[kaleidoscope-of-realities]

Название: Закон сохранения энергии
Тема: Глаз бури
Автор: baccarat
Бета: Amon, Чжан, Aizawa, Squalicorax
Краткое содержание: Мартин появился, Мартин исчез. Неважно уже, сколько раз он появится или исчезнет после того, как это стало возможным хоть однажды.
Комментарии: разрешены
Штраф: -4 балла


Приемник трещал, иногда истерически повизгивая.
– Танцы с бубном, – с сомнением сказал Мартин, но терпеливо продолжил обход символически окопанной ограничительной линии.
– Чистота эксперимента не пострадает, если ты немного пошевелишься, – заметила Тереза равнодушно.
– А вдруг, – уныло и без энтузиазма отозвался Мартин.
Тереза улыбнулась и перестала обращать на него внимание. Их обоих это устраивало. Интуитивно она знала, что он тоже предпочитает бывать здесь именно в ее меланхоличной компании. Этот день вообще был близок к совершенству: им достался Рузине – любимая контрольная точка Терезы. Здесь ощущение безысходности становилось настолько невыносимым, что она почти решалась. Каждый раз она подолгу рассматривала аэропорт в бинокль: строения, самолеты, взлетно-посадочная полоса, – все было на месте, неподвижное, застеклованное в невидимой матрице. Так же, как и все в десятикилометровой зоне по ту сторону небрежно, в спешке окопанного рва, взявшего город в идеальный круг.
Но сегодня что-то было не так. Тереза подошла к самому краю и пошевелила длинной палкой комья земли на той стороне. Они выглядели совсем свежими, будто бы ров выкопали сегодня, а не месяц назад. Краем глаза она видела Мартина слева от себя, спиной, затылком, непонятно откуда взявшимся шестым, седьмым или еще каким-то чувством, она ощущала здесь кого-то еще. К ней будто приклеился чужой взгляд с того самого момента, как они выбрались из автомобиля и принялись собирать приемник. Непонятный страх, который тогда поселился где-то на периферии сознания, теперь вдруг достиг критической точки и превратился в первобытный ужас. Она стояла на краю и пыталась отвлечься привычными мыслями.
«Интересно, – подумала она через силу, задыхаясь от страха, как от боли, забывая дышать, и тут же сама себя мысленно перебила, – нет, совсем не интересно». Про «интересно» и прочие околонаучные мотивы следует написать в записке Флориану, если она когда-нибудь будет, эта записка. Записка отдавала дешевой мелодрамой, но бросить его здесь вообще без ничего было как-то мерзковато.
– Долго еще ждать тебя? – Мартин говорил все так же равнодушно, но теперь он стоял совсем рядом, чтобы вовремя удержать ее на нужной стороне. Они никогда не говорили об этом, но он каким-то образом знал, зачем она чаще остальных бывает в контрольных точках. И, кажется, догадывался, что аэропорт особенно привлекает Терезу для совершения непоправимых шагов.
Она смотрит. Так хотела сказать Тереза, но вместо этого просто развернулась и пошла за ним, не глядя по сторонам, все еще вдыхая через раз. Она чувствовала взгляд, когда они вернулись к машине.
Мартин остановился почти на самом краю отселенной зоны, не доезжая до пропускного пункта каких-то пару сотен метров.
– Забыли усилитель, – с досадой сообщил он.
– В следующий раз заберем, – слабо возразила Тереза, хотя Мартин уже разворачивался.
Она смотрит, думала Тереза, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Мартина за руку и не завопить это вслух.
– Не выходи, я быстро, – бросил Мартин, открывая дверцу.
«Не оставляй меня здесь», – подумала Тереза и сказала:
– Хорошо.
Она смотрела вместе с Терезой, как Мартин дошел до границы. Усилитель лежал на самом краю, Мартин торопился.
Не надо, думала Тереза. Возвращайся, думала Тереза, когда Мартин споткнулся о камень, нелепо взмахнул руками и… Перешел, услужливо подсказала она.
Неподвижный пейзаж разошелся волнами. Где-то в отселенных кварталах отчаянно звонил телефон. На той стороне Мартин встал, отряхнулся и обернулся к ней. Он сделал один шаг, второй, третий. Он шел вперед, прямо на Терезу, где-то там за чертой. То же самое делали еще два Мартина справа и слева, потом еще два, и еще. Они шли вперед, и становились все меньше, пока превратились в крохотные едва различимые точки на горизонте.
Она смотрела. Едва умея пошевелиться под этим взглядом, Тереза перебралась на водительское место. Телефон звонил. Было в этом звуке что-то непривычное, неправильное. Тереза неслась по пустым улицам, а взгляд следовал за ней. Всю дорогу она думала о камне, почему-то она была уверена, что именно этот камень они с Флорианом швыряли на ту сторону, когда проверяли в первый раз, как работает поле.
Взгляд оставил ее только возле университета, но не страх.
Вечером, когда все закончилось, и Флориан, как обычно, предложил подвезти ее домой, Тереза уже точно знала, что он останется. И впервые за последние несколько месяцев это не вызывало у нее раздражения.

Балконная дверь была приоткрыта, и едва заметный утренний ветерок несмело шевелил прозрачную занавеску. Небо казалось выцветшей старой фотографией на фоне красной черепичной крыши дома напротив. Вставать не хотелось. Встать значило стряхнуть с себя приятную дремотную лень, смыть запах Терезы, и надеть привычное чувство вины, сомнения, ответственность, и решение, которое нужно принять. Хотелось остаться здесь, с ней, делать вид, что ничего не происходит, и глупости. Тем более сейчас, когда Тереза стала такой, как полтора года назад.
Флориан успел два раза перепроверить модель поля, когда аромат кофе добрался наконец до комнаты и разбудил Терезу.
– Детишки придумали новое антизаклинание? – спросила она, усаживаясь напротив. – Снова сидим неделю в лаборатории без выездов и проверяем?
Она вытащила лист из стопки наугад, и Флориан замер с чашкой в руке. Тереза могла сколько угодно говорить, что утром она ничего не соображает, но он почти сразу понял: она соображает в любое время суток и почти в любом состоянии. Он завороженно смотрел на нее, пытаясь поймать момент осознания и понимания. У Флориана не хватало слов, чтобы хоть мысленно описать словами ее лицо в такие моменты. Он точно помнил, когда увидел его впервые. В тот день он влюбился в Терезу. В тот день она написала уравнение поля.
– Мои старые расчеты, – наконец немного разочарованно сказала она, возвращая листок на место.
– Нашел в портфеле, – солгал Флориан, собирая бумаги со стола.
Он боялся, что она догадается, и надеялся на это. Поэтому долго проверял последние выкладки, старательно приманивая ее, полусонную, свежесваренным кофе.
– Мне снилось, что мы с тобой в Милане, – сказала вдруг она, ее интонации стали прежними, такими же как у Терезы три дня назад, – там было так солнечно.
– Поедем, когда все закончится, – Флориану не нравился этот странный разговор, и метаморфозы Терезы тоже не нравились.
– Никуда мы не поедем, – бесцветно сказала она и зачем-то помешала ложечкой остатки кофе в чашке. – Может, уже и некуда ехать.
– Не начинай, ты же прекрасно знаешь, что ширина поля, всего десять километров, что весь мир работает над этим вопросом, – он добуквенно знал все, что за этим последует. Потом надо будет ее успокоить, и заставить собраться и поехать в университет. К вечеру она станет непривычно ласковой и немного жалкой, но Флориан поедет домой, потому что в такие дни его чувство вины не терпит конкуренции в постели.
– Весь наш мир здесь – внутри этого чертова «синхротрона». Ты говорил хоть с кем-то, кроме военных по ту сторону? Ты не забыл спросить у них, какой там сейчас год? Десять километров, – она будто разговаривала сама с собой, – почему вообще десять? По нашим расчетам, должно было быть не больше шести. Почему сначала все работало? Почему мы могли его убрать, а теперь - нет? Господи, вот зачем мы вообще все это затеяли?
Она замолчала и вдруг успокоилась, посмотрела на него и вместо привычного продолжения вдруг сказала, успокоившись:
– Если бы в городе кто-то узнал, что мы сделали, что никакая это не аномалия, а наше, рукотворное дело, мы бы с тобой давно на площади горели, как в средневековье, и даже твои студенты, которые хотели частицу времени назвать флореком, подкидывали бы дровишек.
– Тебе не приходило в голову, что пока половина города будет подкидывать дровишки, вторая половина будет таскать воду, чтобы потушить костер? – Флориан зло и неаккуратно сунул бумаги в портфель.
Он не до конца понимал, на кого больше злился – на себя или на нее. Да, он говорил не только с военными, вчера утром он говорил еще кое с кем. И этот человек совершенно точно принадлежал этому времени, их времени, он принадлежал прошлому Терезы, которое для нее все никак не могло стать прошлым. В мучительной тишине Флориан разрывался между желанием хлопнуть дверью и все ей рассказать. И ему тут же вспомнился потерянный пустой взгляд Мартина. «Кажется, я сейчас все ей расскажу. Вот сейчас», – с недоумением понял Флориан, открывая портфель, чтобы снова извлечь доказательства своего преступления, за которое только его бы следовало жечь на площади.
Телефон звонил бесконечно долго. Флориан успел выронить портфель, ветер тревожно хлопнул дверью, и движение и звуки улицы вдруг наполнили разом всю мансарду. Тереза, застывшая каменным изваянием, наконец повернулась и посмотрела на Флориана. Звонок был пронзительный, непрерывный – такой, который в городе не слышали месяцами, невозможный – междугородний.
Тереза сняла трубку и слушала, не произнеся ни слова. Казалось, она даже не дышала.
Занавеска стелилась по паркету, все стихло, так, будто внизу разом остановился весь транспорт, а прохожие застыли, задрав головы и уставившись на открытую дверь на балконе мансарды.

– Тереза, – сказала она смутно знакомым голосом в трубке, – не…
Так она сказала, и тут же в трубке затрещало, взвизгнуло и умолкло, оборвавшись короткими гудками.


Тереза погрызла карандаш. Раньше ее интересовало только поле. И поначалу – только в теории. Когда группа Флориана впервые получила частицу и таким образом подтвердила теорию Терезы, они решили попробовать сделать модельный эксперимент. Само собой, ничего не получилось. Наверное, они оба с самого начала знали, зачем затеяли заведомо провальный опыт – только чтобы выдать самим себе разрешение провести его в настоящем масштабе. Наш маленький временной синхротрон, сказала она в тот день, точнее, в ту ночь, когда они с Флореком лежали в ее постели и впервые рассматривали потолок ее спальни вместе. Тереза забыла, что он ответил, но момент этот запомнила надолго, возможно, на всю жизнь. Наверное, тогда она даже перестала подсознательно ждать звонка от того, кому больше была не нужна. Еще неделю – пять дней подряд они генерировали кольцо ускоренных временных частиц вокруг города, изменяли диаметр, ширину, записывали параметры формировавшегося поля, – все получалось. Книжная фраза про остановившееся мгновение навязчиво лезла в голову. И оно остановилось, оказавшись совсем не прекрасным.
Что за сентиментальный бред. Тереза откинула упавшие на лицо пряди, и еще более ожесточенно погрызла карандаш, и уставилась в желтоватый исписанный формулами листок. Если верить измерениям, которые сделал Мартин, то энергия поля изменилась совсем незначительно. Но три из пяти оставшихся групп в других контрольных точках получили кратковременный скачок энергии. Она перевернула страницу. Рядом с ее вчерашними выкладками, в правом верхнем углу было написано небрежно, будто в спешке, но, несомненно, ее рукой, с большим нажимом, так, чтобы сразу бросилось в глаза: Мартин. Терезу передернуло. Флориан ездил в больницу без нее. Она до сих пор чувствовала присутствие, едва заметно, и почти свыклась с ним. С ней. Это было неважно, в конце концов, просто еще одна не самая значительная причина найти ошибку и убрать поле, и, наконец, вырваться отсюда.
А еще она совсем не помнила, когда и зачем она сделала эту надпись. И графики энергии поля с самого первого дня появления аномалии для каждой контрольной точки. Она даже не помнила, как велела Олину, одному из студентов Флорека, сделать эти графики, а мальчишка возился с ними всю ночь.
В дверь постучали, затем, не дожидаясь ответа, открыли, показалась сначала голова Мартина, а потом и он весь.
– Ну что, поехали? – сказал он как ни в чем не бывало.

– Ты позвонил в больницу? – спросила Тереза, когда много позже они уже сидели в кабинете Флориана.
– Его там нет, – мрачно ответил он.
Пепельница была полна. Когда-то Флориан сказал ей, что не курил с мая шестьдесят второго года. С пятнадцатого апреля этого года начал опять.
– Конечно, его нет, он с Томашем поехал снимать показатели,– Тереза тут же пожалела, что сказала это, Флориан был измучен, и ее ехидство выглядело глупым и неуместным. Почему-то вместо того, чтобы сосредоточиться на Мартине, который не помнил, что днем раньше его нашли на Вышеграде в сомнамбулическом состоянии, или, например, на колебаниях энергии поля, – вместо этого несвойственная ей бессмысленная нежность заполнила Терезу. Такое она ощущала редко и только в тех, прошлых, настоящих отношениях. «Неужели, он тоже настоящее?» – растерянно подумала она, глядя, как Флориан разглаживает замявшийся край страницы.
– Томаш повез его обратно в больницу, – все же терпеливо пояснил он.
Тереза все же оставалась собой, поэтому растерянно моргнула и спросила:
– А кто поехал в их контрольную точку?
– Это все, что тебя сейчас волнует? – даже тут спокойствие Флориану не изменило, что было почти невероятно.
– Это важно.
Он не вспылил даже сейчас, наоборот как-то сник даже: снял очки, долго тер веки непонятно зачем. Тереза очень плохо понимала мотивы человеческих поступков, но некоторые его привычки успела изучить – этот жест у него означал обычно вовсе не усталость, а чувство вины.
– Если бы все было, как раньше, – спросил он наконец, – ты бы уехала? Вернулась бы домой? Или в Будапешт, как хотела раньше?
– Наверное, – Тереза пожала плечами, – я же не могу сидеть здесь все время.
– А если бы я поехал с тобой, как думаешь? Возможно такое?
– Зачем? У тебя здесь группа, работа… – она помолчала, – жена.
– Ты бы хотела, чтобы я поехал с тобой?
Тереза так долго боялась этого вопроса, что он предсказуемо застал ее врасплох.
Телефон коротко звякнул и сорвался, потом после паузы зазвонил по-настоящему.
Тереза терпеливо ждала, пока Флориан закончит разговор, который с его стороны состоял из ничего не проясняющих коротких вопросов.
– Мартин в больнице. – У Флориана было такое странное выражение лица. – Они мне, оказывается, звонили, час назад, чтобы сказать это.
Тереза не видела себя со стороны, но наверняка ее лицо сейчас выглядело примерно так же пришибленно, как и лицо Флорека. Час назад они все еще пытались выяснить у Мартина, что он помнит. Здесь, в этом самом кабинете.
– Им пришлось надеть на него смирительную рубашку, – говорил Флориан с каким-то мучительным удовольствием.
«Энергия поля», – вдруг подумала Тереза, уже почти не слушая его. Знакомое чувство, что вот-вот, она поймет, в чем дело, уже накрывало ее. Все остальное было неважно. Скачки энергии только в определенные дни, – думала Тереза, – надо еще выяснить, почему в разных контрольных точках в одно и то же время показатели отличаются, ведь поле должно быть изотропным.
– Он пытался сбежать, говорит, что за ним кто-то наблюдает… Это я виноват, ты не представляешь, что я сделал…
Мысли Терезы споткнулись. Не потому, что она вдруг услышала его, а потому, что вдруг снова почувствовала ее. Она была здесь. Не так явно как тогда, в Рузине, скорее так же, как недавно здесь же, на кафедре.
– Тереза? – она пропустила момент, когда он успел встать и подойти. Ощущение присутствия полностью поглотило ее. – Что с тобой?
Оставаться одной было страшно, но почему-то сейчас Тереза знала, что не надо быть здесь. Надо вернуться к себе. Тереза чувствовала, как страх комом застрял в горле от одной мысли о том, что надо попытаться не сбежать. А встретить ее, ту, что наблюдает.

Раньше Флориан не любил работать по ночам. Когда ему отдали кафедру, то больше всего его порадовало вовсе не приобретение нового статуса, а то, что формально он избавился от опеки над студентами, которые приходили после пар и затягивали эксперименты до ночи. Когда появилась Тереза со своими совиными привычками, он стал задерживаться допоздна, сначала придумывая нелепые предлоги, а потом уже и без предлогов вовсе.
Сегодня все было иначе. Было около двух, щелкающая минутная стрелка сводила с ума. После того, как Тереза ушла, из больницы звонили еще дважды. Мартин исчезал из закрытой комнаты. И появлялся снова.
Это эксперимент, пытался успокоить себя Флориан. Я знал, что что-то будет, – думал он, – в конце концов, я согласился закрыть город с почти миллионом человек, чтобы проверить, что будет. Но человек не может быть в двух местах одновременно. Оправдывать себя больше не получалось. Да, они за первую неделю получили больше данных, чем за предыдущие сто лет. Радиоактивность, строение атома, теория электронного парамагнитного резонанса – все это было детским лепетом по сравнению с открытиями, которые делали по ту сторону кольца, благодаря постоянному, контролируемому временному полю. В конце концов, перемещение неживой материи, благодаря которому они все еще тут не умерли с голода и не убили друг друга, – было основным аргументом Флориана в бесконечных спорах с самим собой. Но сейчас все это не помогало. Почему-то он знал, то, что произошло с Мартином – непоправимо.
К тому же противная, мерзкая мысль, которая все время была с ним, сейчас стала особенно отчетливой. Он согласился на эксперимент над людьми не столько от желания новых открытий – «аморального научного любопытства» как любила говорить Тереза, – сколько от того, что из закрытого города ей некуда было уехать.
Мрачная ирония состояла в том, что Тереза бы без раздумий закрыла и два миллиона, и три, и четыре, все – ради эксперимента. Он, наверное, никогда не обманывал себя на ее счет, знал это в ней и отчасти это в ней и любил. Иногда думал, что стоило ей все рассказать сразу же.
Теперь просто надо сказать. Вместе они придумают, как убрать поле, которое генерируется не изнутри, а снаружи. И неважно, что те, кто его создал снаружи, уже вторую неделю тоже не могут его убрать.
Окна кабинета Терезы в пристройке еще светились. Флориан уже взялся за дверную ручку, когда телефон снова зазвонил.
Приняв решение все рассказать, Флориан успокоился и даже хотел проигнорировать звонок. Мартин появился, Мартин исчез. Неважно уже, сколько раз он появится или исчезнет после того, как это стало возможным хоть однажды. Все же он задержался и ответил.
– Флорек? – голос Терезы в трубке звучал глуховато и устало.
– Подожди, я сейчас зайду, – ответил он.
– Нет! – быстро перебила она, – сначала скажи, какой сейчас день.
– Двадцать первое июня, – автоматически ответил он и повторил зачем-то, – я зайду сейчас.
В трубке затрещало.
– Тереза?
Он не стал стучать, почему-то знал, что не надо и что дверь не заперта.
В кабинете никого не было. Запах кофе, бумаги, духов Терезы – все так, будто она только вышла. На стопке неаккуратно сложенных листов лежал неровно оторванный клочок бумаги.
«По-моему, оно пытается установить равновесие. Так и должно быть. Но система замкнутая. Извини, я должна проверить». На графике, под запиской она обозначила скачок энергии поля и написала сверху «Мартин», а над стрелками к другим похожим выбросам – «были и другие».

Тереза почти привыкла к постоянному движению. Внешне все оставалось таким же застывшим, как и с той стороны, но здесь, внутри, она хорошо поняла свою ошибку. У времени нет направления, поэтому одна и та же частица одновременно существует во всех направлениях сразу, повторяется бессчетное число раз. Наверное, когда-нибудь это явление назовут чьим-то именем. Может быть, ее.
Расщепление во временном поле. Что-то такое. По дороге до аэропорта Тереза лениво размышляла, сколько вариантов ее, Мартина и еще семи неизвестных ей человек сейчас поле выбрасывает обратно в город. И сколько из них так же, как она, попробует снова вернуться сюда, умножить многократно энтропию и, соответственно, энергию, выбрасываемую обратно. Она пока не поняла принципа расщепления, чтобы рассчитать, но теперь для этого было достаточно времени .
Возможно, – размышляла она, – взрыва и не случится, но вобщем, взрыв интересовал Терезу мало. Намного больше было любытно другое: что же случится, когда чувство самосохранения откажет кому-то из многочисленных «она» или «он», почти как сегодня оно отказало ей самой? Что будет, когда проекции встретятся?
Тереза наконец нашла телефон в зале прилетов. Осталось дозвониться в нужное время и предупредить себя.