Тема: Седьмое небо
Автор: Squalicorax
Бета: stuff, Коробка со специями
Краткое содержание: Масса экзальтированных демонстрантов в интерьерах.
читать дальше
* Попадать на седьмое небо. Попасть на седьмое небо. (экспрес.) Испытывать чувство восторга, блаженства, безграничного счастья и т. п. от чего-либо.
Сводчатый потолок сложной формы, похожий на вогнутую изнанку раковины, создавал слишком замысловатую акустику.
- Послушайте меня, Ирвин, так больше не может продолжаться, - генеральный швырнул на стол квадратик платы визуальной памяти и сплел пальцы: эхо вкрадчивых искаженных шепотков тут же обежало подиум по кругу. – Ложа ценит ваш неиссякающий оптимизм, но с проектом нужно что-то решать. Мы терпим убытки уже семь циклов.
- А что вы хотели? – всклокоченный, вечно раздраженный, Ирвин смахнул с головы капюшон и механическим жестом потянул себя за волосы. – Вот вы что, полагали, что стоит вам прибавить мощности электрошока, как тарн начнет нести золотые яйца?
- Научный Сектор? – генеральный перевел немигающий взгляд вправо, приглашая высказаться. Мецца равнодушно прикрыла глаза – силовая динамика внутри Ложи вызывала у нее изжогу.
- Корреляция экспериментальных воздействий со свободными тенденциями вне влияния фатумгасителей отрицательна. За последние полтора года. И за все то время, что я имею доступ к информации такого уровня – тоже.
- Это еще не говорит о…
- Оставьте, Ирвин, - добродушно перебил лысеющий юноша, похожий на энергичного золотистого хомяка. – Это как раз много о чем говорит. У нас такой однозначный результат только потому, что тарн хочет, чтобы он у нас был. Он не станет сотрудничать, нужно пересмотреть подход в целом.
- Так пересматривайте! Подбирайте мотивацию, меняйте воздействие, делайте что-нибудь, а не нойте о наших убытках, потому что в этом ваша работа, Генрих, черт побери!
- Проблема несколько шире, - терпеливо и жизнерадостно перебил хомяк. – Обстановка ухудшилась не столько в отношении проекта, сколько в глобальном смысле. Эпидемии, катаклизмы природного характера, каскад мутаций, эрозия соцструктур. Процент травматики, массовая истерия. Спонтанный, мгновенный износ транспортных узлов. Мы толкаем маятник в одну сторону, а в противофазе его качает в другую, вызывая серию хаотических колебаний, которые мы не можем погасить, понимаете, Ирвин? Если вы сейчас вытащите из закрытого ящика шар, то вероятность выпадения черного будет больше пятидесяти процентов.
- И у вас, конечно же, есть цифры, подтверждающие…
- Да, - Мецце, в общем, было наплевать на сегодняшнее решение Ложи, но Ирвин ее раздражал. – У нас есть цифры. Тарн…
- Тарн – это бог ужаса, черт вас побери! – Ирвин встал, теплый блик искусственных факелов мазнул по гладкой поверхности левой, наголо выбритой половине его головы, и оранжевой звездой застыл на хромированной окантовке нейрошунта. – Это пласт культуры, слежавшийся слой общечеловеческого сознания, дремучая темная суть каждого из нас! Это сила природы, а вы хотите легко и без проблем уговорить его делать то, что нам надо? Не будет такого! Хотите все бросить? Такого тоже не будет! Природа должна служить человеку, а не подавлять его, вот что я вам скажу.
- А человек должен руководствоваться разумным балансом риска и выгод.
- Знаете, Ольгерд, - Ирвин обернулся к генеральному, лицо его некрасиво перекосилось, - иногда мне кажется, что вы просто-напросто трус. Да-да, властный, жестокий и своенравный трус. Ваш страх перед прогрессом и ваш страх перед тарном – это мракобесие. Вы слишком консервативны, чтобы понять, что значат для нас эти перспективы. Если тарн – это личность, то его можно заинтересовать, сыграть на страсти к освоению нового, на любопытстве, свойственном любому – кроме вас, Ольгерд! - носителю разума. Если же это просто слепая сила природы – мы должны сыграть на свойственных ей закономерностях!
- А что может сказать Гуманистический Сектор? – поинтересовался генеральный, откинувшись на белый переплет спинки ритуального кресла.
- Я считаю, - сухощавая ссутуленная Этель поджала губы, резче обозначая шрамы времени на лице, и смахнула с рукава невидимую пылинку, - считаю, что наши действия аморальны. Мы пытаемся добиться благополучия за счет ухудшения условий жизни другого существа.
- Вы поддерживаете заморозку проекта? – Генрих заинтересованно дернул щеками. – А как же преступления тарна? Разве нельзя это считать чем-то… ну… вроде компенсации обществу?
- Они могут считаться преступлениями только если тарн является членом этого общества, - отмахнулась Этель. – И я считаю, что во имя блага человечества Ложа вполне может взять на себя ответственность за аморальное решение.
- Так вы за или против, скажите толком? – Ирвин нетерпеливо прихлопнул ладонью по столу.
- Поскольку мои представления о разумном для Ложи противоречат нормам морали, я воздерживаюсь, - отчеканила она, и надвинула капюшон на лицо в знак того, что вопрос закрыт.
Мецца вздохнула и сунула плату визуальной памяти в демонстрационную щель на краю столешницы.
- Есть еще кое-что, - по поверхности мрамора побежали ряды символов, где мелкие белые цифры сменялась ярко-алыми варнингами. Все замерли, подаваясь вперед, и уже через пару секунд Мецца услышала, как Ольгерд скрипнул зубами, и кто-то шумно выдохнул.
- Я позволила себе проанализировать собранную статистику в смежной области, - сказала она наслаждаясь произведенным эффектом. – И вот мои выводы…
В отдалении, где-то внизу, глухо натужно охнуло, тут же откликаясь шепчущим эхом; пол едва заметно качнулся, и часть светящейся паутины, расходящейся по нему от края подиума, мигнула и погасла.
- Что за черт.
Ирвин быстрой чечеткой на клавиатуре подлокотников разблокировал свой доступ и вышел в систему: судя по тому, как он сморщился, информационная нагрузка сразу вынесла его на предпороговый уровень.
Ухнуло еще раз – глуше и продолжительнее. Мецца подобралась на кресле, Ольгерд выругался себе под нос.
- Авария на восьмом транспортном кольце, поражение инфраструктуры, - голос Ирвина, неожиданно растягивающий слоги, слишком громкий – из-за сенсорной перегрузки – бил по нервам. – Подробностей пока нет.
- Похоже, - грустно сказал Генрих, приглаживая свою коротенькую золотистую бородку, - это называется «поймал медведя».
- Я предлагаю окончательное голосование отложить, - резюмировал Ольгерд, вставая во весь свой прекрасный анахронический рост, подавлявший каждого, кто имел несчастье оказаться рядом. – Подумайте о своем решении еще раз, хотя что тут теперь думать…
- Гуманистический Сектор не меняет своих решений, - спокойно заметила Этель, расстегивая воротник мантии. Бежевая плотная ткань сопротивлялась усилиям измочаленных артритом пальцев. – Мы должны оставить тарна в покое. Он безумен.
- Проблема в том, что решение о консервации проекта все равно будет полумерой, - новый голос, донесшийся из полумрака за границей подиума, отличался надтреснуто-нейтральной разновидностью командного тона, характерной для людей, привыкших не властвовать, но распоряжаться в сложной обстановке. – Тарн должен быть уничтожен.
- А вот и наш Сектор Внешней Разведки, - заметил генеральный, прерывая мертвую тишину. – У Ложи есть неделя на размышления и совещания, потом проголосуем.
- Вальтер, вы рехнулись? – грустно поинтересовался Генрих. – Это хорошо, что ваш голос только совещательный. Вы осознаете, что уничтожение тарна вызовет массовые психозы, которые прикончат нашу цивилизацию?
- Вы считаете, что тарн безумен, - Вальтер шагнул вперед, и стало ясно, что ростом он выше Ольгерда. – Не заблуждайтесь. Он никогда не обладал разумом в человеческом понимании этого слова. С ним нельзя договориться, его нельзя запугать, нельзя предугадать его действия, нельзя разойтись с ним мирно. Наша, как вы выражаетесь, цивилизация тысячелетиями жила под властью всесильного и почти всевидящего чудовища. Сейчас мы можем и должны положить этому конец. Это единственный шанс для нас всех.
Кажется, звуки над водой разносятся в бесконечность. Тихо плеснула где-то вдалеке рыба, чуть слышно звякнул колокольчик на ветру, медленно, как во сне, над зеркальной поверхностью озера проплыл клочок тумана.
Вальтер прикрыл глаза, пытаясь поймать тонкий чуть горьковатый запах воды и камыша.
- Это ведь точная копия озера Та-Шам?
- Да. Я там бывал, отличная охота, - сейчас было видно, что Ольгерд уже давно старик – седой, костистый, с выцветшими глазами.
Вальтер почувствовал шаги у себя за спиной только по легкой вибрации деревянного настила: Инн тихо склонилась у него над плечом, коснулась глиняным носиком чайника фарфорового края пиалы, так же бесшумно отошла. В горечь камышиных зарослей проник текучий и прозрачный зеленый аромат.
- Выйти на меня, очаровав мою дочь – это был удачный ход, - заметил Ольгерд, задумчиво баюкая в руках хрусталь полупустого коньячного бокала. – Но абсолютно бессердечный. Скажите, Вальтер, вам так важно получить рычаг влияния на Ложу, или вы просто неразборчивы в средствах?
- И то и другое, - соврал Вальтер, обхватывая пальцами теплый бок пиалы. – Интересно, как вы собираетесь меня за это наказать.
- Никак, - Ольгерд пошуршал халатом, закутываясь плотнее: похоже, он мерз. – Я вам очень благодарен, этот опыт отобьет у нее желание доверять мужчинам и искать утешение в личной жизни. Я планирую передать ей свой пакет акций и свое место в Ложе, мне не нужны сюрпризы и юношеские бунты, это растрата времени.
- Вы не желаете счастья своей дочери?
- Напротив, - генеральный отвернулся, будто пытаясь разглядеть что-то у кромки тумана. – Я желаю ей самого высшего счастья, которое может постигнуть человек: власти над своей судьбой и власти над другими людьми. Мне мешает одно…
Некрупная скопа спикировала к воде и, выхватив какую-то мелкую рыбешку, взмыла вверх.
Вальтер задумчиво кивнул.
Туман подтянулся к мосткам. Заползая на край дубового настила, он казался вполне настоящим, промозглым, полным выламывающей сырости.
- У вас есть личный мотив, чтобы так ненавидеть тарна? – внезапно спросил Ольгерд. – От этого может зависеть мое решение.
- Да, - помедлив, Вальтер осторожно потер ноющее от воображаемой сырости плечо, медленно щелкнул зажигалкой, с наслаждением перебивая все запахи сигаретной вонью. – Когда я оказался за пределами Купола впервые, это было потрясением. Там все иначе, и об этом никак нельзя рассказать – очень много света, очень много пространства, совершенно иной порядок масштаба. Только увидеть. Мы привыкаем измерять карту своей жизни интерьерами доступных нам помещений, мы не ищем другого образа жизни, потому что не знаем о нем. Был человек, которому я хотел показать то, что увидел сам, но ничего не вышло. Она ничем не болела, у нее не было врагов, просто внезапная череда случайностей – вы знаете, как это бывает. – Он замолчал, глубоко затягиваясь. Поперек голографического неба тянулась черная нитка гусиной стаи.
- Понимаю, - кивнул Ольгерд. – Месть – это вполне весомый мотив.
- Очень удобно общаться с понимающим собеседником, - ухмыльнулся Вальтер.
- Если мы хотим, чтобы Ложа приняла верное решение, то стоит заняться организацией нескольких происшествий.
На несуществующем ветру снова тихонько звякнул колокольчик.
- Не нужно, - Вальтер по-прежнему улыбался. – Нет необходимости.
«Для тарна нет ни прошлого, ни будущего, все существование его – сплошная непрерывная агония текущего момента, мгновение сна перед пробуждением в смерть. Ольгерд, считайте мой голос за уничтожение».
Этель нашли в цокольном этаже ее башни в двенадцатом квартале. Белые волосы, обычно скрученные в пучок, разметались, морщины на лице разгладились, и кровь на темном ковре была совсем не заметна.
Впрочем, принять ее за спящую все равно никак не получилось бы: к тому моменту, как ее обнаружили, от главы Гуманистического Сектора корпорации осталась только голова, часть грудины и правая рука по локоть. Дверцы клеток, где были заперты тринадцать ее тигров, оказались распахнуты.
Предсмертная записка мигала на большом проективном экране под потолком.
- У нее счастливое лицо, - сказал Генрих, задумчиво пиная гнутую чугунную ножку журнального столика. В менее официальной одежде он смотрелся не так беспомощно, но Мецца все равно не воспринимала его всерьез. Можно уважать человека за ум и характер, но если однажды увидел в нем хомяка – воспринимать его иначе уже не получится. Генрих, впрочем, и сам это понимал, и со временем делал все меньше попыток к сближению, за что Мецца была ему почти благодарна.
- Ее фатумгаситель активен, - она присела в черные бархатные объятья низкого кресла и принялась разглядывать лаковые носы собственных туфель. – Это значит, что желание смерти было ее собственным.
Генрих пожал плечами.
- Последними ее видели сотрудники охраны блокпоста семь-икс. Она спускалась к тарну. Может…
- Решение должно быть принято единогласно, - заметил Генрих, утопив руки в карманах своей светлой куртки и тут же вытаскивая оттуда коммуникатор. В отношении технических новинок он был порядочный ретроград. - Сообщу Ольгерду. Интересно, Ложа сочтет ее голос имеющим юридическую силу?
- Я отправляюсь спать. И ты иди, мятый весь, - сказала Мецца, вставая.
- Надо же, - задумчиво пробормотал Генрих, - она их любила, а они ее сожрали.
Парк Птичья Клетка простирался на семь уровней, и представлял собой затейливую систему коридоров и смотровых площадок, забранных по бокам и сверху ажурными коваными решетками. Мецца всегда считала его эстетическую идею весьма сомнительной, но это было подходящее место для размышлений.
Должность в Ложе Мецце досталось благодаря исключительному интеллекту и стечению обстоятельств, вечно выталкивавших ее на самый верх; к интригам и политике она испытывала что-то вроде скучающего равнодушия, густо замешанного на чувстве собственного превосходства. Мецца скучала жить, утомлялась от людей и любила цифры – в этом было ее жизненное кредо.
Как правило, она присоединялась к решению большинства, не утомляя себя отстаиванием альтернативной точки зрения – просто потому что не считала, что решения Ложи действительно что-то изменят.
Из Ложи никто напрямую не общался с тарном, это слишком быстро изнашивало психику; Ирвин, впрочем, беседовал с ним раз или два, но для остальных в прямых контактах раньше не было необходимости.
Сейчас Мецца остро ощущала нехватку информации.
- Добрый вечер.
Она запнулась на ходу, и чья-то твердая рука барьером преградила ей путь, останавливая падение. Мецца бездумно вцепилась в жесткий рукав пальто, окунулась лицом в облако тяжелого сигаретного дыма. На мгновение ей показалось, что она теряется в тумане, где-то сверху мелькнули фонари, похожие на звездную сеть, но наваждение тут же развеялось.
- Простите, я испугал вас, - сказал Вальтер, делая вежливый шаг в сторону.
- Мне следовало быть внимательнее, - равнодушно сказала Мецца, отбрасывая волосы за спину. – Вы хотели поговорить?
- Да, хотел, - Вальтер выбросил сигарету. – Не здесь. Пойдемте к вам.
Генрих никогда не был склонен к драматическим эффектам, депрессии или необдуманным поступкам.
Но завершение всегда получается весомее начала, а надписи кровью на кафеле всегда заставляют подозревать их автора в некоторой демонстративности.
«Если действительно тарн создал наш мир и управляет нашими желаниями, то у него нет необходимости во внешних регуляторах, мы можем хотеть только того же, что и он. Мой голос за смерть».
Его нашли в собственной ванной: аккуратные надрезы на запястьях, пятикратная доза снотворного. На алых волнах качались коллекционные фрегаты: лес миниатюрных мачт, белые паруса.
Мецце в первый раз позвонили в семь утра, но тогда она не могла снять трубку, пришлось перезванивать.
Белое, бескровно-мраморное лицо впервые не показалось ей нелепым.
Фатумгаситель Генриха был активен.
Предыдущим вечером он тоже спускался к тарну.
- Я хочу, чтобы вы поняли! – Ирвин кричал так, что встроенный в стену динамик слегка похрипывал. – Эти ваши Гордиевы узлы, ваши необратимые поступки, ваша трусость ставит всех под угрозу!
- Это вы ставите всех под угрозу, - Ольгерд не имел привычки повышать голос. – Запросите статистику самоубийств за последние десять дней. Или мы его уничтожим, или он – нас.
- Это безумие. Моего согласия вы не получите.
Экран запорошило мелким черным снегом, а затем он потемнел совсем: связь оборвалась.
- Каким образом вы собираетесь уничтожить его, Ольгерд? – поинтересовался Вальтер из противоположного угла комнаты.
- Вы имеете в виду тарна? – генеральный потер лоб.
- Конечно, - ответил Вальтер после короткой заминки.
- Он уязвим в определенной точке пространства, иначе как бы мы его удерживали? Систему полной консервации нижних бункеров активируют жезлы всех членов Ложи. Перед смертью Этель и Генрих перекодировали свои так, что я могу ими воспользоваться. Как видите, все просто.
- Однажды, - Вальтер лежал поверх сбитой простыни, бездумно пуская в потолок тонкую струйку дыма. – Там, за Куполом, в пустошах, я ночевал на вершине горного плато. Представь себе каменное поле размером с твою гостиную, и бездонное звездное небо над головой. Бесконечность темноты и света. Я не спал всю ночь, потому что не мог даже моргнуть, у меня было чувство, будто мое сердце разорвется от счастья, распадется на атомы, вспыхнет и станет такой же звездой. Я чувствовал себя всемогущим зерном новой вселенной. К утру мне стало легче.
- Ты был ранен? – спросила Мецца. Она лежала у кровати, чувствуя себя не в силах пошевелиться, длинный ворс ковра щекотал голую кожу. Руки совсем затекли.
- Да, был. Там ящеры, ядовитые… ну, неважно. Меня нашли, и человеческие голоса… - Вальтер поводил ладонью в воздухе, разгоняя дым. – Но это ощущение осталось со мной, где-то глубоко внутри.
- Почему ты здесь? – тихо прошептала Мецца. Ее широко разведенные колени подрагивали.
- Потому что мне нужно добраться до тарна. И я знаю, чем за это заплатить.
- Почему я здесь? – спросила она, послушно переворачиваясь на живот.
Вальтер промолчал.
- Потому что так хочет тарн. Еще?
Мецца проснулась в одиночестве: сиреневые огни бродили по потолку.
Она спустила ноги с кровати, колени подгибались, на голографическом панно, вмонтированном в пол, прорастали степные травы. Она шла в этой полутьме, путаясь в бесплотных стеблях по пояс, чуть колыхавшихся от ветра. Ее тянуло вниз какое-то чувство, сродни той силе, что тащит к краю крыши, нашептывая стремление шагнуть вниз.
Она быстро оделась, заблокировала коммуникационный канал и выскользнула за дверь.
Охранники блокпоста казались вялыми, как механические рыбы, монотонно плавающие в аквариуме от стены к стене.
Ее никто ни о чем не спросил.
Пропуска члена Ложи вполне хватило.
За третьим шлюзом ее ждал тарн.
Новый взрыв прогремел, когда Ирвин уже успел свернуть за угол, и только это его спасло.
Рикошет выстрела выбил искру прямо у него под ногами.
- Мы убедительно просим вас не оказывать сопротивления, - усилитель искажал голос. – Зона оцеплена, вам некуда деваться.
- Черта с два вы чего добьетесь! – заорал Ирвин, перезаряжая батарею скорострельника. Он терпеть не мог принуждения. Кожа вокруг нейрошунта зверски чесалась.
Нападавшие на секунду затихли, и он не стал ждать следующего хода, юркнул в переулок. Он вырос в катакомбах, знал их как свои пять пальцев, и готов был побегать.
- Ирвин, - голос был тихим. Он не сразу понял, что это не галлюцинация, а просто врубился внутренний личный канал встроенного коммуникатора, код которого знала только…
- Ирвин, это Инн. На мне ошейник с тремя капсулами нитро-10, таймер сработает через пять минут. Я жду на перекрестке Седьмой и Четвертой линии.
Ирвин споткнулся как слепой.
- Извини, - кажется, ее голос действительно был виноватым. – Я не хотела так, но ты не оставляешь мне выбора.
В черном глубоком колодце, на дне, по кругу, как заведенные метались юркие черные тени – Мецца не видела, что это были за звери. Снизу поднимался тяжелый мускусный запах, от которого прошибал холодный пот.
Мецца, сказало что-то у нее в груди, моя милая, моя прекрасная Мецца, моя любимая тень на стене. Скажи мне, была ли ты счастлива вчера? Чувствовала ли ты любовь, видела ли дальние страны, слушала ли странные сказки?
Ее голова, послушно подвешенная на тряпичной шее, качнулась вверх и вниз.
Приняла ли ты решение, милая моя Мецца?
Это хорошо, решать можно только тогда, когда сердце твое трепещет от счастья, все твои желания исполнены, а душа твоя пребывает на седьмом небе.
Знаешь ли ты, что делать?
Она опустилась на колени. В темноте светлым пятном выделялся распластанный по камням край ее бежевого платья: казалось, подол льется по полу, как молоко, как туман, теплым водоворотом обтекая бедра.
Мне никогда отсюда не выбраться, милая моя Мецца, я устал видеть долгую агонию своего творения, поэтому дай мне умереть.
Давай.
Мецца дрожащими руками нащупала в кармане алую капсулу.
- Да, жезл Ирвина у меня, - сказал Ольгерд, в осторожной спешке поднимаясь по шаткой металлической лестнице. – Жезл Меццы, как я понимаю, у вас еще со вчерашнего дня?
- А где сам Ирвин? – поинтересовался Вальтер.
Ольгерд промолчал, но его спина, маячившая впереди, на секунду сгорбилась, будто ее обладатель мгновенно выстарился на сотню лет.
Пультовая была тесной как детский гробик.
- Давайте жезл, Вальтер.
- Каким кодом открывается доступ к отсеку, где содержится тарн? – спросил Вальтер, роясь в кармане.
- Любым, - с удивлением ответил Ольгерд. - А вы хотите вначале…
- Помните, я вам сказал, что приятно общаться с понимающим собеседником?
- Да, конечно.
- Это потому, что его восприятие ограничено его собственным пониманием.
Вальтер опустил пистолет и подхватил оседающего на пол генерального, маленькая обугленная дырочка зияла третьим черным глазом между двух блекло-серых, удивленно распахнутых.
Сегодня тарн был похож на ребенка – белокожего мальчика лет пяти, с лисьими ушами. Он сидел на стуле посреди абсолютно пустой комнаты, прилежно сложив руки на коленях.
- Я очень ждал тебя, Вальтер, - звонкий детский голос срикошетил от стен. – Ты так надолго оставил меня одного.
Тот молча сжал пистолет, обходя тарна по кругу, осторожность не позволяла ему расслабиться.
- Скажи мне, когда ты принял решение? Абсолютное счастье и абсолютное горе одинаковы, но мне интересно, когда именно…
- Ты и сам должен знать, - перебил Вальтер.
Человеческий лисенок склонил голову к плечу.
- Я знаю только то, что хочу.
- Если я прострелю тебе голову, что произойдет?
- Я умру, - тарн склонил голову на другой бок, теперь в его повадках было что-то совиное. – Все умрет. Оружие не может причинить мне вреда, значение имеет лишь твое решение.
- Тогда почему ты все еще существуешь?
- Для людей имеет значение ритуальное действие, - тарн запрокинул голову, глядя снизу вверх на остановившегося за его спиной человека. – Ты хочешь узнать, что я чувствовал, перекраивая человеческие судьбы из прихоти, да? Мне было приятно.
- Ты снился мне.
- Я знаю, - вздохнул тарн, рыжие уши его чутко дернулись. – Давай.
- Ты хочешь умереть? – спросил Вальтер.
- Конечно. Все хотят умереть. Этот мир был создан от отчаянья, от попытки забыться. Я потерял кого-то, но не помню кого. Может быть, друга, может быть, ребенка, может быть, родителя, любимую или любимого. Все вы – тени моих воспоминаний, рожденные в момент моей печали или счастья, но я не помню ваших настоящих имен или лиц. Все, что происходит со мной – происходит и с вами. Сейчас я умру, запертый в темноте, и мы все наконец освободимся. Ведь для этого ты сюда пришел? Я умираю, а ты убиваешь, и умираешь тоже, в этом твоя судьба.
Вальтер опустил пистолет.
- Я пришел сюда, чтобы забрать одного человека. Человека, никогда не видевшего неба. Человека, сотворившего огромный мир, населенный людьми и зверями, но никогда не видевшего его своими глазами. Я пришел забрать тебя. Я хочу, чтобы ты увидел то, чего не видел никогда. Чтобы, увидев, прошептал: «Какое чудо», и простил себя.
Зрачки тарна расширились, провалились двумя черными тоннелями, лицо приняло наконец детское выражение.
- Что?
Вальтер сделал шаг вперед.
- Этель была права. Никто не должен умирать в темноте.
Облик тарна потек, изменяясь: старый, молодой, золотоволосая женщина, мужчина со шрамом поперек лба, девочка, клочья тумана и длинные плети водорослей, у Вальтера закружилась голова, но он сделал еще один шаг, протягивая руку.
- Какое чудо, - прошелестел тарн.
На пульте управления под рукой мертвого Ольгерда сработал неотключенный таймер.