[kaleidoscope-of-realities]

Название: Правдивая история о потусторонних голосах в нашем радиопередатчике
Тема: Маг
Автор: Lios Alfary
Бета: Terra Nova
Краткое содержание: На самом деле вся эта ваша мистика – сплошное шарлатанство.


Из всех присутствующих наиболее дельную мысль в тот день озвучила тётушка.
– Сальцем его надо выманивать, – сказала она. – Сальцем и чесночком, духи это дело страсть как любят. – Потом выдержала внушительную паузу и добавила: – Да и вам бы не мешало подкрепиться, ребятки.
И посмотрела на меня. Я посмотрел на Яцека, а Яцек уставился неподвижным взглядом на чёрную коробку передатчика. При этом он ещё и обхватил голову руками, раскачиваясь и продолжая шептать:
– Матерь Божья, как же мы теперь будем-то, а? Что же делать, Винтик?
Винтик – это я.
Станислав Винт, собственной персоной, приятно познакомиться. Фамилия у меня мало того, что ёмкая, так ещё и весьма подходящая для механика: хорошо подгадали сестрички в приюте, когда в приходный лист ребенка записывали. С тех пор из родных людей меня по имени никто не называет – так я и живу Винтиком, на пару с Яцеком изобретательствую и пытаюсь доучиться по старым учебникам.
Яцек – это мой товарищ и брат.
Яков Варшавяк, он же Яков Новицкий, маг и оракул, отягощенный дипломом Политехники (он успел её закончить, пока не прикрыли, а я – нет), веснушками на носу, трагичным прошлым и туманным будущим. Он вообще много чем отягощен, уж больно любит впадать в черную тоску, считая, что это придает его облику романтизма. Иногда это выглядит очень смешно, но я стоически молчу.
Тётушка – это тётушка Агата.
Когда мы с Яцеком дернули из-под державной опеки на вольные хлеба, она нас у себя на чердаке нашла, накормила, выправила документы и оставила жить. Сказала, что ей с нами нескучно будет. И, что характерно, ни разу об этом не пожалела – по крайней мере, вслух. Ни когда мы чуть не сожгли сарай, в приступе рабочего вдохновения ляпнув паяльник на собственные чертежи, ни когда фейерверк на её день рождения запускать пытались, ни когда с повстанцами связались – вообще, ни разу. Ну и не заскучала, конечно же. Золотая у нас тётушка!
Так что вот это все мы, а вот это – наш ящик, в котором мы храним наше чудесное изобретение и в котором по роковому стечению обстоятельств (как думает Яцек) или по глупости (как думает тётушка) поселился некий свинский дух. Свинский – по характеру, а не по происхождению, про своё происхождение он несет такую несусветную чушь, на голову не натянешь!
Хотя люди иногда и похлеще чушь выдумывают. И верят же им! Вот магистры эти, например. Напредсказывали Конец Света уже в следующем веке, напоказывали страшных картинок на сеансах, призвали всех решительно отказаться от дальнейшего развития науки и техники, угрожали карами небесными... Ну не идиотизм? А им поверили, император наш в особенности. Университеты и мастерские, которые попрогрессивнее, закрыли постепенно, рационализаторство перевели под жесткий контроль, устроили в стране сплошные Темные века. Наши бунтовать пытались, как могли, многим не по нраву была вся эта мистическая дурь – про Весну Народов слыхали? – только ничем это не кончилось, кроме тюрем и расстрелов.
Вот что характерно, кстати, оружейные мастерские никто не трогал. Выяснили, что заговоренные пули летят немногим дальше обычных, и разрешили заниматься усовершенствованием. Под контролем. Так-то.
Только всё равно теперь любой инженер – потенциальный бунтовщик и предатель, всех выпускников политехники и реальных классов сразу на списочек в Тайной канцелярии поставили. И мы с Яцеком там тоже значимся, а как же. Яцек даже дважды – ещё и как организатор митинга, приговоренный к полутора годам общественно-полезных работ по постройке зиккурата для нужд магистров. Полгода он там горбатился, а потом удрал, и никто из Канцелярии его до сих пор не нашел, хоть они там все вроде как ясновидящие. Видимо, слишком мы мелкие сошки, чтоб о нас среди Предначертанного было сказано.
Зато теперь Яцека называют – Варшавяк, Сумеречный Оракул. Каким-то совершенно немыслимым чудом он прошел комиссию и получил патент на «проведение спиритических сеансов для групп лиц, числом не более 15». Срок патента у него должен был истечь через две недели, но это нас уже не слишком волновало, потому что денег мы скопили почти достаточно, чтоб за границу драпануть, даже паспорта через верных людей оформили. И тут такая жизненная подлость!

Пока я вспоминал всё это, а Яцек пребывал в прострации и раскачивался, тётушка успела капустняк доварить и на стол накрыть. И сала, того самого, чесночёного, которого духу предлагала, порезать.
– Сильно жирно, тётушка, будет этой гадине сало скармливать, – сказал я, усаживаясь за стол. – Надо его как-нибудь по-другому уговорить вылезти. Если б ещё знать, как он туда залез...
– Ну залезть-то он запросто мог. Вы когда коробку свою разобранной, катушками кверху оставили, он, любопытный, и нырнул.
– Тётушка, – страдальчески поморщился Яцек, вышел из прострации и положил пару тонких пластиночек сала на хлеб. – Тётушка, вы меня без ножа режете, вы же образованный, не связанный со всей этой чертовщиной человек! Как вы можете такое говорить? Вы ещё скажите, что он у нас непосредственно в электрической цепи сидит, потому что тепло ему там и уютно.
– Все ж уютнее, небось, чем в своем Лимбе? Я думаю, это вполне подходящая теория.
Яцек покачал головой. Он отрицал существование магии и чудес, верил только в науку и технический прогресс, считал всю эту шайку магистров подобными нам шарлатанами, только более удачливыми... бунтовщик, что ещё сказать?
Теперь понимаете, каким чудом было то, что он патент таки получил?
Чудо мы создали собственными руками, сумев усовершенствовать радио.
Изобрели этот метод передачи сигналов ещё до нас – то ли сами руководители восстания, то ли кто-то из их приближённых. Мы только эти передатчики собирали во множестве в своё время, а когда бойня закончилась и чертежи сожгли, я всё «руками» помнил и склепал заново – для связи с теми из наших, кто уцелел. А потом Яцек вернулся, и мы с ним схему крутили и так, и сяк, и смогли голосовой модулятор грамотно туда впаять. И опля! – связь с потусторонним миром готова. Можно водружать на стол в загадочном ящике из Ценного Черного Дерева, исписанном рунами и прочими кривульками, ограничивающими перемещения нематериальных существ в пространстве.
Тётушка, добрая душа, нам даже соответствующую книжку в своей библиотеке нашла, по которой всю эту роспись составлять надо было.
А вот как выгнать посторонних духов, которые в этом ящике поселились, книга не говорила. Можно было, конечно, окунуть всё изобретение в святую воду, только это означало погубить несколько месяцев работы по поискам и сборке запрещенных деталей и привлечь к себе ненужное внимание «хохлатых» внезапной отменой сеансов.
Но если на следующем сеансе пришелец опять начнет болтать чушь, перебивая меня в эфире, то еще и неизвестно, что хуже.
Это была серьёзная проблема, и от её решения нас не мог отвлечь даже наваристый тётушкин капустняк.

– Вот что, – сказал мне Яцек после обеда. – Нутром чую, что никакой это не дух, а обычная провокация от конкурентов. Сделаем так: я с этим не-пойми-чем поговорю, как он снова проявится, а ты выйди на улицу, походи, осмотрись – не трётся ли кто возле дома? Может, подслушивает и как-нибудь слова передает...
– Насколько я помню, – заметил я с сомнением в голосе, – чревовещателю, чтобы, собственно, вещать, надо находиться непосредственно в помещении. А телепату такие ухищрения не нужны, и я его при всем старании не замечу...
– Ты видел хоть одного телепата не на оттиске в газете? Надо проверять все версии последовательно! И учти, – оборвал он меня, как только я открыл рот, чтоб свои пять крейцеров вставить, – в духа и посланца Ада я поверю в последнюю очередь.
Я рот закрыл, вздохнул и пошел за курткой, фуражкой и семечками, чтоб лындать не совсем уж бездельно.
Вокруг дома я круги наматывал, наверное, часа два, продрог как собака, никого не обнаружил, и семечки тоже предсказуемо закончились. Зато когда я плюнул на все и покинул боевой пост, чтоб купить новых, услышал занимательную сплетню.
– Умерла она, – задушевно рассказывала одна бабка другой и так увлеклась, что даже меня не заметила, – в Вальпургиеву Ночь! И гроза была жуткая, страшная, так и завывало вокруг. На двор никто идти не хотел. А потом пришли за ней, со священником, а она вышла им навстречу и улыбается! Я, говорит, теперь навсегда к этому дому привязана.
– Святые небеса! – торговка всплеснула руками и перекрестилась на всякий случай. – Так и живет призраком с тех пор?
– Так и живет. Ведьма потому что! Пастор, правда, больно ученый попался, говорил чего-то про литургию... Заснула она на ней, что ли?
– Летаргию! – поправил я, и обе бабки подпрыгнули на своих табуретах и во все глаза на меня уставились. – А вы о каком-таком призраке говорите?
– Да Бог с тобой, внучек, ни о каком, – залопотала торговка, насыпая мне в карман семечек в два раз больше обычного. – Иди себе, погуляй, погодка хорошая такая...
«Всё это довольно подозрительно», – подумал я. И посмотрел на них нехорошим взглядом. Тогда одна из бабок широко улыбнулась щербатым ртом, а вторая, кажется, показала мне дулю в кармане.
«Всё это подозрительно вдвойне», – подумал я вновь. И поспешил домой, чтоб поделиться наблюдениями с другом и узнать, как там у него дела продвигаются.
– Ну что? – заорал я с порога. – Удалось разобраться?
– Нет, – ответил мне мрачный Яцек. – Но в процессе разговора я выяснил, что он – женщина.
В моей голове тут же словно кто переключателем щелкнул. «Она! Умерла в Вальпургиеву ночь и живет призраком!»
– Ты гений, Яцек! А как, как тебе это удалось?!
– Только женщина может ответить «Да!» на вопрос, местная она или приезжая, – буркнул мой друг и ушел обратно в мастерскую.

Чуть позже тётушка отозвала меня на кухню.
– Слушай, Винтик, – сказала она. – Я ничего в этих ваших приборах не понимаю, но ты говорил, что водой его мыть ни в коем случае нельзя.
– Нельзя, – подтвердил я. – Факт.
– А спиртом можно ведь?
– Можно.
Тётушка просияла:
– Возьми тогда табурет и полезай к образам. Там должна стоять перцовка, её на Пасху Вознячиха в церковь сносила и для меня посвятила. Попробуйте ею ваш ящик протереть.
– А она, – пошутил я, – от того, что у каноников побывала, разве водой не стала?
Но за табуретом пошел, пододвинул к буфету и полез смотреть на верхнюю полку, на которой у тетушки за стеклом Дева Мария с Христом и святым Андреем стояли в резных рамочках. Как раз под защитой иконы с Андреем бутыль перцовки и нашлась.
– Что ты! – тётушка рассмеялась. – Христос же воду в вино обращал, а не наоборот. Знал толк в чудесах, не то, что последователи. – И перекрестилась благоговейно.
Издавна в нашей провинции считалось, что освященной перцовкой хорошо у детей лихорадку снимать и глистов гонять, да и взрослым она как лекарство, только на пользу пойдет. Я покрутил бутыль в руках, оценил чистоту настоя и яркость перчины на дне и пошел к Яцеку.
– Вот, – сказал я, на всякий случай – шепотом, – тётушка нам святого спирту дала. Давай контакты мыть. Пусть паразит если не выйдет, так хоть покорчится!
Яцек посмотрел на меня взглядом полным скепсиса и уныния, но бутыль забрал. Потребовал принести ему еще ветоши, две стопки и тётушкиных солений. Я подумал – и принес ко всему ещё и хлеба и колечко кровянки. Теперь к протирке прибора можно было приступать с полной ответственностью.
Дух сообразил, что мы его протираем, далеко не сразу; отозвался, только когда мы уже по второй разлили.
– Э, – сказал дух, шипя помехами, – это что вы тут? Пьете, что ли? Праздник? День рожденья? Или поминаете кого? А мне налить?
– А тебе, что, – спросил Яцек, сурово похрустывая бочковым огурчиком, – мало? И так на тебя целый шкалик извели, а ты только проснулся.
В эфире некоторое время стояла тишина, а затем дух всё же подал голос. Весьма опечаленный, даже через наш недоработанный модулятор было слышно.
– Ну, может, ещё хоть капельку водочки найдете? Под большой конденсатор, а? Она ж небось освященная, самое то, что надо...
Мы с Яцеком переглянулись. Ну и нюх у этого духа!
С другой стороны, пить на троих, пусть даже и с неведомой эфирной сущностью, всё правильнее, чем на двоих. Веселее. Поэтому мы разлили ещё по одной, как и полагается на третьем круге, павших в боях товарищей помянули, и катушку таки протерли ещё разок.
– Послушай, – обратился я к духу, осмелев: всё ж таки он нам стал теперь не совсем чужим. – А ты правда что ли, Белая Панна?
Яцек хрюкнул в рукав что-то неопределенное – он в мою теорию, основанную на подслушанной сплетне, естественно, не поверил. Такой он человек, наш Яцек! Верит только тому, что сам себе может доказать, хотя бы умозрительно.
Хотя вот в теорему Ферма он тоже верит, как ни странно.
– Какая из? – зачем-то уточнил дух, и я растерялся.
– Что значит какая? – спросил я. – Ну, местная. Ведьма. Которая на Вальпургиеву Ночь померла, а на небо её не пустили.
– Вроде того, – ответил он. То есть, она ответила. И, кажется, даже всхлипнула. – Давненько я тут болталась неприкаянной, пока вы меня своими электромагнитными колебаниями в этот ящик не запихнули...
– Ой, – сказал я и победно на Яцека глянул, – панночка... душенька, послушай, а можно тебя как человека попросить, а?
– Это о чем это? – подозрительно осведомилась панна.
– Не мешай нам сегодня на сеансе, пожалуйста! У нас сегодня вечером Её графская милость фон Бек-Ржиковски будет присутствовать. И магистр Штаремберг обещался... он давно к нам грозился нагрянуть с проверкой, чтоб ему пусто было! Ну никак нам нельзя твоих шалостей допустить, нам же головы поснимают...
– А если нам головы поснимают, – мрачно добавил Яцек, – то мы тоже станем какими-нибудь привидениями, и вернемся сюда. Будем жить в этой же коробке, по контактам с тобой прыгать и в салочки играть.
– Если короб не сожгут, – сгустил краски я.
– Именно. Если не сожгут. Вместе с нашими трупами.
Белая Панна приумолкла опять, задумавшись.
– А чего бы им вашу коробку жечь? – с сомнением уточнила она. – Коробка ценная, они, знаете ли, хоть и против науки и инженерии, а изобретения все в кунсткамеру сносят и бирочки вешают...
– Неужели ты хочешь в кунсткамеру? – удивился я, чем вызвал новый приступ задумчивости у призрака. На сей раз она молчала очень долго, я от волнения даже остатки кровянки без лука сжевал, а выражение лица Яцека стало совсем мрачным и скептичным.
– Ладно, – согласилась она наконец. – Я буду помалкивать, засоряйте эфир своими выдуманными предсказаниями, сколько хотите. Только если там графиня Бек-Ржиковски точно будет, то и у меня к вам просьба небольшая. Баш на баш, а?

Самого спиритического сеанса я не видел ни разу. Только слышал. Ну и подготавливал, конечно же, а потом действовал согласно плану.
План у нас был расписан почти поминутно, но каждый раз мы его корректировали, чтоб нас на повторах не поймали. Сидя на чердаке, над гостиной, я сверялся с часами и в нужный момент устраивал с помощью мехов резкий порыв ветра, который по комнате проносился, часть свечей задувал и волосы на затылках у собравшихся шевелил. Затем напускал дыму; тот, если судить по вдохновенным рассказам тётушки, очень впечатляюще клубился между оставшимися свечами и зеркалами, нагоняя на участников соответствующее настроение и оптические иллюзии. А потом вслушивался в преисполненный пафоса голос Яцека и начинал вещать в передатчик.
Так было и в тот вечер.
– Дух! – замогильным голосом воззвал Яцек. – Ты здесь? Ты понимаешь меня?
– Здесь, – проскрипел я в ответ. – Кто тревожит мой покой?
– Яков Варшавяк моё имя. Я маг и медиум, и я взываю к тебе! Согласишься ли ты ответить на вопросы собравшихся здесь людей? Или, может, у тебя есть для них сообщение с Той Стороны?
Ух, как это всегда потрясающе получалось у Яцека сказать: «С Той Стороны»! Заглавные литеры были отлично слышны даже мне сквозь помехи.
– Пусть спрашивают, – провыл я. – Внимаю.
Дальше всё пошло как по маслу, прямо на радость. Белая Панна в разговор не лезла, участники сеанса задавали обычные вопросы, да и сведения об этих людях, любезно (всего за пять крон) подкинутые нашим давним знакомцем и полицаем Збышеком Загайкевичем, оказались верными и не вызывали сомнений в осведомленности духов касательно дел земных. Только единожды меня почти удалось поставить в тупик: магистр Штаремберг – козлище старое! – задал «духу» заковыристый вопрос.
– Есть ли жизнь на Марсе? – спросил он.
Я задумался. Как же ответить правильно? Ведь с одной стороны, каждый образованный человек уже слышал об открытиях мистера Лоуэлла, а в особенности – об обнаруженных им каналах. С другой – образованность нынче была не слишком в чести и ну как Штаремберг продолжит расспросы? Начнет выяснять, не был ли «дух» астрономом при жизни, что тогда отвечать?
– Не знаю, – сказал я. – Так далеко я не бывал никогда, а к нам с Красной планеты никто не залетает. Но если вдруг увижу кого-то, магистр, непременно вам сообщу.
Не сказать, чтоб магистр этим ответом удовлетворился, но тут Яцек многомудро кашлянул и передал слово следующему участнику сеанса.
Наконец, дело дошло до графини фон Бек-Ржиковски. Я-то, честно говоря, думал, что она в самом начале будет вопросы задавать – обычно ведь особы титулованные вперед лезут, очень уж им любопытно. А графиня Анна почти до конца сеанса дотерпела. Или с вопросом определялась?
– Ответьте, герр дух, – попросила она взволнованно. – Мне вот уже неделю снится маменька моя, баронесса фон Кёвессгаза, и упрекает в чем-то... может, вы встречали её Там? Может, знаете, чего она хочет от своей покорной дочери?
Услыхав вопрос, я чуть не подпрыгнул на стуле от радости. Вот ведь удача! Как раз и вверну слова Белой Панны!
– Знаю! Просила она передать вам, ваша графская милость, что вы несправедливо отнеслись к её старой служанке Марте! Марта ей всегда была дорога, она вас вынянчила, а вы её со двора прогнали, больную. Неблагодарно это! Вот милостивая госпожа и негодует, и карами вам грозит...
Из передатчика донеслось: «Ах!» и стук падающего тела.
– Ты свободен, дух! – сурово произнес Яцек, и я быстро отключился, не прощаясь. Считалось ведь, что духи вообще не слишком любят присутствовать на сеансах, потому и улетают, лишь только медиум позволит.
Ну, по большей части. Наша Панна – не в счет.
Так что я отключился и побежал вниз. Надо было помочь проветрить помещение и оперативно вытряхнуть коробку со взносами, чтоб вроде как «деньги исчезли по воле мага». В гостиной над упавшей в обморок графиней уже хлопотала тётушка Агата, а Яцек сдержанно принимал восторги от участников сеанса.
Кажется, все были довольны. Кроме магистра Штаремберга.

– Шарлатаны вы, мои любезные друзья, – изрек магистр, почти ласково глядя на Яцека. К счастью, остальные участники уже разошлись-разъехались, и мы остались вчетвером в полутемной гостиной. Я молча покосился на тётушку, стоявшую за спиной магистра, тётушка так же молча (и весьма решительно) продемонстрировала скалку.
Мол, не дрейфь, мальчик, если что – прибьем заразу и в выгребной яме утопим.
Мне даже стало чуть страшно: стрелять в людей мне доводилось, а вот убивать насмерть – ни разу. Но если он и вправду нас в канцелярию сдаст, что тогда?
– Да ну? – Яцек достал из ящика недопитую бутыль и разлил по рюмкам. – Бросьте. Мы такие же шарлатаны, как и вы, любезный магистр.
Со стороны, наверное, ситуация могла показаться забавной. Высокий, сухощавый магистр с желтоватым лицом и заметной сединой на крашенных черным волосах и Яцек – ниже его на голову, коренастый, крепкий, рыжеватый, очень живой по сравнению со Штарембергом. Прямо «жизнь и смерть», хоть сейчас в театральную комедию обоим.
Только нам всем было не до смеха.
Проверяющий из самой столицы обладал значительными полномочиями, вплоть до возможности нас арестовать и затем пристрелить при попытке к бегству. Явного оружия при нем, конечно, не было, но трость выглядела слишком массивной, чтоб быть обычной тростью.
– Зарываетесь, – покачал головой магистр.
– Нисколько, – отрезал Яцек. – Присядете? Поговорим.
– Зарываетесь, – вновь повторил Штаремберг. – Наглец вы, молодой человек, только я вас сразу раскусил. Вы шарлатан и фокусник, и все эти ваши, – он помахал рукой в воздухе, видимо, изображая клубы дыма, – ухищрения ничего общего с Высокой Наукой не имеют. Конечно, выглядят впечатляюще. Но меня вы не проведете. Я могу доказать каждый из сделанных сегодня выводов. В особенности те, что касаются разговоров с потусторонним миром.
Тут он постучал тростью по нашему черному ящику, и ящик ожил.
– И кто там? – тут же отозвалась из него Белая Панна. Магистр, изумленный, даже отступил на шаг. И на нас с тётушкой оглянулся – не мы ли шалим, смущаем его?
Мы вежливо улыбнулись.
– Ты чего расстучался? – продолжила Панна. – Делать больше нечего? Кунтуш нарядный надел и господином себя знатным вообразил, считаешь, теперь, можно беспокоить честных духов, отдыхающих от вашего шумного мира? Что ты кому тут будешь доказывать? Глаза разуй и погляди, если умеешь, какие тут завихрения магических сил в эфире...
– Да ты кто такой... – высокомерно начал магистр, но Панна явно не собиралась давать ему возможности разглагольствовать.
– А ты кто такой, Штаремберг? Мелкая крыса на побегушках у больших проходимцев? Я всё про тебя знаю. И про тыщонки, из казны на собственные нужды изъятые, тоже. И что? Потащишь нас всех на судилище, а?
Я внутренне ликовал. Ох и повезло нам с этим духом! Никакой он не свинский, а совсем даже наоборот оказался!
Желтолицый Штаремберг побелел. Потом со злостью схватил со стола стопку с нашей водкой, опрокинул в себя, закашлялся и покраснел.
– Не идёт впрок лиходеям перцовочка-то моя... – злорадно пробурчала тётушка.
– Ах ты ж! – крякнул магистр и шарахнул своей тростью по крышке ящика. Крышка треснула, но не поддалась. Из ящика донесся обидный смешок.
И тут из-за тучи выглянула полная луна, и я её и увидел, нашу Белую Панну.
Не знаю, что её больше выдавало – светлые кудри, обрамляющие бледное, белое в лунном свете лицо, или беспокойство на нём и напряженный взгляд. Или слуховая трубка у уха.
Более чем хорошо сейчас было видно Панну, глядящую на нас из окна соседнего дома... но она-то об этом не знала! Вмиг позабыв обо всех неприятностях и переживаниях, которые она нам причинила, я понял, что надо спасать ситуацию. Срочно. И кто б её ещё спас, как не я?
– А ну хватит тут буйствовать! – отважно заорал я на магистра, сам себе слегка удивившись. – И духов наших обижать! Своих, герр Штаремберг, заведите и стучите им по сущностям, сколько влезет, а у нас вы – гость!
– И отныне гость нежелательный! – решительно добавила тётушка.
Яцек тоже сообразил подключиться, и втроем мы слаженно вытолкали шпика из дома. Он нам, конечно, пригрозил всеми карами, но от наглости нашей опешил (или испугался – что за сюрприз мы ещё можем выкинуть?), поймал на площади двуколку и помчался в полицейский участок за подмогой.
Надо было срочно собираться, а меня взволновала судьба нашей неожиданной помощницы.
– Яцек! – сказал я. – Ты знаешь, кто снимает комнаты у пани Возняк? Наверху, девица какая-то... это всё она, ты не поверишь! У неё тоже передатчик есть! Это она – наше привидение!
Яцек долго смотрел на меня оторопелым взглядом, а потом прислонился спиной к косяку и сказал в кои-то веки не надрывно-трагично, а ошеломленно и даже как-то радостно:
– Марылька! Черт, как же я сразу-то не догадался!
Вот тогда и я вспомнил.

Марылька, или же Мария Дзюба, была младше Яцека где-то года на два, но с детства считалась шибко умной, поэтому рано пошла в школу, и потом, когда мы поселились у тётушки Агаты, они оказались в одном классе. Яцек с ней не то чтоб сразу сдружился, – кто ж в школе дружит с мелкими девчонками-задаваками? – но как-то сошелся в интересах. Последние уроки из тех, что понуднее, они всегда прогуливали вместе, вместе подкладывали гайки под колеса трамвая и вместе же ходили плевать в памятник Самодержцу.
Повзрослев, мы уже втроем стали проворачивать совсем уж противозаконные дела. А потом, после Весны, Марылька осиротела и уехала куда-то.
Мы не видели её почти пять лет, неудивительно, что я её не узнал!
То есть, я не видел. Яцек – тот столкнулся пару раз в городе, даже успел перекинуться парой слов, но все пробегом как-то.
А она, оказывается, тоже смогла сложить передатчик! Одна! Удивительная девушка!
– И ничего не одна, – хмыкнула удивительная девушка, когда мы выстучали её по радио и позвали на экстренное рандеву. – Я давно за вами, умниками, охотилась. Кто на патент документы подавал? И чертежи в «Comptes Rendus» публиковал? По ним я и определила, что с тобой, Яцек, всё в порядке. Кстати, Тайной Канцелярии в голову пришла та же самая мысль. Наверняка. И следом за ней к вам пришел Штаремберг. Так что собирайте вещи скорее, берите все свои паспорта! Уходить надо.
– И тебе тоже, – в один голос отозвались мы.
– И мне тоже, – легко согласилась Марылька. – Конец связи.
– Ох и не нравится мне всё это, – сказал Яцек, когда тётушка помогла нам упаковаться. – Как-то слишком всё гладко выходит.
– Куда уж глаже! – не удержался я от сарказма. – За нами скоро придут канцеляристы, Марылька держит связь с подпольем и всё про нас знает…
– А мы про неё – совсем ничего. А что если она прямо на них нас и выведет?
– Нет, – сказала тётушка, всем телом наваливаясь на крышку чемодана, чтоб закрыть его, наконец. – Девочка с магистром никак не связана. Уж это я могу вам сказать, я людей хорошо чую. Добрая она.
– Тогда она работает на кого-то чужого, – мрачно кивнул Яцек. – Но из двух зол… Ты точно не хочешь с нами ехать?
– Точно, мои хорошие, – улыбнулась тётушка. – Яблочек с собой взять не забыли? Хорошие яблочки, вчера только сняла с ветки… Нельзя мне отсюда уезжать… помнишь, ты спрашивал уже? Давным-давно.
Я сглотнул. И правда, когда мы влипли в неприятности в первый раз, мы пытались уехать все вместе. Но тётушка и тогда отказывалась.
– Но почему?! – не выдержал я.
Тётушка ответила невнятно:
– Привязана я к этому дому навсегда, что уж. Ну-ка обнимите меня напоследок и бегите поскорее. Через поля, к дальней станции – а уж я их тут пока разговорами задержу.
Мы обняли и побежали.
Марылька ждала нас у черного хода дома пани Возняк. А старший вознячихин сын погрузил нас всех троих в телегу и живо погрохотал по переулкам, а потом по окраинной грунтовке, а потом – через поле. Когда мы отъехали довольно далеко, то услышали громкий треск; я отбросил полог дерюги, которой нас накрыли, и увидел столп дыма, поднимающийся над городом. Как раз в нашем районе.
Яцек сидел черный-черный лицом, явно ни на что хорошее не рассчитывал. И Марылька тихо всхлипнула, закусила губу, едва сдерживая слёзы.
– Пани Агата… как же она там? Жалко-то как… – прошептала она. И мы поняли, что зря ей не доверяли. Она и впрямь – наша, не изменилась ни на йоту, раз о тётушке волнуется.
Яцек вздохнул и перекрестился.
– Ничего, – сказал я, неотрывно глядя на дым. – Ничего, тётушка она такая… она и не из таких передряг выпутывалась! Помнишь, Яцек? Мы в прошлый раз, когда уходили, тоже не надеялись её живой застать, а поди ж ты…
Но Марылька всё продолжала хлюпать носом. Тогда я достал из чемодана плед и укутал ей плечи.
– Ничего, – повторил я. – Всё обойдется. Хочешь яблочко, Белая Панна?

С того дня прошло несколько лет.
Мы успешно, хотя и не без приключений, пересекли границу и, как и предсказывал Яцек, попали по марылькиной наводке в теплые руки чужой разведки. К счастью для нас, на Западе всё ещё верили в науку и технику, и даже более того – активно пользовались недалекостью наших властителей, чтоб приобрести себе талантливых инженеров. Яцек был в числе тех, на кого они нацелились, но это оказалось для нас совсем неплохо. Мы сразу осели при Академии, и пусть «под патронажем», но могли спокойно заниматься своим любимым делом. И деньги за патент получили. Жаль только, что если война, о которой все вокруг твердят, всё-таки начнется, нам придется конструировать голосовые передатчики для армии, которая вполне вероятно будет атаковать наши города.
Но мы в войну не очень верим.
Яцека теперь не узнать: он солидный, преуспевающий человек, член нескольких научных обществ и звезда не спиритических кружков, а вечеров в гостиных местной богемы. На приемах он пользуется большой популярностью – в лицах пересказывает различные истории о магистрах и инженерах. Иногда привирает, но я его никогда не одергиваю. Зачем?
И приступы мрачной задумчивости случаются с ним теперь гораздо реже.
Мы с Марылькой поступили в университет (здесь и женщин в университеты пускают), я на последний курс – ради диплома, она на первый. Она помогает нам в мастерской, мозги у неё варят на отлично, и даже Яцек не жалуется на особенности женской логики. А я подумываю о том, чтоб сделать ей предложение и надеть обручальное кольцо на палец.
Что ещё?
Магистра Штаремберга посадили в тюрьму соратники, когда история с кражей денег из казны всё-таки вскрылась. Случившийся скандал с удовольствием смаковали здешние газеты.
Старая служанка Марта, бабушка Марыльки, выздоровела и до сих пор живет припеваючи в доме графини фон Бек-Ржиковски. Пишет нам благодарные письма; как и всякая бабушка, очень переживает о нашем здоровье и питании.
Дом наш действительно сожгли. От тётушки Агаты вестей не было с тех пор никаких.
Но знаете? Когда мы впрыгнули в последний вагон нужного нам поезда, я увидел её на станции. Ей-богу! – она шла по перрону, одетая в дорожную одежду, улыбалась как всегда и махала нам вслед платком. А когда я помахал ей в ответ, приложила платочек к глазам, вытирая слёзы. И я махал ей до тех пор, пока её фигура не превратилась просто в далекий и расплывчатый белый силуэт, постепенно истаявший в тумане.
Так что я думаю, с ней всё в порядке.
Это же наша тётушка!