[kaleidoscope-of-realities]

Название: Буря в стакане
Тема: Буря в стакане
Автор: Чжан
Бета: анонимный доброжелатель, Aizawa, Squalicorax
Краткое содержание: буря в стакане сказка для младших научных сотрудников
Комментарии: разрешены

На платформе в первом попавшемся ларьке он все равно купил кофе и, привалившись к стене, снял с плеча полупустой рюкзак.
Шел снег. Большими, как птичьи перья, хлопьями, спускался с неба на ледяную землю.
Если бы перед выходом из вагона он посмотрел в окно, то, возможно, понял бы, что приближается снежная буря и оделся бы теплее. Но ему, увлеченному внутренним монологом, и в голову не пришло посмотреть.
Он уходил. Налегке, без лишних вещей в сумке и лишних мыслей в голове. С собой только ноутбук, немного одежды и деньги. И осознание, что на самом деле этот сумбурный поступок – переезд, смена работы – вершина его инфантилизма, последний день тридцатилетнего детства. Последний прыжок без страховки. Глупость? Пусть будет глупость. Дальше он обязательно повзрослеет и станет умнее.
Он поднес стаканчик к лицу, и пар от горячего напитка осел на стеклах очков.
С сегодняшнего дня, с этого светлеющего зимнего утра – новая жизнь. Без мелодрамы, хватит. Ничего раздражающего. Буддистов с их благородными истинами – к чертям, если они у них есть. Делать только то, что приносит удовольствие. Миром правит разумный эгоизм.
Постепенно таял осевший на стеклах пар.
У стены напротив стоял парень в знакомой зеленой спортивной куртке, с неровно стриженными белесыми патлами и широким ртом. Парень тоже пил кофе из пластикового стаканчика и смотрел на него.
Громыхая колесиками на сумках, между ними прошла пожилая пара.
– Я всю дорогу думал, что тебе сказать, – произнес парень негромко, но Леша услышал, потому что хорошо знал тембр голоса, эти рыкающую "р" и раздражающую провинциальную "о". – Но так ничего и не придумал.
Их снова разделило. Реальность затуманилась снежными хлопьями и дернулась вслед за уходящими людьми. Фигура парня расплылась.
Тот тоже заметил, что картинка теряет четкость. Больше не опирался на стену, стоял неестественно ровно и пытался что-то сказать, так знакомо умирая от волнения и ответственности.
– Все будет хорошо, – услышал Леша срывающийся голос. – Все действительно будет хорошо! Изменения – единственное лекарство. В любой форме. Ты прав. С чистого листа.

***
На старый город между тем опускался морозный февраль, и земля тянула к себе свинцово-снежные облака. От холода воздух казался твердым, застревая при вдохе в груди ледяным осколком, который не таял в высушенном тепле батарей. А топили в Институте Системного Анализа будь здоров, теплая флиска явно была лишним предметом гардероба.
Соболев определил Лешу за антикварного вида стол, размеры которого намекали на бурную революционную молодость, полную партсобраний и научных советов. Сейчас на нем среди заляпанных чайными подтеками бумаг и папок "Дело" стоял тонкий блестящий монитор, а внизу, на разъезженном колесиками кресла линолеуме, ласково шипел шестнадцатиядерный системный блок.
– На обстановку не заморачиваемся, – натянуто улыбнулся Соболев, заметив, как Леша озирается по сторонам. – Раньше тут была моя лаборатория, потом освободили мансардный этаж и все экспериментальные перевели туда – больше места, меньше праздных глаз. Здесь я только бумажки пишу.
Стол прекрасно вписывался в остановку. Проходная комната с обшарпанной мебелью, две двери под углом друг напротив друга, одна – выход в коридор, на другой – украшенная примитивными цветочками и значками молний табличка "Чертежная лаборатория".
– Соседи – приятные люди, – махнул Соболев в сторону двери. – Немного шумные, но приятные. Формально мы – один отдел, но на деле занимаемся разными вещами. Половина сотрудников вообще по домам работает. Потом познакомлю.
В углу перекосило старинный шкаф. Дверца с благородно-тусклой ручкой держалась на единственной петле, от чего шкаф казался раненым, нуждающимся в помощи животным. Из шкафа торчала мятая обувная коробка с какими-то железяками. В одной из них Леша опознал проржавевшее жало паяльника. Остальные, видимо, были таким же хламом, не выброшенным то ли по старой памяти, то ли по привитой голодными девяностыми бережливости.
Рядом с удручающей композицией возвышался великолепный в своей серой стеклянной эргономичности 3D-принтер ProJet.
Весь блеск и вся нищета госучреждения как они есть.
С Соболевым Леша познакомился в Туле полгода назад. В те времена, когда они с Лисовским, начальником, катались по провинциальным научным сборищам, рассказывая о новых методах работы с цифровыми 3D-формами. Рассказы на пятьдесят процентов были рекламой, на восемьдесят – разбрасыванием бисера и на сто – поиском заказов, из которых, правда, только один процент превращался во что-то реальное.
Бурный "вечный праздник" Антона Владимировича и его проект пространственного моделирования рельефа накатили на Лешу на традиционном фуршете в первый день конференции, гремели во время его продолжения в гостиничном баре и не стихали в течение оставшихся трех суток. Лисовский, внимательно выслушав и здраво оценив фонтан красноречия, сразу махнул рукой – Соболев не хотел заказывать, он хотел разобраться сам. Бизнесмену Лисовскому это было не интересно.
Позже Соболев вцепился в Лешу, как клещ, и писал почти каждую неделю. С правительственных высот на его институт упали большие деньги. Деньги были потрачены на покупку давно желанного 3D-оборудования – предметного сканера, системы наземного сканирования и принтера. До поры до времени оборудование собирало пыль в соболевской лаборатории– из-за недостаточной квалификации работать на нем было некому.
Несмотря на взрывную южнорусскую эмоциональность, с которой Леша успел познакомиться при личном общении, в письмах Соболев оказался методичным, если не сказать занудным, и вдумчивым собеседником. Леша заметил, что получает от переписки настоящее удовольствие, и общение из формального соблюдения этикета превратилось в своеобразное хобби. Объяснять по-настоящему интересующемуся – это работа, сделанная не зря. Леша ценил такие вещи.
"Личный бзик, – прокомментировал переписку Лисовский. – Хобби – это то, что ты делаешь для себя в свободное время. Все, что ты делаешь по работе, должно быть оплачено согласно потраченным усилиям и полученным результатам. Но если тебе нравится…"
Лисовский был настоящим современным бизнесменом от высоких технологий, увлеченным, но никогда не забывающим о личной выгоде и выгоде своих сотрудников. Отличное качество для руководителя, и не единственное, за которое Леша его уважал.
Но негатив постепенно выигрывал по очкам. Прежде всего Лешу смущала необходимость совмещать должность специалиста с работой менеджера по продажам. Будучи по натуре человеком достаточно стеснительным, предпочитая одиночество, торговать лицом он не любил, а Лисовский, с годами все больше относившийся к Леше как к собственному заму, в итоге повесил на него продажи и клиентов.
Это серьезно напрягало. Это – и еще Галя.
Все остальное – командировки, постоянное самообразование, бешеный график – Лешу устраивало. Увольняться было тяжело, и когда Леша написал, что собирается перебираться в старый город, Антон Владимирович предложил поработать пару месяцев у них в НИИ. Благодаря переписке он уже освоил пространственный сканер, но продвинуться дальше из-за нехватки времени и уровня компьютерной грамотности у него не получалось.
"Поможете с моими наработками", – осторожно выразился он, давая Леше возможность самому определить границы помощи.
Лешино решение бросить все и начать с нуля в другом городе было спонтанным. Он едва дотянул две обязательные недели, отбиваясь от настойчивого Лисовского, к концу срока предлагавшего ему сумму в полтора раза больше, чем Леша получал до этого, но был непреклонен. Он очень торопился. Временная работа давала ему передышку, финансовую и моральную, и Леша согласился.
В первые дни Соболев вертелся вокруг, почти не переставая, то и дело, образовываясь за спиной и заглядывая в монитор.
– Тут из окон очень светило, вот и пятно такое… Ребята ходили, а пол у нас все-таки скрипучий и тряский, сканер дергался. Нечетко вышло…
Свою систему тарификации Лисовский привил всем, кто имел с ним дело: выполнение заказа – одна сумма, обучение – другая, в пять раз большая. И так как раньше денег они не касались, Антон Владимирович тактично, по старинке пытался найти грань, отделявшую "помощь с наработками" от наглости.
Леша с удивлением смотрел на предоставленные Соболевым сканы. На экране раскрывались все те же блеск и нищета интерьеров Института Системного Анализа, по большей части кабинета Антона Владимировича, заснятого в разные моменты времени.
– Вы точно хотите обработать именно это? – осторожно спросил Леша. – Они же одинаковые. Если это проба, давайте отсканим то, что вас действительно интересует, это не займет много времени…
– Нет-нет, мне нужны именно они, – успокоил его Соболев. – Алексей, а есть ли способы машинного анализа результатов? После того, как вы склеите панорамы, очень хотелось бы сравнить их друг с другом.
– Если задать единый масштаб, можно сравнить размеры, профили...
– И найти различия?
– Да, конечно.
– Великолепно, – восхитился Соболев и на время оставил Лешу в покое, размышляя о чем-то своем и делая пометки в ноутбуке.
Но передышка оказалось недолгой. Спустя пару часов он снова появился у Леши за плечом, и тот, в конце концов, не выдержал.
– Антон Владимирович, это дело небыстрое. Нужно закинуть ваши сканы на диск, совместить по меткам, склеить, поставить на рендер… У вас на полтерабайта материала. Машина, конечно, неплохая, – кивнул он в сторону системного блока, – но мне нужно время. Давайте, я покажу вам результат позже, тогда и обсудим. Что-то небольшое могу, допустим, вечером в среду? Пойдет?
– Это вежливое "не мозольте глаза"? – разулыбался Соболев. – Понял-понял. Сейчас я уйду наверх и буду заниматься своими делами, а вечером в среду... Хотя нет, вечером в среду, пожалуй, не получится. Знаете, Алексей, я могу исчезнуть на пару дней, а вы пока работайте спокойно. А когда вернусь, мы с вами сразу пообщаемся.
Уже уходя, в дверях, он замешкался.
– И вот еще, Алексей. Не удивляйтесь ничему. У нас здесь такой дурдом. Специфика, – он поднял указательный палец к потолку.
Затем вышел за дверь и действительно исчез.

***
Лешино антикварное чудовище стояло у окна, воистину огромного.
За окном, одновременно близко и далеко, таял в метельном вихре город. Внизу, под широким, как в правильных старых домах, подоконником уютно грохотали электрички. Стремительные зеленые потоки проносились между яркими пятнами граффити на заборах-берегах.
За путями стояла безмятежно белая река, за ней – невероятно далеко, словно на другой планете – тяжело дымили заводские трубы.
Антон Владимирович, похоже, решил перевыполнить свое обещание и перестал появляться совсем.
Впрочем, одиночество – это то, что сейчас было нужно.
"Ты так быстро уехал, с тобой все в порядке?" – волновалась желтая реплика на экране смартфона. За много километров от той, что задала вопрос, было легче отправить гаджет в спящий режим, не отвечать и вспомнить, что в одиночестве хорошо не только переживать драмы, но и работать.
В конторе Лисовского всегда шумело – играла музыка, звонили телефоны, приходили заказчики, тусили директорские друзья, знакомые и просто "интересные люди". Мизантропом Леша не был, но постоянный шум и собственное неумение его фильтровать выводили из себя. Сейчас тишина, временами настолько глубокая, что казалось, заложило уши, делала его счастливым.
Иногда тишина нарушалась звуками шагов в коридоре – настолько редкими, что создавалось впечатление, что на этаже кроме него – и голосов из чертежки – и правда никого нет. Пару раз Леша успевал поднять голову от монитора, чтобы увидеть мелькнувшую неясную фигуру. Однажды заметил объемный желтый чемодан и мелькнувший кончик пушистой русой косы.
К среде Леша разобрался с сортировкой сырых сканов и начал клеить первую модель, а тишина наконец стала угнетать.
Старый город за окном ослеп и оглох от снежного бремени всего лишь второго месяца этого года. По экрану монитора медленно ползла полоска прогресса рендера – черепашьи тридцать три процента. Заняться было решительно нечем. Почти физически ломало от отсутствия музыки, любых звуков, когда рядом громко, вдребезги разбивая мертвую тишину, спросили:
– А где любовь?
От неожиданности Леша вздрогнул.
Перед столом стоял кудрявый парень в растянутой футболке.
Парень прищурился.
– Я не постучался?
– Вроде того, – кивнул Леша, вспоминая, слышал ли он вообще звук шагов.
Однозначно, нет. Видимо, крепко задумался.
– Прошу прощения, к нашей следующей встрече я исправлюсь, – парень скорчил извиняющуюся гримасу. – Так где же любовь?
Леша растерялся. Где любовь, он не знал. Да и какая – нежность, одержимость, к богу? Странный вопрос.
– Люба в Мюнхене, – ответили парню.
В дверях чертежки обнаружилась обладательница богатой русской косы – невысокая девушка с бледной кожей и узким северным разрезом глаз.
– Он на конференции, ей по гранту нужно. Саш, ты как с Луны свалился.
– Да? – удивился Саша и почесал лоб. – И не предупредила? Мы же хотели мой проект посмотреть... Она по материализации снов?
Девушка бросила настороженный взгляд на застывшего Лешу.
– В том числе.
– Странно, мне ничего не сказала, – приуныл Саша.
Его подвижное лицо на мгновение приняло выражение великого страдания, но, видимо, более привычная жизнерадостность быстро взяла вверх над огорчением.
– А вы? – с любопытством уставился он на Лешу.
– Вас же Антон Владимирович на обработку трехмерных сканов пригласил? По временному договору? – уточнила девушка так, словно проговаривала важную информацию для кудрявого Саши.
– Ясно, – понял тот с полуслова и, прежде чем Леша успел кивнуть, протянул руку. – Александр.
– Алексей, – Леша пожал протянутую ладонь и услышал, как девушка шумно выдохнула.
– А это Лиля. Та, которая разговорчивая. Она очень шумно вздыхает, – подмигнул Саша. – Есть еще Лиля молчаливая. И Сева. Но вас, видимо, не познакомили? Хорошо ли это? Конечно, нет. Лиля? Вам слово.
– Ты прямо находка для шпиона, – легко рассмеялась Лиля. – Может, кофе выпьем? От монитора уже глаза слезятся. Вы же с Антоном Владимировичем в Твери познакомились?
– В Туле…
По сравнению с пестрой обстановкой соболевского кабинета чертежка выглядела чудом из двадцать второго века. К огромным окнам островком были сдвинуты три современных офисных стола. За одним, среди гор бумаги и всяческих приборов, из которых Леша узнал только старинную астролябию и лазерную рулетку, сидел, уткнувшись в планшет, молодой человек. Был он небрит и, судя по хмурой складке между бровей, не очень доволен жизнью. Второе рабочее место принадлежало девушке, видимо, второй Лиле, сосредоточенно набиравшей что-то на клавиатуре и никак не отреагировавшей на их появление. Присмотревшись, Леша заметил тонкие проводки наушников-"капелек" в пышной рыжей прическе. Третий стол принадлежал разговорчивой Лиле.
Над столами возвышалась пробковая доска с портретом Боба Марли на самом верху. Доска была поделена черным шнуром на три части и заполнена множеством разноцветных бумажек.
– Наш органайзер и по совместительству очередь, – объяснила разговорчивая Лиля. – Когда исследователи приходят с вопросом: "Ну когда же?", достаточно просто кивнуть.
"Люди, которые пытаются сделать этот мир хуже, не делают выходных, почему я должен?" – прочитал Леша подпись под портретом Марли.
– Слишком патетично? – хмыкнул небритый молодой человек. – Я голосовал за подпись: "Сам ты не поэт". Она отражает. Но большинство такое большинство. Я – тот самый Сева. Ткните Лильку, она ничего не слышит. У нее дуэт – упырь Титов и Леди Гага. Надеюсь, Леди Гага хоть немного смягчает ее очерствевшее сердце.
Саша подтащил стул к молчаливой Лиле и, подцепив пальцем проводок, вытянул наушник из ее уха.
– Какого черта? – оборачиваясь, возмутилась девушка глубоким хриплым голосом.
– Кофе пить будем, – ласково сказал Саша. – У нас новый временный коллега.
Молчаливая Лиля смерила Сашу прохладным взглядом.
– Я работаю... – она внезапно замолчала, удивленно рассматривая проводок в Сашиных руках.
– Твою маму-пилораму, – медленно произнес Сева. – Александр Сергеевич, да вы – король.
– Вы, Всеволод Андреевич, не первый, кто говорит мне такие слова, – смутился тот, выглядя при этом очень довольным. – Правда, на научном поприще это – мои первые успехи...
– Саша, я очень рада за вас. Но давайте пить кофе, – прервала их чем-то очень смущенная разговорчивая Лиля, расставляя на тумбочке кружки. – У меня есть плюшки, настоящие, с маком.
– Муж? – спросил Сева.
– Ага, вчера пек.
– Тогда буду. Твое, извини, не решился бы. Смешиваешь ты из рук вон плохо.
– Сева, у меня есть еще порция тетрадочек Титова. В клеточку, с гуляющим масштабом. Не хочешь сменить специализацию на выходные? Не все же нам с Лилей страдать.
– Зато чертишь хорошо, – как ни в чем не бывало продолжил Сева. – Особенно с пергаментов Титова. И вообще, использование положения начальника для личной мести не укладывается в образ либерального управленца.
– Алексей, вы не отвлекайтесь, они так долго могут, – влез Саша.
– Они так бесконечно могут. А плюшки прекрасные. Их нужно есть, – подытожила молчаливая Лиля. – Муж у нее – волшебник.
– Печет здорово, – уточнил Сева, вытягивая из контейнера самую черную от мака булочку. – Выбирай кружку.
Леша выбрал кружку с отколотой ручкой и мускулистым орком из "Варкрафта", очень похожую на ту, что Галя подарила ему на последний Новый год.
– Это чья такая? – спросил он.
– Да кто ж его знает. Кружки у нас заместо тараканов, появляются и исчезают по необъяснимым причинам, – пожал плечами Сева. – Никакими законами не объяснимым... А как вас к нам занесло?
И беседа перетекла в рабочее русло.
– В общем? Чем мы занимаемся в общем? – покровительственно смеялась разговорчивая Лиля. – Системным анализом. Поисками истины. Всем.
– Поисками истины занимается любая наука, – сказал Сева.
– А мы разве не наука?
– Это я к тому, что этим мы не отличаемся от других. Отличие в том, что мы ищем истину во лжи. Хорошо завернул?
– Идеально, – одобрила Севу вторая Лиля, сразу же сменив милость на гнев. – Только расплывчато. Короче, все в рамках марксистской теории познания. Есть две пары: истина – ложь, объективная истина – субъективная истина. Мы отделяем одно от другого.
Леша покачал головой.
– Слишком высокие философские категории, не очень вяжется, – он обвел взглядом нагромождение приборов на Севином столе, – со всем этим...
– Так это теория, а есть и практика! – подхватила разговорчивая Лиля. – Развитие человеческого общества – это история прогресса научных знаний, верно? Но развитие не линейно, бывает, прежде чем выйти на очередной виток, разум попадает в тупик... Например – идея плоской земли, схололастическая философия, теория эфира. Вот этими тупиками мы и занимаемся.
– О, я вижу, – заволновался Сева, – он сейчас задаст коронный вопрос "а зачем"?
Леша хотел задать другой вопрос, частично совпадающий с Севиным.
– Давайте сначала на этот, – сказал он. – А потом я еще докину.
– Хорошо, – улыбнулась разговорчивая Лиля и продолжила, все больше увлекаясь. – Научная ошибка – это тоже результат. Да, в пустоте свет не передается частицами эфира, это заблуждение. Он передается другим способом, но временами ведет себя так, как предполагали сторонники теории эфира, потому что вакуум не так пуст, как нам кажется. Физика переработала ошибочные предположения, вычленила ценное и включила в новую теорию. Старые и новые идеи переплелись. Теперь понятно?
– А какая практическая польза от этого сейчас? – задал Леша свой вопрос. – Вы анализируете ошибки для будущего, но наука развивается так быстро, что открытие, возможно, опередит ваш анализ.
– Не всегда, – не согласилась Лиля. – Некоторые открытия будут сделаны еще очень нескоро, некоторые мы даже пока не осознаем, хотя где-то на уровне ошибок уже имеем для них материал. Ну и, к тому же… Мы живем в странное время, когда ошибки, как научные, так и не научные, распространяются со скоростью сигнала в сетевом кабеле. Лжетеории, заблуждения, мошенничества, шутки, дилетантство и обычное невежество: достаточно написать пару тысяч знаков, подобрать или отредактировать несколько картинок, заменить деталь в википедии, и вот уже кто-то уверен, что латинский язык создан на основе славянского, а с помощью зубной пасты можно избавиться от перхоти. Это недопустимо. Это хлам. И чем больше людей в это верит, тем ближе мы к новым средним векам, – хмуро заключила она. – Вот в вашей сфере наверняка есть свои заблуждения?
Леша задумался.
– Думаю, нет, – осторожно сказал он. – Возможно, потому что слишком молодое направление и круг тех, кто в теме, сильно ограничен.
– То есть вас пока окружает царство светлого разума?
– Можно и так сказать.
– По-белому завидую. А какая практическая польза у вашего метода?
– Это как трехмерная фотография без пространственных искажений… – начал рассказывать Леша.
– Можно снимать только одно помещение или, если привязывать по меткам, строить целые этажи? А насколько он берет? То есть со скана можно снимать размеры, я правильно понимаю? А к балтийской системе привязать? – сыпались на него вопросы.
Леша пил барбарисовый чай, ел булочки, на которые современный волшебник не пожалел ни мака, ни сахара, и с удовольствием отвечал.
Признаться честно, вспоминая пресловутые восемьдесят процентов бесед с представителями таких вот государственных шарашек, Леша ожидал гораздо меньшего. По большей части слишком консервативные, замкнутые по разным причинам на старых темах и методах – из-за склада характера, возраста, нехватки денег и привычки к этой постоянной нехватке, – разговоры с такими были бесполезным мучением. Как же приятно чувствовать, что твои интересы разделяют. Приятно и будоражаще видеть ответную увлеченность, продиктованную не выгодой заказчика, а интересом исследователя, пытающегося во время разговора в реальном времени применить твой опыт работы к своей теме, уточнить возможности, наметить перспективы.
Леша почувствовал, как его охватывает тот самый священный экстаз сотворчества, позабытый со студенческих времен.
– Если прибор дает модель без искажений и есть возможность построить разрез в любом месте, то это – очень интересно, – наконец, сказала разговорчивая Лиля. – Может, попробуем вечером посидеть, покрутить что-нибудь?
– У меня уже есть одна склеенная панорама, – горел Леша. – Если покажете, какие разрезы нужны, могу сделать, и посмотрим, что получится.
– Сева? Лиля?
– А я что? Я ничего. Мне торопиться некуда, – Сева, до этого активно принимавший участие в обсуждении, впал обратно в мрачное настроение.
– Лиля, а вы ромашки любите? – внезапно подал голос Саша, все это время сидевший рядом с молчаливой Лилей и не участвовавший в разговоре.
– Почему вы так решили? – покосилась она на него.
– У вас на рабочем столе ромашки.
– Это ничего не значит, – девушка вставила в уши "капельки". – Я работаю.
Саша сделал досадливую мину и, должно быть, уже собирался разразиться очередной тирадой о вежливости, но вдруг замер, закрыл глаза и выпрямился.
– Какое огорчение, снова вызывают. Никакого покоя... – громко прошептал он и пошел в сторону окна.
– Алексей! – услышал Леша резкий окрик, обернулся и увидел сосредоточенное лицо разговорчивой Лили. Девушка подняла руку и звонко щелкнула пальцами.
– С вами все в порядке?
Леша всем телом почувствовал толчок теплого воздуха, запахло чистым, только что выстиранным бельем, рядом сонно зашумел дождь. Реальность выцветала, словно на нее наложили белый светофильтр, пока не превратилась в белое полотно. От белого резало глаза, Леша прищурился, сдерживая выступившую слезу, и заметил, что полотно неоднородно, гранулировано острыми лучиками снежинок, пронизано прозрачными трещинами растаявшей и вновь застывшей воды. Леша медленно плыл над занесённой снегом рекой, рассматривая несовершенный ослепительный покров. Воздушный поток нес и укачивал. Леша закрыл глаза и улыбнулся, чувствуя, как начинает заваливаться набок.
В нос ударил едкий запах нашатыря.
– Очнитесь же! Очнитесь! – услышал он голос Лили.
– Надо быть осторожнее, Лилия Геннадиевна, – ответил ей незнакомый мужской голос. – Он уже приходит в себя. Молодой человек, вы не сердечник, случайно?
Леша открыл глаза, увидел над собой разговорчивую Лилю и…
– Что случилось? – забеспокоилась Лиля, заметив Лешино волнение.
Перед глазами все мельтешило и норовило уплыть обратно в сияющую белизну.
– Гитлер! – просипел Леша, протягивая дрожащий палец в сторону незнакомца.
– Гитлер? – не понял сначала незнакомец. – Ах, Гитлер… Ну да, есть общие черты, но все же не настолько. Сильно ударились? Болит что-нибудь?
Перед лицом Леши мелькнули сухощавые смуглые ладони, и он почувствовал жестко надавливающее касание на скулах.
– Смотрите на меня! – приказал "Гитлер". – Глаза не закрывать!
Леша сделал над собой усилие и остановил норовящие закрыться веки.
– Сердечник? – продолжил допрос "Гитлер". – Головой не мотать, отвечать словами!
– Нет.
– Обычное давление?
– Сто десять на семьдесят.
– Жизненный тонус по Искандеру?
– Что? – не понял Леша.
– Понятно. Ели сегодня?
– Только что.
– А до этого?
– Нет.
– Имя матери?
– А зачем?
– Имя матери?
– Рита.
– Итак, я сейчас уберу руки и скажу "Рита", после этого вы очнетесь и будете чувствовать себя хорошо. Итак – раз, два, Рита.
Реальность перестала дергаться и замерла перед глазами четкой картинкой.
– Ну вот и все, – сказал "Гитлер", поднимаясь и поправляя прическу, и Леша, наконец, смог его нормально рассмотреть.
С Гитлером он, конечно, погорячился – волосы у мужчины действительно были зачесаны на косой пробор, а на лице имелись небольшие импозантные усики, но не щеточкой, как у диктатора, а скорее перевернутой тройкой, как у Пуаро в английской экранизации.
– Сахар прореагировал, в целом – ничего страшного, – сказал мужчина разговорчивой Лиле. – Но если рассмотреть ситуацию в целом, это – безответственно и опасно. Думаю, я должен написать докладную директору. На вас и на Антона Владимировича. Он виноват не меньше вашего.
– Иван Суфиевич, не нужно, – взмолилась Лиля. – Мы разберемся, обязательно разберемся, и такое больше не повторится! Не надо докладную.
Леша посмотрел на расстроенное Лилино лицо. Она-то в чем провинилась?
– Действительно, не надо никаких докладных. Обычно я в обмороки не падаю, мы же поработать вечером хотели…
– Работать?.. – начал было "Гитлер", но его перебил ворвавшийся в чертежку Сева, прижимавший к груди пластиковый кувшин.
– Вода! Вода еще нужна?
– Вы опоздали, Всеволод. Если ситуация была бы по-настоящему опасной, ваш пациент уже развлекал бы Святого Петра.
Сева на глазах скис.
– Так вы будете писать докладную? – спросила сидевшая рядом молчаливая Лиля. – Нам это навредит.
"Гитлер" обвел взглядом всех участников спектакля.
– Пока воздержусь, для начала серьезно поговорю с Антоном Владимировичем.
– Зачем ты Титова позвала?! – взвился Сева, как только за "Гитлером" закрылась дверь. – Это же стихийное бедствие!
– А ты знаешь еще хоть одного врача, до которого можно добежать за минуту? Я испугалась! – зашипела в ответ разговорчивая Лиля, и, уже сбавляя обороты, продолжила: – Вообще я Вику хотела позвать, но она на обеде. Пришлось его.
– И все из-за… – раздраженно начал Сева, по уже сложившейся традиции глянул на Лешу и сказал явно не то, что хотел. – …этого Саши. С его страстью… к этому самому!
– К чему? – не понял Леша.
Сева промолчал.
– У наших коллег есть маленькие странности, – попробовала объяснить разговорчивая Лиля. – Сева считает, что во всем виноваты они, но в данном случае он ошибается.
– Легко отделались, – подвела итог Лиля-молчаливая. – Давайте работать.
Маленькие странности, задумался Леша, о чем это она.
– Не загружайте себе голову пустяками, – словно услышав его мысли, сказала разговорчивая Лиля. – Это такая местная специфика, можно не вникать.
– Вечером все в силе? – спросил Леша напоследок.
Ребята переглянулись и заулыбались.
– Так точно!

***
С лестничной клетки Леша услышал громкий хлопок двери и невнятное бульканье. Оторвавшись от сигареты и созерцания внутреннего двора, он выглянул из-за угла.
Согнувшись в три погибели, у стены беззвучно ржал Сева.
– Игривые умы! – восхищено зашептал он, заметив Лешу. – Пламенный привет из девяностых!
– Что случилось-то?
– Спиритический сеанс! На проверку спустили медиума, стучался к какому-то генералу и предсказывал будущее. Говорят, очень точно, а я думаю, генерал его держал за стендап, и к нам прислал, чтобы не расслаблялись. Дух Ленина и призрак коммунизма! Такое только в анекдотах встречается... Я вышел, иначе скажут, сорвалось из-за недостатка веры.
– А если и вправду из-за недостатка? – засомневался Леша.
Сева перестал смеяться.
– Это очень спорное утверждение. Откуда берутся эти толпы шарлатанов? В науке нет места вере, только уверенности и, в крайнем случае, интуиции. Гениальной интуиции. Но Лиля бы со мной поспорила... А я бы ответил, что люди с подобными убеждениями обычно выбирают другое поприще. Между тем мы оба здесь. А там, – Сева кивнул в сторону кабинета, – представитель другой породы искателей.
За дверью хором запели советский гимн. Сева улыбнулся.
– Это не похоже на гениальную интуицию, скорее на "хищение чужого имущества путем обмана или злоупотребления доверием". Сто пятьдесят девятая, штраф или лишение свободы до двух лет, – процитировал он.
"Пока мы в меньшинстве, мы ведем работу критики и выяснения ошибок…" – словно в ответ отрывисто прокаркали Севе из кабинета.
– А вот это уже интересно, – зажегся тот. – Интуиция все-таки очень странная и, временами, смешная штука.
Сева открыл дверь и, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, нырнул в прохладную темноту.
Плюс один к маленьким странностям, подумал Леша, машинально поднося сигарету к губам. Вместо очередной порции дыма в горле царапнуло. Пока они говорили, сигарета прогорела до конца.
Леша закинул окурок в гигантскую бетонную урну, посочувствовав в очередной раз местной уборщице – полностью вычистить такого монстра удавалось, наверное, только забравшись внутрь, – и отправился работать.
За две недели Леша заметил, что словом "работать" в институте заканчивалось большинство разговоров. Поговорили – и разошлись работать, попили чаю – и трудиться, съели обед – и снова на рабочие места. Слово повторялось как мантра, священное сочетание звуков, отделяющее время отдыха от времени свершений.
Сева и обе Лили, как и предсказывал Соболев, оказались шумными соседями. Дверь между кабинетами стояла нараспашку, и Леша волей-неволей оказывался в курсе всего, происходящего в чертежке.
Разговоры возникали стихийно – из-за новости, последнего фильма или вирусного ютубовского ролика.
Последнее чаще случалось с подачи мрачной огненноволосой Лили, которая любила котиков. Однажды Леша увидел, как она, ни разу не улыбнувшись, смотрит двадцатиминутное видео под названием "Самые веселые пушистики".
Девушка сидела в наушниках, на улице густела вечерняя зимняя тьма, а Леша зашел в чертежку, чтобы поставить чайник.
– Вам понравилось? – не удержался Леша.
Спросил и сразу же пожалел, понадеявшись, что из-за наушников его не услышат.
– Отличные котики, – ответила Лиля. – Хотите следующий ролик?
Леше было так неудобно, что он согласился.
Как и на предложение поработать еще, хотя часовая стрелка подбиралась к девяти. И очень удивился, когда пятнадцать минут спустя молчаливая Лиля образовалась рядом с его столом, укутанная в алое пальто и пушистый шарф.
– Я пошутила, – сказала она тоном, которым объявляют станции в метро.
И, словно сжалившись над растерянным Лешиным лицом, объяснила:
– Не люблю, когда смотрят из-за плеча в мой монитор. А котов люблю. Хотите поймать неуловимый ноль?
За следующие три дня, пока Леша ловил репер на ее чертежах, он научился различать легкий прищур, сигнализирующий, что молчаливая Лиля шутит.
Любой разговор в чертежке в конце концов превращался в рабочий. Ребята тащили на себе обязанности верстальщиков, техредов, а то и дизайнеров всей институтской макулатуры. Чертили, верстали, чистили изображения, оформляли сноски, проверяли мелкие детали. Попутно каждый вел свой проект.
– Зачем Антон Владимирович сканит одну и ту же комнату? – спросил Леша однажды и, увидев, как замялась разговорчивая Лиля, не выдержал: – Неужели это секретно?
– Конечно, нет, – натянуто улыбнулась девушка. – Но я сама не до конца в курсе. Возможно, он испытывает, на что способен новый прибор?
– Даже если мы только пробуем, можно было взять предмет поинтереснее. А так – не делаем ли мы ненужную работу?
– Мы учимся, – не согласилась Лиля. – Учимся обрабатывать то, что дает твоя навороченная машинка. Рано или поздно Соболев все равно притащил бы мне твои панорамы, а теперь я знаю, как с ними работать. Тебе не сложно оставаться по вечерам?
– Нормально, вечерами я полностью свободен.
– Звучит невесело.
– Все и правда нормально. Мне просто нравится моя работа.
Они незаметно перешли на "ты", что еще больше усилило сходство со студенческими посиделками, и неожиданно для себя Леша рассказал о работе у Лисовского.
– А почему ушел? – когда он закончил, спросила разговорчивая Лиля.
Сейчас, когда прошло столько времени, причины ухода и переезда казались такими далекими и детскими, что озвучивать их было стыдно.
Не нравилось светить лицом и разбираться с клиентами? Можно было нормально сказать Лисовскому. Нашли бы выход, взрослые же люди.
Не хотел даже пробовать увести девушку у начальника? Не просто начальника – приятеля, почти друга. Столько лет вместе работали, даже однажды в тайге вместе заблудились и вышли же, красавцы… Не хотел пробовать, так и не пробовал бы, могли и дальше с Галей просто общаться, все же было неплохо.
В груди привычно кольнуло.
“А может, и не могли”.
– Отстань ты от него, – сказал Сева. – На этот вопрос он точно не должен отвечать. Твоя непринужденность временами переходит все границы, в том числе – личного пространства...
– Слушайте, у меня тоже вопрос с границы, – решил перевести разговор на другую тему Леша.
Сева с Лилей переглянулись.
– Ну?
– А где пропадает Антон Владимирович? Я здесь вторую неделю, а видел его только в первый день.
– Он же в больнице, – недоуменно сказал Сева. – Ты мне сам сказал, что он лег в понедельник.
– Я такого не говорил, – замотал головой Леша.
– В больнице? С понедельника? – вскрикнула разговорчивая Лиля. – Сева, какого черта ты молчишь?
– Я думал, все знают, – попробовал защититься Сева. – Ты же все всегда знаешь!
– Откуда?
– Но Леша же говорил...
– Да не говорил я такого. Первый раз слышу. Вы что!
– Может, Титов сказал? – засомневался Сева. – Но ничего страшного не случилось – аппендицит у него! Аппендикс! Успокоились быстро! Я думал, все знают!
– Вот склеротик! – не унималась разговорчивая Лиля, испепеляя Севу взглядом. – Человек умирать будет, а этот даже глазом не моргнет. И в нашем прекрасном дурдоме каждый второй такой.
– Я не моргну?! Очень даже моргну! Может, это не я, может, это соболевская кривая отклонилась? Напряги мозги. И вообще, – вскочил он. – Пошли все вон, десятый час на дворе. Я спать буду!
Разговорчивая Лиля замерла.
– Опять? – тихо спросила она.
– Не опять, а снова, – буркнул Сева.
– И надолго?
– Напомнить про границы? – снова начал заводиться Сева.
– Брейк, – отрубила молчаливая Лиля. – Я на электричку, кто со мной?
– У меня еще работы на час, идите без меня, – сказал Леша.
Сева громыхнул ключами и начал потрошить металлический шкаф.
– Сева, – позвала его разговорчивая Лиля.
Из шкафа появились туристический коврик и спальник.
– Ну, Сева, – не отставала Лиля.
– Чего?
– Пойдем ко мне. Ужин, душ, мягкий диван. Маленькая комната в твоем полном распоряжении.
Сева сосредоточенно рылся в вещах. На пол выпали старенькие спортивки, которые он быстро подхватил и запихал обратно в сумку.
– Я не специально, может, действительно, из-за соболевского эксперимента... Пойдем, а? – продолжала Лиля.
– Ты похож на енота, – подлила масла в огонь молчаливая Лиля, закидывая рюкзачок на спину. – Хватай пожитки, и пойдем. Все уладится.
– А как же Павел Сергеевич? – сдался Сева.
– Сварит кофе, и будете спорить до полуночи...
Сева затолкал коврик и спальник обратно в переполненное брюхо шкафа, тот протестующе скрипнул, но выдержал.
– Ты его ногой... – не удержалась разговорчивая Лиля.
Сева злобно зыркнул, но, увидев, что она улыбается, расслабился.
– Лиль, а что за соболевский эксперимент? И куда отклонилась кривая? – решился влезть Леша.
Девушка посмотрела на него, будто впервые увидела.
– Ты еще здесь... Это... – она на мгновение задумалась, словно решая в уме задачу из нескольких действий. Ее лицо посветлело. – Спроси у Соболева, он исследователь, пусть и отвечает. Ты, главное, не удивляйся, у нас тут такой дурдом.
Леша вышел покурить, перед уходом он хотел поставить компьютер на очередной обсчет, чтобы получить результат к утру.
По коридору брела женщина в синем халате уборщицы. Через плечо женщины был перекинут длинный ремень, на котором висел пылесос. Останавливаясь около огромных бетонных урн, она включала пылесос и опускала шланг внутрь.
Вот как их убирают, радостно подумал Леша. Такая простая разгадка.
Женщина переходила от урны к урне и выключала за собой свет. Длинные люминесцентные трубы, дрожа, гасли.
– Ночью здесь по-настоящему страшно, – услышал он голос Севы.
Вся компания, не спеша, шла к выходу. Три темные фигуры: высокая нескладная – Севы, легкая, пританцовывающая – разговорчивой Лили, похожая на робота – Лили-молчаливой.
– Да ну тебя, что здесь может быть страшного, – удивлялась разговорчивая Лиля.
– Из лаборатории Титова может выползти что угодно, – отвечал Сева. – А от Искандера не только выползти, но и утащить к себе.
– Самое страшное может выползти из твоей тумбочки, – говорила молчаливая Лиля. – Уничтожь иную жизнь…
Институт погружался в тишину.
– Шизики, – зловеще шепнула тишина.
Леша вздрогнул и обернулся.
Упырь Титов, похожий в своем кожаном плаще на чекиста, мечтательно улыбался, провожая взглядом троицу.
– Как себя чувствуете? – спросил он, не отвлекаясь от своего занятия. – Как работается?
– Хорошо, – коротко ответил Леша и почувствовал себя очень глупо.
– Ну и отлично... Как же приятно видеть, как надстройка прогибает под себя базис, – сказал он, может быть, и Леше, но скорее самому себе.
На улице, грустно моргая, зажегся фонарь. Желтый луч скользнул между пыльными лопастями жалюзи и красным пятном отразился на обнажившемся в улыбке клыке Титова.

***
Февраль тем временем катился к своему завершению. По-прежнему бесились снежные ветра, под окнами звонко гремели замерзшие электрички, лились несладкий чай и разговоры, становились привычными вечерние посиделки. Леша чувствовал, как размеренная глухая зима пересекает тонкую стеклянную границу, отвоевывая все больше и больше места в комнате, добирается до него и окончательно замораживает поселившееся в груди после переезда беспокойство. Выздоровление, радовался он, и из-за всех сил старался его не спугнуть.
Между тем объективно существующий мир жил прямо перпендикулярно Лешиному душевному состоянию.
Леша позвонил Соболеву, а потом и навестил его, как оказалось, накануне операции. Тот ни словом не обмолвился о результатах работы временного сотрудника, хотя Леша рвался о многом рассказать и спросить.
– Потом, все потом. Выйду, наверно, через недельку, тогда и поговорим, – отмахивался Антон Владимирович, кутаясь в роскошный бархатный халат, смотревшийся в стерильной обстановке больничной палаты артефактом, завезенным как минимум с Марса. – Лучше расскажите, как вы там? Не обижают? Я так неловко вас бросил...
Леша, умолчав об обмороке, уверил его, что все хорошо, и спросил о том, что так интересовало:
– Антон Владимирович, над чем вы работаете? Ребята упоминали ваш эксперимент, но ничего не объяснили. Все эти маленькие странности, специфика – что это?
– Ученые – нестареющие дети, чудаки, отсюда и странности, – быстро, как по писаному, выдал Соболев, – или вы хотели спросить о чем-то конкретном?
– Вообще, да…
Леша замолчал и посмотрел на Соболева, но тот продолжал сидеть с невозмутимым лицом, нисколько не пытаясь облегчить ему задачу.
Леша вспомнил галлюцинацию на зимнем вокзале.
– Наверное, это что-то со мной, – сказал он. – Пожалуй, я пойду.
Вдобавок к морозной погоде и болезни Соболева, институт впал в напряженную суету, причину которой Леша понял не сразу.
В чертежку с загадочным видом заглядывали незнакомые люди, таинственно кивали, говорили фразы с развесистыми многоточиями на конце: "Нас ожидают...", "Стоило бы поторопиться...", "Труба зовет..." После этого соседи попеременно исчезали в неизвестном направлении, строго раздельно – или две Лили, или Сева.
Ответ оказался простым, но для Леши, незнакомого с традициями старых советских учреждений, совершенно неожиданным – в недрах Института Системного Анализа капитально готовили 23 февраля и последующее 8 марта.
– Такая глупость, – возмущался Сева в отсутствие девушек. – Ощущение, что организуем Олимпийские игры. Надо оригинально, чтоб не как в прошлом году, больше пафоса и любви! – картавя, передразнил он кого-то.
– А отказаться можно?
– Конечно, можно. Но никто не отказывается. Вот мы дни рождения отмечаем, Новый Год, Святого Валентина, будь он неладен. А наши старшие коллеги – День защитника Отечества и Международный женский. С гвоздичками и обязательным конкурcом "А ну-ка, девушки!" Вот ты видел магистра Йоду?
О магистре Йоде Леша сначала долго слышал, а потом однажды увидел.
Отдел исторических правок, с которым работала разговорчивая Лиля, готовил к изданию коллективную монографию о крупнейших заблуждениях прошедшего века – три десятка статей под одной обложкой. Лиля занималась ее оформлением: готовила иллюстрации, приводила в приличный вид таблицы и схемы, собирала фотографии. По ее собственному выражению, даже при виде папки с этими материалами "у нее все падало".
Магистру Йоде было далеко за восемьдесят, Сева без капли сарказма называл ее "светилом", и она занималась научной редактурой многострадальной монографии. Со свойственными старой закалке въедливостью и вниманием к деталям. И главное – магистр не признавала компьютер: не читала с экрана, не доверяла электронным правкам, считая их мимолетными и ненадежными. Каждый исправленный лист она требовала распечатать и подшить в общую папку. Типография выла, Лиля бесилась, магистр работала.
– На трех ногах я сегодня быстрее, – сказала магистр однажды, подходя к Лешиному столу и опираясь на палочку. – Вы, молодой человек, занимаетесь цифровыми копиями? Не покажете ли, что у вас получается?
– Смог бы ты ей отказать? – восклицал сейчас Сева.
Леша вспомнил унизанную кольцами старушечью ладонь на ручке палки и живые внимательные глаза-вишни.
– Этому изобретению можно найти множество применений, – говорила магистр. – В криминалистике, например. Вы не думали об этом?
– Я перейду на темную сторону силы, – грозила вечером разговорчивая Лиля, переделывая – и распечатывая – очередную схему. Потом постепенно оттаивала: – Зато мы делаем конфетку. И я к этому причастна...
Нет, магистру Леша отказать бы не смог.
Как не смог бы отказать Соболеву, "Гитлеру" Титову, Искандеру, вернувшейся из Мюнхена Любе, огорошившей его с порога:
– Вы, Леша, любите чешское. И я вам его привезла, хотя в Германии оно тоже импорт.
Копилка "маленьких странностей" продолжала заполняться. Он не знал, где Любовь, но Любовь знала, что Леша любит бархатный вкус "Вельвета".
Отклонение соболевской кривой? Так это называется?
Раз уж на прямые вопросы никто не отвечал, Леша решил пойти другим путем.
– Все, – сказал он как-то вечером, – хватит проб. Давайте сделаем что-нибудь по-настоящему нужное. Что-то реальное.
– Можно взять какой-нибудь артефакт в историческом и снять цифровую копию, – сразу же предложила разговорчивая Лиля. – Я давно об этом думала.
– Так уже делают, – одобрил идею Леша, – в основном, музеи. Смитсоновский университет, наши сибиряки пытаются, я видел…
– Вот-вот, виртуальная выставка, доступная любому пользователю в Интернете, – закивала Лиля. – Идеальное сочетание открытого и безопасного хранения. Здорово же!
– Цифровую модель можно распечатать, – фантазировал дальше Леша. – А если вещь была повреждена, первоначально отреставрировать ее компьютерную копию и распечатать, как новенькую.
– Только из полимера, – слегка приземлила его молчаливая Лиля.
– Ну да, из полимера, но ведь ее можно раскрасить. Если не брать в руки, не заметишь никаких отличий.
– Можно отсканировать атриум, – предложил Сева, – тогда мне не придется ползать по нему со стремянкой. Это так заманчиво, что за это я готов угостить тебя ужином в любом кабаке нашего города.
– Это к реконструкции?
– Ага, в июле объявят конкурс. Но на проект денег нет, так что своими силами – точнее, архитекторов и моими. Только лазерные рулетки, только хардкор!.. С архитектурой вообще интересно – можно же смоделировать что-нибудь из идеальных конструкций.
– Интерьеры ставки Чингисхана! – загорелась разговорчивая Лиля. – Да Шмелева нас на руках носить будет!
Идеи сыпались как горох. Леша затаил дыхание и навострил уши. Некоторым язык развязывает алкоголь, а Севе и разговорчивой Лиле – близость решения интересной задачи.
– Или что-нибудь геометрически сложное для инкубаторов Искандера, он всегда жалуется на завод, который делает ему детали.
– А он уловит контур миражной сущности?
– Можно на Саше попробовать. Если получится... О великий маниту, у меня будет твой портрет! – воздел Сева руки к потолку.
– Можно отснять и визуализировать какой-нибудь Любин сон. И сравнить, наконец! С размерами, не на глазок. Это же прорыв!
– Сколько идей, – неожиданно раздался над их головами голос Титова. – И все хорошие, не упрекнешь...
Разговорчивая Лиля замолчала, отчаянно глянула на Лешку, потом на свалившегося, как снег на голову, Титова и покрылась красными пятнами.
“Кривая Соболева? Специфика, значит?" – мысленно спросил ее Леша.
– Жизнеспособные, красивые идеи... – продолжал между тем Титов, постукивая о тыльную сторону ладони свернутыми в трубочку бумажными листами.
– Вы сотрете мне память? – сморозил Леша и уже хотел расстроиться, но вовремя поймал себя на мысли, что с Титовым всегда так: говоришь и сразу чувствуешь неловкость.
– Зачем же, – пожал плечами Титов. – Потеря даже небольшой части воспоминаний разрушает личность. В нашем случае это не практично... Скажите, а может ли ваш принтер напечатать... что-то типа протеза?
Разговорчивая Лиля изумленно подняла голову.
– А можно конкретнее? – слабым голосом попросил не менее удивленный Леша.
– Кости.
Леша кивнул.
– Предупреждаю, они будут хрупкие. Особенность материала. Э-э... ходить на них нельзя.
– А ходить на них пока и не нужно, – сказал Титов, развернул трубочку и сложил бумагу пополам.
Потом еще раз, и еще, и еще. Пока та не исчезла.
– Зайдите ко мне после праздника, и мы обсудим техническое задание, – сказал он. – И да, Лилия Геннадьевна, я все-таки разочарован.
– Не обращай внимания, он разочарован всегда, – неумело попробовал подбодрить расстроенную девушку Сева, когда в коридоре стихли шаги "Гитлера".
– Не всегда, – не согласилась молчаливая Лиля. – Это действительно было непрофессионально.
– Лилька, ты – машина! – взвился Сева.
– Я права. Леша коварно вовлек вас в разговор, и вы простодушно проболтались.
– Не ругайтесь, – поморщилась разговорчивая Лиля. – И не надо извиняться! – предостерегла она Лешу, заметив его виноватый взгляд. – Это по заслугам.

***
В праздничный день из чертежки пахло кофе и валерьянкой. С утра Леша заглянул поздороваться и увидел непривычно серьезную разговорчивую Лилю, деловито щелкающую мышкой.
– Все в порядке? – спросил он.
– Да, – не уточняя, отрезала Лиля.
Леша немного помялся, так и не придумал, что сказать, и ушел к себе.
Ближе к обеду, гремя чемоданом со сканером и треногой, откуда-то вернулся Сева. В чертежке заговорили, и Леша с удивлением услышал, как успокаивающе может звучать голос обычно резкого и бесцеремонного Севы. Лиля по-прежнему отвечала коротко.
Спустя еще полчаса абсолютной тишины Сева притащился к Лешиному месту и грузно опустился на соседний стул.
– Это так сложно... – протянул он. – Почему в школе не учат говорить хорошие вещи? Как ни скажешь, звучит фальшиво и ни черта не действует.
– Все еще обижена?
– Хуже, – досадливо поморщился Сева. – Кризис веры в собственные силы и неумение себя прощать. В одном флаконе. Что еще ждать от человека, который в детстве мечтал быть похожим на Деленн из Вавилона-5?
– В школе учат говорить волшебные слова, – подумал вслух Леша.
– Пожалуйста, спасибо, уступите место? – хмыкнул Сева. – Если бы они работали, это было бы настоящее волшебство, единственное из существующих... Держи, я отсканил атриум, – положил он рядом с клавиатурой флэшку. – Сделаешь стены и пару разрезов? С меня ресторан и четверть надбавки за проект.
В кабинет заглянула молчаливая Лиля, одетая в медицинский халат.
– Лилька, где ты бродишь? – воскликнул Сева и, с опаской взглянув на дверь чертежки, перешел на шепот. – Иди, вправь ей мозги, там же настоящая душевная буря.
– Бури в нашей организации происходят только в стакане, потому что мы все – хорошие люди и любим друг друга, – с непроницаемым видом изрекла молчаливая Лиля. – Оба – в бухгалтерию, а потом на призывной пункт.
– Какой призывной пункт? – не понял Сева.
Лиля закатила глаза.
– Рядовой Колочко, когда вы последний раз вслух читали воинский устав, в то время как ваши товарищи ели котлеты с бигусом? Если не хотите так провести свой выходной, слушайте мою команду: сначала – в бухгалтерию, а потом на призывной пункт. В актовый зал.
– Оке-е-ей, – протянул Сева.
– Я вас догоню на призывном пункте, – пообещала Лиля и нырнула в чертежку.
Сева скрестил пальцы и помахал ими ей вслед.
– Ну что, вздрогнули, рядовой Михайлов? – гаркнул он Леше в ухо.
На подоконнике в бухгалтерии цвел гигантский розовый амариллис. Под наполовину распустившимся колокольчатым бутоном обнаружилось шикарное бухгалтерское кресло.
– Юбилейные монеты собираете? – спросила Лешу его обитательница, сонно моргнув.
Леша растерялся и почти серьезно задумался, собирает ли он юбилейные монеты. Или, может быть, прямо сейчас начнет?
И вдруг понял, что никаких денег ему платить не должны, потому что договор на твердую сумму связывал Лешу лично с Соболевым.
Внутри ощутимо похолодело.
– Распишитесь здесь, – не дождавшись ответа, ткнула бухгалтерша в листок с таблицей.
Таблица состояла из пары десятков напечатанных на компьютере фамилий, внизу кто-то обычной шариковой ручкой приписал Лешину. Сумма напротив была слишком мала для окончательного расчета.
– Премия, – сжалилась над растерявшимся Лешей сонная женщина.
– Но мне не полагается, я по договору работаю.
– А вот это – уже не ко мне. Спросите у того, с кем заключали. Расписывайтесь и идите праздновать!
Разобраться с неожиданной премией без Соболева было невозможно. Леша послушно последовал совету и поставил закорючку.
В актовом зале собралось уже человек сорок, и народ все прибывал и прибывал. Большую часть присутствующих Лёша видел впервые и только сейчас смог по-настоящему оценить масштабы института.
– Ну как вам? – спросили Лешу сзади.
Он обернулся и увидел радостного Антона Владимировича.
– Выписали? – заулыбался Леша в ответ.
– Сбежал, – подмигнул Соболев. – Не пропускаю массовые сборища, все собираются вместе так редко. Сначала будет скучно и немного неловко, а потом начнется неофициальная часть.
– Мне сейчас в бухгалтерии... – начал было Леша.
– Антоша! – крикнули Соболеву от накрытых столов, и тот сразу заспешил.
– Давайте об этом завтра… Хотя нет, это важно, – сказал он, посерьезнев. – Алексей, подумайте на досуге, нравится ли вам у нас? А когда надумаете что-нибудь, приходите ко мне.
Соболев напутственно хлопнул Лешу по плечу и скрылся в толпе.
Ему только что завуалированно предложили постоянную работу?
Леша был одновременно удивлен и до невозможности счастлив.
– Ну уж точно не уволили, – сказала рядом какая-то женщина.
– Соня, перестань смущать мальчика. Видишь, он новенький, – сделал ей замечание чей-то кокетливый голос.
– Тебе все мальчики да мальчики. А потом они вырастают и незаметно празднуют свои сорокалетия. Пусть привыкает. Да его и читать не надо, все на лице написано...
Леша не успел смутиться, как броуновское движение разделило его и с этой странной парочкой. Толпа шумела, двигалась, здоровалась, обнималась, распадалась на куски и снова собиралась, как гель в лавовой лампе.
Во внезапно образовавшемся просвете Леша увидел Севу, машущего ему рукой.
– Наши места, – объяснил тот, указывая на стол с гордо возвышающейся табличкой "Чертежная лаборатория".
Места тоже были подписаны, и рядом с одним из пластиковых столовых приборов белела визитка с Лешиной фамилией. Они едва успели присесть, как началась первая, "неловкая", часть праздника, дань ушедшей советской эпохе, наследница поездок на картошку, туристических слетов и дурашливых посвящений в профессию с их обязательными составляющими: бегом в мешках, эстафетой инвалидов, поиском предметов в муке и прочими измывательствами. К чести организаторов, гоняли всех: и начальников отделов, и младшее звено, типа Леши и Севы.
Напоследок медицинская комиссия во главе с молчаливой Лилей, выбранной на эту роль наверняка за безупречное умение держать покер-фейс при любых обстоятельствах, признала мужскую часть коллектива к военной службе годной, выдала конфетное довольствие и, украсив сложенными из газет пилотками, строем отправила к столам.
Вечер перешел в спокойную фазу и гомонящая толпа распалась на группы по интересам.
Леша подсел к Антону Владимировичу, Севе и грустному татарину Искандеру, заведующему отделом биологического разнообразия. Разговор оттолкнулся от обсуждения политики РГНФ и понесся дальше в дебри современного положения дел в науке.
Говорили в основном Соболев с Искандером, изредка с ехидным замечанием влезал Сева. Леша, который почти ничего не смыслил в обсуждаемой теме, все больше отмалчивался. Чуть позже, переодевшись после представления, к компании присоединились Люба и молчаливая Лиля. Самыми последними подсели разговорчивая Лиля с каким-то мужчиной, лет на десять ее старше.
– Ты Хомяка уложил? – шептала она спутнику.
– Не получилось, заартачился. Вызвал твою маму...
Леша махнул ей рукой, Лиля глубоко вздохнула и улыбнулась в ответ.
– Это Алексей, я о нем тебе рассказывала.
Мужчина с какой-то сердобольной учтивостью кивнул Леше и протянул руку для знакомства.
– Павел Сергеевич. Очень рад, – мягко улыбнулся муж. – Я вроде бы тоже числюсь в лаборатории, но чаще по удаленке работаю. Так сказать, в режиме домашнего офиса. У меня есть проект по материализации миражных сущностей, не хотите обсудить?
Сразу же взял быка за рога, с уважением подумал Леша и решительно кивнул. Жизнь налаживалась, и он не собирался пропустить ни одного ее щедрого дара.
– Базис безусловно определяет надстройку, – меланхолично вещал рядом Искандер. – Спорить с этим в одиночку глупо. Все равно, что плыть против течения. Но если – ты не один, если ты – часть профессионального сообщества, можно попробовать. То, чем мы занимаемся, – это богостроительство в чистом виде. Бога нет, но мы его придумали и мы ему служим. Все вместе мы и есть бог, мы все можем.
– Валя, закрути коньяк, – прощебетала, закидывая в рот оливку, Люба. – И не читай больше Луначарского на ночь.
– Но разве я не прав?
– Прав-прав, – ответил Соболев. – Просто Люба как специалист считает, что вербализация способна убить красивую идею.
– Не так, – потрясла пальчиком Люба, – я считаю, что некоторые вещи лучше не произносить вслух. У них странная реакция на воздух – моментально ржавеют и превращаются в шлак. Я вижу это постоянно, когда мне пересказывают сны. Так что да, Антоша прав, это – профессиональное. Не могу смотреть, как разрушается волшебство...
– Разве волшебство можно разрушить такой мелочью? – не унимался Искандер. – Если рассуждать по-твоему, лучше вообще ничего не говорить и не записывать. А это подрывает само понятие научного познания, в основе которого – накопление опыта.
– О боже, опять эти споры – материализм против идеализма, – мученически закатила глаза Люба. – Валя, где я сказала, что записывать ничего не нужно? Вот где? Я всего лишь заметила, что с некоторыми материями стоит быть осторожнее в описаниях. А так как ты вылез из своей материалистичной раковины прямиком в мою сферу, я предостерегла тебя от одной из первых ошибок. У нас все изменчиво, тонко и норовит растаять еще до того, как достанешь линейку...
– И здесь опять о работе, прямо как канадские лесорубы, – подсел за их стол седой мужчина с ноутбуком. – И я не буду нарушать традиции. Антош, глянь вот на эту задачку. По твоей специальности. Нарушение наследственности, может быть связано с наложением кривых разных измерений…
– Не-не-не, – прервала его Люба. – Сначала про канадских лесорубов. Откуда это?
– Из анекдота. Рассказать?
– Мне одной этот вопрос кажется глупым?
– Ну хорошо. Значит так, один начальник канадских лесорубов поспорил с другим, что точно знает, когда их подчиненным хватит пить. Дождались вечера, сидят и время от времени посылают к выпивающим гонца. Гонец возвращается. “О чем говорят?" – спрашивает первый начальник. "О женщинах". "Еще трезвые". Второй раз пришел. "О женщинах". "Все еще трезвые". Третий раз пришел. "О работе". "Теперь пьяные. Пойдем разгонять по койкам"…
…Лился разговор, летели термины, часовая стрелка отмеряла время глубоко за полночь, кончался коньяк. Через опрокинутые стеклопакеты в зал проникал туман, холодил спины. В голове приятно шумело от выпитого, и Леша понимал, что уже опоздал на электричку, что они все тут на нее опоздали… Понимал, почему Соболев сбежал из больницы, а муж Лили покинул свой домашний офис. И о чем говорил Искандер, и от чего Люба не хотела, чтобы он об этом говорил.
Чувство причастности к чему-то большему, чем ты сам. Можно быть обычным человеком и жить по законам современного мира, заморачиваться бытовыми проблемами и поддаваться гипнозу яркой рекламы, можно быть женатым, неженатым, разведенным, растить детей, воспитывать кошек, путешествовать, делать покупки через интернет, смотреть блокбастеры в кинотеатре, мечтать о туфлях или новой квартире, можно бесконечно придаваться любой форме эскапизма – от написания стихов до занятий альпинизмом. И оставаться при этом человеком науки, верящим в безграничную силу прогресса, как в светлое далеко, быть увлеченным самому и увлекать на этот путь других.
Это и есть настоящая магия, совсем расчувствовался Леша и твердо решил, что на сегодняшний день с него хватит открытий.
– Домой собираешься? – сзади несильно толкнули его в плечо.
Леша оглянулся и рассмеялся. Разговорчивая Лиля где-то раздобыла заячьи уши и, маленькая, с широкой улыбкой была очень похожа на зайца из "Ну, погоди!".
– Тебе же в пригород, а электрички уже не ходят. Поехали к нам. Паша согласен приютить тебя до утра.
– Да неудобно как-то, – попробовал отказаться Леша.
– Неудобно с Титовым в соавторстве статью писать, а это так… У меня всегда есть свободное место на случай тяжелой Севиной личной жизни. Сегодня оно – твое. Из-за тяжелой транспортной ситуации. Так что поехали.
И они поехали.

А утром в чертежке их встретили сразу две Любы.
– Ну это уже ни в какие ворота! – взорвалась разговорчивая Лиля, нервно выпутываясь из дубленки. – Надо звонить Соболеву.
Шарф полетел на вешалку, а меховая шапка – на стол, приземлившись прямо между двойниками.
– А я уже позвонила, – меланхолично сказала Люба в голубом свитере с заплатками в виде лунных кратеров на локтях.
– И я, – также равнодушно сказала вторая Люба в свитере розовом, с расшитым стеклярусом воротом.– После второго звонка он заторопился. Можно сделать третий, как в театре.
– Мелкие нарушения причинно-следственных связей, это я понимаю. С ними приходится мириться при экспериментах с пространством, – продолжала возмущаться Лиля. – Но вот это-то что за ерунда? Мне надоело закрывать глаза и притворяться блаженной...
– Это – не сон, я как специалист говорю, – сказала Люба в голубом.
– Согласна, коллега, – поддержал ее двойник в розовом. – Предлагаю в качестве версии, что она... то есть кто-то из нас – сбежавший от Искандера клон.
– А целостность памяти как ты объяснишь?
– Объясню тем, что генетическая задачка о передаче социального опыта наконец-то поддалась его грустным восточным глазам.
– Не верю, – фыркнула Люба в голубом.
– Я вообще-то тоже, – согласилась с ней Люба в розовом и задумчиво почесала нос. – Но версий и так кот наплакал...
– Черт! Люба, вас же две! – застыл в дверях соляным столбом помятый после вчерашнего буйства Сева. – Надо вызывать из больнички Соболева!
– Уже, – нестройным хором отозвались присутствующие.
– Коллега, реакция на наше внезапное удвоение начинает утомлять, не правда ли? – осведомилась одна Люба у другой. – Может табличку повесить: "Соболев уже едет"?
– Тогда у большинства сложится впечатление, что ситуация нормальна. А это не так. Не критическая, но рядовая – это уж точно.
– Ну да. Встречи с самим собой – рискованная затея. Проблема самоидентификации – раз, проблема истинности субъекта – два. Если задействован разрыв во времени – опасное желание узнать свое будущее, обычно перевешивающее доводы разума. Три. Я уже не говорю, что двойственность нарушает закон сохранения материи, потому что дубль возникает ниоткуда и исчезает в никуда. Последствия могут быть самые неожиданные.