Just As Planned
Название: Рим
Тема: Императрица
Автор: Коробка со специями
Бета: Дети Среды и анонимный доброжелатель
Краткое содержание: Вся эта возня, все эти переломанные судьбы и разрушенные здания значили не больше, чем крики птичьих стай, носившихся между колонн храма Аморэ Либертины. Не больше, чем вдох и выдох Рима.
Примечания: Рост, циклическое обновление, жизнеутверждение; дикость, непостоянство.
читать дальшеЗима в Риме была не самым приятным временем года. То и дело валил мокрый снег, ночами смерзаясь в колкую слякоть. От ледяного ветра не спасали даже тепловые завесы.
Кто в такую погоду захочет выходить из дома?..
Огромная толпа собралась на Капитолийском холме: сегодня выступал Юлий Оратор.
Средних лет, невысокий, суетливый и смуглый – на его мать, Корнелию Альбу, всю жизнь косились: откуда залетел этот черномазый кукушонок в семью белокурых, синеглазых Юлиев? Но когда он начинал говорить, толпа влюблено замирала, и даже сенаторы прекращали свои дрязги.
Голографические щиты транслировали его выступление по всем холмам.
Юлий вышел на ростру. Огляделся, коротко кивнул – будто узнал кого-то в толпе. Каждое его движение, каждая гримаса, каждая складка на шерстяной тоге были пропитаны той не замечающей себя искренностью, что болезненно и сладко тянет за самые потаенные ниточки в душе.
- Отцы-сенаторы, – спокойно начал было Юлий и вдруг запнулся. Голос его взлетел, ввинчиваясь в серое хмурое небо. – Народ Рима! Я обращаюсь к тебе, народ Рима!
Налетел ветер, взметнул не по погоде тонкую белую тогу – Юлий даже не шелохнулся. Лицо его, обычно подвижное и эмоциональное, заледенело, застыло в маске строгой печали.
- Вчера мы приветствовали нашего триумфатора, нашего блистательного старшего консула Гая Эния. Мы радовались, как женщины, упивались вином и победой – Ближняя Эльвия стала провинцией Рима, и теперь потоки дешевых рабов, денег и, что самое главное, либериума…
Юлий поежился, будто только сейчас почувствовал пронизывающий холод.
Толпа молчала.
В глубине ее, беззвучный и низкий, зарождался гул.
- Я задаю себе вопрос, мои римляне, - печально и тихо прошептал Юлий. - Что – самое главное?..
В таверне на Капитолии, вблизи Сената, сидели трое мужчин и согревались дешевым вином. Хозяин, одноглазый Лупус, сам прислуживал гостям – пустые тарелки и блюда исчезали со скоростью летящего либра, кувшины с подогретым вином появлялись как по волшебству.
Впрочем, посетители этого и не замечали – они были увлечены беседой и немного Юлием-оратором, вещавшим с экрана головизора.
- Дешевка, - буркнул один из них, невысокий, тощий и русоволосый. – Бла-бла-бла, мои римляне, а вот мы и подошли к либериуму.
Его сосед, чернявый статный красавец, пожал плечами:
- Тот, кто имеет либериум, имеет Рим. Верно, легат? – он пихнул локтем юношу, скромно устроившегося на краю скамьи.
Юноша промолчал.
- Чем так ебаться, лучше подрочить, - ответил русоволосый и долил себе вина. – Лупус! Лупус, одноглазый мерзавец! Неси еще!
- Уже несу, господин Эний! – хозяин таверны подобострастно согнулся в поклоне. – Мне очень понравилась ваша шутка про подрочить!
На экране Юлий Оратор укоризненно покачал головой.
- Либериум… Мы жаждем его, как пьяница – вина. Мы больше не мыслим себя без него. Либериум! – он ткнул пальцем в либры-доспехи ликторов, стоявших подле ростры.
- Либериум! – он указал на храм Аморэ Либертины, возвышавшийся над холмами.
- Либериум! – закричал Юлий Оратор, обводя руками Сенат.
И умолк.
- Я, Октавий Моряк, выебал пиратов Лазурного залива, но кто сейчас об этом вспомнит? – подперев щеку ладонью, грустно сказал чернявый.
- Эй, ты сам не захотел делить триумф, - напомнил Эний.
- Ну да, - ответил Октавий. – Не захотел.
- Это все – либериум, - припечатал Юлий Оратор. – Дигнитас? Вот наше дигнитас! Рим? Вот наш Рим! Блестящее дерьмо остроухих варваров! Авторитас?
Он обвел взглядом Сенат, будто пытался найти что-то, хотя бы один, единственно важный отклик. Отвернулся. Глухо пробормотал:
- Наше авторитас… это тоже либериум. Я не знаю, что еще сказать, отцы-сенаторы…
Толпа всколыхнулась. Как будто огромная, слепая волна поднялась, вздымая в небо отчаянный вопль:
- Рим! Рим! Рим! Рим!
От этого крика вздрогнуло древнее здание Сената, заозирались в беспокойстве почтенные нобили, с металлическим лязгом сомкнулись лазерные фасции ликторов – преграждая, запрещая, останавливая.
- Либериум! - золотой голос Юлия Оратора царил над этим безумием. – Либериум, либериум, всегда либериум! Мне стыдно смотреть на вас, мои римляне…
Он безнадежно покачал головой и бессильно опустился на пол, прикрывая лицо краем тоги.
Толпа выла.
Фасции трещали синими электрическими искрами, барьер, окружавший Сенат, отбрасывал людей назад. И вот кто-то закричал; крик раздавленных, умирающих людей умножался, забивая глухую нутряную молитву.
- Мне стыдно смотреть на вас… - оглушительно громко прошептал с экранов Юлий Оратор.
Но вот он поднялся, одним прямым, как копье, движением, и все замерли, живые, умирающие, протестующие и согласные.
- Рим! – срывая голос, хрипло воскликнул Юлий. – Рим – это единственное! Нет ничего кроме Рима!
- Эй, Лупус! – крикнул Октавий. – Наши глотки пересохли, где тебя носит, болван!
Хозяин таверны выбежал из-за прилавка и поставил на стол поднос со все еще горячими, исходящими паром кувшинами. Октавий, не оборачиваясь, сунул ему монету.
- Меня тоже так называют, - неожиданно сказал Эний, казалось, весь поглощенный речью Юлия Оратора. – Лупус.
- Думаю, это комплимент, - отмахнулся Октавий. – Третий основатель Рима, блистательный старший консул Гай Эний Лупус. Вон, даже Юлий признает.
На экране толпа слепо накатывалась на здание Сената и скандировала:
- Рим! Рим! Рим! Рим! Рим!
Эний тяжело вздохнул, горбясь над кружкой вина.
- Рим, Рим, Рим. Тошно мне уже от этих ваших дерьмовых игрищ. Скорее бы новая кампания.
Юноша, молча сидевший рядом с Октавием, встрепенулся:
- Она начнется через месяц, Гай Эний! Либры нуждаются в ремонте, а легионеры – в отдыхе…
- И если Сенат даст добро, - хохотнул Октавий.
Эний скривился, начал было что-то говорить, но его перебили.
- А вот и наш триумфатор! – проскрипел кто-то желчным старческим тенорком. – Прячется по кабакам, не выполняет обязанности консула. Как плохо…
- Луций Флавий, не хотите присоединиться? – гостеприимно предложил Октавий. – О, и Квинт Юлий, наш бог ростры! Смотрю, вы теперь ходите вместе, как собаки во время случки.
- Боги любят золото, - ответил Луций Флавий и придвинул скамейку к столу.
Юлий Оратор взял в руки дымящуюся кружку, он не спешил пить – просто молча грел об нее ладони, поблекший и размякший. Банкир Флавий, напротив, оказался говорлив:
- Консерваторы предпочтут договориться с тобой, но либералы… Как только у них появится фигура, весом равная нашему Оратору… - он похлопал по плечу Юлия, и тот дежурно улыбнулся. Вблизи он казался бесцветным и вялым, старик Флавий на его фоне выглядел настоящим богом ростры.
Эний слушал его, полуобернувшись к экрану и потягивая вино.
- Так вот, малыш Эний, как только либералы найдут – ох, о чем я говорю, - купят своего Оратора, мы больше не сможем управлять ни сенаторами, ни народом. Сам знаешь, наши почтенные нобили заложены и перезаложены, только толпа до сих пор остается свободной.
- Свободной? – эхом откликнулся Эний.
- Никто не в силах накормить толпу, - сказал Октавий и долил себе в кружку остывшее вино.
- Верно, никто, – кивнул Флавий. – Ты понимаешь, в чем наша проблема, мальчик?
Снег все падал. Жирные влажные хлопья скользили по тепловому экрану, превращаясь в мутные капли.
- И опять расклеили листовки, - сказал Юлий.
- Листовки? – обернулся Эний.
- Как-то осенью Гай Эний Лупус
Натолкнулся на эльвий залупус
Он причмокивал жарко:
«Мой либериум, твари!»
Тот доверчивый Гай Эний Лупус.
- Там у них что-то не то с рифмой, - задумчиво сказал Эний.
- Да, верно, - ответил Юлий. – Что-то у них там не то...
- Гхм! – напомнил о себе Флавий Банкир. – Консерваторы и либералы.
- Эльвий залупус – это наша общая проблема! – горячо откликнулся Октавий. – Я про либериум, конечно же.
- Четверть прибыли – мне, - твердо сказал Эний. – И это не обсуждается.
- Сколько раз тебя могут избирать? – вздохнул Юлий. – А наместник-консулар – должность пожизненная.
- Это не обсуждается, - повторил Эний, оглядываясь в поисках поддержки.
- А залупус случается только раз в жизни, - зевнул Октавий. – Вот у меня, к примеру. Я думал, с пиратами Лазурного залива у меня…
- Стоп! Все! Хватит! – Эний поднялся, с силой треснул кулаками по столу.
- С другой стороны, - флегматично продолжил Юлий Оратор. – Сенат многое прощает Энию. Сенат размяк, как женщина, давно не знавшая крепкого любовника. Тонны либериума, братья-сенаторы, - он повысил голос и возложил ладонь на грудь. – Тонны, подумайте только!
Флавий больно пихнул его в бок, и Юлий замолчал.
- В смысле, все можно купить, - после паузы сказал он.
- В том-то и дело… - вздохнул Флавий Банкир. – В том-то и дело, что не все. Ты сядь, сядь, мальчик.
Одноглазый Лупус стремительной тенью метнулся к столу, едва не расплескивая вино.
- А как же принцесса ап Мейрхион? – полюбопытствовал Юлий, осторожно отодвигая старческий локоть Флавия от своего бока. – Ты не показывал ее на триумфальном шествии.
- Принцесса? – тяжело отозвался Эний. – Да, ее я не показывал.
- Она хорошенькая… - вздохнул Октавий. – Но этот эльвий залупус ее не продает…
***
Светильники горели ровно, без копоти. Дрожащие оранжевые блики падали на мраморный пол, тонули в черной глубине бассейна, оглаживали чеканные кубки и блюда. Превращали варварские золотые украшения принцессы Эледвен ап Мейрхион в сияющие белые звезды. Рабы – бесшумные немые эльвы – сновали как тени, меняя тушеные горлышки жаворонков на устриц в меду, а яички молочного поросенка, фаршированные грецким орехом – на морскую змею под соусом гарум.
Ложе Эния располагалось в центре стола, напротив стояло ложе принцессы, - похоже, он был достаточно великодушен для того, чтобы обращаться с военной добычей как с почетной гостьей.
Из атриума потянуло сквозняком, и принцесса чутко обернулась.
- Марций, ты? – спустя мгновение окликнул Эний.
- А мог бы быть наемный убийца, - ответил молодой легат, появляясь в дверях столовой.
- Они не посмеют, - пренебрежительно махнул рукой Эний.
- Да, - сказал Марций, наблюдая, как рабы заносят еще одно ложе. – Возможно, и не посмеют.
- Присоединяйся, - предложил Эний. – Не обращай внимания на Эльву, она всегда со мной ужинает.
Марций кивнул, устраиваясь на ложе. Третий Основатель, блистательный Гай Эний, в своей коричневой домашней одежде казался обнаглевшим рабом, занявшим хозяйское место, пока тот спит. Даже в походах, даже в пыли и поту он выглядел консулом Рима, а тут посмотри-ка. Возможно, Эний сам об этом знал и намеренно усиливал обманчивое впечатление: расхлябанные, грубые жесты, деревянный амулет Аморэ Либертины на шее, растрепанные, как у непроспавшегося пьяницы, волосы.
Такое дерево никогда не упадет само, - напомнил себе Марций. – Будет расти и расти, и гнить изнутри, и душить своей тенью молодые ростки.
Его размышления прервал негромкий хрип. Марций обернулся – принцесса Эледвен пыталась что-то сказать, между блестящих белоснежных зубов мелькал корень отрезанного языка. Это было общепринятой практикой – немой эльв больше не мог использовать свою варварскую магию – и глупо было предполагать, что для принцессы сделали послабление, но все равно...
- И что тебе предложил наш любимый младший консул? – покосившись на принцессу, спросил Эний.
Марций пожал плечами.
- Накормил обедом, предлагал покровительство, карьеру и свою младшую дочь.
- Эта старая бородатая шлюха! – восхитился Эний. – Спит и видит мой погребальный костер! А ты что?
- Согласился, конечно, - ответил Марций. – Видишь ли, я честолюбив. Сплю и вижу твой погребальный костер, дядюшка.
- Они поклоняются либериуму, - фыркнул Эний. – Вся их болтовня о прогрессе и обветшалых традициях – пустой пердеж. Рим не пойдет за ними. Рим – это дух, попирающий плоть. Наше достоинство, наши идеалы делают нас римлянами.
- Он консул, - пожал плечами Марций. – К тому же, богат и влиятелен.
- Ну и что? А я могу ввести легионы в Рим.
Марций, не соглашаясь, покачал головой, но промолчал.
Что бы ни происходило в жизни Эния, сон его всегда был крепким и здоровым.
Когда звено либров под предводительством легата Авла Марция стирало с лица земли деревни эльвов, Эний в своей палатке даже не шелохнулся.
Во время первого и единственного бунта в легионе он спал как младенец.
Сон его оставался безмятежным и после того, как Эний собственноручно казнил бунтовщиков – своих же старых и проверенных офицеров.
Но сейчас он проснулся, будто что-то толкнуло его изнутри. Глаза медленно приспосабливались к темноте, чужое присутствие давило и тревожило. Принцесса сидела на постели, простоволосая, прикрывая грудь краем покрывала, и молча смотрела на него.
- Что такое, Эльва, - хрипло пробормотал Эний. – Спи.
Она кивнула и легла, вытянув руки вдоль тела, застывшая в жесткой деревянной неподвижности.
- Спи давай, - буркнул Эний, отвернулся и опять заснул.
Либры почему-то всегда напоминали ему саранчу. Жесткие короткие крылья с прозрачными подкрылками, тупые уродливые морды, фасеточные глаза горят призрачно-синим огнем либериума. Остроухие варвары совсем их не боялись – Марций рассказывал после того налета, они будто не замечали огромных пикирующих с неба чудовищ, плюющихся металлом. Так и умирали, даже не пытаясь спастись. Отбиваться начали уже потом – сразу после того, как легионеры нашли и раскопали первый холм. Внизу, под холмом, в выдолбленной полости обнаружилось гигантское насекомое, наполовину погруженное в чистейший либериум. Разбухшая, отвратительная, неповоротливая тварь в озере синего сияния.
Эльвские колдуны, охранявшие тварь, стали первыми, кто оказал легионерам сопротивление.
А леса в Ближней Эльвии были красивые. Высокие прямые сосны с серебристыми стволами, уносящие свои кроны высоко в небо. Земля, мягко пружинящая под ногами, покрытая медовым ковром опавших иголок. И тишина – как глоток чистой ледяной воды.
Либры скользили между соснами, бесшумные и быстрые, то и дело отталкиваясь от земли и взлетая. Потом – поляна, причудливые деревянные дома и посредине – холм, окруженный варварскими тотемами. Энию часто это снилось.
Возможно, это были сны принцессы.
С утра Марция ожидало приглашение от младшего консула. Письмо принес робкий старик-раб и теперь нерешительно мялся у входа в дом, боясь предстать перед хозяином без ответного послания. Разумеется, консул Лициний, как лицо заинтересованное, мог и подождать – да и неприлично торопиться на «встречу друзей и единомышленников», как собака кидается на брошенную ей кость.
Марций прошел в купальню, там его уже ждали рабыни с банными принадлежностями и ароматическими маслами, а пушистые белоснежные полотенца исходили паром. Потом он позавтракал: так, как привык в походах, скромно и на скорую руку – сыр, яйца, холодное мясо и разбавленное вино, и только после этого направился к Лицинию.
Несмотря на юный возраст, Марций знал себе цену и знал людей: сердитый вид консула его не обманывал, а Лициния Минор льнула к гостю явно не вопреки отцовской воле.
Впрочем, либералы, похоже, не считали нужным держать своих женщин в узде: матрона Антония Фриза, жена Лициния, слишком вольно общалась с группой молодых гуляк, пьяных уже с самого утра, прочие матроны от нее не отставали, наливаясь белым неразбавленным и щупая молодых рабов за ягодицы. Стол ломился от изысканных блюд, удовлетворивших бы вкус самого изысканного гурмана, белые и оранжевые вина лились рекой, а посуда была сделана из чистого золота и украшена драгоценными камнями и крупными морскими жемчужинами. Кое-где вместо камней виднелись пустые оправы.
Марций вздохнул и опустился на предложенное ему место – на ложе хозяина дома.
Консул Лициний нахмурился последний раз, а потом приветливо заулыбался и пододвинулся к Марцию.
- Вы подумали о нашем вчерашнем разговоре, Авл Марций? – протягивая руку за виноградной гроздью, невзначай поинтересовался Лициний.
Марций уклончиво пожал плечами:
- У нас с вами одна цель – процветание Рима. Когда поднимается буря, мы объединяем свои усилия, чтобы выжить.
- Когда в стенах нашего любимого Рима, - с удовольствием выговорил Лициний и замолчал, неспешно пережевывая виноградину. – Так вот, Авл Марций, когда в стенах нашего любимого Рима рыщет безумное хищное животное, мы объединяемся… чтобы выжить, разумеется.
- Чтобы выжил Рим, - эхом откликнулся Марций. – Чтобы дух священного Рима не утонул в хаосе кровавой диктатуры.
- И это тоже, - закивал Лициний.
- Такое дерево никогда не упадет само, - сказал Марций и сам удивился тому, насколько до головокружения честно прозвучали его слова. Будто он запрещал себе об этом думать, а тут – решился.
- Верно.
Марций хотел было что-то сказать, но осекся.
Консул Лициний не смотрел на него и даже отодвинулся; он почесывал рыжую бороду, задумчиво разглядывая утиные яйца, начиненные соловьиные сердцами и грецким орехом, плавающие в медовом соусе.
- Хорошо, - сказал Марций.
- Хотите? – тут же обернулся к нему Лициний. – Мой повар сегодня расстарался на славу!
Римляне любили Эния.
В который уже раз Марций подумал, что толпа слепа, как дешевая шлюха –достаточно показать сильный кулак и толстый кошелек, и она уже твоя.
Он поймал Эния на выходе из Сената. Тот, окруженный прихлебателями и прочими клиентами, энергично двигался в толпе в сторону дороги Корвуса, но, завидев Марция, тут же начал протискиваться к нему, не обращая внимания на цеплявшиеся за тогу назойливых просителей.
Да, римляне любили Эния. Как любят сурового отца, как любят заботливую мать.
Как любят Третьего Основателя Рима.
- Видел? – воскликнул Эний. – Видел, что пытались сделать эти жадные сенатские задницы?!
- Восстановить баланс? – спросил Марций.
На мгновение Эний нахмурился, но потом его лицо посветлело.
- Ну что ты, - ответил он. – Рим – это честь и гордость. Это либры и кровь слабых. Какой тут еще баланс. Они паразиты, которые прицепились к стальной римской шкуре, пытаются высосать все соки. Дай мне месяц, и их не станет. Я начну весеннюю кампанию единоличным правителем Рима.
- Чудесно, - вяло ответил Марций. – Интересно, как ты хочешь этого добиться…
Эний прищурился и промолчал.
Толпа обтекала их, в глубине ее перекатывалось: «Эний Лупус! Эний Лупус! Эний Лупус!».
- К Одноглазому не пойдем, - решил Эний. – Ко мне пойдем. Подожди, я сейчас.
Он нырнул в толпу, мелькнула русая макушка – и тут же исчезла.
Марций ждал.
Очищенный либериум пульсировал в его рукаве, покалывал теплом.
Марций никогда не хотел убить Эния – у него даже мысли такой не мелькало. Все, чего он хотел, – это остановить взбесившегося пса, угрожавшего его Риму. Эний слишком силен и влиятелен, для него нет ничего святого, ничего незыблемого. Он сотрет в пыль древние стены Рима, прольет священную кровь нобилей… Кровь и каменная крошка. Невидимые слюдяные крылья трещат в темноте. Что-то огромное, что-то нечеловеческое и страшное скользит между мутными пятнами лунного света. Шорох хитина…
- О чем задумался? – спросил Эний. Откуда ни возьмись, он появился из толпы, придерживая под руки смуглого живчика и дородного блондина.
- Это братья Публии, те самые сенатские сплетницы, - пояснил он. И тут же переключился на братьев:
- А это мой племянник Авл Марций, и когда-нибудь он всем вам покажет.
Марк, старший Публий, с детства был фламином мортис, не могущим прикасаться ни к железу, ни к либериуму, – поэтому и сидел сейчас на простой каменной скамье, крутил в руках деревянный кубок с водой – и искоса поглядывал на брата. Зато Тит Публий ублажал свой желудок за двоих, не забывая в промежутках травить анекдоты, делиться сплетнями и задавать неудобные вопросы.
- Слышал, вы дружны со стариком Флавием и его деверем, этим несносным фламином Аппием, а, консул? Решили примкнуть к консерваторам?
- Да меня и те, и другие не впечатляют, - простодушно улыбнулся Эний, пристально глядя на Публия Фламина. – Но, выбирая между замшелыми традиционалистами и безродными жадными псами, я бы остановился на тех, у кого хотя бы есть достоинство.
- О, - понимающе покивал Публий-младший, примеряясь к боку огромной щуки, запеченной на углях и начиненной розмарином и устрицами. – У наших стариков этого достоинства, как у павлина в жопе перьев. Но вот куда оно их приведет? А, юный Марций?
Марций, неловко полулежавший на ложе рядом с Эльвой, обернулся.
- Эний говорит о надежности своих вложений, Тит Публий. Своего либериума, своей армии, самого себя, - помолчав, ответил он.
Наступила тишина.
С досадой крякнул Эний, смущенно отворачиваясь и почесывая затылок.
Хохотнул Тит Публий, но резко оборвал смех и весь сосредоточился на щуке.
А Марк Публий, до этого молчавший, поинтересовался:
- Значит, ты считаешь своего дядю торгашом?
- Нет! – горячо воскликнул Марций. – Не торгашом, нет. Но вы не можете игнорировать то, что Гай Эний – сам по себе партия. Он тот, за кем пойдет Рим. Если бы я был на его месте…
Брови Эния поползли вверх – он не ожидал от молчаливого, сдержанного Марция такой прямоты.
- Да, если бы ты был на месте Эния? – проворковал Тит Публий, обращаясь к свирепо оскалившейся щуке.
- Я бы определился с тем, чего я хочу, и примкнул к партии, которая хочет того же.
- И чего же хочет наш старший консул?
- Чтобы сила и влияние Рима росли и преумножались, - не раздумывая, ответил Эний.
- О, это слишком расплывчатый ответ…
- Либералы слишком полагаются на деньги и либериум, - проворчал Эний. – Дай им волю, они весь Рим превратят в лавку ростовщика. Консерваторы упрямы, эти властные старики и слишком серьезные юноши, они отрицают прогресс, но хотя бы почитают Ларов и дух Вечного Рима.
- Похоже, он за третью партию, - подмигнул Тит Публий брату.
- Партию консула Гая Эния, - степенно кивнул тот.
- Пусть так, - ответил Эний. – Для меня не важно, кто именно послужит славе Рима. Я не хочу почестей – только победы. Традиции, культы, личная выгода – все это одинаково мешает моей цели.
Говоря это, он крутил в руке кубок с оранжевым разбавленным, и вид у него был решительный и одновременно безразличный. Марций подумал, что для Эния сенатские дрязги – это то же поле боя, а скучающие и напористые от нерастраченной энергии нобили немногим отличаются от диких эльвов, которых нужно завоевать или уничтожить.
Которых нужно уничтожить – или подчинить идее, ведущей самого Эния, пожравшей его.
Неожиданно это показалось ему знакомым и до одури пугающим: ночь в храме Аморэ Либертины, «дорога воздаяния» и тени, черные, жадные и бездумные, кружившие над закованным в кандалы преступником.
- Сейчас вернусь, - сообщил он, поднимаясь с ложа.
В атриуме, сидя на корточках в углу, его терпеливо ждал старик-раб. Марций махнул рукой, подзывая – и протянул склянку с либериумом. Раб захныкал, мотая головой и пятясь назад – склянка сияла ровным синим огнем, высшая очистка, небольшое состояние в руке.
…Однажды, в походе, Марций заметил, что десятник Тиберий, старый, проверенный офицер, сошел с ума. Он то и дело застывал на месте, обращаясь к невидимым собеседникам, товарищей узнавал не сразу, будто вспоминал что-то давно забытое. Когда его обыскали, нашли либериум, а потом обнаружилось, что Тиберий добавлял его в вино, «чтобы увидеть Ларов».
Кто в здравом уме захочет увидеть Ларов, Марций не знал.
Но теперь, когда он убедился, что Эний опасен, безумен, силен – у него не осталось другого выбора. Не было ничего важнее Рима – в этом Марций был согласен со своим дядей, но главной угрозой считал его самого.
- Три капли в день, - прошептал Марций, впихивая в руки раба склянку с либериумом. – Сделай это, и я выкуплю тебя и освобожу, как обещал. Или хозяин для тебя важнее свободы?
Раб помотал головой, насупившись, спрятал в складках одежды либериум.
- Каждый день, - повторил Марций. – И если я узнаю, что ты меня обманул, а я об этом обязательно узнаю…
Он склонился к напуганному старику, так близко, что почти коснулся лбом свалявшихся редких волос. Неожиданно в белых глазах раба-эльва он увидел свое отражение, свое равнодушное, застывшее лицо.
Я не убийца, - подумал Марций.
***
Эний и правда выглядел больным. Неуверенные, резкие движения, темные мешки под глазами, суженные зрачки, лихорадочно мечущиеся по сторонам, не замирающие ни на мгновение.
- Я молился за твое выздоровление в храме Аморэ Либертины, - Октавий будто не знал, с чего начать разговор. Понимая и принимая как должное женскую слабость, к мужской он всегда относился с презрением.
Эний промолчал. Приглашающим жестом указал на мраморную скамью – руки его тряслись, как у дряхлого старика.
Октавий принужденно улыбнулся и сел. Внутренний дворик, в котором находился зимний сад, когда-то был открытым, но потом его перестроили, затянули тепловыми завесами – их опускали только на лето, да и то, когда хозяин находился в доме. Небрежно наваленная горка камней поросла суккулентами и мхом, на самом верху ее покачивались красно-зеленые плотоядные растения – каждое высотой по пояс человеку. Где-то вдали, за пышными лианами, оплетшими деревянные столбы, журчал ручей. К нему вела тропинка, выложенная сероватыми гладкими камнями – Октавий знал, что в глубине сада прячется круглая мраморная беседка, увитая разноцветными вьюнами, а сразу за ней – потайная дверь в кабинет хозяина дома.
Сам хозяин сидел на скамье, сложив подрагивающие руки на коленях, и бессмысленно смотрел вперед, то и дело конвульсивно подергиваясь.
- Ты слышишь меня?! – Октавий понял, что начинает терять терпение, и тут же укорил себя: «друг познается в несчастье».
В сад заглянул молодой раб, и Октавий знаком показал ему принести вина. Он был частым гостем в доме Эния и мог позволить себе такую вольность.
Раб, немой, остроухий эльв, низко поклонился и исчез.
- Эти грязные сенатские задницы радуются, как дешевые бляди в день легионерской получки, - беспечно произнес Октавий. – Они поговаривают, что Эний Лупус превратился в больную шелудивую псину, и уже даже в очередь выстроились, чтобы его пнуть.
Эний обернулся – странным, неуловимым движением: только что сидел, ссутулившийся и обрюзгший, и вот уже смотрит на Октавия бесстрастными выцветшими глазами. На мгновение показалось, что он превратился в бездумное, внимательное, голодное животное, но потом иллюзия рассеялась.
- Ничего, - прерывистым, глухим голосом сказал Эний. – Пусть помечтают.
- Вот и я так подумал! – жизнерадостно подхватил Октавий.
Думал он, пожалуй, о другом: перебирал в уме известных медиков, а попутно прикидывал, кого ему навестить первым: фламина Аппия или консула Лициния.
Никто не хочет тонуть за компанию, - подумал Октавий. Он сам себе был противен. Дряхлый, обессилевший Эний был ему противен. Вся ситуация была отвратительна.
Зашуршали лианы, плотоядные растения развернули уродливые клыкастые головы – в сад бесшумно скользнул раб, толкая перед собой небольшой резной столик.
Ноздри Эния затрепетали, одним молниеносным, незаметным глазу движением он схватил кубок и опрокинул его в рот. Октавий как протянул руку, так и застыл. Ужасно хотелось уйти. К двуличным развратным женщинам, к старому чопорному импотенту-фламину, к жирному бородатому трансвеститу-консулу. Просто сбежать из этого дома. Не видеть, как старый друг, захлебываясь, глотает вино – оранжевые капли стекают по подбородку и темными пятнами расплываются по тоге.
Тем не менее, Октавий продолжил движение, взял кубок и сделал небольшой, нарочито аккуратный глоток.
Раздался скрежет; металлический кубок в руке Эния смялся, как бумага, и тот, вскочив, размахнулся и швырнул его в сторону каменной горки. Растение изогнулось, щелкнуло зубами – и тут же выплюнуло несъедобный металл.
Октавий зачарованно смотрел, как полупрозрачная, смазанная от слишком быстрого движения фигура Эния уплотняется, опускается на скамью – он пропустил момент, когда пришла принцесса.
- Эльва, - пробормотал Эний, и она опустилась на землю у его ног, поднимая голову вверх. В ее широко распахнутых белых глазах, окруженных по радужке синей каймой, кипела такая безумная, такая яростная любовь, что Октавию стало жутко. На мгновение он представил себе, как эта остроухая ведьма день за днем травит Эния.
- Луций Октавий, - послышался тихий вежливый голос. – Решили навестить друга?
Октавий обернулся на звук. Среди буйной зелени, укрощенной ножницами садовника, стоял легат Марций, и вид у него был встревоженный и решительный.
- Я хотел бы с вами поговорить, давайте отойдем, - Марций игнорировал Эния, и уже это говорило о многом – всегда, сколько Октавий его знал, тот восхищался дядей, заглядывал в рот, бегал хвостиком.
Октавий встал со скамьи.
- Я еще зайду, - сказал он, сам себе не веря.
Неожиданно Эний пошевелился. Неестественно-медленно протянул руку, дотрагиваясь до плеча Октавия, – мышцы дрожали от напряжения.
- Холм эльво-о-о-ов, - невнятно, протяженно выговорил он.
Октавий быстро посмотрел на Марция, тот покачал головой, вздыхая.
- Какой холм, дружище?
- Храм Аморэ Либертины.
Эний смотрел на него выжидающим замерзшим взглядом. Его пальцы больно вцепились в плечо, сжимаясь клещами.
- Все будет нормально. Все с тобой будет нормально, - пробормотал Октавий и попытался разжать пальцы Эния.
Они были холодными, как мрамор, и такими же твердыми.
Неожиданно Октавий вспомнил – все эти походы и пирушки, быстрые, несерьезные ссоры из-за внимания женщин, бушующее море Сената – и Эний на корабле, скорчившийся в приступе морской болезни, зато потом, на суше он летел впереди легиона, и зеркальная броня его либра сверкала так, что было больно смотреть. И триумф. Когда толпа стелилась у ног Эния, а тот, в открытой кабине либра, шествовал неспешно и гордо, с застывшим, чеканным лицом – только нетерпеливо дергался уголок рта.
- Я еще зайду, - пообещал Октавий, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, будто смотрит в пламя погребального костра.
Пальцы Эния разжались.
Рука упала, мягко опускаясь на голову эльвийской ведьмы.
- Нет, - сказал Эний, щурясь, но не отводя взгляд. – Я понял, что с этим делать.
Марций, стоявший за его спиной, молча покачал головой.
Эний понял, что с этим делать – сейчас, когда почти услышал хруст ломающихся костей. Он не помнил, почему не должен этого делать, но знал, что человек ему дорог, и нужно замедлиться до упора, до рева барабанящей в висках крови. Он понял ритм этого человека.
Он понял ритм этого человека слишком поздно, когда тот уж скрылся в густой зелени.
Эний легко мог его догнать – но принцесса, вцепившаяся в его колени, сладко пахнущая тревогой и похотью, мешала. Она встала, слишком медленно, бедное слепое дитя, обняла его, ткнулась в шею, и заплакала.
Восприятие Эния менялось. Он больше не врезался в стены и колонны, не замечая скорости, с которой движется его собственное тело. Он начал соизмерять и понимать; боль в перетруженных мышцах, его верная и неумолимая спутница, отступила. Глаза перестраивались, теперь он мог видеть так же быстро, как двигаться
Он будто проснулся от тяжелого пустого сна, по дороге успев сойти с ума и умереть. То, что вело его – будь то любовь к Риму или желание все исправить – предстало перед ним в новом свете.
Аморэ Либертина, мать и покровительница Вечного Рима, была Королевой Эльвов, а статуя ее, скрытая в глубинах храма, изображала женщину, наполовину превратившуюся в тварь из-под эльвийского холма.
Теперь он видел почти зеркальную симметрию двух миров, и себя самого в этой искривленной, чудовищно перекрученной паутине взаимосвязей.
В этом новом постижении себя он был одинок; был еще раб, который приносил либериум – Эний застал его, тайком подливающим синюю светящуюся жидкость в вино и, похоже, напугал. Теперь этот раб отмерял капли либериума прямо в кубок в руках Эния, не решаясь подняться с колен и беззвучно мыча эльвийские гимны.
Потом перестроился ум.
Это произошло утром, внезапно. Эний проснулся и по температуре тела принцессы ап Мейрхион понял, что она почти пробудилась для трансформации, а по ее жалким и жадным ласкам – то, что сама она об этом еще не знает.
Он опрокинул ее на спину, изумленно распахнувшую белые глаза и удивленно приоткрывшую рот, и потом, когда она царапала его спину, изгибаясь и беззвучно крича, неожиданно подумал, что его тело мудрее его самого – семя, кровь и либериум должны пробудить Королеву.
Старик-раб, привычно ожидавший на корточках у стены, мычал что-то, рисуя в воздухе сияющие символы пробуждения и роста. Он приветствовал новорожденную Королеву Эльвов.
Когда все символы погасли, а Королева бессильно обмякла на разворошенной постели, Эний встал и протянул рабу два запечатанных письма.
- Доставь это в лагерь за городом и можешь возвращаться домой. Во втором конверте твоя вольная, колдун.
Старик взял письма, низко поклонился и вышел из комнаты.
Эний прошелся по спальне, поднял тунику с пола.
- Ухожу, - сказал он. – Оставайся дома, что бы ни произошло.
Принцесса смотрела на него, в ее глазах вспыхивало и таяло призрачное синее сияние. Казалось, будто ей приснилось, что внутри у нее живет монстр, склизкое, ядовитое насекомое, и теперь она, обмирая, прислушивается к себе и ждет неизвестно чего.
- Не выходи из дома.
Она кивнула, смиряясь.
Больше не было нужды терпеть и ждать; Эний вышел из дома, отмахнулся от рабов-охранников, ждавших его у выхода на улицу. Слухи о его выздоровлении, похоже, уже разнеслись – перед ним расстилалась, волнуясь и ожидая, толпа. Ее единое сердце билось быстро и заполошно, толпа ждала; она никогда не верила в позорную слабость своего любимца, но теперь хотела доказательств его силы.
Толпа качнулась, расступаясь.
Блеснул нож, но прежде чем убийца коснулся Эния, тот сломал ему запястье одним точным, неторопливым ударом.
- Эний Лупус… - вздохнула толпа.
Убийца попытался скрыться в толпе – Эний видел, как он ввинчивается между седой женщиной и мужчиной с крупной бородавкой на носу, так медленно, будто под водой. Мелькнула пестрая круговерть тканей – Эний сорвался с места и остановился перед убийцей, вздергивая его за горло на вытянутой руке.
- Эний Лупус! – прокатилось восхищенное перешептывание.
- Граждане Рима! – крикнул Эний, и его голос разнесся по Мраморной улице, затихая в портиках и колоннадах. – Если я плохо служил Риму, если вы отвергаете меня – казните меня! Убейте меня своими руками!
С этими словами он бросил обмякшее тело убийцы в толпу и остановился, ожидая.
Мгновения уходили, все будто замерло – напряженной неподвижностью сдавленной пружины.
А потом сорвалось.
Толпа выла и бесновалась, заклиная, шепча, выкрикивая:
- Эний Лупус! Эний Лупус! Эний Лупус!
Эний шел к Сенату.
У самого входа в Сенат его догнал Флавий Банкир, он был против обыкновения один – усталый больной старик, все никак не находящий преемника и тянущий свою власть, как тяжелую ношу.
Запыхавшись, дернул за плечо, разворачивая, останавливая.
- Гай Эний.
Эний молча обернулся.
- Ты помнишь, что ты наш мальчик? – Флавий приблизился вплотную, заглядывая в глаза – и печально покачал головой. - Смотрю, ты уж ничей мальчик. Даже не римский.
Эний ударил резко, кулаком под дых – так, что старик отлетел в толпу сенаторов, собравшуюся поглядеть на явление старшего консула.
Неторопливо обвел взглядом присутствующих.
За стенами Сената бушевала толпа и искрили, потрескивая, фасции ликторов, пытавшихся навести порядок.
Сенат молчал.
Кто-то склонился над неподвижно лежащим Флавием, покачал головой и накрыл лицо покойника складками тоги.
- Рим – это сила! – бросил Эний в оцепенелую тишину. - Мы станем разящим кулаком или умрем! Либертина-мать смотрит на нас!
- Гай Эний, я так рад, что вы снова с нами! – из толпы пробился младший консул; осторожно, будто по углям, подошел к Энию и остановился на расстоянии вытянутой руки.
- Консул Лициний, - кивнул Эний и шагнул вперед.
Лициний отшатнулся, но Эний прошел мимо, хлестнув полой развевающегося плаща по испуганному лицу.
- Гай Эний, я всегда считал вас гениальным политиком! – крикнул ему в спину младший консул.
- Отличное у него чувство места, - пробормотал Юлий и долил себе вина.
На экране Эний шел в Сенат, его плащ, тревожно-синий, бился за спиной. Консул Лициний скривился, сжимая кулаки, а потом припустил за коллегой.
На ступенях остался лежать труп Флавия Банкира, по белой тоге расплывались кроваво-красные пятна.
- Лупус! – крикнул Марций. – Еще вина!
- По крайней мере, старик умер, как хотел, защищая Рим.
- Защищая Рим от консула Рима...
- Говорили, что он спятил, - сказал Юлий. – Что его свела с ума эльвийская ведьма.
Это я выпустил зверя из клетки, подумал Марций. Что мне теперь делать?
- Что же будет дальше? С Римом? Со всеми нами?
- Дальше будет плохо.
- Но это всего лишь один безумец против всего Сената. Что он может сделать?
Юлий оторвался от экрана и внимательно посмотрел на Марция.
- Он же твой дядя? И покровитель? Почему ты сейчас не с ним?
Тем временем изображение изменилось: старший консул поднялся на ростру, не обращая внимания на шум и крики негодования.
Поднял руку, призывая к тишине.
Потому что я трус, подумал Марций.
- Потому что это я его отравил. Из-за меня он превратился в это.
- Вот как? – в потухших темных глазах Юлия Оратора мелькнуло любопытство.
- Он был опасен для Рима. И я… решил остановить его. Я думал, он спятит, я бы отвез его на загородную виллу, и он бы спокойно там доживал, не причиняя никому вреда, - Марций частил и сбивался, он так долго молчал, что теперь, раскрыв тайну, не мог остановиться.
- Он спятил, - помолчав, ответил Юлий. – Посмотри, как он двигается. Как себя ведет. Он или сумасшедший… или уже не человек, убереги нас Лары.
В этот момент крупно, во весь экран показали Эния, его сосредоточенное и одновременно отстраненное лицо и глаза – белые, только по краям радужки налипла серая грязь.
- Отцы-сенаторы, - негромко сказал Эний. – Народ Рима.
Что-то затрещало, и трансляция прервалась.
- Нужно что-то делать, - пробормотал Марций сам себе. – Нужно срочно что-то делать.
- Нужно, - кивнул Юлий, допил вино и встал, устало горбясь. – Пойду, попробую поднять Рим.
Он сказал это так просто, будто – пойду, попробую поднять вон тот камень.
Ростра была его полем боя.
Экран ожил, пару раз мигнул – и на нем появился консул Эний.
За спиной у него стояли три либра, и лазерные пушки были нацелены на Сенат.
В мертвой тишине он произнес:
- Слова – пустое, отцы-сенаторы.
Вспыхнуло, на трибунах что-то взорвалось, так, что тряхнуло даже камеру.
Кто-то закричал, шум, крики, стоны нарастали, но когда Эний поднял руку, все умолкло.
На ростру неторопливо поднялся Аврелий, невысокий, коренастый сенатский секретарь. Эний кивнул и спустился на трибуны.
Аврелий выждал, пока он займет свое место, и звучно провозгласил:
- Гая Эния Лупуса - в диктаторы!
Благополучно дожив до тридцати шести лет, Юлий Оратор ни разу, ни одной минуты не жалел, что предпочел ростру полю боя. Он знал за собой трусость – ту особенную, присущую отчаянно храбрым, болезненно порядочным, но слабовольным людям, - и давно смирился с ней, полагая, что лучше сделать меньше, но лучше.
На ростре он забывал себя, превращаясь в бездумную точку фокуса.
И это, пожалуй, все, что можно сказать о Юлии Ораторе.
Сенат всколыхнулся. Приливная волна оборачивающихся голов, поднятых рук, приглушенного шепота прокатилась от задних рядов.
Юлий Оратор возвращался на ростру.
Смуглый, невзрачный, он учтиво кивнул Энию, прошел мимо Аврелия, поспешившего уступить ему место.
Стало тихо.
Это была совсем другая тишина, влюбленная до беспамятства. Вот сейчас, еще один стук сердца, и из уст Юлия медом и золотом потекут те самые, единственно верные слова.
А он молчал.
Стоял, хмурился, морщил лоб, вглядываясь в замершие ряды, будто кого-то ждал.
- Марк Октавий! Постойте же, Марк Октавий!
- А, легат. Стою я, стою.
- Вы давно не заходили к дяде… то есть к консулу Энию.
- И правда, давно. Вот, смотрю и не узнаю.
- Волей Ларов он исцелился…
- Вовсе нет.
- Нет?
- Нет. Призываю в свидетели Ларов, я найду того, кто сделал это с моим лучшим другом, и уничтожу его.
- Ваши намерения делают вам честь.
- Честь? Легат, вы говорите странные вещи.
- Я просто боюсь.
- А кто сейчас не боится… Юлий Трепач, разве что?
На голографическом экране перед зданием Сената Юлий Оратор покачал головой и тихо произнес:
- Братья-римляне. Я пришел сюда с уже написанной речью, но она вам не нужна.
Сенат колыхнулся, вздохнул, - разочарованно и в то же время нетерпеливо: убеди меня.
Владей мной.
- Я пришел сюда в праздничной тоге, а должен был зайти домой и переодеться в траурную.
Динамики усиливали его голос, негромкий и скорбный.
Толпа пошевелилась, осторожно, боясь пропустить хоть слово.
Эний, сидевший в первом ряду, улыбнулся.
Теперь стало понятно – тот, кого Юлий Оратор искал в толпе, тот, кого он не нашел, но обращался к нему, к отсутствующему – это был Гай Эний, старший консул, без пяти минут диктатор Рима.
Камера остановилась на нем, на его напряженной позе и застывшем лице – и снова метнулась к Юлию, соединяя Оратора и Диктатора.
- Рим подыхает, как шелудивая собака, - равнодушно сообщил Юлий.
Сенат ожил. Взревел.
Крики, ругань, шум заглушили стоны умирающих.
Эний обернулся, все так же неестественно улыбаясь.
Юлий терпеливо ждал.
- Он не сможет, - уверенно сказал Марций.
- Сможет, - ответил Октавий.
Когда шум набрал силу, Юлий крикнул, властно обрывая гомон толпы:
- Трусы! Жалкие твари, трясущиеся за свою жизнь! Это вы убиваете Рим!
Улыбка сошла с лица Эния так быстро, будто ее стерли.
Голос Юлия Оратора, Золотой Голос Рима, грохотал, набирая мощь:
- Братья мои! Будьте стойкими и верными! Не предавайте себя! Наша честь, наша гордость – это все, что у нас есть! Да, мы можем умереть…
Юлий вздохнул, невольным, защитным жестом закрывая лицо – и тут же отдернул руку.
- Мы можем умереть, - мягко шепнул он. – Но это не самое худшее, что может с нами случиться. Рим превратился в поле боя, отцы-сенаторы, как и наши души … Мы боимся боли, мы так тревожимся за будущее…
Изображение на щите тряхнуло.
Толпа, слепая, зачарованная, снова и снова бросалась на стены Сената. То и дело в человеческом месиве мелькали белые либры ликторов.
- Давай уйдем отсюда? – предложил Октавий.
- А ведь ты не боишься, - медленно ответил Марций. – На тебя не действует, да?
- Что? Юлий? Да я его знал, когда он в пеленки срался.
- Мы – это Рим, - ровно сказал Юлий Оратор. – Каждый из нас. Мы вместе. Лары смотрят на нас…
Он запнулся.
Под одобряющий свирепый рев замолчал, шагнул назад.
- Рим… - выдохнул Юлий Оратор, покачнулся и сполз вниз.
Безвольно раскинул руки, тога задралась, прикрывая лицо.
Сенат затих, замер, ожидая – сейчас он поднимется, скажет что-то, опрокинет умы и поведет за собой Рим…
- Сейчас он их добьет! – азартно выкрикнул Октавий.
- Нет, - покачал головой Марций. – Все кончено.
- Да ну, брось!
- Место Эния только что было пустым. Он стал слишком быстрым… И, похоже, слишком нетерпеливым.
- Лары смотрят на нас! – взвизгнул Аврелий. – Лары видят, Лары карают!
Сенат затих.
Юлий Оратор не шевелился.
Эний неторопливо поднялся с места, поднялся на ростру – в оцепенелом, неверящем безмолвии.
Эхо носило по сводам и аркам последние слова Юлия Оратора: Рим!
Рим…
- Гая Эния… - прохрипел Аврелий и осекся, глядя на труп.
- Гая Эния в диктаторы! – выкрикнул Эний, властно положив ладони на ростру. – Объявляю голосование!
- Эй, легат. Марций! Да что с тобой…
Марций стоял, потерянный и опустошенный, вцепившись в плечо Октавия. Он будто сошел с ума. Ни на что не реагировал, смотрел на экран и сдавленно бормотал:
- Лары покарали… Лары…
Больше Энию ничто не мешало.
Хаос захлестнул Рим: голодные до крови, потерянные толпы шатались по городу, врываясь в дома сенаторов. Сами сенаторы кто бежал, сплотившись вокруг Аппия Фламина в надежде на скорый реванш, кто с оружием в руках пытался защитить себя.
Потом подтянулись военные либры Эния.
Рим пылал.
Где-то в это время Октавий сказал:
- Ты мой друг. Я отдал бы все, чтобы спасти тебя. Но единственное, что может тебя спасти – это смерть.
- Ты слишком добр, - ответил Эний и разжал пальцы, сомкнутые на горле Октавия. – Я не буду тебя останавливать.
Клинок синей стали, закаленный в эльвийской крови, упал, звякнув о землю.
Где-то в это время младший консул Лициний корчился и задыхался от боли. В закоулке было темно и безлюдно; стоявшие у входа в таверну легионерские либры этому только способствовали.
- Плох тот пиздобол, который не в силах проглотить свои же яйца, - глубокомысленно сообщил первый легионер.
Второй пьяно хохотнул и поспешил залезть в либр.
Где-то в это время Марций писал письмо.
«Ты хочешь увидеть Ларов – приходи сегодня в полночь в храм Аморэ Либертины».
Он ненавидел свои трясущиеся руки; все, чего он хотел избежать, уже произошло.
Хищные звери рвали на части издыхающий Рим.
Марций отложил письменные принадлежности, прислушиваясь к уличному шуму.
Где-то в это время диктатор Гай Эний вывел, глядя на знакомый почерк:
«Я приду».
Где-то в это время принцесса Эледвен ап Мейрхион открыла глаза.
Марций похлопал по кабине лежащего либра и сухо сказал:
- Ниобий, Меркуций. Время не ждет. По кабинам, придурки!
Ниобий, широкоплечий, рыжий крестьянский сын, спрятал в карман туго набитый кошель, послушно кивнул и вразвалку пошел к своему либру. Меркуций, желчный полукровка средних лет, задержался:
- Мы что, самого Эния должны мочкануть? А, господин легат?
- Проблемы, легионер?
- Никаких, - гнилозубо осклабился Меркуций и подбросил в руке кошель. – Просто уточнил.
- Вы должны убить того, кто в полночь войдет в храм Аморэ Либертины.
- Чувствую себя немного Ларом, - хохотнул Меркуций.
- По кабинам! - повысил голос Марций, и легионер запрыгнул в либр.
Храм Аморэ Либертины стоял на пустыре, белый и строгий, ощетинившийся рядами высоких колонн. Давным-давно, еще во времена основания Рима, его построили на самой вершине холма Летиция, да так и не обжили – ни лавочек, ни домов, ни вилл рядом с ним никогда не было.
Только дорога, широкая и прямая виа Летиция, тянулась от самого Сената через весь Рим и заканчивалась длинной крутой лестницей.
Под лестницей росли терновник и дикая ежевика, в кустах жили птицы – черные и крикливые, они были единственными спутниками Аморэ Либертины, Матери Рима.
В храме Аморэ Либертины казнили преступников.
Вечером, до захода солнца, по белой, залитой кроваво-красными лучами солнца лестнице поднимался человек, закованный в кандалы, а утром его находили мертвым, лежащим перед статуей Матери, с посиневшим, искаженным от страха лицом и спазматически скрюченными конечностями.
Говорили, что Лары карают и милуют.
Что невиновный выйдет из храма целым и невредимым.
До сих пор такого еще не происходило, если не брать один случай…
Диктатор Эний поднимался по лестнице Летиции.
Он уже минул храмовые ворота, и теперь его окружала ровная мраморная площадь, умолкшие, пересохшие фонтаны и угольно-черные стаи птиц на фоне темнеющего неба.
Эний пришел один, своими ногами.
Он не стал брать либр.
Храм навис над ним, высокий и белый; лестницу освещал яркий лунный свет – только в небе не было луны. Медлительные густые тени ползали под ступенями; шум ветра и крики птиц окружили Эния.
Он шагнул вперед.
Неожиданно из-под лестницы выпрыгнули либры – одновременно с двух сторон.
Холодно сверкнули лазерные клинки, Эний подался назад, нащупывая меч.
Первый либр был шустрым и наглым, он мельтешил перед глазами, прыгал, как саранча, ускользая из поля зрения. Эний перестал сдерживаться, когда сияющий меч проплавил каменные плиты там, где он только что стоял.
Эний ускорился – либр ускорился вместе с ним.
Каково же сейчас легионеру в кабине? – мелькнуло в голове, но мысль тут же исчезла, затерлась азартом боя. Потом они столкнулись в воздухе – машина, работающая на либериуме, и человек, пропитанный и измененный им.
Тяжелый меч Эния, белой стали, закаленный в плоти живого существа, твари, издохшей под эльвийским холмом, обрушился – вскрывая кабину, рассекая либр.
Эний приземлился на ноги, но внезапно какое-то смутное, смазанное движение в тени колонн отвлекло его.
Это был Марций, он стоял, скрывшись в густой черноте, и молча смотрел.
Лазерная пушка, слишком тяжелая для человека без либра, лежала на каменном ограждении.
Светилась, тускло пульсировала, готовая к выстрелам.
Заглядевшись, Эний пропустил момент, когда второй либр упал на него с неба.
Он закричал – страшно, агонизируя, разрывая мышцы и синапсы, но понимая, что не успеет.
Марций взял застывшую фигуру в прицел… и оторвался от пушки.
Эний все еще жил – разрубленный пополам от плеча до пояса, он все еще жил. Кровь ударила черным фонтаном – и тут же остановилась.
Либр остановился за спиной Эния, полусогнутый, меч плавил шипящий камень.
И тогда Эний развернулся – мелькнули, смазываясь в серое пятно, вскрытая грудная клетка и повисшая до самой земли правая рука. Всей силой, всей своей тяжестью он ударил, вбивая клинок в незащищенную кабину.
Тяжело, на выдохе, выругался Марций, припал к прицелу.
Но это было уже не нужно.
Эний безвольно скатился по спине либра, упал на одно колено, непокалеченной левой рукой уперся в мраморную плиту.
- Эй, Марций, - хрипло позвал он, не поднимая головы. – Марций, эльв тебя подери! Подойди же…
Упал.
- Подойди, не бойся…
Попытался подняться – и снова упал.
- Марций…
Марций закрыл глаза. Сжал виски так сильно, что казалось, голова вот-вот лопнет перезрелым фруктом.
Он не хотел слышать этот голос.
Он убил Эния, на этот раз точно убил, и теперь должен как-то с этим жить.
Стало тихо.
Даже птицы замолкли.
В тишине, все громче и отчетливее, что-то вздыхало и влажно чавкало.
Потом появилось: грузно перекатываясь со ступени на ступень, волоча за собой склизкие щупальца и парализовано висящие хитиновые крылья, к Энию ползла тварь.
Из головогруди твари росли человеческий торс и руки, обвисшие вдоль боков.
Торс увенчивала голова – светловолосая, красивая голова принцессы Эледвен ап Мейрхион.
- Эний! – горестно вскрикнула принцесса.
Марций пятился, отступая в тень колонн.
Он будто вернулся в прошлое, и он больше не понимал, где он и когда.
У храма Аморэ Либертины не было крыши и стен.
Колоны заканчивались квадратными навершиями, стояли частоколом, окружая сердце храма – статую Аморэ Либертины, полутвари, полуэльвы.
- Эний, - тихо позвала принцесса. – Ты сказал, что вернешься, как ты можешь нарушить свое слово.
Мерзкое, отвратительно шлепающее по камням, бесформенное тело наползло на лежащего Эния.
Он все пытался встать, дергался на ступенях – механическими движением мертвого насекомого.
Потом исчез, погребенный под тушей твари.
Марций посмотрел вверх.
Ему снова было пять лет, он снова убежал от нянек и спрятался в самом укромном месте – в храме Матери. Уже стемнело, а его все еще никто не искал.
Что-то пошевелилось среди колонн.
«… а будешь шалить, тебя Лары унесут, а матушка Либертина сожрет», - пугали его няньки.
Преступник вступил за ворота.
Статуя матушки Либертины вспыхнула, засветилась призрачно-синим.
Статуя Аморэ Либертины вспыхнула.
- Ты не умрешь, - сказала принцесса.
Тело ее распадалось, расползалось лохмотьями, и изнутри бил призрачно-синий свет.
- Мы поклоняемся эльве, - прошептал беззвучный, мертвый голос Эния. – Рим все это время поклонялся Эльве.
- Прости меня, - выдохнул Марций.
Он согнулся, сполз вниз по колонне, свернулся в клубок.
Матушка Либертина гневалась.
Чем еще можно было объяснить, что преступник, вошедший в храм, согнулся, сполз вниз по колонне и завыл, схватившись за голову?
Потом, конечно, Марций увидел Их.
Лары, черные, ужасные, пахнущие гнилью и страхом, спустились вниз.
Ох!
Матушка Либертина, не ешь меня!
Матушка Либертина!
Принцесса таяла, будто, пожрав тело Эния, она больше не могла удерживать его в себе.
- Живи, - шепнули ее губы, потом нижняя отвалилась.
Все тело, все лицо принцессы шло сияющими трещинами, расслаивалось и исчезало.
- Живи, - беззвучно попросила принцесса.
Марций закричал.
Он видел Ларов, и Лары видели его.
Только теперь он не был безгрешен.
Фламин Аппий обернулся, щурясь и прикрывая лицо козырьком ладони.
Солнце било прямо в глаза.
Мерно покачивался корабль, бескрайнее море синело, сливаясь с бесконечным небом.
- Октавий Моряк? - фыркнул Аппий. – Страдает и мечется. Вот уже неделю места себе не находит.
- Настоящая дружба – слишком редкая вещь, - ответил Марций.
- Дружба! – запальчиво воскликнул Аппий, всплескивая пухлыми руками. – Надеюсь, ты сейчас иронизируешь! Он сбежал, наш молодой, храбрый Октавий!
- А кто тут не сбежал? – вздохнул Марций.
- Больше почтения, мальчик, - усмехнулся фламин, так, что все три его подбородка пришли в движение. – Почтение не утруждает молодых, но радует стариков.
- Вы думаете… - Марций помялся, но все же продолжил. – Думаете вернуться?
- Зачем? Боишься не справиться, блистательный Марций Освободитель?
Марций покачал головой. Аппий был раздражен, как раненый медведь, - с того самого момента, как узнал, что диктатор мертв – с того самого момента, как Марций нашел флот Октавия.
- Я справлюсь, - сказал Марций и, словно сам себе не веря, покачал головой.
Фламин пожал плечами и демонстративно отвернулся.
- Хочу рассказать вам кое-что по секрету, - шепнул Марций.
Волосатое ухо Аппия чутко вздрогнуло.
- Эний не умер. Он стал Ларом. Тогда, в храме Аморэ Либертины.
Аппий развернулся – слишком резко для такого толстяка; вцепился в поручень побелевшими пальцами.
- Я сам это видел, - улыбнулся Марций.
Улыбка тут же сошла с его лица – по палубе, тяжело печатая шаг, шел Октавий Моряк.
- Повтори, - бросил Октавий вместо приветствия.
- Эний не умер, - вежливо отозвался Марций. – Он стал Ларом.
- Как? Когда? Почему?
- Вы хотите пригласить меня в свою каюту, - подсказал Марций. – Предложить вина. И расспросить в подробностях.
- Смышленый мальчик, - хихикнул Аппий Фламин.
Дверь в каюту грохнула, захлопнувшись за спиной Марция.
Тут же – сразу же – сокрушающий удар выбил из него весь воздух.
Марций согнулся, схватившись за живот.
- Славься, Марций Освободитель, - бесстрастно сказал Октавий. – Марций Убийца Волка.
Схватил Марция за волосы – и дернул на себя, всаживая колено в солнечное сплетение.
Когда дыхание вернулось и чернота перед глазами рассеялась, Марций увидел кружащийся потолок каюты. Потолок прокрутился несколько раз – и остановился. Марций попытался встать. Медленно, стараясь отчетливо выговаривать каждое слово, произнес:
- Это еще не все.
Октавий склонился над ним; светильник, висевший под потолком, окружил его голову теплым мягким ореолом света.
Марций чувствовал, как качается и вздрагивает деревянный пол.
Сквозняки тоненько посвистывали в щелях, шум моря казался оглушающим.
- Ты говорил – убьешь того, кто сделал это с ним, - сказал Марций.
Октавий исчез из поля зрения.
Ходил где-то рядом – поскрипывали доски пола.
- Это был я, - сказал Марций. – Убей меня, если хочешь.
Огромная, неподъемная усталость навалилась на него, расплющивая, вдавливая в пол.
Он замолчал.
- Так что же увидел Эний? – медленно спросил Октавий. – Во что он превратился перед смертью?
- Я возвращаюсь в Рим, и мне нужен второй консул, - ответил Марций. – Если ты передумал мстить за дядюшку, пора разворачивать флотилию.
***
Что бы они ни думали, на что бы ни надеялись, чего бы ни боялись, Вечный Рим так и остался Вечным. Вся эта возня, все эти переломанные судьбы и разрушенные здания значили не больше, чем крики птичьих стай, носившихся между колонн храма Аморэ Либертины. Не больше, чем вдох и выдох Рима.
Со смертью диктатора Эния к власти пришел его племянник Авл Марций, при поддержке и помощи Марка Октавия.
Правление Марция было недолгим и кровавым и запомнилось безжалостным покорением Дальней и Ближней Эльвии. Диктатор был умен и осторожен, многочисленные покушения на его жизнь каждый раз заканчивались неудачей. Умер он неожиданно для всех – тихо, в своей постели. Перешептывались, что его покарали Лары, а кто-то из стариков видел Гая Эния, выходящего из дома Марция.
Что он видел перед смертью? Жалел ли о том, что пошел по пути Эния? Считал, что изменился сам – и теперь сможет изменить Рим?
Теперь об этом уже никто не узнает. А Рим каким был, таким и остался. Рим – он и не таких перемалывал. Пожары потушили. Мертвых похоронили. Живые вернулись к своим делам. Толпы ждут нового Оратора и нового Диктатора… и требуют либериума и зрелищ.
@темы: конкурсная работа, Радуга-3, рассказ
-
-
26.05.2011 в 14:26Огромный и достоверный мир, ювелирно построенный на единстве и борьбе противоположностей.
Мехи!Персонажи!
Сцены с публичными выступлениями - самые любимые.
Сцена возле храма - очень красивая и страшненькая.
Спасибо автору за такую вещь.
-
-
28.05.2011 в 13:37Мир, потрясающий в своей верибельности мир, сильные люди, эльвы, Либертина, красота-то какая...
Какие речи! Какая динамика!
Здорово.
-
-
28.05.2011 в 16:36У меня осталось очень неоднозначное впечатление от текста.
С одной стороны, он удивительно стройный и цельный. Антураж мира восхитительный. И история хорошая.
А с другой, для меня... ну, как в анекдоте, "были некоторые моменты" (тм)
Может быть, это моя читательская невнимательность, но от меня ускользнуло, в чем важнейшая функция либериума для представленного общества. Дурным делом я сперва думал, что это наркотик. И тут у меня, сугубо по этой функции и цвету, тут же возникла ассоциация с зидратом из "Генетической оперы". Но то такое, мои сугубые ассоциации дела не касаются. Потом оказалось, что принимать внутрь это нельзя. Ага, ладно. Потом я выцепил строчку, что на либериуме двигаются либры. Ага, ясно. Это топливо, обеспечивающее мощь армии?.. Немного понятнее стало. Но тогда не очень ясно, как тому солдату пришло в голову лить в вино ракетное топливо.
И все равно к концу осталось такое ощущение, что на сцену выкатили большую пушки - и стрельнули из нее пулькой.
Но я не претендую на истинность утверждений, я мог просто не вчитаться в какой-то важный сюжетообразующий момент достаточно внимательно. Тогда простите.
А еще у меня по дороге возник ворох ассоциаций, но это, повторюсь, мое личное дело. Однако озвучить почему-то свербит.
Озвучиваю, чисто для галочки.
Финал остался для меня туманен (наверное, я сейчас совсем дураком звучу, это жаль). То есть, есть у меня подозрение, что из храма вышел уже не совсем Марций, судя по его действиям, но я боюсь ошибиться.
А вообще большое спасибо за текст. Впечатление от него, повторюсь, осталось очень крутое.
-
-
30.05.2011 в 06:11-
-
16.06.2011 в 11:41После таких восхищенных отзывов как-то неловко говорить, что текст не понравился. Речи, динамика, антураж, пафос, суровые политиканы такие суровые - всё отлично, но.
Не моё. Главные герои как герои, а сам Рим как был в начале, так и остался (для меня) совершенно мертвым и если его единственная функция - хотеть либериума и зрелищ, это не мой мир, увы.
-
-
20.06.2011 в 03:104/8
-
-
20.06.2011 в 04:19-
-
21.06.2011 в 05:27-
-
21.06.2011 в 22:204/10
-
-
22.06.2011 в 17:25-
-
22.06.2011 в 19:19-
-
26.06.2011 в 16:18но:
всякое имхо
3/9
-
-
26.06.2011 в 23:48-
-
10.07.2011 в 15:09-
-
13.07.2011 в 23:39-
-
16.07.2011 в 15:06В начале только не сразу разбираешься в множестве двойных имён персонажей, а финальный кусочек, имхо, лучше бы был покороче (строчка из саммари - самое оно, дополнительные объяснения смазывают впечатления), но это мелочи, а в целом текст офигенный. Золотое и красное на сером фоне толпы! Бурно пофапал на стиль и слегка подозреваю, кто автор %)) Сеттинг
И вообще, лучи восхищения.
4/10.
P.S.: либериум часом не имеет ассоциативной связи с драгонэйджевским либриумом?
-
-
17.07.2011 в 14:02-
-
18.07.2011 в 02:54-
-
18.07.2011 в 02:55-
-
18.07.2011 в 13:16-
-
19.07.2011 в 15:075/7
-
-
20.07.2011 в 00:02-
-
20.07.2011 в 00:04-
-
20.07.2011 в 17:35