[kaleidoscope-of-realities]

Название: Четыре целых две десятых
Тема: Восьмое чудо света
Автор: baccarat
Бета: IQ-sublimation, medb. и Отряд 42
Краткое содержание: Смысл всего такого

Четыре целых две десятых

Листовки секты «Чудо света» кружились над городом черно-белыми осенними листьями. Блаженные адепты пачками совали их прохожим и отравляли атмосферу сияющими улыбками. Обычно Гарри не замечал этих чокнутых, но за последнюю неделю их стало больше, чем грибов после дождя. Однако количество перешло в качество только сегодня, когда Большой Тук вызвал Гарри к себе и вместе с агиткой просветленных дал самое дикое задание, которое только можно придумать. Гарри пытался отказаться, потом увильнуть, и, само собой, подставить кого-нибудь из горячо любимых коллег он тоже пытался. Но таков уж старина Тук — если упрется, спорить бесполезно. И теперь Гарри Лето, главный закулисный герой девяти из десяти газетных скандалов, вместо того, чтобы покупать у Тиффани кольцо для своей невесты, ехал в психлечебницу, выяснять, действительно ли в конце недели наступит конец света.
Вифлеемская лечебница для душевнобольных выглядела как райский сад, обнесенный стеной с колючей проволокой. Гарри убедился, что с церберами тут тоже все в порядке, когда увидел санитара, которого за ним прислали. К зданию вела дорожка из гравия, на деревьях беспокойно шептались листья, в отдалении прогуливались больные. Сентябрь выдался теплым, и окна лечебницы были растворены настежь, но Гарри начал задыхаться, едва ступив за ворота. Он не любил больницы, не любил больных и врачей не любил в той же степени. А еще он ненавидел дурацкие задания, которые ломают планы на весь день. Особенно если планы на день касаются планов на жизнь.
Внутри было сумрачно и прохладно, коридоры петляли, и Гарри невольно представил, что, останься он здесь один, ни за что бы не выбрался.
- Господин Лето? - человечек появился неожиданно, как будто вырос из пола.
- Доктор Пентхаус? - Гарри едва сумел скрыть удивление. Доктор сам был похож на пациента — почти карлик, он задирал голову, чтобы видеть собеседника, и становился при этом до смешного высокомерным.
- Доктор Саммервайн согласился принять вас, - сообщил коротышка, - но не забывайте, что вы имеете дело с душевнобольным, и старайтесь не тревожить его.
Пытаясь не потерять Пентхауса из виду в тенях и стенах, Гарри размышлял, что это за душевнобольной, который принимает посетителей, словно какой-нибудь чертов заморский аристократ.
- Будьте осторожны и не беспокойте его, - повторил доктор Пентхаус, прежде чем захлопнуть за Гарри дверь.
В палате было пусто, и Лето вышел на балкон. Доктор Саммервайн сидел в кресле-качалке и любовался собратьями по несчастью, которые принимали солнечные ванны в саду. Он выглядел непозволительно здоровым для человека, проведшего семь лет в психлечебнице, и уж тем более для психа. О недопитом кофе, ворохе газет, среди которых Гарри заметил и «Западный экспресс», бывший профессор астрофизики, кажется, позабыл.
- Добрый день, доктор Саммервайн, - Гарри обозначил свое присутствие, раз уж доктор его замечать не спешил.
- Я отказываюсь от премии, - не поворачивая головы, заявил Саммервайн, - можете уходить. Я все сказал.
Гарри понятия не имел, о какой премии идет речь, но с самопровозглашенными гениями имел дело не раз, поэтому его такое начало вовсе не смутило.
- Премию дали доктору Эбенезеру Лепрекону, - Гарри сначала не поверил своим глазам, когда прочитал это имя — у реальных людей таких имен просто не может быть. - А вас просят произнести торжественную речь по этому случаю.
Саммервайн молчал, но Гарри заметил в нем какую-то перемену. Однако продолжалось это недолго. Не прошло и минуты, как пациент оттолкнулся ногой от пола и сказал точно тем же тоном:
- Я отказываюсь от премии.
Гарри положил на стол листовку «Чуда света», в которой адепты сообщали, что 20 сентября в 15.24 состоится Восьмое чудо света и агнцы будут отделены от козлищ, зерна — от плевел, или, проще говоря, произойдет обычный конец света.
- Что такое «Восьмое Чудо света»?
- Я отказываюсь...
- Какое отношение Эбенезер Лепрекон имеет к секте просветленных?
- ...от премии... - голос Самервайна звучал издевательски.
- Откуда у просветленных данные исследований Лепрекона?
- Отказываюсь... - почти нараспев повторил доктор.
- Почему чудо — восьмое? Какие остальные семь чудес?!
- Премии...
Доктор смотрел в одну точку и раскачивался в кресле. Гарри понял, что еще чуть-чуть и сорвется на крик. Он не любил психов, а доктор несомненно был одним из них, несмотря на отдельные апартаменты, кофе и газеты.
Выходя из золотой клетки Саммервайна, Гарри по-прежнему не верил ни в какой конец света, но что-то с доктором было не так, и Эбенезер Лепрекон играл в этом не последнюю роль. В коридоре его уже ждал санитар.
Задумавшись, Лето завернул за угол, где только что скрылся его проводник, и тут же налетел на препятствие.
- Простите, - пробормотал незнакомец, и, обогнув Гарри, направился прямиком к палате доктора Саммервайна, удивительно быстро для хромого с тростью.

Гарри вздохнул с облегчением, оказавшись как можно дальше от лечебницы. В целом он не был склонен принимать близко к сердцу чужие несчастья, а много лет потрудившись во славу прекраснейшей из придуманных человечеством богинь — молвы, и вовсе перестал их замечать, но посещение Вифлеемской больницы подействовало на него на редкость угнетающе. Привычная городская суета быстро вернула Гарри в его обычное состояние, и, добравшись до первой телефонной будки, он набрал Большого Тука.
- Родственники? Да, сейчас, - Тук шуршал бумагами у себя в кабинете, - и ты там осторожнее, что-то с этим делом нечисто.
- Ты издеваешься? - Гарри глянул на часы и решил, что, возможно, с Тиффани еще не все потеряно. - Конец света? Ты еще всемирный заговор приплети. Но какая-то собака в этой сектантской астрофизике зарыта.
- Гарри, час назад в редакцию приходили ребята из пожарной службы, проверить, не нарушаем ли чего...
- Ну и? - Гарри отвлекся, почувствовав чей-то взгляд. Он обернулся: за стеклом абсолютно неподвижно стоял человек в черном плаще и черной фетровой шляпе и пристально смотрел на него. Злобно решив, что странный тип может подождать, Гарри отвернулся.
- ...и налоговая, а до них какие-то санитарные инспекторы, и полиция дважды, - говорил тем временем Тук.
- К нам в редакцию? - переспросил Гарри, наконец уловив смысл.
- Я с кем вот сейчас разговаривал, дубоголовый ты урод? - Тук был на взводе.
- Бобби, ну не из-за этой же секты они пришли, - буркнул Гарри, - в прошлый раз они такое устроили, когда я под мэра копал.
- Тогда копов не было.
- Ладно, я понял, что там с Саммервайном?
- Профессорская дочь, Адель Саммервайн. Пиши адрес.
Гарри, пытаясь устроиться поудобнее с зажатой между плечом и ухом телефонной трубкой и балансирующим на колене блокнотом, повернулся и снова уперся взглядом в черного человека. Казалось, тот так и не пошевелился, статичным пятном темнея на фоне уличного людского потока.
- Бумаги, - требовательно сказал он, стоило Гарри приоткрыть дверь, - мы заплатили сумму, которую вы назвали.
- Вы меня с кем-то перепутали, - Гарри попытался выйти, но незнакомец был не расположен заканчивать разговор.
- Доктор, вы не отдаете себе отчет, с кем связались, - невозмутимые черты лица перекосились, и речь черного человека стала больше походить на шипение, - мы маленькая, но гордая страна.
Происходящее напоминало фарс, по крайней мере, последний раз подобную реплику Гарри слышал в театре. Не желая становиться участником сомнительного представления, он оттолкнул назойливого гражданина гордой страны и поспешил скрыться в толпе.
- Вы пожалеете, доктор Ле Мур! - кричал вслед обиженный патриот. - У нас есть средства!

«Вы можете спастись, - читал Гарри в листовке просветленных. - Восьмое чудо света — это не конец. Обретите просветление и вы увидите дивный новый мир, в котором не будет места грешникам». Покойный преподобный Шайн Элайт, основатель и духовный лидер «Чуда света» улыбался с фотографии. Подумать только, размышлял Гарри, и кто-то верит. Даже гороскоп в «Западном экспрессе» выглядел правдоподобнее. Лифт остановился. Гарри стоял перед дверью Адели Саммервайн и прислушивался. Из-за двери доносились поистине душераздирающие звуки виолончели. Либо она садистка и умышленно издевается над людьми, либо сумасшествие передается по наследству, решил он и постучал.
- Нико, убирайся к черту! - голос у мисс Саммервайн был намного приятнее, чем ее музыка. - Я тебе сто раз говорила, что не возьму этот дурацкий билет!
- Мисс Саммервайн, - осторожно позвал Гарри.
- Вы не Нико, - через мгновение с плохо скрытым разочарованием отозвалась Адель, - кто вы?
- Гарри Лето, я пишу статью о вашем отце, - солгал Гарри и пожалел, что не знает ни одного издания, в котором была бы уместна статья о сумасшедшем профессоре. По правде, он сомневался, что такие вообще существуют. Оставалось надеяться, что мисс Саммервайн поверит и без названия.
Гарри очень не любил идти на дело неподготовленным. Например, как сейчас. Обычно он знал все о тех, из кого собирался выжать побольше информации, и часто прибегал не к самым этичным методам. За скандальной первой полосой «Западного экспресса» тянулся след из заплаканных красавиц и дурнушек, некогда влиятельных граждан, неоднократно пытавшихся сломать Гарри нос (часто им это удавалось) и даже одно самоубийство. Одним словом, свое прозвище Гарри заслужил и с гордостью назывался коллегами не иначе как «Грязный Гарри» - специалист по преданию огласке чужих грязных тайн. Ему так часто говорили, что он на пятьдесят процентов состоит из тщеславия, а на остальные пятьдесят - из неуемного любопытства, что в конце концов он сам поверил в это. "Грязному Гарри" было куда проще, чем Гарри Лето. Однако эта история с сектой не сулила дивидендов для поддержания репутации, но в то же время Гарри нюхом чуял — с сумасшедшим доктором Саммервайном что-то неладно.
Входя в далеко не скромное жилище профессорской дочери, Гарри решил положиться на свое обаяние и природную находчивость. Выходя оттуда спустя каких-то пятнадцать минут, он мысленно называл мисс Саммервайн не иначе как богемной сукой и был твердо намерен отплатить за оказанный прием.
Адель Саммервайн была из тех, от кого мужчины теряют голову и деньги, а душу закладывают дьяволу под бешеные проценты. Она выглядела дантовой средневековой мечтой, со своими рыжими кудряшками и огромными глазами, но каблуки ее туфель пронзали ворс ковра, а тлеющая в мундштуке сигарета выглядела зловеще. Мисс Саммервайн не верила ни единому слову Гарри, даже тем из них, которые были правдой. «Западный экспресс» Адель назвала желтой третьесортной газетенкой, продолжая мило улыбаться алыми губами, предполагаемую статью о докторе Саммервайне — томно заклеймила полной чушью, и посоветовала Гарри отправиться в Центральную Обсерваторию и пообщаться на предмет исследований доктора с его коллегами. Адель уверяла, что эти отзывы значительно пополнят непечатную часть лексики господина Лето. Все эти замечания она делала с той обидной вежливостью, от которой хочется тут же свернуть собеседнику шею. Ко всему прочему, она своими репликами и снисходительным отношением умудрилась сделать то, чего очень давно никто не делал — извлечь не особо решительного и полного сомнений Гарри Лето из-под личины самоуверенного и циничного Грязного Гарри. Однако ему все-таки удалось увидеть мимолетное замешательство мисс Саммервайн. Ее лицо застыло гипсовой маской, а рука с сигаретой замерла на полпути к густо накрашенным губам, стоило Гарри упомянуть Эбенезера Лепрекона. Это имя действовало на обоих Саммервайнов, как разряд тока. Адель быстро взяла себя в руки и выпроводила Гарри вон.
Спускаясь вниз, он почему-то не мог выбросить из головы листовку «Чуда света», которую увидел на журнальном столике в гостиной Адели.
Когда Гарри выходил на улицу, уже смеркалось. Большой Тук наверняка еще в редакции, размышлял он, значит, можно позвонить и сказать, что завтра Гарри займется коллегами Саммервайна и Лепрекона, и утром можно будет не суетясь купить наконец кольцо. Он сунул руку в карман пиджака и рассеянно извлек смятую агитку. «20 сентября 15.24». Гарри положил бумажку обратно и посмотрел на другую сторону улицы. Он понял, что двадцатое сентября — это завтра, в тот самый момент, когда увидел черного человека. По скорости, с которой этот гражданин сорвался с места, нетрудно было догадаться - он тоже заметил Гарри. «Да что же за день такой,- устало подумал Лето,- одни психи».
- Я же предупреждал вас, Ле Мур, что мы не шутим, - театрально произнес черный человек. Гарри хотел рассмеяться, но вдруг почувствовал, как его почти нежно взяли под руки, и стало не до смеха, особенно когда он буквально ощутил превосходящие силы противника.
- Это ошибка, - попытался протестовать Гарри, - я понятия не имею, кто этот ваш Ле Мур.
- Второй раз вы меня не обманете.
- Я буду кричать, - сообщил Гарри.
- Я бы не советовал вам даже пытаться, - сказал черный человек.
- Вы что с ума сошли? - Гарри не сразу понял, кто говорит,потому что гражданин внезапно будто раздвоился. Теперь перед Гарри стояли два одинаково черных типа. Однако в следующий момент Лето понял, что общим у этих двоих был только цвет шляпы и плаща.
- Я поймал его, не стоит торчать на улице, надо отвезти его в посольство, - сказал первый.
- Это не Ле Мур, - возразил второй.
- Что значит - не Ле Мур? Я следил за ним от самой лечебницы.
Гарри попытался подергаться, но подручные черного человека по-прежнему держали крепко, видимо, никак не тронутые разговором начальства. Прохожие не обращали на странную группу никакого внимания.
- Я видел Ле Мура. Это — не он. К тому же, Ле Мур - хромой.
- Позвольте, господа, вы мешаете пройти, - какой-то человек, видимо, один из обитателей дома, остановился у дверей.
Гарри оттащили в сторону.
- Благодарю, - незнакомец приподнял шляпу, почему-то отворачиваясь, и потянул на себя зеркальную дверь.
Гарри уставился в отражение. Там он увидел себя, двоих своих тюремщиков, перекосившееся лицо второго черного человека и тут же услышал его полный недоверия возглас:
- Ле Мур?! - воскликнул он. - Ну вы и наглец! Хватайте его!
Гарри сначала почувствовал, что железная хватка исчезла, и увидел метнувшихся вперед охранников. А еще Гарри узнал Ле Мура, который с размаха двинул одному из нападавших тростью и, хромая, бросился вниз по улице. Сейчас у него получалось намного быстрее, чем утром в лечебнице, и Лето отлично понимал, почему — против подручных загадочных граждан неизвестной страны у Ле Мура шансов не было.
Гарри достал портсигар и закурил. Руки дрожали. Неужели все это как-то связано с Саммервайном? Ле Мур был у доктора сегодня утром, следили за ним, то есть за Гарри, от лечебницы...
- Господин Лето? Гарри Лето? - голос раздался из-за спины. Гарри вздрогнул и чуть не выронил сигарету.
Их было двое, и они были чем-то неуловимо похожи на людей в черном, будто их кроили по одной мерке: непроницаемое выражение на лицах, стальной блеск в глазах. Эти отличались от предыдущих только цветом. Они были в сером.
- Мы знакомы? - спросил Гарри, предчувствуя, однако, что это неважно.
- Контрразведка, - отрезал тот, что стоял справа.
- Вы были сегодня утром в Вифлеемской лечебнице для душевнобольных?
- О чем вы говорили с доктором Саммервайном?
- Вы должны проехать с нами.
Тут Гарри увидел черный служебный автомобиль, припаркованный совсем рядом, и его охватила паника. Он знал, как исчезают журналисты, которые лезут куда не следует. Он очень хорошо знал, стоит однажды перейти дорогу разведке, и все, можно ставить крест не только на карьере, но и на жизни. Эти не шутят и не разбираются. Здесь подозрение равно приговору. В какой-то момент Гарри пожалел, что у него нет трости, как у Ле Мура.
- Спаситесь, - просветленный появился из ниоткуда и протянул всем троим, серым и Гарри, пачку листовок. - Восьмое чудо света грядет!
Гарри, не раздумывая, бросился спасаться. Крики серых смешались с фанатичными воплями адепта «Чуда света».
Около часа Гарри отсиживался в каком-то переулке, дожидаясь темноты. Когда запал от бега прошел, Лето оценил свой поступок, как опрометчивый до крайности. Однако поразмыслив, решил, что все-таки поступил правильно. Если бы он только знал, что особенного в Саммервайне и Лепреконе и какую ценность представляют пожелтевшие бумажки, на которых среди расчетов написана завтрашняя дата и жирными буквами наведено «Восьмое чудо света». Гарри придерживался мнения, что лучше всего скрывать информацию, если ты ею обладаешь, а вот если не быть в курсе происходящего, то можно по нелепой случайности ляпнуть что-нибудь совсем ненужное. Гарри как никто другой знал , что «все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Он выбрался из укрытия, проигнорировав телефонную будку, зашел в какой-то ресторан и попросил телефон.
- Бобби, - никогда еще Гарри не был так рад слышать Большого Тука, - кажется, у нас проблемы.
- Напортачил? - спросил Тук, насторожившись.
- Ты был прав, - Гарри огляделся, проверить, не появились ли серые, черные или еще какие-нибудь цветные личности поблизости. - С этим делом что-то темное творится. Я тут... неважно вобщем, где я. Позвони сенатору Бриггсу и напомни, что он мне должен... короче, пусть отмажет меня от этих ненормальных из контрразведки.
- Гарри, - такого голоса у Тука Гарри не слышал никогда, - за тобой пришли из контрразведки?
- Точно. И спросили, что я делал у Саммервайна сегодня утром.
Повисло молчание, связавшее Лето и Большого Тука надежнее, чем телефонный провод.
- Ладно, - сказал наконец Бобби, - ты пока заляг на дно, домой не ходи и к Натали тоже. Я сейчас позвоню твоему сенатору и попробую еще по своим связям пробить.
- Хорошо. Еще вот что... Ты не знаешь, кто такой доктор Ле Мур?
- Погоди, знакомое что-то... сейчас... ага, вот Николас Ле Мур, доктор наук бла-бла-бла, сейчас заправляет каким-то проектом в Центральной обсерватории...
- Что у него общего с Саммервайном? - спросил Гарри.
- Адель Саммервайн — его жена, - было слышно, как Тук перевернул страницу, - бывшая.
- Нико значит, - пробормотал Гарри, - ладно, я перезвоню утром. Уничтожь на всякий случай всю эту астрофизическую ахинею.
- Вот кого ты учишь, а? - ласково отозвался Тук.

К ночи просветленных на улицах почему-то стало больше. Они ходили группами, нацепив на себя дурацкие белые одеяния, и почти не приставали к прохожим. В воздухе пахло дымом и палеными листьями. Куда податься, Лето не знал. Друзей у него не было, а идти к кому-то из приятелей или коллег было безумием — эти, как, впрочем, и сам Гарри, за хороший материал сдадут мать родную, не то что какого-то Гарри Лето. Очень хотелось поехать в лечебницу и вытрясти из доктора-шизофреника, все, что он знает о завтрашнем восьмом чуде света, или отправиться к его дочери-виолончелистке и сделать то же самое. Понятно, что и в психлечебнице, и у Адели Гарри уже наверняка ждали люди в сером. Неизвестно как бы сложилась вся недолгая жизнь Гарри дальше и как бы он провел 20 сентября, если бы в третий раз за этот день не увидел Николаса Ле Мура. Преследуемый разведкой неведомых стран, тот преспокойно ужинал именно в том ресторане, куда Гарри зашел позвонить.
- Доктор Ле Мур, - Лето подкрался незаметно и попытался воспроизвести интонации человека в черном. Судя по реакции Николаса, получилось неплохо.
- Вы что творите? - спросил тот, откашлявшись и убрав трость. - Следили за мной?
- Нет, - не дожидаясь приглашения, Гарри уселся напротив, - но из-за вас со мной сегодня произошли не самые приятные события.
- Не лезли бы, куда не следует, и ничего бы с вами не произошло, - Ле Мур и не думал проявлять хоть какое-то участие.
- Что это значит? Вы же астроном, - Гарри подвинул Ле Муру мятые листы с рассчетами Лепрекона и Саммервайна.
Ле Мур закурил и уставился на Гарри оценивающе.
- Это значит, - он разогнал рукой кольца дыма,- что завтра в 15.24 вы сможете наблюдать солнечное затмение.
- И все? - не поверил Гарри.
- И все, - Ле Мур пожал плечами, - а чего вы хотели? - его взгляд упал на агитку «Чуда света» и он добавил издевательски. - Конца света?
- Контрразведка и какие-то шпионы-неудачники бегают за мной целый день из-за обычного солнечного затмения? - Гарри сразу понял, с кем имеет дело: Ле Мур использовал любимый рецепт Лето — немного правды с тоннами лжи, взболтать и хорошенько перемешать. Кажется, семейная жизнь у этого типа и незабвенной Адели Саммервайн была очень веселой.
- Послушайте, Лето, отстаньте от меня. Завтра все ваши недоразумения с контрразведкой решатся сами собой. Все, au revoir.
Гарри не собирался так просто упустить единственную зацепку. Ле Мур, несмотря на хромоту, а может, и благодаря ей, каким-то образом ловко огибал препятствия, покуда Гарри влетел в столик и двух официантов.
Он дернул дверцу уже отъезжающей машины и вскочил на переднее сидение.
- А он что здесь делает? - услышал Гарри сзади голос Адели Саммервайн.
- Черт! Лето выметайтесь! - велел Ле Мур, раздраженный этой эскападой.
- И не подумаю, - Гарри неудобно влез между спинками сидений, - что будет завтра?
Ле Мур не нашел нужным ответить.
Город мелькал в окне темнотой переулков и неоновыми бликами рекламы. Гарри слышал, как Адель и Николас шептались на заднем сидении, изредка ему удавалось разобрать отдельные слова, но они не имели никакого смысла. В зеркале он видел их лица, взволнованные, как будто происходило, что-то важное.
- Забери его, - сказала Адель, когда такси остановилось у старого здания Центральной Обсерватории.
Гарри подумал, что речь о нем, но немного повернув голову и скосив взгляд, увидел, что Адель протягивает Николасу какой-то листок.
- Разговор окончен, - отрезал тот, - завтра я заеду за тобой в восемь, мы отвезем виолончель, и ты уедешь.
- Вот так, значит, - пробормотала она, когда дверь за ним закрылась. Гарри показалось, что сейчас Адель заплачет. В зеркале их взгляды встретились, и она вдруг наклонилась, протягивая руку, - Гарри, верно? Вы бессердечный мерзавец или у вас есть кто-то дорогой для вас?.. В переводе на ваш язык... такой человек, которым вы не пожертвуете ради Пулитцеровской премии.
Гарри сомневался, что в его жизни есть кто-то, кого бы он не втоптал в грязь ради Пулитцера, но ответ был очевиден.
- Мисс Саммервайн, это оскорбление, - начал он.
- Да заткнитесь вы! - с досадой перебила она. - Говорите: есть или нет?
- Есть, конечно, - солгал Гарри, - моя невеста Натали.
- Возьмите этот билет, - Адель сунула ему желтую карточку с изображением алого заходящего солнца, - и отдайте вашей невесте. Пусть завтра до полудня, она обязательно придет по указанному адресу. Обязательно, понимаете?
- Понимаю, - Гарри вертел бумажку в руках. Разумеется, он ничего не понимал. Лицо Адели сейчас было страшное, живое, будто белила осыпались, а карминовая помада поблекла.
- Ну что вы сидите? Убирайтесь отсюда! - настроения у Адели менялись неестественно быстро. Когда Гарри был уже на улице, стекло опустилось и она добавила. - В Обсерваторию можно влезть по пожарной лестнице, на площадке третьего этажа есть дверь без замка. И если вам все еще любопытно, спросите Нико, какое отношение Эбенезер Лепрекон имеет к преподобному Шайн Элайту, основателю «Чуда света».

Высоко под потолком парила модель Солнечной системы. Планеты отливали медным блеском в свете настольной лампы.
- Так кто такой Эбенезер Лепрекон? - спросил Гарри.
Николас не обернулся, продолжая сворачивать чертежи, но ответил:
- Астрофизик.
- А Шайн Элайт, основатель секты? Кто он?
- Эбенезер Лепрекон, - Ле Мур сложил бумаги в тубус и наконец обратил внимание на Гарри.
- Вы шутите! - не поверил тот, - какого черта астроному вроде вашего Лепрекона создавать религиозную секту?
- Возможно, ему не хотелось остаться одному, - Ле Мур открыл дверь на галерею, и легкий ночной ветерок пошевелил рассыпавшиеся на столе и на полу листы.
Гарри вышел на балкон. Он был в приподнятом расположении духа, как и всегда в такие моменты — если точно знал, вот сейчас ему все расскажут. Лето помнил только один раз, когда ему собирались раскрыть тайны отдельно взятого мира с таким безразличием. Тогда рассказчик пустил себе пулю в лоб, стоило Гарри выйти за порог. А потом Гарри, напившись до невменяемости, рыдал в кабинете Большого Тука и пытался убедить то ли себя, то ли кого еще, что он, Гарри Лето, не в ответе за психов, склонных к суициду. Тук молчал и только подливал ему в стакан.
С галереи город казался игрушечным: картонные силуэты небоскребов, прямые росчерки улиц. На площадях расползались большие белые пятна. Они увеличивались, а одинокие белые фигурки адептов все продолжали стекать в них ручьями с окрестных улиц.
- Как-то их стало много, - заметил Гарри, доставая блокнот.
- Неудивительно, - пожал плечами Ле Мур, - завтра же Восьмое чудо света.
- Солнечное затмение? - осторожно спросил Лето, хотя был уверен, что Николаса уже не спугнуть — он хотел рассказать.
- Не только. - Ле Мур посмотрел на Гарри с сомнением. – Что ж, вы достаточно беспринципны, чтобы думать о себе и только о себе, и глупостей не наделаете. Тем более, завтра после полудня или раньше все равно кто-нибудь проболтается и устроит панику. Признаться, я удивлен, что этого еще не произошло.
- Что такого случится завтра?
- Солнечная аномалия Лепрекона-Саммервайна.
- Сектантский конец света? - с иронией спросил Гарри.
- Света как раз будет предостаточно, намного больше, чем должно быть, - ответил Ле Мур без улыбки, - так что, я бы назвал это концом нынешней цивилизации. Это было бы точнее.
- Вы шутите.
Но, разумеется, Ле Мур не шутил. Гарри все-таки записал его рассказ. Для будущих поколений.
Семь лет назад доктор Саммервайн и его коллега, но никак не друг и даже не приятель Эбенезер Лепрекон, наблюдая солнечную активность, сделали, независимо друг от друга, открытие. Открытие это было настолько невероятным, что оба доктора в него не поверили и столкнулись как-то ночью в обсерватории, куда пришли проверять свои догадки. Когда все подтвердилось, они, впрочем, не успокоились и еще полгода посвятили изучению самых невероятных фактов, начиная солнечными календарями ацтеков и заканчивая порядком камней в Стоунхендже. В мифах, легендах, сомнительных астрономических воззрениях древних и даже в наскальных рисунках — везде Саммервайн и Лепрекон находили одно и то же. По их собственным наблюдениям, через семь лет Солнце войдет в стадию аномальной активности. По наблюдениям древних коллег, оно уже проделывало это семь раз, однако не с таким размахом и на кратковременные промежутки, и человечество отделалось легким испугом, породив попутно череду легенд об огненных великанах и гибели богов. Но в этот, восьмой раз, все было иначе. Терпеливо рассчитав начало конца, которое Лепрекон окрестил Восьмым чудом света, коллеги стали решать, что делать. Доктора разумно заключили, что от подобного известия случится паника, и пока Саммервайн размышлял, кому именно в правительстве стоит доверить тайну, начитавшийся древней околорелигиозной литературы Лепрекон как-то очень незаметно и очень быстро создал «Чудо света» с проповедями о смирении, очищении и просветлении перед грядущим апокалипсисом. Лепрекон ушел из обсерватории и поселился за городом, куда и стали стекаться сперва немногочисленные адепты, называвшие своего идейного вдохновителя преподобным Шайн Элайтом. Тем временем Саммервайн наконец нашел нужных людей, и закончилось это печально и для него, и для преподобного. Наверху решили, что зарубежным союзникам и партнерам пока рановато раскрывать такую важную информацию, и предложили доктору Саммервайну или комфортабельную одиночку в федеральной тюрьме, или отдельную палату с окнами в сад в Вифлеемской психлечебнице. Доктор посоветовался с дочерью и выбрал второе. А преподобному Шайн Элайту даже и предлагать ничего не стали: при вариантах «несчастный случай» и «несчастный случай» ответ напрашивался сам собой. После гибели Лепрекона адепты нашли в его бумагах запись о Восьмом чуде света, ничего не поняли из обрывочных цифр и формул и придали этому самому чуду то значение, на которое хватило фантазии.
Гарри не стал спрашивать, откуда государственные тайны известны Ле Муру — это было очевидно. Он все пытался осознать, что завтра не станет ни его самого, ни его мира. Догорающая сигарета обожгла пальцы.
- Разве нельзя как-то спастись? Спрятаться?
- Теоретически можно. Правительство начало строить подземный город, но, сами понимаете, за семь лет успели немного.
- Значит такой город существует?
- Существует.
- И как туда попасть?
- Если вы до сих пор не знали о его существовании, то — никак.
- Почему бы вам не взять меня с собой?
- Может быть, потому, что я туда не собираюсь, - пожал плечами Ле Мур, которому паника Гарри доставляла удовольствие.
- Но как-то же туда можно попасть?! - вспылил Гарри. - Как?
- Если вам прислали билет. Или если вы его купили.
- Что-то я не слышал о распродаже билетов на спасение от конца света, - пробурчал Гарри.
- Вам он все равно не по карману.
Гарри машинально сунул руку в карман и застыл на месте. Он был там, гладкий, с тисненым красным солнцем, тут же согревшим подушечки пальцев. Билет.
- А у доктора Саммервайна есть? - спросил Гарри осторожно, продолжая держаться за глянцевый кусок бумаги, как за спасательный круг.
- Он семь лет сидит в психушке для неразглашения государственной тайны и ему под шестьдесят. Как вы думаете, у него есть билет?
- Очевидно, нет, - согласился Гарри. - Тогда у мисс Адель? У нее наверняка есть.
Ле Мур посмотрел на него внимательно.
- Нет, - ответил он, не сводя глаз с Гарри.
«Думает, что я попытаюсь заполучить билет любой ценой», - понял тот. И еще понял, что нет, не любой. Но Адель сама отдала ему билет. Теперь Гарри сообразил, почему за Ле Муром по всему городу носились иностранные шпионы и приглядывала контрразведка: Николас устроил предпраздничную распродажу известной ему государственной тайны, чтобы на вырученные деньги купить билет для Адели.
- Но вы уверены? - даже картонка в кармане, даже люди в черном, сером и еще бог знает каком, все никак не могли убедить Гарри, - вы уверены, что это произойдет завтра?
- На девяносто пять и восемь десятых процента, - только сейчас стало заметно, Ле Мур не развлекался, наблюдая за реакцией Гарри. Тайна тяготила его уже давно, и эти цифры не давали покоя. Четыре целых и две десятых, вот о чем он сейчас думал, на что надеялся.
- Я пойду, - сказал Гарри. Он не знал, что думать ему самому. Еще не решил. И не знал, как решать.
- Прощайте тогда, - Ле Мур протянул ему руку.
- Прощайте.
Гарри бессмысленно блуждал по улицам, натыкаясь на просветленных. В голове звенела пустота. Маска «Грязный Гарри» дала трещину, еще когда он пожимал руку Ле Мура. Теперь она разваливалась на куски, и из-за нее все отчетливее проглядывал тот, кого Гарри презирал и ненавидел — Гарри Лето, обыкновенный человек. Тот самый, который так боялся быть в ответе за чью-то жизнь и смерть. Это он сейчас думал, что надо отдать билет Адели. Или нет, отдать билет Натали.
В утреннем тумане адепты казались призраками, солнце всходило, раскрашивая горизонт размытыми яркими полосами. На дорогах стали появляться редкие машины. Из подворотен на дневной промысел выползали бездомные, освобождая на теплых канализационных люках места для бродячих кошек. Город медленно наполнялся привычными утренними звуками и суетой.
Гарри вытащил билет — до указанного места идти было совсем недалеко, всего несколько кварталов. Людей на улицах становилось все больше. Гарри шел прямо, натыкаясь на прохожих, и все еще думал: Адель, Натали, Адель, Натали. Он остановился только на перекрестке. Здание на другой стороне улицы было ничем не примечательно, такое же, как и все остальные окружавшие его дома. Гарри попытался стать тем, кем был еще вчера, но ничего не получалось. Оба Гарри, и вчерашний и сегодняшний, хотели жить, но сегодняшний еще противно нашептывал виноватым тоном — билет чужой. Это было до смешного глупо: билет был у него, Адель сама его отдала, пусть из каких-то непонятных побуждений и с дурацкими условиями, но отдала именно ему. Но голоса в голове от этого простого объяснения не утихали, и противное чувство собственной никчемности тоже никуда не девалось. А еще безумно хотелось посмотреть. Своими глазами увидеть, как все произойдет.
Он нашел телефонную будку, простоял около нее полчаса, так и не решив, кому же звонить, а потом вернулся на перекресток. В городе творилось черт-те что: адепты не сдвинулись с места, а немногочисленная полиция не спешила наступать на превосходящего противника.
Гарри не сразу понял, что произошло. Уличный воришка, разумеется, не мог пропустить странного вида господина с зажатой в руке цветной бумажкой.
- А ну стой! - крикнул Гарри, мгновенно приходя в себя. Жизнь! Это маленький мерзавец только что украл его жизнь! Расталкивая всех, кто попадался на пути, не спуская глаз с маячившей впереди зеленой куртки, Гарри бросился в погоню. Человеческие лица мелькали, как в кино, ноги двигались сами по себе, дыхание сбилось и воздуха не хватало, но Гарри бежал.
Он нагнал свою добычу в одном из переулков и легко свалил на землю. В голове стучала кровь.
- Не бейте, я отдам, - залепетал мальчишка, но Гарри не слышал.
Ударив один раз, он не мог остановиться. Бил ногами, чувствуя, как ломаются рёбра, видел брызги крови из разбитого рта и носа. Он бил, пока мальчишка не замолк, закрывая голову руками и только тихо скуля от боли. Перед глазами мелькнуло яркое пятно: желтый билет с красным солнцем лежал на усеявших асфальт листовках просветленных. Шайн Элайт улыбался, блаженно глядя с фотографии. Гарри наклонился, подобрать билет. Скулеж за спиной прекратился, мальчишка пытался отползти поближе к улице. Гарри посмотрел на него сверху, маленького, грязного, в крови и прилипших листовках.
- Воровать — плохо, - сказал он и опустился на корточки.
Он рассматривал мальчишку, но не находил в нем ничего особенного. Обычный карманник, каких в городе тысячи.
- Сколько тебе лет? - спросил Гарри зачем-то.
- Одиннадцать, - прохрипел тот, сплевывая кровь и зубы.
- Да какая разница... Вот, бери, - Гарри сунул ему в руку билет, - бери, и прямо сейчас иди по этому адресу.
Он глянул на часы — времени до полудня оставалось все меньше. Гарри не понимал, что и зачем сейчас делает.
Он вышел из переулка, не оглядываясь, прошел квартал, потом развернулся и побежал обратно. В подворотне не было ничего, кроме мусорных баков, листовок и крови. Гарри достал сигарету и закурил. Руки больше не дрожали. Он нашел телефон и набрал Адель Саммервайн — он должен был сказать ей, что отдал билет, что не воспользовался им сам. Это было самое меньшее, что он мог сделать для обоих — презренного Гарри Лето и тщеславного Грязного Гарри. Ему никто не ответил. Когда Гарри вышел ловить такси, чтобы поехать в редакцию, по радио объявили о конце света.

Город горел. Безумие распространялось быстрее, чем огонь. Где-то вдалеке стреляли. Гарри выбрался на окраину, там паника и хаос были почти незаметны. Никто не бил стекла и не пытался унести чужое имущество. Вместо этого все отчаянно грузили в авто собственное, собираясь бежать неизвестно куда и неизвестно от чего. Было около трех, когда Гарри дошел до Вифлеемской лечебницы. Кроме санитара-проводника, все повторялось точно как и вчера: ворота распахнуты, вокруг ни души — ни больной, ни здоровой. В корпусе оказалось так же прохладно, но сегодня по коридорам как сомнамбулы ходили больные. Гарри не помнил, куда идти, времени оставалось меньше и меньше, а Адель все еще не подписала ему отпущение воображаемых грехов Грязного Гарри. В темноте приходилось подсвечивать спичками, чтобы хоть как-то разбирать надписи на дверях. Иногда, наступая на маленькие обгоревшие деревяшки, Гарри понимал, что заблудился в четырех стенах.
Кабинет Пентхауса нашелся случайно. Возможно, Гарри и раньше проходил мимо, но прочитал надпись на двери только сейчас. Ручка легко пошла вниз, было незаперто.
- Вы? - сказал доктор без удивления. Он сидел за столом, спрятав руку в верхний ящик. В кабинете было темно и мрачно, и только открытое окно разрезало мрак ярким пятном.
- Где доктор Саммервайн? - спросил Гарри.
- На крыше, они все там, - Пентхаус отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Гарри, вероятно, так и ходил бы по коридорам и лестницам до конца света, но потом спросил у одного из психов, и тот на удивление внятно пояснил, как пройти на крышу.
Они действительно были там: и доктор Саммервайн, возившийся с телескопом, и Адель с Ле Муром, избегающие смотреть друг на друга. Вокруг были разбросаны чертежи, детали телескопа, которые доктор счел лишними, листовки «Чуда света» и окурки. Рядом со штативом лежал футляр от виолончели, в котором, видимо, все это и привезли.
Гарри подумывал, как бы привлечь внимание Адели, когда оказалось, что его уже заметили, и вовсе не Адель. Выражение лица Ле Мура ясно давало понять, что вряд ли Гарри дотянет до конца света, и смерть его будет хоть и не очень долгой, но мучительной. Одним словом, ничего удивительного, что через минуту они оба катались по крыше, по всем этим листовкам окуркам.
- Прекратите немедленно, - туфли у Адель были темно-зелеными и отливали лаковым блеском. - Нико, пожалуйста, не надо, и вы, забыла, как вас там...
- Гарри Лето, - сказал доктор Саммервайн, - он приходил ко мне вчера.
- Ну и что вы здесь делаете? - сказал Ле Мур, когда они наконец приняли вертикальное положение и старались сделать вид, будто ничего не произошло.
- Мне надо кое-что сказать мисс Адель.
- Говорите быстрее, - сказала Адель, глянув на часы.
- Я отдал его, - оба Гарри — и презренный Лето и Грязный Гарри насторожились, ожидая одобрения, - ваш билет.
- Отлично, я рада, что он не пропал...
- Я отдал его не Натали, - перебил ее Гарри.
- Мне без разницы, кому, могли бы хоть сами им воспользоваться, - пожала плечами мисс Саммервайн.
- Кстати, Лето, - спросил Ле Мур, - почему вы сами не пошли в Город?
Гарри молчал. Действительно, почему? Сейчас все его поведение вдруг стало нелепым и диким. Почему он просто не оставил билет себе, почему ему вообще пришло в голову, что у него нет права воспользоваться этим билетом?
Ветер усиливался, как всегда перед затмением, и теперь лес, который был хорош виден с крыши, шевелился, как огромное зеленое покрывало.

Когда начало темнеть, Гарри уже выходил из лечебницы. Ветер поднимал вверх пыль и желтые опавшие листья. Проселочная грунтовая дорога была пуста, никто из больных не вышел за ворота. Напуганные и беспокойные, они бродили по саду и бормотали что-то, понятное только им самим. До них больше никому не было дела. Санитары разбежались еще в полдень, а доктор Пентхаус закрылся в своем кабинете. Гарри шел по дороге, иногда глядя на солнце через темное бутылочное стекло. По инерции он шарил левой рукой в кармане, но не был уверен, что именно там искать. Находились сигареты, и он все курил одну за одной, но это было не то, все не то. «Я что-то потерял, - размышлял Гарри, - что-то потерял, иначе почему мне так легко?» Было настолько легко, что он мог представить, как сейчас сидит у окна Натали и думает о несправедливости — как же так, еще чуть-чуть и она бы вышла замуж, у нее было бы белое платье, кольцо и все как следует. И Большого Тука Гарри тоже видел. Как тот чудом пробрался домой через обезумевший город, а милая толстушка мадам Тук все-таки разрыдалась, когда на улице разбили очередную витрину. И бестолковых разведчиков видел Гарри, как они, позабыв о государственных тайнах, накручивали телефонные диски, пытаясь дозвониться в свою маленькую нелепую страну и сказать что-нибудь бессмысленное и такое важное женам и детям. И доктора Пентхауса в его мрачном кабинете — слишком большом, для такого мелкого человека. Доктор держал руку в верхнем ящике стола, не решаясь застрелиться. Так и сидел, уставившись в открытое окно, а ветер полоскал тяжелые темные шторы, будто крылья гигантских бабочек. И сумасшедшего доктора Саммервайна, приникшего к телескопу, и Адель с Ле Муром, взявшихся за руки, как дети. И себя, потрепанного, в пыли, с сигаретой и бутылочным стеклом в руках. И когда луна полностью закрыла солнце и от него осталась только радужка вокруг темного диска, Гарри понял, что кроме пятидесяти процентов любопытства и пятидесяти процентов тщеславия было в нем что-то еще. Четыре целых две десятых - ответ на вопрос, который он так и не смог себе задать.
А потом солнце вышло из-за луны.