвет сменился некрасивым днем.
Днем, в котором больше не было Нокса. Одиссей сглотнул тошнотворный комок в горле.
Он помнил следственную бригаду, которая прибыла на место его преступления.
Толстый, воняющий луком дознаватель и несколько агентов. Одна из них, девчонка, отдала Одиссею свой уже остывший, но зато сладкий кофе.
Человек семь, не меньше, собирали улики вокруг остывающего трупа того мерзавца.
Тогда Одиссей тоже сообщил об убийстве сам.
Он всегда был очень законопослушным.
Через какое-то время со стороны крошечного озера появилась Нуналуна, которая наверняка ловила рассвет, чтобы сделать побольше красивых селфи. Её идеальная фигура казалась слегка размытой на фоне ржавой короткой травы.
– Твоя смена, Одди? – спросила она так, будто бы они тут не знали расписание друг друга наизусть. – Давай махнемся. Я отсижу восемь часов в дежурке, а ты после обеда отдраишь третий терминал.
Трешку построили особенно паскудно, и теперь там то и дело появлялась кудрявая плесень, приводящая к появлению недопустимых для заправки форм жизни.
Нуналуна ненавидела плесень, а Одиссей – бессмысленное торчание в дежурке.
– Ну давай, – согласился он, задирая к ней голову.
Нуналуна склонилась над ним, приникая длинным, неспешным поцелуем.
У них было полно времени, и скука изматывала больше, чем что-либо иное. Мегера вязала, Нокс что-то постоянно исследовал, Раф рыбачил, а Одиссей и Нуналуна – трахались.
– Пойдем, – она потянула Одиссея в сторону дежурки.
– Там Нокс, – ответил он.
– Разве? – она удивилась. – Его смена закончилась восемь минут назад.
Все знали о том, что Плюшевый Нокс был радикально пунктуален и не задерживался на рабочем месте ни на секунду дольше, чем следовало.
– Угу, – угрюмо сказал Одиссей. – Нокс просто умер, вот в чем дело.
– Гонишь.
Нуналуна с энтузиазмом человека, в чьей жизни за последние пять лет ничего не происходило, заглянула в дежурку.
Наверное, работа на этой заправке была лучше, чем олдскульное пребывание в камерах. Или нет.
Она вернулась довольно быстро. Села рядом на ступеньку.
– Эй, Одди, – довольно ощутимо пихнула его локтем в бок. – В тех местах, откуда Нокс родом, это считается естественной кончиной?
– Вспарывать себе животы и уносить орудие куда подальше, прежде чем смиренно покинуть этот мир? Похоже на то, Нула.
Нуналуна помолчала, ковыряя пальцем дырку на своих модных джинсах.
– Не было ночью никаких кораблей, Одди. Мы бы услышали, если бы на заправку кто-то прилетал. Шлюзы терминалов скрипят на всю планету.
– Угу.
– Ты позволишь? – спросила его Нуналуна, прицеливаясь.
Одиссей равнодушно кивнул, подставляя ей, как полагается, щеку.
После короткого замаха кулак пролетел мимо, а Нуналуна рванулась в сторону, сотрясаясь от спазмов рвоты.
– Браслеты работают, – прозвучал тихий голос.
От неожиданности Одиссей так сильно дернулся, что шарахнулся затылком о дверь станции. Из глаз посыпались звезды.
– Раф, чтоб тебя! – выругался он с чувством. – Я думал, ты немой.
Молчаливый черноволосый Раф, похожий на пирата, покачал головой и пошел прочь, таща за собой ведро с рыбой.
Нуналуна, обессилев, вытерла рот рукавом.
– Ненавижу это, – пробормотала она, – как будто еще немного и выблюю собственные кишки.
Завибрировал браслет на руке Одиссея.
– Станция НЗ-115-Р, это патрульный катер полиции. Прошу дать терминал для посадки.
– Первый, – ответил Одиссей, – через минуту.
Он вошел на станцию и открыл терминал для следственной бригады.
Вот чего Одиссей никогда не предполагал – так это новой встречи с полицией.
Сколько их будет? Трое? Четверо?
Спустя десять минут прозвучали шаги – от терминала к ним шла худенькая остроносая дамочка в кителе дознавателя, а за ней несколько суетливо пытался успеть сгорбленный старичок в штатском.
– Гортензия Робинс, – представилась дознаватель. – А это Архи Гуд.
– Система исполнения наказаний, – уточнил старичок. – Техобслуживание. Мне надо проверить ваши корректоры.
– Итак, вас здесь пятеро. Маргарита Белых, три убийства. Одиссей Блок, убийство. Рафаэль Пратт, контрабанда. Нуналуна Осая, теракт. Ноксиэль Барнабау, мошенничество в особо крупных масштабах, – глядя в планшет, монотонно перечислила Гортензия Робинс.
– Я бы сказал, что осталось лишь четверо, – ответил Одиссей.
Они подошли к Ноксу.
– Полагаю, все успели потоптаться на месте убийства? – спросила Гортензия Робинс, запуская несколько собирающих улики ботов. Они мерно зажужжали.
Из открытой двери станции доносилось взволнованный голос Мегеры.
– Что? Как? Что? – клокотола она, словно шумная птица.
Надев перчатки, Гортензия опустилась на корточки рядом с Ноксом.
– Что вы сделали с орудием убийства? – сухо спросила она.
– Мы считаем, что он умер от старости, – ответил Одиссей. – Ну, может, болел чем.
Она даже бровью не повела.
– Журнал регистрации кораблей?
– Последний корабль был на нашей заправке пару месяцев назад. Какое-то торговое судно.
– Нелегалы?
Одиссей хмыкнул.
– Если вы выглянете наружу, то и сами поймете, что здесь даже крысе не спрятаться.
– Таким образом, вы утверждаете, что убийца – один из вас? – спросила Гортензия. – Я могу считать это чистосердечным признанием, мистер Блок?
– Зовите меня Одиссеем.
Она выпрямилась, внимательно разглядывая его.
– Одиссей Блок. Я помню вас испуганным мальчишкой.
Он насупился, мысленно пытаясь сбросить с этого худого лица двадцать лет.
Девчонка-агент, угостившая его холодным сладким кофе в ту ночь, когда он стал убийцей.
– Далековато вы забрались.
– Не дальше вас, мистер Блок.
– Блестящая карьера, Гортензия Робинс.
– Принесите носилки. Они в багажном отсеке катера.
Насмешливо отсалютовав ей, Одиссей отправился выполнять поручение.
Юный помощник полиции прям-таки.
В тот момент, когда они перекладывали Плюшевого Нокса на носилки, Одиссей едва не разревелся самым позорным образом.
Добродушный зануда и самый безобидный из них, Нокс мог бы умереть и не столь паршиво.
Гортензия Робинс расположила свой штаб прямо в дежурке – больше было все равно негде. Кроме самой заправочной станции, здесь располагались только «Одиссея» Одиссея и общежитие, где жили другие каторжники. Возле озера разваливался старый сарай для рыболовных снастей. Жидкий лес, ржавая вялая трава, конечность начала мира и начало конца. Мелкая станция, сляпанная наскоро, без всякого проблеска вдохновения или сочувствия к тем, кто будет на ней жить. Каторжники гордо именовали её планетой.
Учитывая перспективы тотального поиска орудия убийства, такая лаконичность вдруг показалась Одиссею даже оправданной.
Возможно, никакие корректирующие браслеты не могли удержать убийц от убийства.
Стоит ли удивляться, что жертвой стал плюшевый бедолага Нокс, если уж и убивать кого, то самое то.
Но как?
С тихим жужжанием браслет на руке Одиссея расстегнулся и упал в открытую сморщенную ладонь Архи Гуда.
Несмотря на то, что ничего в общем-то, не изменилось, Одиссей едва не застонал от наслаждения. Это было прекрасно: хотя бы не несколько минут ощутить себя свободным человеком. Если он прямо сейчас рванет с заправки в сторону безупречно содержащейся «Одиссеи», то сколько секунд пройдет до уничтожения нарушителя? И он остался сидеть без всякого движения, прислушиваясь к групповому допросу, который вела за его спиной Гортензия Робинс.
– Итак, каждый из вас выходил этой ночью из общежития. Нуналуна Осая навещала своего друга Одиссея Блока, живущего в отдельном корабле. С какой целью?..
– С той самой, – вежливо ответила Нула.
– Рафаэль Пратт проверял снасти. Маргарита Белых… для чего вы покидали общежитие?
– Прогулка.
– В три часа ночи?
– Бессонница, офицер.
– Это правда, – сказал Одиссей. – Вечно она бродит по ночам.
Архи Гуд скачивал данные карты памяти браслета на свой планшет.
Ничего такого там не будет. Фиксировались открытия терминалов, расход топлива, который сотрудник заправки продавал редким кораблям, условное местоположение. Погрешность в пределах планеты.
Наверняка утренняя попытка проткнуть себе ладонь спицами тоже была отмечена на флешке как приступ агрессии.
Немудреная каторжная жизнь во всех своих скудных проявлениях.
– Я поставлю вам новый корректор, – вежливо предупредил Архи Гуд. – На всякий случай заменю их вам всем.
– Как скажете, профессор.
– Кто и для чего вывел из строя камеры наблюдения? – спросила Гортензия Робинс. – И почему вы не доложили об этом системе?
– Пусть кошки сами себя ловят, – в голосе Нуналуны слышалась едва заметная усмешка.
Мягкий силикон снова сомкнулся вокруг запястья Одиссея. Он только едва заметно вздохнул.
– Возможны другие реакции на агрессивные действия, – сообщил Архи Гуд. – Корректоры нового поколения куда чувствительнее, имейте в виду.
– Что бы это значило?
– Что, возможно, вам не только действовать, но и думать лучше крайне осторожно.
– О дивный новый мир, – пробормотал Одиссей иронично.
– Повежливее, юноша. Лучшие умы вселенной работали над этими корректорами. Это настоящий прорыв в кодексе человеческих ценностей. Куда лучше десяти заповедей.
– Ваш прорыв в кодексе человеческих ценностей несколько сбоит, профессор, – заметил Одиссей, разглядывая подсохшую желтоватую лужицу.
– Это невозможно, – резко ответил Архи Гуд. – Это означало бы крах системы. Конец света. Апокалипсис.
– Никто не любит апокалипсисов, – пробормотал Одиссей, сбитый с толку этой вспышкой старческого гнева.
– Что же, – Гортензия Робинс встала, – пока идут следственные действия, крайне не рекомендую вам покидать станцию.
Вот саркастичная сучка.
Одиссей, проникнувшись ролью добровольного помощника следствия, вызвался проводником по планете.
Нуналуна категорически отказалась выходить на дежурство, и её взгляд то и дело возвращался к желтоватой лужице, оставшейся после Нокса. Коротко кивнув, Раф согласился заменить Одиссея на заправке.
Мегера выглядела еще больше постаревшей и обеспокоенной.
Тревожные, по-старчески блеклые глаза суетливо метались между Архи Гудом и офицером Робинс, как будто она ежесекундно ожидала новых неприятностей.
На угрюмом лице Рафа традиционно не выражалось ничего.
Браслет Одиссея, еще не успевшего сдать дежурство, снова завибрировал.
– Станция НЗ-115-Р, – послышался усталый голос, – это система исполнения наказаний. Прошу дать терминал для посадки.
Два корабля за одно утро, вот чудо из чудес.
– Второй терминал, – ответил Одиссей, гадая, что привело сюда этих.
Сначала появился невысокий, крепко сбитый мужчина, исподлобья и несколько угрожающе разглядывающий тех, кто собрался у входа в терминал. Из-за его спины выступила худенькая измученная женщина с грудным ребенком на руках. К её бокам жались еще двое детенышей. Одиссей решил, что им не больше трех лет.
– Дежурный Блок? – сотрудница системы исполнения наказаний вошла на заправку последней. – Это новый сотрудник станции, который прибыл взамен умершего Ноксиэля Барнабау.
– Быстро вы, – изумился Одиссей.
Нуналуна, помнится, появилась только через пару недель после смерти Брадобрея.
Не сказать, что они тут были загружены работой по самые гланды.
– Меня зовут Агава, – сказал крепыш, – а это моя жена Кора.
И охота ему было тащить сюда всё семейство.
Теоретически родственники могли как навещать осужденных, так и жить вместе с ними. Просто такое почти не практиковалось. Родители Нуналуны, например, не то что не навещали её, а даже не лайкали её постов и фотографий. Дети Мегеры объявили её внукам, что их бабушка умерла. Папаша иногда звонил Одиссею, но исключительно по пьяни, и все его разговоры сводились к тому, что неблагодарный паршивец отобрал у родителя такой ценный корабль.
А этот мудак прибыл на каторгу не только с женой, но еще и с потомством.
Додумать эту мысль Одиссей не успел, потому что вдруг понял, что руки Агавы свободны.
Браслет был на руке Коры, крепко прижимающей к груди живой сверток.
– Кора Артезиан, – объявила сотрудница системы, – непреднамеренное убийство.
– Добро пожаловать, детка, – растроганно сказала Мегера, едва ли не с вожделением разглядывая ношу Коры.
У неё блестели от жадности глаза – дети, пусть и чужие, могли принести утешение, даже если ты находишься в такой заднице, как эта.
Мегере категорически не повезло с характером. Он у неё был вспыльчивый, жестокий. Слепая ярость, поднимавшаяся из глубин этой тщедушного тельца, превращала женщину в карающее орудие. Три непреднамеренных убийства – и каждый раз она так тщательно заметала следы, что никто и предположить не мог, что эта интеллигентная дамочка способна на скорую расправу. Приходя в себя, Мегера искренне раскаивалась и ужасалась, что не мешало ей хоронить пострадавших в ближайшем лесочке, а потом творчески сочинять себе алиби.
Корректоры особо тяжело давили на неё, и не раз и не два Одиссей видел, как старушку буквально скручивало пополам, и потом она несколько дней лежала пластом, страдая от мигреней. Особенно часто это случалось, когда Одиссей был подростком и выводил из душевного равновесия всю планету. Кроме Нокса.
Нокс никогда ни на кого не злился.
С годами приступы ярости у Мегеры происходили все реже и реже, но, если бы Одиссей отвечал за сохранность этих детей, он бы в жизни не отдал их в её жилистые руки.
Однако она так потянулась к Коре, что та после недолгого колебания передала ей сверток.
Агава вышел на крыльцо станции, мрачно разглядывая окрестности.
– Не больно-то жизнерадостно, – заметила Нуналуна.
– Ну, – ответил тот подавленно, – никто же не ожидал, что это будут райские кущи. Я планирую открыть здесь ремонтную мастерскую. Сервисное обслуживание для кораблей, прибывающих на заправку.
– Для всех трех в год? Не думаю, что стоит рассчитывать на быструю прибыль, – ответил Одиссей.
Гортензия Робинс кашлянула.
– Мистер Блок, у нас с вами еще много дел.
– Точно, – он сбежал вниз по ступенькам. – Откуда вы собираетесь начать обыск?
– Общежитие.
Одиссей едва заметно поморщился.
Он никогда не заходил туда, и это было почти единственной его возможностью проявлять уважение к личным границам остальных каторжан.
– Не думаю, что это имеет смысл, – только и сказал он, показывая Гортензии дорогу.
– А где бы вы спрятали орудие убийства, мистер Блок?
– Скинул бы его в озеро. Это единственное подходящее для подобных целей место.
Нуналуна, следовавшая за ними, хмыкнула.
– А я бы, – сказала она, – бросила его в топливный резервуар. Вот уж точно никто в жизни не найдет.
– Или можно закопать в лесочке.
– Ага.
– Коллективный сговор, господа? – уточнила Гортензия.
– А что вы сделаете, если убийцей окажется кто-то из нас? – спросила Нуналуна. – Отправите его на каторгу?
– Что значит “если”? Убийца один из вас, – твердо ответила Гортензия.
– Полегче, офицер. Не перекладывайте с больной головы на здоровую. Наши браслеты в полной исправности.
– Чем из инвентаря станции можно было пропороть живот?
Одиссей задумался.
У них и в самом деле не было ничего столь острого и большого.
– Обычным ножом? – предположил он.
– Нужно достаточно длинное лезвие. Впрочем, подробности будут после вскрытия.
– Вы и вскрытие умеете проводить, Гортензия?
– Офицер Робинс, пожалуйста. Конечно. Я тут сама себе оркестр.
Когда Нуналуна и офицер Робинс скрылись в общежитии, Одиссей остался их ждать у входа.
Мегера сопровождала Артезианов.
Надсадно заскрипели шлюзы, выпуская на волю корабль службы наказаний.
Одиссей еще не дожевал и не проглотил осознание того, что теперь на их станции будут дети.
Определенно, это очень шумные и неугомонные существа.
Хорошо это или плохо?
Всякий заключенный привыкает к своим кандалам. Вот и Одиссей привык к размеренному течению жизни их станции.
Ничто не предвещало здесь появления маленьких детей.
Никто из них не мог убить Нокса.
Но детеныши появились, а Нокс – ровно наоборот.
Орудие убийства Нокса нашлось в комнате Нокса.
Это был длинный шпатель, именно им Одиссей обычно очищал стены третьего терминала от плесени и моллюсков, которые так и норовили там зародиться.
Стальная пластина оказалась очень остро наточенной, чего прежде Одиссей за шпателем не наблюдал. Это, кажется, исключало из списка убийц Мегеру – уж она-то точно никогда не готовилась заранее.
Зато у Нокса, было нечто похожее на точильник. Он частенько ходил по станции с набором инструментов, что-то без устали починяя.
По здравому размышлению Одиссей склонялся к тому, что единственной, кто мог убить Нокса, была Нуналуна. Ни разу он не спросил её, для чего она смастерила самодельное взрывное устройство и разместила его посреди торгового центра. Все равно не существовало в мире ни единой причины, которая бы уместилась в морально-нравственных рамках Одиссея.
Такое... декоративно-бессмысленное убийство было вполне в её стиле.
– Ну, и кто в последний раз пользовался шпателем? – спросила Гортензия, демонстрируя им аккуратно упакованное в пластиковый пакет орудие.
– Я, наверное, – подумав, ответил Одиссей.
– Спрошу еще раз: не хотите чистосердечно признаться, мистер Блок?
– Могу и признаться, раз уж вам так сильно этого хочется, – кивнул Одиссей, – если вы объясните мне, для чего я это сделал и, главное, – как.
– Все браслеты в полном порядке, офицер, – несколько высокомерно сообщил Архи Гуд, – я составил отчет для вас. Также я прислал вам последнюю запись камер наблюдения, она сделана больше года назад.
– Отчего перестали работать камеры?
– Самая банальная причина в мире, офицер.
– Диверсия?
– Вышли из строя от старости.
Все вместе они посмотрели, как на экране Нокс, что-то бормоча, торопливо пишет в своем планшете. У него был очень беспокойный и пытливый ум. Одиссей считал, что и экономические махинации он проворачивал из чистого любопытства, получится – не получится. Просто попробовать.
Потом изображение оборвалось.
– Что он так вдохновенно пишет? – спросила Гортензия.
– Что-то исследует, как всегда, – ответил Одиссей. Они никогда на полном серьезе не интересовались, чем занят этот чудак. – Кажется, в последние два годы его увлек принцип действия корректоров.
– Что? – переспросила офицер Робинс. – И вы только сейчас об этом говорите?
– Это же Нокс, – пожала плечами Нуналуна, – вечно у него голова была забита всякими фантазиями.
– Барнабау, – произнесла Гортензия ледяным тоном, – был известен как, простите за пафос, гений. Думаете, почему ему назначили пожизненное и навсегда запретили выходить в сеть? Потому что он мог бы проворачивать свои махинации, находясь где угодно.
Нула фыркнула. Эти подробности о Ноксе каторжан интересовали меньше всего. По их версии, он был всего лишь безобидным добряком.
– Корректоры невозможно обмануть, – вмешался Архи Гуд.
– А где планшет Барнабау? – спросила Гортензия.
– Планшет абсолютно пуст, – ответил сморчок. – Сброс до заводских настроек три дня назад.
Этой ночью Нуналуна, привычно навестившая «Одиссею», не была настроена на игривый лад. Жарко прижавшись к плечу Одиссея, она долго молчала. Он тоже не спешил с беседами. Что тут скажешь?
Ситуация прорисовывалась отвратительная.
– Знаешь, что я думаю, Одди? – прошептала наконец Нула. – Что кто-то очень сильно любил Нокса.
– Что?
– Браслеты срабатывают, когда мы хотим причинить кому-то вред. А когда Мегера зашивала порез Нокса, то ей не было больно. Тот, кто убил его, считал, что причиняет ему добро.
Одиссей невольно улыбнулся, вспомнив тот день. Оказалось, что Нокс панически боится вида своей крови. Да он чуть в обморок тогда не хлопнулся и еще полдня бродил, слегка пошатываясь.
– Что ты знаешь о Рафе, Нула?
– Он трахается молча.
– Всё?
– Всё.
Когда она заснула, Одиссей вышел наружу. Со стороны общежития по планете разносился жизнеутверждающий детский плач.
Мысленно Одиссей дал Агаве два месяца. Именно через столько времени он озвереет от этой станции, заберет детей и вернется к цивилизации.
Все начинали сходить с ума через два месяца.
А кто-то спятил окончательно.
Одиссей зашел на станцию, прошел мимо дремавшей на дежурстве Мегеры, у которой на коленях вместо привычного вязания лежал планшет, и свернул к первому терминалу.
– Гортензия! – крикнул он, подходя к патрульному катеру.
– Открыто, Блок, – раздалось оттуда.
В ярком свете многочисленных ламп офицер Робинс казалось бледной, как мертвец.
Склонившись над телом Нокса, она проводила вскрытие.
– Не спится? – спросила она буднично.
– Как старина Нокс?
– Здоров.
– Значит, версия с редким заболеванием провалилась.
– Между прочим, на многих планетах ритуальное вскрытие своего живота считается традиционным способом ухода из жизни. Для воинов.
– Нокс был пацифистом. Воевал только с чужими деньгами, искренне почитая их за свои.
– Он не пытался защищаться. Никаких следов борьбы.
– На этой планете не с кем бороться, Гортензия. Разве что с демонами внутри себя.
– Ты стал философом?
На правах старой знакомой она пренебрегла официальным «вы».
Так же, как и он – «офицером».
– Книги – лучший друг любого каторжника, – уклончиво ответил Одиссей.
– Мне твое наказание всегда казалось слишком суровым. Ты убил чудовище.
– Как и полагается герою.
– Давай без преувеличений.
Он засмеялся.
– Что вы делаете в этой заднице миров, Гортензия?
– Размышляю о том, что человек, считавший себя героем, а жертву – чудовищем, мог и обойти корректор. Если бы был уверен, что совершает подвиг.
Одиссей вскинул брови.
– Нула пришла примерно к такой же мысли. Правда, она топит за любовь.
– Что ты, ребенок, проданный собственным отцом в рабство насильнику и садисту, можешь знать о любви?
– А это все еще не чистосердечное признание.
Она аккуратно закрыла тело Нокса простыней и отправила каталку с телом в морозильную камеру. Потом сняла перчатки и долго мыла руки.
– Любые корректирующие поведение устройства, Блок, могут оказаться бессильными перед психологией индивида.
Одиссей кивнул.
– Недаром все опыты с детектором лжи зашли в тупик.
– У Архи Гуда аж нос дрожит от негодования. Если кто-то сумел обойти корректоры, то вся система полетит в тартарары.
– Прежде никому не удавалось. Может, кто-то из нас просто сошел с ума. Удивительно, что не все мы. Возможно, вы сейчас находитесь среди группы психопатов, Гортензия.
– Что возможно на любой подобной станции. И все равно корректоры работают.
– Почему вы одна? Из-за смерти какого-то каторжника даже полноценную бригаду не прислали?
– Архи Гуд запросил только одного дознавателя.
– Хм, а поначалу выглядело так, будто вы тут главная. Но система всегда главнее, да? Так что, ваш сморчок решил, что вы и одна справитесь?
– Было решено, что не стоит тратить человеческие ресурсы на такое крошечное дело.
– Крошечное дело? Возможный сбой корректора?
Гортензия, склонив голову, прямо посмотрела на Одиссея:
– Никогда не думал подать прошение о пересмотре своего дела? За прошедшие двадцать лет система стала гораздо гуманнее.
– Настолько, что отправила сюда женщину с тремя детьми, один из которых – младенец?
– Младенцев было два. Близнецы. Ты не захочешь узнать, что случилось с другим.
Одиссей и не хотел, он спросил про другое:
– Почему родители так поступают? Мне кажется, им всем тоже необходимы корректоры. Сразу, как только появляется эмбрион. Или даже раньше.
– В данном случае зафиксирован нервный срыв на фоне послеродовой депрессии.
– Ага. А остальные дети остались с ней в виде психотерапии?
– Совместная опека с мужем.
– Этот придурок недолго здесь продержится. Слиняет в миг, оставив нам свою неврастеничную жену и потомство в придачу. Вот вам гуманность системы в действии. А ведь дети могли бы жить в нормальном мире, в котором живут нормальные люди. Без кровавого бэкграунда.
Гортензия невесело улыбнулась.
– Хочешь чаю? – и, не дожидаясь ответа, прошла в отсек кухни. – Как у вас тут с питанием?
– По нормативам, офицер. Система заботится о нашем физическом благополучии.
– С другой стороны, ты не обязан участвовать в гонке за экономическое выживание. Строить карьеру. Прогибаться под начальство. Получать по шее.
– Еще скажите, что вы мне завидуете.
Одиссей втиснулся в крошечную кухню и попытался как можно компактнее уместиться за небольшим столом.
Гортензия поставила перед ним огромную кружку с дымящимся чаем.
– Будешь пончики?
Он снова засмеялся, до того домашними ему показались эти неожиданные посиделки.
– Давайте. И расскажите, за что вас отправили в эту дыру возиться с каторжниками.
– Мальчишка. Чуть старше тебя тогда. Признаки самообороны. Я скрыла некоторые улики, но и ему не помогла, и себя подставила.
– Кажется, я произвел на вас впечатление.
– Произвел. Меня поразила твоя убежденность в собственной правоте. Точно не хочешь чистосердечно признаться снова, как тогда?
– Пока воздержусь.
– Думаю, что поэтому тебе дали пожизненное. Люди, уверенные, что имеют право убивать – страшные.
– Страшнее чудовищ?
– Равные им.
Когда Одиссей вышел из станции, над планетой уже занимался рассвет.
Задрав голову, он привычно пробормотал: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев»…
Эта ночь обошлась без всяких там лож. Мирный и спокойный треп за чаем.
Драгоценный треп, воспоминания о котором он будет хранить в своем сердце до конца дней.
Но вот уже утро, которое расставит всё по своим местам. Офицеры снова становятся офицерами, а каторжники – каторжниками.
Сонная Нуналуна брела от «Одиссеи» по чахоточной траве, чтобы сменить Мегеру.
– Одди, – удивилась она, – где ты был?
– Гулял.
Она зевнула.
– Только заберу свою косметичку и отправлюсь выполнять свой долг этой станции.
Сделав несколько шагов по направлению к общежитию, Нула вдруг позвала чужим голосом:
– Одди… Что это такое?
Он посмотрел в том направлении, куда она указывала трясущейся рукой.
На оранжевой траве, лицом к небу, лежал абсолютно мертвый Агава Артезиан.
– Итак, – в глазах Гортензии Робинс читалась холодная ярость. – Маргарита Белых, Рафаэль Пратт и Нуналуна Осая. Кто из вас взял в руки спицы и воткнул их прямиком в сонную артерию Агавы Артезиана?
– Вы дознаватель – вот и выясняйте сами, – ответила Нула с вызовом. Она была бледной и мелко подрагивала.
Неудивительно.
Если каждое утро будет приносить по трупу, то им всем недолго осталось.
– Возможно, вам пора вызвать подкрепление, офицер? – продолжила нападения Нуналуна. – Ваша профессиональная некомпетентность ставит нас всех под удар.
Даже вечно молчащий Раф вдруг заговорил:
– Почему вы исключили из этого списка Одиссея?
– Потому что, – отчеканила Гортензия, – эту ночь он провел вместе со мной.
Нула истерически расхохоталась, перекрывая заунывный вой Коры. Дети вторили ей, и этот невыносимый аккомпанемент причинял Одиссею больше всего душевных терзаний.
Архи Гуд, старчески покряхтывая, вышел со станции.
Решил взять на себя заботу о детях? Или у него были другие дела?
– Теоретически, – сказал Одиссей, – это обстоятельство не снимает с меня подозрений в убийстве Нокса.
Его раздражала бессмысленность обеих смертей.
В те времена, когда он еще был подростком и они с Брадобреем срывали голоса, крича друг на друга, Плюшевый Нокс приходил к нему по ночам с конфетами. Он выпрашивал их или обменивал у тех, кто прилетал к ним за топливом. Раздавал экономические консультации и повышал финансовую грамотность среди населения. Утешал задыхающегося от злости мальчишку.
А Агава тут и вовсе был не при чем. Угораздило же его попасть именно на эту станцию.
Раф. Нула. Мегера.
Мегера. Нула. Раф.
Как не перебирай эти имена в своей голове, понятнее не становится.
Архи Гуд первым делом проверил их браслеты и объявил, что никакой вспышки агрессии за эту ночь не зафиксировано ни у кого.
– Может, это Кора заколола мужа? – спросила Нуналуна. – Может, он ей надоел еще дома, а он и на каторгу за ней поперся?
– Смотрите, – сказала Гортензия, – как будет дальше. Я запрашиваю помощь управления, вас всех забирают отсюда и раскидывают по одиночкам, где вы и будете находиться, пока один из вас не признается.
«Как закономерно, – отрешенно подумал Одиссей, – что погибли самые невинные. А убийцы все еще живы».
Планета, которую они вчера обыскали почти всю, выглядела сегодня еще более унылой, чем обычно.
Наверное, ей пришлось для этого приложить особые усилия.
Одиссей, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, перегнал свою «Одиссею» в третий терминал, твердо вознамерившись среди всего происходящего безумия заняться полезным делом.
Например, отодрать моллюсков и кудрявую плесень со стен трешки.
Ну их всех к черту с их убийствами.
Достав из багажника все необходимое для очистки, он приступил к работе, однако без привычного шпателя всё было не то.
Послышались легкие шаги, и в третий терминал вошла Гортензия.
– И вот что получается, – сказала она без всякого вступления, – что именно Барнабау подготовил собственное убийство. У него был точильник, с помощью которого он сделал шпатель смертельно острым. На точильнике металлическая стружка от шпателя – и на самом Ноксе тоже. Также именно Барнабау грохнул все данные со своего планшета, учитывая сложность его паролей, никто другой не мог сделать. И главное, вы говорите, что он годами исследовал способ обхода действия корректоров. Думаю, стоит признать, что он его нашел.
– Нокс до ужаса боялся вида собственной крови, – ответил Одиссей, не удивившись её выводам. – Он бы даже иголкой в себя не смог ткнуть. В кого-то другого – тем более. Он был… не из тех, кто причиняют людям боль.
– Тогда ему был нужен помощник.
– Наверняка. Он должен был проверить, что его теория работает.
– Кто-то, кто вместо легкого пореза – убил Барнабау.
– На каких планетах, вы говорите, ритуальное вскрытие живота считается данью почтения воинам?
Они нашли Рафа у озера. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, и из его спины торчал обычный кухонный нож.
Раф так и не выпустил удочку из рук.
Склонившись над ним, Гортензия констатировала:
– Удар нанесен снизу.
– Как будто его наносил какой-нибудь сморчок?
– Или старушка. Или девушка, – нахмурившись, ответила Гортензия.
– Нула высокая и спортивная, – возразил Одиссей угрюмо.
– Между прочим, её блог взлетел бы в топы по популярности, вздумай она однажды написать про убийство.
– Считаете это весомым поводом?
– Для обычного человека? Нет. Для блогера? Кто знает.
– Нуле не хватило бы ума провернуть такое дельце.
– Она самостоятельно собрала взрывное устройство, Блок.
Одиссей вздохнул. Да, это было самым неприятным в Нуналуне.
– С какой стати вы до сих пор не вызвали подкрепление?
– Архи Гуд руководит расследованием. Он считает, что пока рано. Это дело под юрисдикцией системы исполнения наказаний, а не полиции.
– Вот видите. Сморчок, которого вы притащили с собой – зло.
– Аккуратнее с высказываниями, Блок. Гуд – сотрудник системы. Он всю жизнь боролся за то, чтобы убийства происходили как можно реже.
– Ага. И он единственный из всех нас, кто не заинтересован в том, чтобы методика Нокса стала достоянием общественности. Раф знал её…
– Все контрабандисты одинаковы, Блок, – вздохнула Гортензия. – Только дай им что-нибудь, что можно продать на черном рынке подороже. А у вашего Рафа многое разного в анамнезе. Наверняка он решил, что с убийством в качестве доказательства торг получится куда весомее, чем просто с порезом.
Одиссей едва удержался от того, чтобы не пнуть лежавшего на ржавой траве Рафа ботинком. Неужели можно было убить Нокса, с которым они годами делили одну планету, ради каких-то денег?
Но это было бы уж слишком противно. Двенадцатилетним мальчишкой он, кажется, все-таки плюнул в убитого им. Не сказать, что от этого стало легче.
Почему Нокс обратился за помощью именно к нему? Потому что рассчитывал на его молчание? Все-таки дураком был Нокс, хоть и умным, конечно.
– Если… если только допустить малейшую вероятность, что ты можешь быть прав… Тогда на очереди тот, кто убил Агаву? – спросила Гортензия, не найдя новых аргументов в защиту своего Гуда.
– Мегера, – сказал Одиссей осторожно. – Ну, я почти уверен в этом. Слепая вспышка ярости, спицы. Четвертое непреднамеренное убийство.
– Агава Артезиан вышел в четыре утра покурить. Маргарита Белых страдает бессонницей и, по вашим словам, вечно бродит по планете по ночам. Предположим, они встретились. Тогда два вопроса: за что она убила Артезиана и как она получила доступ к методике Барнабау?
– Возможно, Агава просто сказал что-то о том, что надо сваливать с этой планеты. Огляделся по сторонам и пришел в ужас. Жена женой, а жить здесь с потомством – невозможно. Мегера в жизни не выпустила бы из рук детей, так удачно ей доставшихся.
– Значит, у нас остался только один вопрос к Маргарите Белых.
– Если она еще жива.
– Не нагнетай, Блок.
Живее всех живых, Мегера сидела на траве возле общежития и играла со старшими детьми Коры Артезиан.
Оставив Гортензию беседовать со старухой, Одиссей зашел на станцию, где беспокойно металась Нуналуна. Убийства убийствами, а дежурства – дежурствами.
– Нула, – спросил он, – как ты думаешь, если бы Нокс хотел сохранить кое-что, то где бы он это сделал, перед тем, как снести все данные со своего планшета?
– В сети, – сказала она без раздумий. – В каком-нибудь облаке.
– Ноксу был запрещен выход в сеть.
– Он мог бы воспользоваться чужим логином. Например… Мегеры, вот. Она никогда не пользовалась своим планшетом, он у неё просто валялся в общей комнате. Попроси её пройти идентификацию – она даже не спросит зачем. Я-то в свой аккаунт в жизни никого не пущу, а планшет Рафа сломался много лет назад, и он не стал оформлять себе новый.
Одиссей припомнил, что этой ночью, в дежурке, Мегера дремала с планшетом, а не вязанием в руках. Полезла на сайты по воспитанию детей, а нашла что-то совсем другое? Или после смерти Нокса вдруг вспомнила, что он просил её выйти в сеть, и ей стало интересно, зачем?
– А где сморчок? – спросил он.
Нула посмотрела на него длинным взглядом.
– Пару часов назад он изъял планшет у Мегеры и заперся с ним в полицейском катере. Что происходит, Одди?
– Рафа убили.
Дверь на станцию с грохотом распахнулась и вошла Мегера. Вместо ребенка на её руках были наручники.
– Это полицейский беспредел, – сказала она возмущенно.
– Вы задержаны по подозрению в убийстве Агавы Артезиана, – монотонно бубнила Гортензия за её спиной. – До прибытия моих коллег из управления вы пробудете на станции…
Безмолвно разевающая рот, похожая на огромную рыбу Нула молча села в кресло.
– Никаких коллег из управления, – яростно возразил Архи Гуд, появляясь из первого терминала. – Что вы творите, офицер Робинс? Не можете справиться с горсткой каторжников своими силами?
– Не могу, – ответила Гортензия твердо.
Сморчок посмотрел на неё совершенно безумным взглядом.
– Даже не думайте кого-нибудь вызывать. Вы, – он ткнул трясущейся рукой с планшетом в руках в Мегеру, – вы мне скажите, как это остановить?
С потрясающим самообладанием старуха прищурилась.
– У вас совсем не осталось времени, правда, мистер придурок?
– О чем вы говорите? – спросила Гортензия.
– О Ноксе, – Мегера захихикала. – Он был куда умнее всех вас. Придумал методику обхода корректоров и слил её в сеть. Оставил себе сорок часов на отмену, или ссылка станет общедоступной. Вот уж настанет конец миров! Часа через два примерно, правильно?
Нула вдруг рассмеялась.
– Ай да Нокс, – сказала она, всхлипывая, – наш забавный Плюшевый Нокс!
– Наверное, он просто подстраховался, – сказал Одиссей Гортензии, – на тот случай, если что-то пойдет не так с экспериментом. Не хотел, чтобы все было напрасно.
Он замолчал, думая о том, как иногда самые безобидные люди могут разрушить миры чисто ради собственного любопытства. То, что наступит хаос, было несомненно.
Гортензия смотрела на него широко распахнутыми, испуганными глазами.
– Нужен пароль, чтобы уничтожить эту ссылку, – сказал Архи Гуд. – Думайте.
– Ага, щас, – Мегера демонстративно улыбнулась.
Архи Гуд достал оружие и, поколебавшись, ткнул его в сторону Нулы.
– Ты, – сказал он, – великий блогер. Ты будешь думать.
Нула вжалась в кресло, моментально побелев. Загар просто сполз с её лица.
– Я не знаю, – сказала она. – Нокс был чокнутым. Никто не сможет понять, что творилось в его голове.
– Так нельзя, мистер Гуд, – решительно заявила Гортензия. – Нельзя размахивать тут оружием, словно вы один из них.
Это «один из них» внезапно до ужаса покоробило Одиссея.
– Через пару часов, – сказал сморчок, – все будут размахивать оружием.
Какой сложный выбор.
Одиссей ненавидел свой браслет.
Каждую секунду последние двадцать лет он ненавидел этот мягкий, почти незаметный силикон на своем запястье.
Стоило ради этого умирать, Нокс?
Чтобы всё осталось, как было?
– Ну же, – прикрикнул Архи Гуд на Нулу.
Гортензия мягко, очень плавно протянула одну руку к другой, и сморчок моментально выстрелил в воздух.
– Никакого подкрепления, офицер Робинс, – крикнул он. – Всё это останется на этой планете.
Лицо Гортензии было таким упрямым, что стало очевидно: добром эта история не закончится.
Одиссей вздохнул.
Прости, Нокс.
– Попробуйте Гомера, – сказал он мучительно.
Не сводя взгляда с Гортензии, Архи Гуд бросил планшет Нунелуне.
– Попробуй, – велел он.
Она вскинула брови. Наверное, вот с таким вот безрассудным лицом эта идиотка и мастерила свое самодельное взрывное устройство.
– Не боитесь, что я нажму на кнопку «опубликовать сейчас»?
И тогда он выстрелил прямо ей в лоб.
Красивое, безрассудное лицо, которое в одну секунду превратилось в кровавое месиво.
Стремительно отвернувшись, Одиссей увидел, как Гортензия активирует свой браслет.
– Теперь ты попробуй, – сказал Архи Гуд ему.
Очень стараясь не смотреть на то, что осталось он Нулы, он взял с её колен планшет и ввел пароль.
И даже не слишком удивился, что у него получилось.
Продемонстрировал результат сморчку, тот кивнул.
– Осталось последнее, – сказал Архи Гуд.
Они выстрелили одновременно – Гортензия в сморчка, а сморчок – в Мегеру. Гортензия успела чуть раньше.
Мегера упала сначала на колени, а потом на спину.
На сморчка Одиссей не смотрел.
Он бросился к Мегере, ловя взглядом её уходящее сознание.
– Что это было? – спросил он.
Губы слабо шевельнулись. Ответ прошелестел так тихо, что ему пришлось склониться совсем низко.
– Собранность, звонкость… Гекзаметр. Список...
Последние слова были затоплены кровью, хлынувшей из горла.
Поднявшись, Одиссей посмотрел на Гортензию.
Она стояла возле сморчка и тихо, но очень отчетливо материлась.
Какая очевидная простота решения. Вполне в духе старины Нокса, обожавшего сложные схемы и элементарные выводы из них.
Мысль, в целом, не была новой. Многие каторжники экспериментировали со скороговорками и стихами, надеясь обмануть сознание. Медитировали. Очищали голову от посторонних мыслей. Делали дыхательные упражнения.
Браслеты продолжали работать.
Просто никто не додумался до прочного забытого гекзаметра, который и помнили-то на этой планете по чистой случайности.
Одиссею было четырнадцать, когда они как-то особенно сильно схлестнулись с Брадобреем. Так, что набросились друг на друга с кулаками. Понятно, что их обоих тут же скрутило от боли, но если Брадобрей довольно быстро оклемался и уполз в общежитие отлеживаться, то Одиссея еще долго выворачивало наизнанку, и конца-края этому было не видно.
– Я убью его, – задыхаясь от рвоты, соплей и слез, всхлипывал он, – точно убью.
– Ты не можешь убивать всех, кто тебе не нравится, – похлопывая его по тощей, подрагивающей спине, сказал Нокс.
– Почему каждый придурок, – безнадежно спросил Одиссей, делая большие перерывы между словами, чтобы снова проблеваться едкой желчью, – который просто не попал в систему, может делать со мной что угодно, а я не смогу даже сдачи дать? Встала из мрака…
Тогда-то Нокс и заинтересовался тем, что все время бормочет себе под нос мальчишка.
Одиссей объяснил, добавив, что давно заметил, что, попав в нужный ритм, испытывает меньше боли. У него было полно шансов проверить это до того, как он стал свободным, попав на каторгу.
– Целительная сила искусства? Интересное воздействие заданного ритма на отдельную личность, – хмыкнул тогда Нокс, но чуть позже придумал (а может, где-то вычитал) на основе этих строк забавное упражнение. Он называл это риторикой мозга. «Твердо запомни, что, прежде чем слово начать в упражненьи, следует клетку грудную расширить слегка и при этом низ живота подобрать для опоры дыхательной звуку… »
Собранность, устойчивость, медленность, плавность, короче.
Они уходили к озеру и часами растягивали и ускоряли строчки, пытаясь извлечь Одиссея из того гормонально-злобного сгустка, в котором он тогда пребывал. Альтернативная психотерапия для юных жертв насилия по версии Нокса. А потом Одиссей вырос, и все эксперименты сами собой сошли на нет.
Пока несколько лет назад в руки Нокса, читавшего все подряд, что ему достанется от редких покупателей топлива, не попалась дряхлая книга по электромагнитным частотам. Тогда-то его и перекосило на принципах действия корректоров и волнах их излучения с воздействием на психику. Он просто достал Одиссея, прося ему скачать множество фильмов про серфинг. Ловил, мать твою, волну, пока не поймал ритм.
– Что она сказала? – спросила Гортензия, перестав сквернословить. – Что это значит?
– Понятия не имею, – ответил Одиссей. – Просто бессмыслица.
Тихо завибрировал его браслет.
– Станция НЗ-115-Р, прием, – сказал мужской голос, – это патрульный катер полиции. Дайте терминал.
– Второй, – ответил Одиссей, некстати подумав о том, что впервые на его памяти во всех трех терминалах стоят корабли.
Список кораблей.
И тут его осенило. Антикварный томик «Илиады» всегда лежал у Нокса под рукой, даже когда он был занят своими непостижимым исследованиями. Одиссей иногда иронизировал над этим, иногда удивлялся, иногда не замечал. Да и какое это могло иметь значение?..
Одиссей вспомнил, что иногда, когда перелистывал книгу, удивлялся внешней нелогичности цифр, проставленных Ноксом в пометках.
Какое значение это могло иметь?.. Определяющее.
Три дня назад Нокс вернул ему книгу. Одиссею даже не пришлось ее искать.
«Одиссея» как будто ждала его в трешке.
Возможно, однажды он и воспользуется подарком Нокса. А возможно, сама мысль о том, что он может им воспользоваться, принесет достаточно утешения.
В конце концов, они все не свободны только в рамках своего самосознания.
«Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; верных товарищей я на совет пригласил и сказал им: «Все вы, товарищи верные, здесь без меня оставайтесь; я же, с моим кораблем и моими людьми удалялся...»
Над станцией НЗ-115-Р занимался рассвет.
Проходя мимо песочницы, Одиссей поднял одну из брошенных игрушек и положил её на скамейку.
Дети – это очень беспокойно и хлопотно.
В новенькой, еще блестящей от краски станции, зевала Кора.
– Привет, – сказала она удивленно. – Что ты тут делаешь? Сегодня не твоя смена.
– Поменялся с Гарри, – ответил Одиссей.
– Пойду посплю. Сколько получится, – Кора потянулась, прежде чем покинуть дежурку.
Ничего не менялось.
Никогда.
Рассвет за рассветом, одно и то же.
Кроме, разве что, некоторых дней.
Браслет на руке Одиссея завибрировал.
– Станция НЗ-115-Р, прием, – послышался женский голос, – это патрульный катер полиции. Дайте терминал.
– Третий, – сказал Одиссей. – Ты привезла пончиков?
@темы: конкурсная работа, рассказ, Радуга-7
-
-
15.05.2019 в 23:32-
-
16.05.2019 в 04:20божестводостойную личность (с)Отзыв
-
-
17.05.2019 в 21:10-
-
21.05.2019 в 09:04-
-
22.05.2019 в 22:16-
-
30.05.2019 в 19:46-
-
10.06.2019 в 13:16Автор немного забегался, потому смог ответить на вопросы только сейчас - и то частично, простите.
вот
Еще раз всем спасибо.
-
-
12.06.2019 в 09:05-
-
20.06.2019 в 23:41-
-
21.06.2019 в 00:52-
-
27.07.2019 в 15:03Оценка: 5/8
-
-
27.07.2019 в 22:06-
-
29.07.2019 в 15:39божестводостойную личность (с)-
-
29.07.2019 в 17:09Оценка: 5/9
-
-
29.07.2019 в 17:59-
-
29.07.2019 в 23:115/10
-
-
31.07.2019 в 07:45-
-
31.07.2019 в 08:42-
-
31.07.2019 в 14:07читать дальше
5/10
-
-
31.07.2019 в 23:29А отдельно:
Стиль очень классный)
Выбор имени Архи Гуд совсем не понравился, вдруг все в какую-то карикатурность скатилось(
Отношения между Одиссеем и Гортензией прямо очень-очень)
4/8
-
-
01.08.2019 в 02:46