Название: Пуля – не дура
Тема: Подвиг – поступок насмерть перепуганного человека
Автор: Derflinger
Бета: Отряд Социальной метеорологии
Краткое содержание: Между прошлым и будущим может быть не только время
Предупреждение: 16+
читать дальше
Погоня. Конь летит, обгоняя ветер, так, словно от бешеной скачки зависит его жизнь. Он будет мчаться, пока не свалится замертво, но смерть уготована вовсе не ему. Всадник прижался к холке, отчаянно понукая животное, шпоры окрасили алым потемневшие от пота конские бока, но всё тщетно – моя лошадь и резвее, и свежее. В степи ему не уйти, а до поросших редким лесом холмов, где его конь получит хоть какое-то преимущество, ещё три версты. Не успеет. Дистанция сокращается – два корпуса, корпус, полкорпуса. Шашка наготове, и чувствую её нетерпение, её жажду. Она хорошо знает своё дело – впорхнуть птицей и рухнуть стремительно, одно отточенное движение, повторённое, может быть, тысячу раз на этой бесконечной войне. Ещё пара мгновений. Занесённый клинок ловит отражённый свет, солнце играет на полированном металле, лезвие, быстрое и лёгкое, как солнечный луч, пройдёт, рассекая позвоночник, от правого плеча к пояснице, затем вернётся в ножны и уснёт до следующего раза. Ещё мгновение. Он оборачивается. Его лицо, запылённое, покрытое дорожками высушенного ветром пота, искажено. Я вижу в его глазах страх. А ещё я вижу чёрное дуло револьвера. Вспышка. Гром. Темнота.
Снова вспышка. Гром. Капли дождя барабанят по подоконнику, тихонько пищат медицинские приборы где-то за изголовьем. Выхваченный молнией стоп-кадр – окно с поднятыми жалюзи, белый потолок, две стены – на одной икона, на другой часы с застывшими стрелками. Три часа, восемнадцать минут, пятьдесят пять секунд. Сон отступает - нет никаких погонь, лошадей, сабель, жажды крови. Есть только больничная палата, я в ней, и пуля в моей голове. Последнее обстоятельство делает существование всего остального зыбким. Мысль о том, что я в любой момент могу отправиться следом за своими сновидениями, не вызывает особого страха, всё что я ощущаю – это слабость. Даже не слабость, а приятную расслабленность. Ничего не болит, только не чувствуется левая рука и плохо слушается язык, но я почти всё время молчу, а занять руки здесь и так нечем. Сильно ухудшилось зрение на левом глазу, но доктор обещает, что оно восстановится. С чего мне умирать – всё не так уж плохо. Я закрываю глаза и проваливаюсь в забытье без сновидений.
- Доброе утро! Ну-с, как самочувствие? – Доктор излучает оптимизм. В руке у него рентгеновский снимок моей головы, с которым он, похоже, никогда не расстаётся.
- Неплохо для покойника.
- Молодой человек, бросьте! Ваше состояние настолько стабильно, что мы скоро разрешим вам прогулки на свежем воздухе.
- А вдруг я убегу? Тогда всё, что останется у вас от медицинской сенсации - вот этот снимок.
- И здесь вы ошибаетесь, молодой человек! Вам, конечно, повезло, но медицине известны случаи и поинтереснее вашего. Например, вы слышали что-нибудь о Сабуро Сакаи?
- Нет.
- Это японский лётчик времён второй мировой войны. Он был ранен двумя пулями в голову, однако благополучно посадил самолёт, а после госпиталя продолжил летать. А Михаил Кутузов?
- Обижаете. Кутузова я знаю – ему пулей выбило глаз.
- И снова ошибаетесь! Он был ранен в голову также двумя пулями, но полностью сохранил дееспособность. Повязку же Михаил Илларионович носил только потому, что от яркого света у него болела голова.
- Выходит, поскольку пуль в голове у меня меньше, а медицина сейчас лучше, я буду жить?
- Непременно.
- И самолётом смогу управлять?
- Ну нет, лавров Сакаи вам не видать. Не уверен, что после операции вам стоит садиться за руль автомобиля, – лицо доктора принимает серьёзное выражение, но улыбка тут же возвращается. – Зато сможете командовать армиями не хуже Кутузова!
Пора менять тему.
- Раз уж я практически здоров, почему ко мне не пускают посетителей?
Улыбка доктора становится ещё шире. Он убирает снимок, достаёт блокнот и делает несколько пометок.
- Думаю, вы можете увидеться с родственниками сегодня после обеда. Кроме того, с вами уже давно и настойчиво желает поговорить следователь. Я и ему разрешу вас посетить, хоть это и может вызвать лишний стресс. Видите, насколько я уверен в вашем состоянии?
- Следователь? Вот спасибо. Может, просто передадите ему, что я ничего не запомнил?
- Не имею права. И смею заверить – пятиминутная деловая беседа вам ничуть не повредит. Ну всё, хватит вопросов. Сейчас медсестра сделает вам укол, затем процедуры, затем приём пищи, затем сон – до самого обеда. Сон в настоящий момент – ваш лучший друг.
Начальник воскресенской милиции Павел Степанович Дурнев неровными шагами пересекал комнату. Зажатая в кулаке папироса, которой он забывал затягиваться, почти истлела. Он что-то говорил, но я слушал вполуха. Развалившись в кожаном кресле бывшего городского головы, я пытался поставить себя на его место. Весь предыдущий состав милиции города Воскресенска (тех, кто выжил в перестрелке) бандиты заживо сожгли в сарае вместе с коммунистами из исполнительного комитета и десятком сочувствовавших советской власти из числа горожан. А начальника милиции распяли прямо на дверях исполкома, запретив снимать под страхом смерти. Так он и провисел три дня, до прибытия новой власти. Впрочем, нервничал Дурнев не из-за этого, в других уездах дела ничуть не лучше. Банды орудуют по всей губернии, да что там – по всей Украине. Бандиты расправляются с милицией, милиция расправляется с бандитами – обычное дело.
В Воскресенске обычные дела кончились девять дней назад, когда промышлявшая обыкновенно грабежом банда Дорошенко вырезала целую деревню. А за ней ещё одну. И ещё. Шесть населённых пунктов за неделю – убиты не только все жители до единого, но и весь домашний скот вплоть до кур. Дома сожжены, колодцы завалены трупами, посевы вытоптаны. Много распятых. В Петроград полетела телеграмма на имя самого Дзержинского, и от её содержания даже у Железного Феликса волосы встали дыбом. Из Петрограда одна за другой понеслись телеграммы в штаб Первой конной, и вот, в самые напряжённые дни боёв моя сотня с двумя пулемётными взводами снята с фронта и направлена в Воскресенск с категорическим приказом – в кратчайшие сроки уничтожить банду Дорошенко.
- … вот что мы имеем на сегодняшний день. С прибытием вашего отряда бандиты по-прежнему превосходят нас по количеству сабель, и пулемётов у них не меньше четырёх. Кроме того, мы совершенно не знаем, где они объявятся в следующий раз. – Закончив свой откровенно панический доклад, начальник милиции растерянно посмотрел на погасшую папиросу, выкинул её в кадку с фикусом и прикурил новую.
- Вы, может, и не знаете, а мы знаем, – я с неохотой расстался с креслом, подошёл к столу и ткнул пальцем в давно подмеченную точку.
- Мурованка? Но почему?
- У тебя, товарищ Дурнев, я смотрю, от страха совсем соображалка вразнос пошла. Они же просто обходят подряд все населённые пункты в радиусе примерно сорока вёрст от Воскресенска с востока на запад. Словно кольцо замыкают.
- Но тогда… Они же пропустили, вот – Савёловка, Каменка, хутор Мельничий…
- Ты же сам сказал, что в этих заброшенных деревнях почти никого не осталось. Расскажи лучше про Мурованку.
- Это село, дворов на полтораста. Церковь каменная, стоит на холме. Очень высокий холм, вёрст на тридцать с него видно в любую сторону. С восточной стороны лес вплотную, а всё остальное – ровная степь. Скрытно только из лесу подойти и можно.
- Ну, мы скрытно подходить не будем, - ответил я и крикнул в распахнутую дверь – Захар!
Мой ординарец возник на пороге кабинета. Парень молодой, исполнительный, шустрый и очень идейный, Захар знал наизусть больше декретов и воззваний Cовнаркома, чем дивизионный комиссар.
- Значит так, Захар. Через двадцать минут сотня выдвигается в Мурованку, это отсюда в сорока верстах. Там банду и подкараулим. Смирнову передай, чтоб ехал вперёд и выбрал позиции для пулемётов. Комиссара и младших командиров ко мне, остальным выстроиться на площади перед горисполкомом. Выполнять.
- Есть! – радостно отозвался Захар, однако замешкался и бросил на меня вопросительный взгляд.
- Бой случится на рассвете, - угадал я невысказанный вопрос. Захар кивнул и умчался передавать распоряжение.
- У них четыреста пятьдесят сабель и четыре пулемёта. К тому же это не обычные голодранцы, сам Дорошенко – бывший штабс-капитан, у них много царских офицеров и солдат с боевым опытом. А ваши люди даже на местности не успеют осмотреться. Это безумие!.. – прошептал Дурнев, когда стук сапог убегающего Захара затих в отдалении.
- Безумие – идти против Советской власти. А что до местности, то в ней нам ты, Павел Степанович, разобраться и поможешь. Поедешь с нами.
Дурнев сглотнул и выкинул в кадку ещё одну истлевшую папиросу.
Через пять минут в кабинете начальника милиции состоялось короткое совещание. План мой был прост – расположить пулемёты на высотах так, чтоб они простреливали граничащую с лесом часть села, внезапно открыть огонь по бандитам, когда большинство из них окажется на виду, а после того, как они спешатся и попытаются подавить пулемётные точки – атаковать кавалерией, укрытой на противоположном склоне холма.
- За полчаса всех до единого вырежем, – констатировал Родионов, бывший фельдфебель, а ныне красный командир и мой первый заместитель.
Дурнев задумчиво качал головой и вертел револьвер. Руки его дрожали. Остальные милиционеры выглядели скорее возбуждёнными, нежели испуганными, возражений не последовало, и план был принят единогласно.
- Что это с ним? – шёпотом спросил Родионов, кивая в сторону Дурнева. – Неужто не воевал?
- Воевал, да, видать, недостаточно. Всё ещё считает себя живым.
- А-а-а-а… - понимающе протянул Родионов, и больше к этой теме не возвращался.
- …сам не считает себя живым. Доктор говорит, что ему надо потихоньку возвращаться к делам. Если он почувствует важность расследования, это пойдёт ему на пользу.
- Хорошо, я постараюсь.
Голоса за дверью, оба незнакомые. И так громко – опять будят на самом интересном месте. Чтоб вам провалиться со своими рекомендациями – то заставляют спать, когда не надо, то не дают, когда хочется. Раздаётся стук в дверь.
- Войдите, – кричу я преувеличенно бодрым голосом. «Не считает себя живым», ишь ты. Да я вас всех переживу! Ну, если вы все умрёте на этой неделе от какой-нибудь холеры.
Дверь открывается, в палату осторожно входит субъект в накинутом на плечи белом халате. В руках чёрная папка.
- Здравствуйте, Игорь Дмитриевич. Как вы себя чувствуете?
- Превосходно.
- Моя фамилия Сидоров. Сидоров Михаил Петрович, я…
- Вы обещанный доктором следователь. По вам видно.
- Что именно по мне видно?
- Ну, лицо у вас такое… Волевое. Типичный такой суровый мент. На Ларина из «Улиц разбитых фонарей» похож.
Сидоров улыбается невесело, и от этого ещё больше начинает походить на известного телевизионного актёра.
- Да, вы правы. Сходство многие отмечают. Увы, реальные следственные действия не имеют ничего общего с тем, что вы видите на экране. Итак, могу я задать вам несколько вопросов?
- Сколько угодно. До пятницы я совершенно свободен.
Михаил Петрович снова улыбается и расстёгивает свою папку.
- Так... ладно, формальности опустим… Расскажите, что вы помните о моменте нападения.
- Мой поезд прибыл на Киевский вокзал около двух часов ночи. Я точного времени не помню, но прибытие состоялось по расписанию. Я подошёл к таксистам, один бомбила согласился отвезти меня за шестьсот рублей – это вся наличность, которая у меня оставалась. Сказал, что машина у него стоит в переулке возле метро.
- Вы запомнили, как он выглядел?
- Кавказец. Они все на одно лицо, даже на очной ставке вряд ли опознаю.
- Наши специалисты помогут вам составить фоторобот, но этим придётся заняться позже… Значит, он повёл вас к машине. И что было дальше?
- А дальше меня окликнули сзади. За спиной у меня стоял человек, его лица я не разглядел. Там фонарь, и тень прямо на него падала…
- А как он вас окликнул, по имени?
- Не помню. Кажется, нет. Что-то вроде «извините, пожалуйста». Негромко так произнёс. И без акцента, я обратил внимание на контраст – кавказец-то всю дорогу соловьём разливался про свой нелёгкий бизнес. Так вот, я обернулся, он поднял руку, и всё. Больше ничего не помню.
- У вас были с собой какие-то вещи, кроме тех, что обнаружили в карманах?
- Был рюкзак. А что у меня в карманах обнаружили?
- Значит, преступник похитил только рюкзак… Там было что-нибудь ценное?
- Ничего такого, ради чего стоило убивать.
- Не думаю, что он хотел вас убить.
- Вот как? Выходит, он прострелил мне голову, чтобы напугать? Думал, что с пулей в черепе я стану сговорчивее? Тогда он просчитался, поскольку испугаться я даже не успел!
- Видите ли, пуля, которой вас ранили – резиновая. Это хорошо видно на снимке. Несмотря на статистику смертей, у нас ещё очень многие полагают, что можно нокаутировать человека, выстрелив ему в голову из травматического пистолета. Действовал непрофессионал.
- О, это утешает.
- Извините, я не хотел вас обидеть. Что ещё вы можете сказать о внешности стрелявшего?
- Да ничего, лицо невозможно было разглядеть.
- Рост, вес?
- Рост выше среднего… Обыкновенная комплекция, как у вас или у меня.
- По голосу сможете опознать?
- Нет, не думаю.
Следователь молчит с полминуты, что-то черкая в извлечённом из папки блокноте.
- Значит, вы утверждаете, что ничего ценного в рюкзаке не было.
- Разве что для науки…
- Вот как? – оживился Сидоров. - Вы везли с собой предметы, найденные в ходе экспедиции?
- Да, Макс… Максим Пивоваров нагрузил кое-чем. Просил передать коллегам какие-то, как он выразился, «промежуточные находки». Я сам не археолог, знаете ли, по мне всё это хлам. Стекло, керамика, обломки всякие… Сам Макс, правда, был от этого мусора в восторге. Говорил, что самым закостенелым пердунам из РАН теперь придётся пересмотреть их «незыблемые истины».
- Максим Пивоваров – это руководитель экспедиции? В каких отношениях вы с ним находитесь?
- Мы друзья с института. Учились на разных факультетах, он на истфаке, а я на факультете кибернетики. Познакомились случайно, в одной компании. Поссорились из-за чего-то, нас кинулся разнимать один тип, председатель студенческого актива. Противный малый и стукач. Макс ему сказал что-то из серии «не лезь в чужие разборки» и в ухо съездил. А я говорю – и вообще в чужие дела нос не суй! И в другое ухо зарядил. Так мы и подружились. Он после института всерьёз наукой занялся, я в частную фирму попал, серьёзную, с крупными авиазаводами работаем… Ну да вы же в курсе.
- Да-да, я в курсе. А чем именно занимается экспедиция вашего друга?
- Ну, насколько я помню, основное их занятие – распитие спиртных напитков. – Нахлынувшие воспоминания растягивают мой рот до ушей. – Собственно, поэтому в отпуск я и мотаюсь с ними по всяким раскопкам. Помогаю, чем могу, но особо ни во что не вникаю. Он носится с идеей некой древней высокоразвитой цивилизации. Что-то типа Атлантиды, только автором мифа является не Платон, а сам Пивоваров. В этот раз ему повезло, он раскопал поселение, которому около трёх тысяч лет, и обнаружил там стеклодувную мастерскую, кажется, даже не одну. Поскольку ни скифы, ни сарматы, ни кто-либо ещё в тех краях со стеклом дела не имел, Пивоваров воодушевился неимоверно. Два дня копали как сумасшедшие, ни капли в рот не брали, только работа. Зато потом обмыли находки как следует! На следующий день мне надо было уезжать, вот Макс и всучил мне несколько стекляшек – осколки сосудов и украшений, рассчитывал, что начальство, увидев их, продлит ему экспедицию до осени.
- То есть, вас с собой не было ничего, имеющего явную ценность. А там, на Украине? В результате раскопок было золото, серебро, или что-то подобное?
- Насколько я знаю, нет. Ох…
- Что с вами?
Лампа на потолке начинает выписывать круги, палата раскачивается, словно плывёт по морю.
- У меня кружится голова…
- Я вас утомил. Отдыхайте, я позову доктора, и мы продолжим, когда он сочтёт нужным.
- Не стоит, это не впервой. Мне просто надо закрыть глаза...
За Сидоровым захлопывается дверь. Наваливается темнота. Я слышу негромкий разговор нескольких мужчин и конский храп.
- Вот беда-то, вот беда!.. И кого же теперь поставят? Эх, сколько всего прошёл, а тут не уберёгся…
- Молчи, дурак! Чего воешь, как над покойником? Доктор пулю вынет, там поглядим.
- Где ты видел, чтоб из головы пули вынимали? Нет уж, теперь всё, отвоевался. Хорошо, если тебе сотню передадут, а ну как пришлют нового командира?
Я открываю глаза. Темнота отступает, сгущается, образуя две неясные, качающиеся тени. Голоса принадлежат им. Я напрягаю зрение, и правая тень постепенно приобретает очертания человеческого лица. Левая так и остаётся размытым пятном в сумраке.
- Смотри - глаза открыл! Доктор, доктор, сюда! Семён Павлович, вы меня слышите?– это левая тень.
- Тебя слышно в штабе Будённого. Семён, ты как? – Лицо говорящего мне знакомо. Я силюсь вспомнить, фамилия буквально вертится в голове, но ускользает при попытке ухватиться за неё.
- Где я?.. Что произошло?..
- Ранило тебя. Ты в хате у сельского старосты, со вчерашнего дня лежишь. Доктор из города приехал, сейчас приведут... ты хоть помнишь что-нибудь? Узнаёшь меня, Семён?
- Родионов! Митька! – Имя возникает в памяти резко, словно удар нагайкой, и причиняет боль. – Я не помню ничего с тех пор, как из города выехали… Что случилось? Куда меня ранило, и как?
Морщины на лбу моего заместителя разглаживаются, он смотрит на меня с облегчением.
- Слава богу, а мы-то уж решили, что конец тебе. Захар, беги за доктором, чтоб он провалился! - Левая тень стремительно растворяется в багровом мареве. Я моргаю глазами, марево по-прежнему застилает половину комнаты. Проклятье!.. Родионов между тем продолжает:
- Мы с вечера позицию заняли, как на совете было оговорено. Ждали их с самого рассвета. Часов в десять пополудни выкатилась из лесу вся шайка… Наврал твой Дурнев, и двух сотен человек не было – все истрёпанные, ошалелые какие-то. Кинулись по дворам шарить, а там пусто – жители ещё ночью ушли, от греха подальше. Мы, как поняли что это все, вдарили по ним из пулемётов!.. И про пулемёты Дурнев твой наврал, не было у них ни одного. В общем, всех положили, кроме главаря и ещё двоих, что при нём состояли. Те на коней и в степь, да так, что мы не сразу-то и заметили. Кинулись за ними впятером, нагнали только верст через семь, тех, что за Дорошенко скакали, подстрелили – одного я, другого Хромченко Василий… Ваську-то помнишь?
- Помню, помню… Потери какие у нас?
Пренебрежительный жест.
- Да почти никаких. Трое легкораненых, один тяжело.
- А кто тяжелый?
- Ты, кто же ещё!
- Ну ладно. Что дальше?
- А дальше – ты вперёд вырвался, шашку достал, стрелять нельзя, тебя зацепили бы. Ты только замахнулся, а он оборачивается и из нагана в тебя – бах! Хорошо, лошадь твоя сама на рысь перешла и остановилась, так что ты из седла не выпал. Мы и решили сперва, что всё, кончился наш сотник – пуля-то прямо в лоб! Васька погнался за ним, в холмах они скрылись, а мы остались. На землю спустили тебя, глядь – а ты дышишь. Крепкая же голова у тебя, Семён! Мне бы такую.
- Может у тебя ещё и крепче, возьми револьвер, да проверь… Митька, а ты не врёшь? – я пытаюсь ощупать голову – руки слушаются, но правая ничего не чувствует. Под пальцами левой толстый слой бинтов. – Вот чертовщина…
- Чертовщина, не то слово! Ты ещё бредить начал, сущую околесицу нёс. Про пули резиновые, Петровича какого-то поминал, ничего толком не разобрать. Часа через три врач из города приехал – осмотрел, долго языком цокал, говорил непонятные слова, руками разводил... Потом рану промыл, забинтовал, и сказал, что вытащить пулю не берётся. Это, говорит, уникальный случай. Бывало, говорит, и раньше, раненых в голову на ноги ставили, но то после сквозных, а пули из головы вынимать он не умеет. Ничего, придётся научиться! О, да вот и он сам!
Родионов отодвигается в сторону.
- Семён Павлович, вы хорошо меня слышите?
Вошедшая фигура угадывается с трудом. Я поворачиваю голову и пытаюсь привстать, но меня удерживают. От сделанного усилия кружится голова.
- Хорошо. А если сделаете пару шагов вправо, буду ещё и видеть.
- Изумительно! – доктор перемещается к Родионову, и теперь я могу его разглядеть. Типичный земский врач – пенсне, бородка, на вид лет около сорока пяти. – Как вы себя чувствуете?
- Я плохо вижу левым глазом.
- Пуля повредила глазной нерв. Я буду откровенен – чудо, что вы сохранили все чувства и ясность рассудка.
- Вы вернёте меня в строй?
- Не хочу вас обнадёживать, да и не буду. Я не военный врач, с пулевыми ранениями никогда не сталкивался, тем более с такими. Моё дело – сифилис, переломы да осложнения после кустарных абортов, а никак не физиология мозга. В клинике Сырочинского, в Киеве, прекрасное отделение хирургии, но…
- Что «но»? – вопрос моего заместителя звучит угрожающе, но врач не обращает на это никакого внимания.
- Вам категорически нельзя двигаться, в этом я абсолютно убеждён.
- Но почему? Я чувствую слабость, но вполне могу ходить самостоятельно.
- Посудите сами, - доктор мягко останавливает мою очередную попытку приподняться в кровати, - то, что пуля не задела жизненно важных мозговых центров – редчайшая удача. Мозг – очень мягкая субстанция. Сейчас в эту субстанцию погружён увесистый кусок свинца. Пока он неподвижен, вы живы. Но один неосторожный рывок, сотрясение – и я уже ни за что не ручаюсь. Мне очень жаль.
- Жалеть меня нечего. Я умер ещё в пятнадцатом году, под Новогеоргиевском.
- Простите?..
- На этой войне живых нет, мы все давно покойники. Просто чистилище переполнено, вот и приходится ожидать своей очереди в этой юдоли страданий.
- Вы верите в чистилище?
- Я видел ад. Почему мне не верить в чистилище?
- Действительно… А я полагал, что все красные – безбожники.
- Просто наш бог сильнее бога попов и царей. А вы, доктор? Вы верите?
- В бога? Нет. Во всяком случае, на его помощь сейчас я не надеюсь. Впрочем, позвольте мне ещё раз осмотреть рану.
Он приподнимает мою голову и начинает ловко разматывать бинты. Меня одолевает смутное беспокойство.
- Послушайте, доктор, как вас там… надеюсь, у вас нет этой дурацкой привычки армейских хирургов – совать в рану палец?
- Игнатий Брониславович, забыл представиться, простите. Я уже прозондировал раневой канал, пока вы были в беспамятстве, - отвечает тот, не прерывая своего занятия, - как видите, всё обошлось. Но тогда я не давал за вашу жизнь и ломаного гроша, а потому не очень тщательно выбирал осколки костей. Сейчас мы это исправим. Не беспокойтесь, мозг не чувствует боли.
В солнечных лучах сверкает сталью хирургический инструмент. Снова приступ головокружения. Силы покидают меня, я проваливаюсь головой вниз в бездонный колодец.
-…Просыпаемся, больной, время принимать лекарства!
С резким звуком поднимаются жалюзи, яркий солнечный свет бьёт в глаза. Я щурюсь и пытаюсь заслониться рукой.
- Перестаньте, Игорь! Вы не Кутузов, и яркий свет вам не отнюдь не вреден. Ну, как послеобеденный сон?
В памяти всплывает разговор с другим врачом, земским доктором с дурацкой привычкой совать пальцы в раневые каналы.
- Это очень странно, но сон мне всё время снится один и тот же. Вернее, продолжение одного и того же сна. Вот уже вторые сутки… Это нормально?
- Как любопытно! И о чём же он?
- Я участник гражданской войны, сражаюсь с бандитами. И в одном из боёв меня ранили точно так же, в голову, из револьвера. Я никогда раньше не интересовался гражданской войной, и вообще от военной истории далёк…
- Это работа вашего подсознания. В полубессознательном состоянии наш мозг часто пытается нарисовать некую картину на основе реальных событий… Кстати, вы заметили улучшение своей дикции? Определённо, ваши речевые функции восстанавливаются не по дням, а по часам! Попробуем увеличить дозировку дексаметазона…
- Скажите, доктор, а в гражданскую войну были случаи, похожие на мой? Вам что-нибудь о них известно?
Доктор хмурится, добросовестно вспоминая.
- Хм, пожалуй, я о таких не слышал. Но они наверняка были, ведь даже в нашей мирной жизни, когда перестрелки довольно редки, мы за год имеем два-три случая выживания после ранений в голову. И это только по России! Что же о большой войне говорить – это чистой воды статистика. Чем больше жертв, тем больше чудесных спасений. Быть может, когда-то давно вы услышали такую историю, но не запомнили. А в подкорке информация отложилась, и теперь ваш мозг за неё ухватился. Наслаждайтесь сновидениями, и радуйтесь, что вас не мучают галлюцинации. При такого рода травмах они – обычное дело.
- Я последую вашему совету. Утром вы, кажется, говорили, что позволите мне пообщаться с близкими?
- Разумеется, но сначала, как договаривались – следователь.
- Как, опять?
Брови доктора удивлённо поднимаются.
- Что значит «опять»?
- Ну как же – был у меня следователь, час назад. Или сколько я там проспал…
- Быть этого не может. Впрочем, давайте я её позову, и мы во всём разберёмся.
- Её?
- О да. Вам повезло, ваш следователь – весьма эффектная дама! Ирина Игоревна, прошу вас!
Дверь открывается, в палату, вытесняя запахи лекарств, вплывает шлейф тонкого аромата, а следом появляется женщина тридцати с небольшим лет. Доктор чертовски прав! Стройная, подтянутая фигура, высокая грудь (тёмно-зелёная ткань пиджака подчёркивает третий размер), густые каштановые волосы с оттенками рыжего, бездонные зелёные глаза. Она вовсе не кажется маленькой, хотя не достаёт доктору, который на полголовы ниже меня, даже до плеча.
- Если бы вся полиция выглядела так, как вы, преступники пачками бы сдавались.
Она улыбается. Губы у неё тонкие, а зубы слегка неровные, и цвет эмали выдаёт курильщицу. Однако, этот небольшой изъян совершенно не портит впечатления.
- Я же говорил, что наш больной вовсе не больной! – торжествующе провозглашает доктор, подвигая Ирине Игоревне стул. – Он сохранил не только ясность рассудка, но и чувство юмора. И чувство прекрасного, разумеется.
Этот не ахти какой комплимент также вознаграждается улыбкой. Доктор тает на глазах.
- Здравствуйте, Игорь Дмитриевич. - Голос у неё низкий, мягкого, приятного тембра. – Олег Генрихович сказал, что ваше состояние стабильно, и вы можете отвечать на вопросы.
Доктор радостно кивает.
- Олег Генрихович здесь решает, кому жить, а кому умереть. Мне ли с ним спорить?
Снова улыбка.
- Что ж, я вижу, с вами действительно всё в порядке. В таком случае, приступим.
- Минуточку, - прерывает её доктор, - дело в том, Ирина Игоревна, что у нас возникло одно небольшое недоразумение.
Вопросительно приподнятая бровь.
- Игорь Дмитриевич утверждает, что около часа назад к нему уже заходил ваш коллега. Такое возможно?
- Нет. Это дело поручено мне, и я приехала одна. Он представился?
- Да, конечно! – я ухватился за возможность доказать расхваленную доктором ясность рассудка, - его зовут… Он представился как… Чёрт! Забыл. Вылетело из головы. Ни имени, ни отчества… Фамилия такая, простая – не то Иванов, не то Петров, не то Сидоров…
- А как он выглядел?
- Он был похож на актёра, известного, который в «Улицах разбитых фонарей» снимался.
Доктор и следователь переглядываются. Я обречённо вздыхаю.
- Всё ясно. Подсознанию мало снов о гражданской войне, оно вытащило героя из моего любимого сериала и подсунуло в виде галлюцинации, так? Но ведь он же сидел вот здесь, на этом самом стуле, задавал вопросы…
- Я могу с уверенностью сказать, что в моём отделе человек с такой внешностью не работает. Но вы не беспокойтесь. Мы обязательно выясним, кто мог к вам зайти, опросим персонал…
- А, не утруждайтесь. – Я устало машу рукой. - Ничего вы не найдёте. Начинайте допрос.
Я снова пересказываю историю покушения. Рассказываю о своих возможных недоброжелателях, о конфликтах на работе и на бытовой почве. Заходит речь и об экспедиции Пивоварова.
- А там, на Украине, не возникало каких-нибудь столкновений?
- Да нет, народ сплошь дружный. Прекрасная команда, Макс умеет подбирать компаньонов.
- А с местными жителями?
- Тоже нет. Нас даже кладомафия не беспокоила.
- Кладомафия?
- Ну да, так мы их называем. У людей археология ассоциируется главным образом с поиском сокровищ, надо ли удивляться постоянному вниманию со стороны местного криминалитета.
- То есть, крышуют даже археологов?
- А вы разве не знали? В начале девяностых брали дань ценными находками. Отдавали, жить-то хочется. Когда ценности такого уровня стало труднее сбывать, переключились на вымогательство денег из вознаграждения, того самого, в размере двадцати пяти процентов от стоимости клада. Впрочем, Пивоваров с ними как-то ухитрялся разруливать дела безболезненно, к тому же всё в прошлом. С мафией мы не сталкивались уже лет пять. Да и чёрных копателей в том районе никогда не видели…
- А скажите, пожалуйста, что именно надеялся отыскать ваш друг? Вы говорили, что он увлекается сомнительными мифами…
- Он не увлекается сомнительными мифами. Он их создаёт.
На лице Ирины Игоревны читается непонимание.
- Учёный, создающий мифы?
- Ну, не совсем. Видите ли, большая часть наших знаний о прошлом основывается на письменных источниках. А большая часть источников, к сожалению, нечитабельны в принципе. Чернила выцветают, папирус гниёт, пергамент обгрызают мыши, глиняные таблички крошатся, каменные стеллы – и те разрушаются под действием эрозии. В запасниках музеев и институтов хранятся тонны фотокопий текстов с таких носителей – на них давно махнули рукой все, кроме редких энтузиастов. Будучи студентом, Макс неделями пропадал в хранилище, и теперь он утверждает, что смог разобрать и прочитать несколько легенд о древнем, и чрезвычайно могущественном народе. Настолько могущественном, что он упоминается чуть ли не во всех дошедших до нас мифах самых разных народов, населявших Европу, Малую Азию и весь Ближний Восток. Он называет их «цивилизацией предтеч», а его коллеги – «народом, высосанным из пальца». Так или иначе, сейчас Макс рассчитывает доказать всем свою правоту и привезти Лампу Царей.
- А что такое Лампа Царей?
- Это, если верить его переводу того, что по его же словам является реальными историческими хрониками, огромный ритуальный светильник весьма причудливой конструкции. Его зажигали по особо торжественным поводам, и он символизировал абсолютную власть царя над своими подданными. Никто не мог подняться с колен, пока горит священный огонь. Если Пивоварову удастся найти этот уникальный предмет, его теория подтвердится на сто процентов.
- А вы сами верите в его теории?
- Если честно – нет. Я уже говорил вам, зачем разъезжаю с этими экспедициями.
Ирина Игоревна делает последнюю запись в блокноте.
- Что ж, большое спасибо, я узнала всё, что хотела. Но если вы вдруг вспомните что-нибудь ещё – звоните.
Машинальным жестам она протягивает мне визитку, но рука замирает на полпути. Пользоваться телефоном мне запрещено, визитка для меня бесполезна.
- Пожалуй, я лучше оставлю её Олегу Генриховичу…
- Нет, нет, не стоит! – я протягиваю руку к карточке. – Пусть будет у меня, на память. Для уверенности в том, что хотя бы вы – не галлюцинация.
Она улыбается, кладёт визитку на прикроватную тумбочку и направляется к двери.
- Всего доброго, Игорь Дмитриевич, поправляйтесь. Было приятно с вами пообщаться.
- Взаимно. Постойте! – она замирает на пороге. – Известно ли, из какого оружия в меня стреляли?
- Да, мы установили это практически наверняка. В вас стреляли из девятимиллиметрового травматического пистолета. Гильза обнаружена не была, но преступник не смог бы найти ей и забрать при таком освещении, к тому же он явный непрофессионал. Так что, скорее всего это был револьвер. Марки «Наган». Рынок гражданского оружия переполнен этими револьверами, переделанными под резиновые пули. А теперь извините, меня ждут дела. Ещё раз желаю вам скорейшего выздоровления.
Дверь захлопывается. Я устало откидываюсь на подушку и закрываю глаза.
- Так что мне бы к барину…
- Какой он тебе барин? Командир ранен, он без сознания.
Голоса доносятся откуда-то из-за стенки.
- Я жив и здоров! Кто там? – Стараюсь кричать зычно, голос звучит глухо, но по-строевому уверенно. Это хорошо.
- Ну, заходи, коли так, – милостиво разрешает мой ординарец Захар и открывает дверь.
Входит мужик лет пятидесяти, плотный, одетый в добротный пиджак и косоворотку. На ногах хромовые сапоги, в руках мнёт картуз. Не иначе, сам сельский староста, чей дом я вынужденно занимаю.
- Так что, ваше благородие…
- Полно тебе, отец. Кончились благородия, зови меня просто – товарищ Давыдов. Ну, чего хотел?
- Так я, товарищ Давыдов, чего любопытствую – вы у нас побудете ещё, али обратно кавалерию свою уведёте? Бандитов-то всех поубивали. Мы вам тут провизии собрали кой-какой, на дорожку. Примите, не побрезгуйте…
Ох уж мне эта деревенская дипломатия. Я улыбаюсь и отвечаю:
- Сотня уйдёт сегодня же, а вот я, пожалуй, задержусь - доктор двигаться не велит. Чай, не выставишь меня за порог, а?
- Что ты, что ты! Живи хоть до зимы! С видом явного облегчения староста пятится к двери, постоянно бормоча слова благодарности. Крепко же им досталось от чехарды властей за последние два года. Ну да ничего, скоро везде будет порядок. И я на этот порядок ещё посмотрю. – Захар! Кликни ко мне Денисова и Родионова. И доктора позови.
Родионов заходит сразу же, видимо, дежурил в соседней комнате.
- Знаешь, Митька, я теперь всё вспомнил. Этот Дорошенко, штабс-капитан – он ведь очень напуган был. Словно ему есть что терять. Сколько ещё таких людей – через смерть проходят, а всё живут…
- Ну, ему было, что терять. Я не стал тогда говорить, а теперь даже принёс. Вот, гляди-ка.
В мою руку ложится тяжёлый холодный предмет. Я подношу его к глазам – это голова медведя размером примерно с кулак. На шее следы от пилы – не так давно её отделили от тела. Жёлтый металл блестит на солнце.
- Золото? Откуда?
- Оно самое. У бандитов было, в седёльных сумках да в карманах. Всего насобирали пуда три с половиной.
Я задумчиво разглядываю статуэтку. Поразительная работа – от яростно оскаленных челюстей мороз по коже, каждая шерстинка выполнена отдельно. Хоть туловища и нет, но я отчётливо вижу хозяина леса стоящим на задних лапах и загребающего передними воздух. Последнее предупреждение перед атакой.
- Я вот чего не пойму – тут золота миллионов на семь царскими деньгами. Зачем они сёла-то грабили? У нас в Орле сейчас хлеба не достать, а на половину этого золота можно накормить всё губернию!
- Верно мыслишь, золото это кстати пришлось. Вот что мы сделаем: всё, что есть, собери, и пусть Дурнев везёт его в город. Выдели охрану - человек пятнадцать. Оттуда пусть пошлёт телеграммы – одну в губернский исполком, другую – прямиком в Петроград, в Совет Народных Комиссаров. Дальнейшие указания он получит уже оттуда. А мы тем временем допросим пленных, и выясним, откуда они его взяли. И есть ли там ещё.
Родионов хмурится, уставившись на носки своих сапог.
- Видишь ли, Семён, тут такое дело… В общем, нету пленных.
- То есть как это – нет пленных?
- Я же говорю – всех посекли.
- У нас только трое легкораненых. Выходит, сопротивления не было – и, тем не менее, ни одного из двух сотен бандитов вы не взяли живьём?
- Сам не знаю, как так вышло. – Родионов опускает голову, - бес попутал, не иначе. На фронте такого не было. Забылись все. Вроде только схлестнулись, а глядь – все постреляны да порублены в куски. Один лишь… О, дьявол!
Родионов бледнеет и поднимает на меня испуганные глаза.
- Дорошенко!
- Да что же это, командир, мы с твоей раной да этим золотом напрочь про него забыли, а Васька-то, Хромченко, со вчерашнего дня не возвращался!
- Ладно, у меня пуля в башке, но ты, ты, Митька, ты же шесть лет на фронте! А комиссар? – внезапно меня осеняет ещё более страшная мысль. – Что Дурнев говорил о численности банды?
- Четыреста пятьдесят сабель и четыре пулемёта.
- А сколько их оказалось?
- Двести сабель, а пулемётов не было…
- И почему ты решил, что Дурнев наврал?
- Ну так их же… Дьявол! – Родионов с размаху хлопает себя по лбу и вскакивает. - Полста человек с милицией и пулемётной тачанкой в город, охранять золото, другие полста со второй тачанкой – в погоню!
- Погоню пусть следопыт твой ведёт, как его, Айтохонов? И пусть оседлают мою лошадь!
- С ума сошёл, какая лошадь? Поляк сказал, тебе даже голову нельзя поворачивать.
Вместо ответа я сажусь на кровати и пытаюсь нащупать ногой сапог. Родионов хватает меня и силой пытается уложить обратно.
- Захар, да чего ты смотришь, держи его. Доктор, доктор!
- Родионов, отставить!
- Хрен тебе.
- Захар, как старший по званию, я приказываю – убери руки!
- В случае смерти или беспомощного состояния командира отряда командование переходит к следующему командиру по порядку старшинства, – сопит Захар, явно не собираясь меня отпускать.
- Это я-то в беспомощном состоянии? Ах ты, устав ходячий! Под трибунал!
- Семён, не глупи! Денисов отвезёт золото в город, я поведу погоню, ты наберёшься сил, доктор что-нибудь придумает с твоей раной… Нельзя тебе никуда сейчас!
На шум вбегает Игнатий Брониславович.
- Что здесь происходит? Немедленно успокойтесь, иначе мне придётся пойти на крайние меры!
- Глупцы! Да нас прямо сейчас окружают! Сотня, в ружьё! Седлать мою лошадь!
Доктор выискивает из чемодана склянку и льёт прозрачную жидкость на скомканный носовой платок. Сладковатый запах разносится по комнате.
- Не сметь! Уберите это! Я приказываю!
Доктор прижимает платок к моему лицу. Я пытаюсь не дышать, но запах сам проникает в ноздри, дурманит, кружит голову. В глазах темнеет, и сквозь увещевания Родионова я вдруг отчётливо слышу далёкий женский голос.
- …ты даже не представляешь, какой это был кошмар! У меня как сердце чувствовало неладное. Жду твоего звонка, места себе не нахожу, в три часа ночи ты наконец звонишь, а в трубке незнакомый голос – это оперуполномоченный такой-то, нами обнаружен труп мужчины без документов, у него на телефоне восемь пропущенных с этого номера. Не могли бы вы приехать на опознание? Я сама чуть не умерла. Приезжаю в милицию, а там говорят – в больницу увезли, причём никто не знает в какую, только под утро выяснилось. В больнице говорят – он в операционной. Сижу, жду, наконец, выходит доктор, довольный такой, улыбается. Вы, говорит, не волнуйтесь, с ним всё хорошо будет. А я – какой там хорошо, когда в милиции сказали труп? А он – мне здесь виднее, кто труп, а кто не труп. Ваш муж был доставлен к нам в сознании, и его состояние опасений не вызывает. А я говорю – он мне не муж. А он – значит, будет мужем. Так и скажете ему завтра сами – если после выписки не сделает предложение, я ему эту пулю обратно имплантирую. Успокоил меня, до машины проводил. Такой милый, обходительный… Ну зачем ты поехал в эту дурацкую экспедицию? Говорила же, твой Пивоваров до добра не доведёт! Что же теперь будет?
Всхлип. Ничто так не напрягает, как женский плач. Совершенно не понятно, что с ним делать.
- Машенька... – говорю я слабым голосом. - Любовь моя… Наклонись, я должен кое что тебе сказать…
Она наклоняется над кроватью, в глазах слёзы.
- Ближе…
Она наклоняется сильнее, я чувствую запах её волос, ощущаю горячее дыхание на своём лице.
- Что, милый?
- А вот что! – восклицаю я, и с хохотом злодея из комиксов запускаю одну под руку под её полосатую блузку, а второй хватаю за ягодицы.
- Ах ты, мерзавец!
- Клянусь, это не я! О ужас, мои руки меня не слушаются! На помощь, скорее позови медсестру, а лучше двух!
- Я тебя устрою медсестру, покойник недоделанный! Только выйди из больницы, я тебе такую медсестру пропишу!
Улыбаясь, она смотрит на меня сквозь слёзы, и я вдруг понимаю, что снова думаю о будущем. О дне выписке. О том, что не стану дожидаться ночи. И даже до постели не стану терпеть. И даже до дома – пусть пропишет мне медсестру прямо в машине, на больничной парковке. Как же я соскучился по ней, по озорному взгляду серых глаз, слегка вздёрнутому носику, белой коже с россыпью еле заметных веснушек, по вкусу её губ, по её запаху. По её телу. Она наклоняется ещё, наши губы слегка соприкасается. Мой пульс учащается, и вслед за ним учащается писк монитора сердечного ритма.
- Ух ты! – она отстраняется, и сигнал прибора возвращается в норму. – Хм, а если так? – и её рука скрывается под моим одеялом.
- Вот за что я тебя люблю, так это за творческий подход в любом деле. Интересно, а если моё сердце остановится, я услышу это длинное «пи-и-и-и»?
- Так всё, за пессимизм останешься без сладкого.
Она откидывается на спинку стула, поправляет блузку, затем достаёт из пакета очищенный апельсин и начинает есть.
- Э, это моё!
- Фигушки. Кстати, когда операция?
- Назначена на послезавтра. Доктор Вронский превосходный специалист, он оценивает вероятность успеха в девяносто пять процентов.
Она снова мрачнеет, но быстро берёт себя в руки.
- А выписка?
- Чёрт его знает. Месяца через два.
- Долго!
- Но ты же каждый день будешь приходить, и отгонять от меня медсестёр.
- За наглость лишаешься второго апельсина.
- Не больно-то и хотелось. Что мне реально нужно, так это телефон. Доктор категорически против того, чтобы разрешить мне пользоваться мобильником. Телевизор обещает поставить, но что-то не торопится. А я тут от тоски чахну!
- М-м-м-м, секунду – перебивает она, и, не переставая жевать, лезет в пакет, – вот, это смартфон моего брата. Тысяча на балансе, бесплатный интернет по акции на пять дней, потом – полтора рубля за мегабайт. Я забила в память все телефоны наших общих знакомых, даже твоего придурошного Макса.
- Ты чудо!
- Да, возьми ещё вот это, – она протягивает две зелёных бумажки. – Больше при себе нет.
- Зачем?
- Медсестре отдашь, балда, чтоб она его незаметно для доктора заряжала.
- Всё, решено. Выходи за меня замуж!
- Сначала со своей женой разведись.
- Мы с ней уже месяц не общаемся. После выписки – первым делом на развод подаю. Хотя нет. Первым делом после выписки…
Раздаётся стук в дверь. Маша еле успевает запихать мобильник и зарядное устройство под подушку.
- Ну что, друзья мои, я вынужден вас разлучить – настало время процедур. Попрощайтесь до завтра.
Уже в дверях она оборачивается и подмигивает, изображая с помощью большого пальца и мизинца поднесённую к уху телефонную трубку.
- До скорого, – отвечаю я.
Мучительно долго тянутся часы до отбоя. Наконец, дежурная медсестра, пожелав мне спокойной ночи, закрывает за собой дверь палаты. За окном догорает закат. Выждав ещё минут двадцать, я достаю из-под подушки телефон. Долгожданная связь с внешним миром! Сенсорный экран оживает под моими пальцами, пин-код стандартный – четыре нуля. Задумчиво листаю список контактов. Позвонить Маше? Есть одна вещь, которая занимает меня сильнее, чем желание услышать её голос – мои странные сновидения. Я хочу знать, если у них какая-то реальная основа, как предполагает добрейший Олег Генрихович. Да, я мог услышать историю о раненом в голову красноармейце, и забыть её впоследствии, но что же насчёт всего остального? Мир моих снов слишком богат для какой-нибудь мельком прочитанной заметки. Теперь у меня есть выход в интернет, остается лишь правильно сформулировать запрос. Некоторое время я пребываю в замешательстве, затем меня осеняет. Курсор опускается на одну строчку вниз. Соединение. Долгие гудки. Я уже собираюсь положить трубку, когда гудки внезапно обрываются.
- Какого чёрта надо? – Знакомая любезность.
- А какой ассортимент?
- Игорь, ты что ли? А с твоим телефоном что?
- Потерял.
- А-а… А то я звоню, звоню…
- Чего это ты мне звонишь?
- Есть пара вопросов. Короче, представь, что ты…
- Хоть бы поинтересовался, как я доехал.
- Что?.. Какая к чёрту… Ну ладно, как доехал?
- Замечательно! Представь себе, прямо на вокзале…
- Образцы отвёз? – Макс не был бы Максом, если бы обращал внимания на слова, не связанные с тем, о чём собирается говорить он сам.
- Нет, не успел. Я же говорю…
- Не успел, и хрен с ними. Барахло. Мы тут нарыли достаточно, завтра консервируем раскопки и выезжаем в Москву. Будет им сенсация! Короче, слушай…
И тут я сдаюсь.
- Слушаю.
- Представь, что ты со своими знаниями оказался, ну, скажем, в середине бронзового века, и имеешь доступ только к местным технологиям. Какие приборы или механизмы ты смог бы построить?
- О боже… Макс, ты Рен-ТВ насмотрелся? Хочешь, я открою тайну, почему на тебя косо смотрит почти весь наш учёный мир?
- Что такое Рен-ТВ? Я не смотрю телевизор, а на учёный мир я чхал. Так ты не ответил на мой вопрос. Ты бы смог получить электричество?
- Электричество – запросто. Со статическим электричеством, например, были знакомы ещё древние греки, и, теоретически, ничто не мешало Моисею дурачить древних евреев электрическими фокусами…
- Ой, избавь меня от дилетантской лекции по истории. И статическое электричество меня не интересует.
- Ну, раз так, я бы мог соорудить вольтов столб и получить постоянный ток. Всё, что для этого нужно, это металлы, известные человечеству с незапамятных времён – олово, медь, цинк и железо. Другой вопрос, что с этим током делать? Единственное возможное применение в данной ситуации – бить им особо нахальных аборигенов.
- А электрическая лампочка?
- Из лампы накаливания нужно откачать воздух, а с тогдашними технологиями вакуум-насос собрать не реально. Можно, правда, заполнить её инертным газом, но выделить из воздуха аргон я тоже не смогу. Что ещё?.. Есть вариант соорудить дуговой прожектор, но чтоб его питать, потребуется вольтов столб высотой с пирамиду Хеопса. Так что извини, придётся обходиться факелами.
- Хм, ну ладно, а, скажем, радиосвязь?
- Можно построить искровой передатчик с магнитным когерером и радиусом действия в десять метров. Для чего-то более серьёзного нужны диоды, а из чего их делать – полупроводники отпадают сразу, ламповый – опять всё упирается в вакуум-насос. Так что служить мне колдуном-палачом при каком-нибудь царьке, на большее я не способен. Так что же ты всё-таки нашёл?
- Запаянные стеклянные колбы с металлическими деталями внутри. Здоровенные, и много. Почти все расколоты, к сожалению.
- А может, это просто ритуальные сосуды?
- Может, и сосуды. Тогда меня очень интересуют ритуалы, для которых они предназначались. Ты знаешь, я ведь не псих и не фанатик. В моём представлении древняя высокоразвитая цивилизация – это письменность, высокоуглеродистая сталь и обработка стекла. Но эти штуки, которые мы нашли – уж очень смахивают на лампы из старых телевизоров.
- А может, они вовсе не древние? Слои, знаешь ли, перемешиваются…
- Знаю ли я, что слои перемешиваются? Ну откуда мне, археологу, об этом знать! Хорошо, если им не три тысячи лет, а всего лишь одна – это меняет дело? Лаборатория даст точную датировку, но я и так не сомневаюсь. Извини, сорвался. Нервничаю что-то последнее время.
- Заметно. Ты давно трезвый?
- С утра. О, спасибо, что напомнил!
- Постой-постой, успеешь! – ближайшие планы Пивоварова ясны для меня, как божий день. – Твоё любопытство удовлетворено, теперь моя очередь.
- Ну, чего тебе надо?
- Ты историю Гражданской войны хорошо знаешь?
- Да не особо… В рамках давно забытого университетского курса истории России. А то ты не знаешь, какими периодами я занимаюсь.
- Ну, ты же всё-таки историк, профессионал…
- Этого не отнять, – радиоволны доносят да моего уха нотки самодовольства, рождённые в тысяче километров от моей палаты, – так что же тебя интересует?
- Меня интересует один уникальный случай. История о красном командире, раненом пулей в голову и сохранившем не только жизнь, но и рассудок.
- Ммм… Не слыхал о таком. А фамилия у этого командира была?
- Сейчас-сейчас… - я мучительно вспоминаю. Почему-то именно фамилии стали очень быстро вылетать из головы. – Нет, не помню. Проклятье!
- Ну, тогда ничем помочь не могу. А с чего это ты вдруг заинтересовался Гражданской войной?
- Да так, есть одна причина. Личного характера.
- Ну, не хочешь говорить - не надо. Дело хозяйское. Одно могу сказать – если бы ты меньше бухал, а больше интересовался местами, куда мы выезжаем, то знал бы легенду о давыдовской сотне. Как раз в гражданскую войну на месте наших раскопок шли бои, и может…
- Какая-какая сотня?!
- Давыдовская. И это не тот Давыдов, который Денис, мой внезапно заинтересовавшийся историей друг. Этого Давыдова звали не то Степан, не то Семён. Э, да что с тобой? Совсем на тебя не похоже.
Да, я ещё два месяца не буду на себя похож.
- Так что случилось с этой сотней?
- В 1920 году, когда Фрунзе теснил войска Врангеля и Улагая к Крыму, по личному распоряжению Феликса Дзержинского с фронта сняли наиболее опытных бойцов и направили под Одессу, для противодействия бандитам и диверсантам. Сотня Давыдова считалась самым боеспособным подразделением в Первой конной армии Будённого, как сейчас говорят – элитным. У всех огромный боевой опыт. В августе 1920 года в нескольких стычках они нанесли бандам серьёзный урон и погибли все до единого. Довольно туманная история – документов почти не сохранилось, а устные рассказы слишком неточны. Да и мнения расходятся – кто-то из местных считает, что давыдовцы устроили в уезде бессмысленную резню, а кто-то мнит их героями. Как бы то ни было, после гибели сотни надолго прекратились и бандитские налёты, а живых свидетелей не нашлось ни с той, ни с другой стороны.
- А как называется посёлок, куда мы за водкой ездили?
- Красный Партизан.
- А до революции?
- Кажется, Мурованка.
Смартфон едва не выскальзывает из покрывшейся испариной ладони. Пивоваров между тем продолжает:
- Да мы же при тебе находили оружие времён гражданской, сбрую конскую выкопали… Забыл разве? Нет, ты обращаешь внимание только на «ценные» находки, а что в твоём понимании ценно – золотые побрякушки. Тогда как иной раз простой камень может рассказать больше, чем целая золотая колесница. О, кстати!
- Что ещё?
Пивоваров злорадно хихикает.
- Ты рано уехал – золото мы тоже нашли. Представь себе, в деревянном ящике. В чём дело, я не слышу привычного энтузиазма! А двадцать пять процентов от стоимости в нашем случае потянет миллионов на пять – не всякий академик может рассчитывать на грант подобной величины, знаешь ли.
- Ты береги себя там, ладно?
- Ладно. Да что с тобой такое? Ты пил?
- Ага, какую-то дрянь. Забыл, как доктор её называет.
- Какой ещё доктор? Ой, подожди, меня зовут, кажется, ещё что-то нашли. Я перезвоню!
Короткие гудки. Я откидываюсь на подушки. Мысли скачут в безумном хороводе, руки дрожат. Либо я из-за ранения сошёл с ума, но тогда галлюцинациями являются не только мои сны, но и рассказ Пивоварова, подтверждающий эти сны, и доктор Вронский, считающий их работой подсознания, и, в конечном счёте, всё то, что окружает меня с момента прихода в сознание в карете скорой помощи два дня назад. Либо каким-то образом я получаю достоверную информацию о событиях далёкого прошлого. От человека с ранением, идентичным моему. А этот Семён Давыдов? Видит ли он в моменты забытья мою палату? Что собирается делать? Ведь он не знает о том, что его судьба и судьба его отряда уже свершилась.
Скорее всего, я просто тронулся.
Сознание возвращается медленно. Перед глазами всё плывёт, в ушах ещё звучат обрывки слов из полусна-полубреда. Такого не было даже зимой шестнадцатого года, когда я заживо сгорал от тифа в холодных румынских окопах. Тогда мне удалось выкарабкаться, а теперь?..
- Семён Павлович, как вы? Опять кошмары?
- Нет, Захар, всё больше барышни симпатичные.
Захар улыбается.
- Вы в бреду Машу звали. Невеста ваша?
- Нет. Снилось, будто я в больнице, а она за мной ухаживает.
- Красивая?
Я пожимаю плечами.
- Тощая больно. Родионова позови.
- Уехал Родионов, часов шесть тому назад. Взял пятьдесят человек и пулемётную команду. Айтохонов их по следу товарища Хромченко повёл. А товарищ комиссар тогда же с полусотней и отрядом милиции в Воскресенск двинулся. Здесь только я и доктор. Вы не сердитесь на меня, Семён Павлович? Правда, куда вам сейчас командовать, а тем более – ну как рубка начнётся?
Я вздыхаю.
- Ты прав, Захар. Беспомощное состояние наступило у твоего командира, всё как в уставе сказано. Кликни доктора, пусть даст ещё микстуры от головной боли.
- Есть!
Захар послушно уходит, слышно, как одна за другой хлопают двери. Маленькая хитрость – неужели это всё, на что я сейчас способен? Медленно, стараясь лишний раз не менять положения головы, я поднимаюсь с постели. Осторожно натягиваю сапоги. Встаю, преодолевая небольшой приступ головокружения. Держась за стенку, иду к дверям. Староста поместил меня в спальне, на своей кровати. Кровать его супруги пуста, видимо, всё семейство перебралось в чистую комнату. Открываю дверь: так и есть. Множество глаз встречают меня, осматривают с испугом и любопытством – с трёх кроватей, с лавок, из углов. У старосты, оказывается, четверо маленьких детей и красавица жена – моложе его самого лет на тридцать. Подношу палец к губам и выхожу из комнаты в сени. Конское ржание и гул множества голосов доносятся со двора. На крыльце я нос к носу сталкиваюсь с комиссаром отряда Денисовым. Тем самым, что, по словам моего ординарца, шесть часов назад отвёз в Воскресенск три с половиной пуда бандитского золота. Мы замираем друг напротив друга – я, с перевязанной головой, и он – тоже с перевязанной головой. Гимнастёрка забрызгана кровью, рукав распорот, виден неглубокий порез на руке. Глаза лихорадочно блестят.
- Что случилось, Поликарп Филиппыч? Что с отрядом? Что с золотом?
Секунду он смотрит на меня, словно не узнавая, затем взгляд его проясняется.
- А, ну да, командир, напали на нас, верно. У самого города, бандиты, около сотни. Видать, разделились они.
- И что?
- Что? Да всё, порубили мы их. Всех подчистую, а потеряли всего двоих. Совсем слабы они против власти советской, верно я говорю?
- А золото?
- Золото, как ты и велел, милиционерам отдали, в горисполкоме поместили в несгораемом шкафу. Дурнев караул приставил к нему, внутри и снаружи, телеграммы разослал. Я оставил с ним человек пятнадцать и взвод пулемётный, а сам обратно поспешил. Три десятка сабель Родионову не помешают, я так думаю.
Просторный двор старосты постепенно заполняется Денисовскими бойцами – их десятка полтора, еще столько же верховых маячат за высоким забором. Почти все легко ранены, на потемневших от пота и крови гимнастёрках белеют импровизированные повязки.
- Что ж вы в городе нормально не перевязались? Намотали портянки какие-то…
- Так это, доктор же городской сюда уехал. Да и спешили мы, к чему возиться. И не такое бывало. Ну так что, командир, мы за Родионовым?
- Езжайте. Тридцать сабель и вправду никому не помешают.
Денисенко улыбается, зачем-то гладит меня по руке.
- Ну, ты тоже держись тут. Я смотрю, на поправку пошёл, ходить стал. А то смотри – с нами езжай!
- Нет уж. Я вас потом догоню. Плохо мне, Филиппыч, голова кружится. Силы в руках нет совсем.
Комиссар кивает отечески, и, не оглядываясь, выходит со двора. Через минуту конский топот совершенно стихает вдалеке, лишь пыль ещё долго клубится в вечернем воздухе. В клубах пыли я не сразу замечаю две фигуры, бегущие по улице.
- Командир! Семён Павлович!
Это Захар с доктором. Ну, сейчас мне от этих заботливых тюремщиков крепко влетит. Захар забегает во двор запыхавшийся, доктор еле поспевает следом.
- Командир, это кто был, не Поликарп ли Филиппыч?
- Он самый, - я несколько удивлён, - а что?
- А что случилось?
- Возле самого города наши бойцы попали в засаду, но справились с врагом и всех уничтожили. Комиссар оставил часть людей охранять золото, а с остальными на выручку к Родионову поспешил. Да в чём же дело?
Не говоря не слова, Захар протягивает мне руку. На открытой ладони что-то блестит. Два небольших золотых браслета, один – в виде переплетённых змей, а другой с незамысловатым узором и расходящимися в разные стороны лучами.
- Что это?
- Это выпало, когда они мимо нас проскакали.
- Не может такого быть!
- Мы с доктором своими глазами видели.
Я вспоминаю потрёпанный вид комиссара и его бойцов, странную, сбивчивую речь. Вспоминаю, и не могу поверить.
- Что же теперь делать? – Захар пребывает в полной растерянности и с надеждой ожидает от меня единственного правильного решения. Но правильного решения нет.
- Седлай лошадей. И на сей раз без разговоров. Поедем очень медленно, так что за меня не беспокойся.
- Куда поедем?
- Туда, где всё закончится.
Для того, чтобы пройти по следу сотни всадников, не нужно быть прирождённым следопытом, как якут Айтохонов. Я справлюсь с этим даже в темноте. Как бы ни хотелось пуститься в галоп, придётся плестись шагом, и что бы там не случилось - нам не успеть. Но и лежать на кровати в беспомощном ожидании я тоже не намерен.
- Доктор, вы с нами?
- Вы не сможете обойтись без моей помощи. Да, я с вами.
- Оппа Гангам Стайл!
От неожиданности я вскакиваю, как ошпаренный, и тут же падаю обратно, сражённый приступом головокружения. Проклятье, почему я не догадался поставить телефон на вибрацию? Треклятый мобильник продолжает надрываться, пока я шарю руками по кровати. Кажется, эти жуткие звуки способны поднять на ноги всю больницу, от первого до последнего этажа. Наконец, мне удаётся нащупать предательскую трубку.
- Дрыхнешь? А кто обещал мне позвонить?
- Я ничего не обещал… Только Давыдова довести до кургана. Его скоро убьют…
- Что ты несёшь? Сон приснился, или очередная галлюцинация?
- Сон, сон. Но ты оборвала его на самом интересно месте, и пусть тебе будет стыдно.
- Ну и досматривай свои сны! – в её голосе звучит знакомая деланная сердитость. Как будто мне смотреть нечего. И не звони мне больше!
- Да я и не звонил… Кстати, передай своему брату, что он идиот. Если, конечно, это он выбирал мелодию звонка.
Хихиканье на другом конце провода подтверждает мои самые худшие опасения.
- Ты чудовище.
- Я знаю.
- Я отомщу.
- И как же?
- Я сдам тебя одному знакомому следователю, кстати, очень симпатичной женщине. Тебя будут судить за попытку доведения до самоубийства.
- Ой, ой, ой! У меня тоже есть знакомый следователь, кстати, очень симпатичный мужчина. И тебя будут судить за злостную симуляцию.
- Это не преступление… И кстати, откуда у тебя знакомые симпатичные следователи?
- Познакомилась сегодня, с одним, пока в приёмном покое ждала. Во время тихого часа посетителей не пускают, а он прошёл – корочку милицейскую сунул под нос вахтёрше, та чуть ли по струнке не вытянулась. Я решила, что это к тебе, и когда он минут через сорок спустился вниз, подошла и спросила.
- А он что? – интересуюсь я нарочито спокойным голосом, хотя по спине начинают ползать мурашки.
- А он посмотрел на меня внимательно, и говорит - нет, мол, я совсем по другому делу. А мне же никто ничего не говорит, я от него надеялась хоть что-нибудь узнать, в общем, расстроилась сильно. Он на меня посмотрел ещё раз, и говорит – вас что, к жениху не пускают? А давайте я проведу. И провёл. До второго этажа проводил, дальше говорит, сами. А дальше меня твой Вронский в коридоре встретил и обратно развернул, так и пришлось ещё два часа торчать в вестибюле.
- А как он выглядел? – спрашиваю я как можно беззаботнее.
- О, ты знаешь, он похож на следователя из того сериала, который ты постоянно смотришь, ну прямо одно лицо!
Маша продолжает говорить, но я уже не слушаю. Что же происходит? Либо я безумен, как шляпник, либо мой разум кристально чист, но вокруг меня творится чёрт знает что. Я перебиваю её:
- О чём ещё вы с ним говорили?
- Да совсем не о чём… он сказал, что слёзы мне не идут, и что с тобой всё будет хорошо. А ты ревнуешь?
- Конечно! Скажи, ты не хотела бы тоже немножко поревновать? Я попрошу тебя завтра встретиться с моим следователем, её зовут Ирина Игоревна, адрес и телефон я тебе продиктую… так вот, я хочу, чтоб ты с ней встретилась, и всё про него рассказала. Хорошо?
- Подожди…
- В чём дело?
- Кто-то в дверь звонит. Полтретьего ночи! Неужели опять эта несносная старая грымза со своим склерозом и слуховыми галлюцинациями? Как же она достала! Сейчас я ей всё выскажу…
- Стой! Не открывай дверь!
- Но почему?
- Это плохая идея. У тебя где-нибудь свет горит?
- Только ночник. В чём дело, ты меня пугаешь!
- Выключи его немедленно! Всё ещё звонят?
- Да. Звонят, и стучат. Может быть, у соседей случилось что-то серьёзное?
- У соседей есть другие соседи. Сиди тише воды, ниже травы. У тебя обе двери закрыты?
- Да обе, на все замки и цепочку. Что происходит? Мне страшно!
- Не бойся, всё под контролем. Кто бы это ни был, он не причинит тебе вреда, я обещаю. На всякий случай вызови полицию.
- Какую полицию, ты скажешь мне, что здесь происходит, или нет?!
- Да я сам не знаю, что происходит! Всё ещё звонят?
- Вроде перестали. Нет, опять!
- Так всё, успокойся, расслабься, и набери 02. Скажи, что какие-то хулиганы выламывают дверь. Всё будет хорошо, я обещаю. Ты сделаешь всё, как я прошу?
- Да, сделаю, – она всхлипывает, – не бросай меня!
- Не брошу. А сейчас тебе надо позвонить в полицию. Я перезвоню через пять минут.
Короткие гудки. Умница, теперь остаётся надеяться на оперативность полицейских. Или на то, что у меня паранойя, и меня насмерть перепугала старуха, которой вечно мерещится громкая музыка. Я нащупываю шнур от ночника. Главное, не перепутать его со шнуром вызова медперсонала. Кажется, вот этот. Вспыхивает свет, кажущийся нестерпимо ярким. Вот она, визитка, лежит на тумбочке, там, где она и была оставлена несколько часов назад настоящим следователем. Ирина Игоревна Шарановская. Звание, должность, контактный телефон, е-мейл, телефоны РОВД и отдела прокуратуры по работе с обращениями граждан. Дрожащей рукой я набираю десятизначный номер. Только бы не был отключён!..
продолжение в комментариях
Тема: Подвиг – поступок насмерть перепуганного человека
Автор: Derflinger
Бета: Отряд Социальной метеорологии
Краткое содержание: Между прошлым и будущим может быть не только время
Предупреждение: 16+
читать дальше
Погоня. Конь летит, обгоняя ветер, так, словно от бешеной скачки зависит его жизнь. Он будет мчаться, пока не свалится замертво, но смерть уготована вовсе не ему. Всадник прижался к холке, отчаянно понукая животное, шпоры окрасили алым потемневшие от пота конские бока, но всё тщетно – моя лошадь и резвее, и свежее. В степи ему не уйти, а до поросших редким лесом холмов, где его конь получит хоть какое-то преимущество, ещё три версты. Не успеет. Дистанция сокращается – два корпуса, корпус, полкорпуса. Шашка наготове, и чувствую её нетерпение, её жажду. Она хорошо знает своё дело – впорхнуть птицей и рухнуть стремительно, одно отточенное движение, повторённое, может быть, тысячу раз на этой бесконечной войне. Ещё пара мгновений. Занесённый клинок ловит отражённый свет, солнце играет на полированном металле, лезвие, быстрое и лёгкое, как солнечный луч, пройдёт, рассекая позвоночник, от правого плеча к пояснице, затем вернётся в ножны и уснёт до следующего раза. Ещё мгновение. Он оборачивается. Его лицо, запылённое, покрытое дорожками высушенного ветром пота, искажено. Я вижу в его глазах страх. А ещё я вижу чёрное дуло револьвера. Вспышка. Гром. Темнота.
Снова вспышка. Гром. Капли дождя барабанят по подоконнику, тихонько пищат медицинские приборы где-то за изголовьем. Выхваченный молнией стоп-кадр – окно с поднятыми жалюзи, белый потолок, две стены – на одной икона, на другой часы с застывшими стрелками. Три часа, восемнадцать минут, пятьдесят пять секунд. Сон отступает - нет никаких погонь, лошадей, сабель, жажды крови. Есть только больничная палата, я в ней, и пуля в моей голове. Последнее обстоятельство делает существование всего остального зыбким. Мысль о том, что я в любой момент могу отправиться следом за своими сновидениями, не вызывает особого страха, всё что я ощущаю – это слабость. Даже не слабость, а приятную расслабленность. Ничего не болит, только не чувствуется левая рука и плохо слушается язык, но я почти всё время молчу, а занять руки здесь и так нечем. Сильно ухудшилось зрение на левом глазу, но доктор обещает, что оно восстановится. С чего мне умирать – всё не так уж плохо. Я закрываю глаза и проваливаюсь в забытье без сновидений.
- Доброе утро! Ну-с, как самочувствие? – Доктор излучает оптимизм. В руке у него рентгеновский снимок моей головы, с которым он, похоже, никогда не расстаётся.
- Неплохо для покойника.
- Молодой человек, бросьте! Ваше состояние настолько стабильно, что мы скоро разрешим вам прогулки на свежем воздухе.
- А вдруг я убегу? Тогда всё, что останется у вас от медицинской сенсации - вот этот снимок.
- И здесь вы ошибаетесь, молодой человек! Вам, конечно, повезло, но медицине известны случаи и поинтереснее вашего. Например, вы слышали что-нибудь о Сабуро Сакаи?
- Нет.
- Это японский лётчик времён второй мировой войны. Он был ранен двумя пулями в голову, однако благополучно посадил самолёт, а после госпиталя продолжил летать. А Михаил Кутузов?
- Обижаете. Кутузова я знаю – ему пулей выбило глаз.
- И снова ошибаетесь! Он был ранен в голову также двумя пулями, но полностью сохранил дееспособность. Повязку же Михаил Илларионович носил только потому, что от яркого света у него болела голова.
- Выходит, поскольку пуль в голове у меня меньше, а медицина сейчас лучше, я буду жить?
- Непременно.
- И самолётом смогу управлять?
- Ну нет, лавров Сакаи вам не видать. Не уверен, что после операции вам стоит садиться за руль автомобиля, – лицо доктора принимает серьёзное выражение, но улыбка тут же возвращается. – Зато сможете командовать армиями не хуже Кутузова!
Пора менять тему.
- Раз уж я практически здоров, почему ко мне не пускают посетителей?
Улыбка доктора становится ещё шире. Он убирает снимок, достаёт блокнот и делает несколько пометок.
- Думаю, вы можете увидеться с родственниками сегодня после обеда. Кроме того, с вами уже давно и настойчиво желает поговорить следователь. Я и ему разрешу вас посетить, хоть это и может вызвать лишний стресс. Видите, насколько я уверен в вашем состоянии?
- Следователь? Вот спасибо. Может, просто передадите ему, что я ничего не запомнил?
- Не имею права. И смею заверить – пятиминутная деловая беседа вам ничуть не повредит. Ну всё, хватит вопросов. Сейчас медсестра сделает вам укол, затем процедуры, затем приём пищи, затем сон – до самого обеда. Сон в настоящий момент – ваш лучший друг.
Начальник воскресенской милиции Павел Степанович Дурнев неровными шагами пересекал комнату. Зажатая в кулаке папироса, которой он забывал затягиваться, почти истлела. Он что-то говорил, но я слушал вполуха. Развалившись в кожаном кресле бывшего городского головы, я пытался поставить себя на его место. Весь предыдущий состав милиции города Воскресенска (тех, кто выжил в перестрелке) бандиты заживо сожгли в сарае вместе с коммунистами из исполнительного комитета и десятком сочувствовавших советской власти из числа горожан. А начальника милиции распяли прямо на дверях исполкома, запретив снимать под страхом смерти. Так он и провисел три дня, до прибытия новой власти. Впрочем, нервничал Дурнев не из-за этого, в других уездах дела ничуть не лучше. Банды орудуют по всей губернии, да что там – по всей Украине. Бандиты расправляются с милицией, милиция расправляется с бандитами – обычное дело.
В Воскресенске обычные дела кончились девять дней назад, когда промышлявшая обыкновенно грабежом банда Дорошенко вырезала целую деревню. А за ней ещё одну. И ещё. Шесть населённых пунктов за неделю – убиты не только все жители до единого, но и весь домашний скот вплоть до кур. Дома сожжены, колодцы завалены трупами, посевы вытоптаны. Много распятых. В Петроград полетела телеграмма на имя самого Дзержинского, и от её содержания даже у Железного Феликса волосы встали дыбом. Из Петрограда одна за другой понеслись телеграммы в штаб Первой конной, и вот, в самые напряжённые дни боёв моя сотня с двумя пулемётными взводами снята с фронта и направлена в Воскресенск с категорическим приказом – в кратчайшие сроки уничтожить банду Дорошенко.
- … вот что мы имеем на сегодняшний день. С прибытием вашего отряда бандиты по-прежнему превосходят нас по количеству сабель, и пулемётов у них не меньше четырёх. Кроме того, мы совершенно не знаем, где они объявятся в следующий раз. – Закончив свой откровенно панический доклад, начальник милиции растерянно посмотрел на погасшую папиросу, выкинул её в кадку с фикусом и прикурил новую.
- Вы, может, и не знаете, а мы знаем, – я с неохотой расстался с креслом, подошёл к столу и ткнул пальцем в давно подмеченную точку.
- Мурованка? Но почему?
- У тебя, товарищ Дурнев, я смотрю, от страха совсем соображалка вразнос пошла. Они же просто обходят подряд все населённые пункты в радиусе примерно сорока вёрст от Воскресенска с востока на запад. Словно кольцо замыкают.
- Но тогда… Они же пропустили, вот – Савёловка, Каменка, хутор Мельничий…
- Ты же сам сказал, что в этих заброшенных деревнях почти никого не осталось. Расскажи лучше про Мурованку.
- Это село, дворов на полтораста. Церковь каменная, стоит на холме. Очень высокий холм, вёрст на тридцать с него видно в любую сторону. С восточной стороны лес вплотную, а всё остальное – ровная степь. Скрытно только из лесу подойти и можно.
- Ну, мы скрытно подходить не будем, - ответил я и крикнул в распахнутую дверь – Захар!
Мой ординарец возник на пороге кабинета. Парень молодой, исполнительный, шустрый и очень идейный, Захар знал наизусть больше декретов и воззваний Cовнаркома, чем дивизионный комиссар.
- Значит так, Захар. Через двадцать минут сотня выдвигается в Мурованку, это отсюда в сорока верстах. Там банду и подкараулим. Смирнову передай, чтоб ехал вперёд и выбрал позиции для пулемётов. Комиссара и младших командиров ко мне, остальным выстроиться на площади перед горисполкомом. Выполнять.
- Есть! – радостно отозвался Захар, однако замешкался и бросил на меня вопросительный взгляд.
- Бой случится на рассвете, - угадал я невысказанный вопрос. Захар кивнул и умчался передавать распоряжение.
- У них четыреста пятьдесят сабель и четыре пулемёта. К тому же это не обычные голодранцы, сам Дорошенко – бывший штабс-капитан, у них много царских офицеров и солдат с боевым опытом. А ваши люди даже на местности не успеют осмотреться. Это безумие!.. – прошептал Дурнев, когда стук сапог убегающего Захара затих в отдалении.
- Безумие – идти против Советской власти. А что до местности, то в ней нам ты, Павел Степанович, разобраться и поможешь. Поедешь с нами.
Дурнев сглотнул и выкинул в кадку ещё одну истлевшую папиросу.
Через пять минут в кабинете начальника милиции состоялось короткое совещание. План мой был прост – расположить пулемёты на высотах так, чтоб они простреливали граничащую с лесом часть села, внезапно открыть огонь по бандитам, когда большинство из них окажется на виду, а после того, как они спешатся и попытаются подавить пулемётные точки – атаковать кавалерией, укрытой на противоположном склоне холма.
- За полчаса всех до единого вырежем, – констатировал Родионов, бывший фельдфебель, а ныне красный командир и мой первый заместитель.
Дурнев задумчиво качал головой и вертел револьвер. Руки его дрожали. Остальные милиционеры выглядели скорее возбуждёнными, нежели испуганными, возражений не последовало, и план был принят единогласно.
- Что это с ним? – шёпотом спросил Родионов, кивая в сторону Дурнева. – Неужто не воевал?
- Воевал, да, видать, недостаточно. Всё ещё считает себя живым.
- А-а-а-а… - понимающе протянул Родионов, и больше к этой теме не возвращался.
- …сам не считает себя живым. Доктор говорит, что ему надо потихоньку возвращаться к делам. Если он почувствует важность расследования, это пойдёт ему на пользу.
- Хорошо, я постараюсь.
Голоса за дверью, оба незнакомые. И так громко – опять будят на самом интересном месте. Чтоб вам провалиться со своими рекомендациями – то заставляют спать, когда не надо, то не дают, когда хочется. Раздаётся стук в дверь.
- Войдите, – кричу я преувеличенно бодрым голосом. «Не считает себя живым», ишь ты. Да я вас всех переживу! Ну, если вы все умрёте на этой неделе от какой-нибудь холеры.
Дверь открывается, в палату осторожно входит субъект в накинутом на плечи белом халате. В руках чёрная папка.
- Здравствуйте, Игорь Дмитриевич. Как вы себя чувствуете?
- Превосходно.
- Моя фамилия Сидоров. Сидоров Михаил Петрович, я…
- Вы обещанный доктором следователь. По вам видно.
- Что именно по мне видно?
- Ну, лицо у вас такое… Волевое. Типичный такой суровый мент. На Ларина из «Улиц разбитых фонарей» похож.
Сидоров улыбается невесело, и от этого ещё больше начинает походить на известного телевизионного актёра.
- Да, вы правы. Сходство многие отмечают. Увы, реальные следственные действия не имеют ничего общего с тем, что вы видите на экране. Итак, могу я задать вам несколько вопросов?
- Сколько угодно. До пятницы я совершенно свободен.
Михаил Петрович снова улыбается и расстёгивает свою папку.
- Так... ладно, формальности опустим… Расскажите, что вы помните о моменте нападения.
- Мой поезд прибыл на Киевский вокзал около двух часов ночи. Я точного времени не помню, но прибытие состоялось по расписанию. Я подошёл к таксистам, один бомбила согласился отвезти меня за шестьсот рублей – это вся наличность, которая у меня оставалась. Сказал, что машина у него стоит в переулке возле метро.
- Вы запомнили, как он выглядел?
- Кавказец. Они все на одно лицо, даже на очной ставке вряд ли опознаю.
- Наши специалисты помогут вам составить фоторобот, но этим придётся заняться позже… Значит, он повёл вас к машине. И что было дальше?
- А дальше меня окликнули сзади. За спиной у меня стоял человек, его лица я не разглядел. Там фонарь, и тень прямо на него падала…
- А как он вас окликнул, по имени?
- Не помню. Кажется, нет. Что-то вроде «извините, пожалуйста». Негромко так произнёс. И без акцента, я обратил внимание на контраст – кавказец-то всю дорогу соловьём разливался про свой нелёгкий бизнес. Так вот, я обернулся, он поднял руку, и всё. Больше ничего не помню.
- У вас были с собой какие-то вещи, кроме тех, что обнаружили в карманах?
- Был рюкзак. А что у меня в карманах обнаружили?
- Значит, преступник похитил только рюкзак… Там было что-нибудь ценное?
- Ничего такого, ради чего стоило убивать.
- Не думаю, что он хотел вас убить.
- Вот как? Выходит, он прострелил мне голову, чтобы напугать? Думал, что с пулей в черепе я стану сговорчивее? Тогда он просчитался, поскольку испугаться я даже не успел!
- Видите ли, пуля, которой вас ранили – резиновая. Это хорошо видно на снимке. Несмотря на статистику смертей, у нас ещё очень многие полагают, что можно нокаутировать человека, выстрелив ему в голову из травматического пистолета. Действовал непрофессионал.
- О, это утешает.
- Извините, я не хотел вас обидеть. Что ещё вы можете сказать о внешности стрелявшего?
- Да ничего, лицо невозможно было разглядеть.
- Рост, вес?
- Рост выше среднего… Обыкновенная комплекция, как у вас или у меня.
- По голосу сможете опознать?
- Нет, не думаю.
Следователь молчит с полминуты, что-то черкая в извлечённом из папки блокноте.
- Значит, вы утверждаете, что ничего ценного в рюкзаке не было.
- Разве что для науки…
- Вот как? – оживился Сидоров. - Вы везли с собой предметы, найденные в ходе экспедиции?
- Да, Макс… Максим Пивоваров нагрузил кое-чем. Просил передать коллегам какие-то, как он выразился, «промежуточные находки». Я сам не археолог, знаете ли, по мне всё это хлам. Стекло, керамика, обломки всякие… Сам Макс, правда, был от этого мусора в восторге. Говорил, что самым закостенелым пердунам из РАН теперь придётся пересмотреть их «незыблемые истины».
- Максим Пивоваров – это руководитель экспедиции? В каких отношениях вы с ним находитесь?
- Мы друзья с института. Учились на разных факультетах, он на истфаке, а я на факультете кибернетики. Познакомились случайно, в одной компании. Поссорились из-за чего-то, нас кинулся разнимать один тип, председатель студенческого актива. Противный малый и стукач. Макс ему сказал что-то из серии «не лезь в чужие разборки» и в ухо съездил. А я говорю – и вообще в чужие дела нос не суй! И в другое ухо зарядил. Так мы и подружились. Он после института всерьёз наукой занялся, я в частную фирму попал, серьёзную, с крупными авиазаводами работаем… Ну да вы же в курсе.
- Да-да, я в курсе. А чем именно занимается экспедиция вашего друга?
- Ну, насколько я помню, основное их занятие – распитие спиртных напитков. – Нахлынувшие воспоминания растягивают мой рот до ушей. – Собственно, поэтому в отпуск я и мотаюсь с ними по всяким раскопкам. Помогаю, чем могу, но особо ни во что не вникаю. Он носится с идеей некой древней высокоразвитой цивилизации. Что-то типа Атлантиды, только автором мифа является не Платон, а сам Пивоваров. В этот раз ему повезло, он раскопал поселение, которому около трёх тысяч лет, и обнаружил там стеклодувную мастерскую, кажется, даже не одну. Поскольку ни скифы, ни сарматы, ни кто-либо ещё в тех краях со стеклом дела не имел, Пивоваров воодушевился неимоверно. Два дня копали как сумасшедшие, ни капли в рот не брали, только работа. Зато потом обмыли находки как следует! На следующий день мне надо было уезжать, вот Макс и всучил мне несколько стекляшек – осколки сосудов и украшений, рассчитывал, что начальство, увидев их, продлит ему экспедицию до осени.
- То есть, вас с собой не было ничего, имеющего явную ценность. А там, на Украине? В результате раскопок было золото, серебро, или что-то подобное?
- Насколько я знаю, нет. Ох…
- Что с вами?
Лампа на потолке начинает выписывать круги, палата раскачивается, словно плывёт по морю.
- У меня кружится голова…
- Я вас утомил. Отдыхайте, я позову доктора, и мы продолжим, когда он сочтёт нужным.
- Не стоит, это не впервой. Мне просто надо закрыть глаза...
За Сидоровым захлопывается дверь. Наваливается темнота. Я слышу негромкий разговор нескольких мужчин и конский храп.
- Вот беда-то, вот беда!.. И кого же теперь поставят? Эх, сколько всего прошёл, а тут не уберёгся…
- Молчи, дурак! Чего воешь, как над покойником? Доктор пулю вынет, там поглядим.
- Где ты видел, чтоб из головы пули вынимали? Нет уж, теперь всё, отвоевался. Хорошо, если тебе сотню передадут, а ну как пришлют нового командира?
Я открываю глаза. Темнота отступает, сгущается, образуя две неясные, качающиеся тени. Голоса принадлежат им. Я напрягаю зрение, и правая тень постепенно приобретает очертания человеческого лица. Левая так и остаётся размытым пятном в сумраке.
- Смотри - глаза открыл! Доктор, доктор, сюда! Семён Павлович, вы меня слышите?– это левая тень.
- Тебя слышно в штабе Будённого. Семён, ты как? – Лицо говорящего мне знакомо. Я силюсь вспомнить, фамилия буквально вертится в голове, но ускользает при попытке ухватиться за неё.
- Где я?.. Что произошло?..
- Ранило тебя. Ты в хате у сельского старосты, со вчерашнего дня лежишь. Доктор из города приехал, сейчас приведут... ты хоть помнишь что-нибудь? Узнаёшь меня, Семён?
- Родионов! Митька! – Имя возникает в памяти резко, словно удар нагайкой, и причиняет боль. – Я не помню ничего с тех пор, как из города выехали… Что случилось? Куда меня ранило, и как?
Морщины на лбу моего заместителя разглаживаются, он смотрит на меня с облегчением.
- Слава богу, а мы-то уж решили, что конец тебе. Захар, беги за доктором, чтоб он провалился! - Левая тень стремительно растворяется в багровом мареве. Я моргаю глазами, марево по-прежнему застилает половину комнаты. Проклятье!.. Родионов между тем продолжает:
- Мы с вечера позицию заняли, как на совете было оговорено. Ждали их с самого рассвета. Часов в десять пополудни выкатилась из лесу вся шайка… Наврал твой Дурнев, и двух сотен человек не было – все истрёпанные, ошалелые какие-то. Кинулись по дворам шарить, а там пусто – жители ещё ночью ушли, от греха подальше. Мы, как поняли что это все, вдарили по ним из пулемётов!.. И про пулемёты Дурнев твой наврал, не было у них ни одного. В общем, всех положили, кроме главаря и ещё двоих, что при нём состояли. Те на коней и в степь, да так, что мы не сразу-то и заметили. Кинулись за ними впятером, нагнали только верст через семь, тех, что за Дорошенко скакали, подстрелили – одного я, другого Хромченко Василий… Ваську-то помнишь?
- Помню, помню… Потери какие у нас?
Пренебрежительный жест.
- Да почти никаких. Трое легкораненых, один тяжело.
- А кто тяжелый?
- Ты, кто же ещё!
- Ну ладно. Что дальше?
- А дальше – ты вперёд вырвался, шашку достал, стрелять нельзя, тебя зацепили бы. Ты только замахнулся, а он оборачивается и из нагана в тебя – бах! Хорошо, лошадь твоя сама на рысь перешла и остановилась, так что ты из седла не выпал. Мы и решили сперва, что всё, кончился наш сотник – пуля-то прямо в лоб! Васька погнался за ним, в холмах они скрылись, а мы остались. На землю спустили тебя, глядь – а ты дышишь. Крепкая же голова у тебя, Семён! Мне бы такую.
- Может у тебя ещё и крепче, возьми револьвер, да проверь… Митька, а ты не врёшь? – я пытаюсь ощупать голову – руки слушаются, но правая ничего не чувствует. Под пальцами левой толстый слой бинтов. – Вот чертовщина…
- Чертовщина, не то слово! Ты ещё бредить начал, сущую околесицу нёс. Про пули резиновые, Петровича какого-то поминал, ничего толком не разобрать. Часа через три врач из города приехал – осмотрел, долго языком цокал, говорил непонятные слова, руками разводил... Потом рану промыл, забинтовал, и сказал, что вытащить пулю не берётся. Это, говорит, уникальный случай. Бывало, говорит, и раньше, раненых в голову на ноги ставили, но то после сквозных, а пули из головы вынимать он не умеет. Ничего, придётся научиться! О, да вот и он сам!
Родионов отодвигается в сторону.
- Семён Павлович, вы хорошо меня слышите?
Вошедшая фигура угадывается с трудом. Я поворачиваю голову и пытаюсь привстать, но меня удерживают. От сделанного усилия кружится голова.
- Хорошо. А если сделаете пару шагов вправо, буду ещё и видеть.
- Изумительно! – доктор перемещается к Родионову, и теперь я могу его разглядеть. Типичный земский врач – пенсне, бородка, на вид лет около сорока пяти. – Как вы себя чувствуете?
- Я плохо вижу левым глазом.
- Пуля повредила глазной нерв. Я буду откровенен – чудо, что вы сохранили все чувства и ясность рассудка.
- Вы вернёте меня в строй?
- Не хочу вас обнадёживать, да и не буду. Я не военный врач, с пулевыми ранениями никогда не сталкивался, тем более с такими. Моё дело – сифилис, переломы да осложнения после кустарных абортов, а никак не физиология мозга. В клинике Сырочинского, в Киеве, прекрасное отделение хирургии, но…
- Что «но»? – вопрос моего заместителя звучит угрожающе, но врач не обращает на это никакого внимания.
- Вам категорически нельзя двигаться, в этом я абсолютно убеждён.
- Но почему? Я чувствую слабость, но вполне могу ходить самостоятельно.
- Посудите сами, - доктор мягко останавливает мою очередную попытку приподняться в кровати, - то, что пуля не задела жизненно важных мозговых центров – редчайшая удача. Мозг – очень мягкая субстанция. Сейчас в эту субстанцию погружён увесистый кусок свинца. Пока он неподвижен, вы живы. Но один неосторожный рывок, сотрясение – и я уже ни за что не ручаюсь. Мне очень жаль.
- Жалеть меня нечего. Я умер ещё в пятнадцатом году, под Новогеоргиевском.
- Простите?..
- На этой войне живых нет, мы все давно покойники. Просто чистилище переполнено, вот и приходится ожидать своей очереди в этой юдоли страданий.
- Вы верите в чистилище?
- Я видел ад. Почему мне не верить в чистилище?
- Действительно… А я полагал, что все красные – безбожники.
- Просто наш бог сильнее бога попов и царей. А вы, доктор? Вы верите?
- В бога? Нет. Во всяком случае, на его помощь сейчас я не надеюсь. Впрочем, позвольте мне ещё раз осмотреть рану.
Он приподнимает мою голову и начинает ловко разматывать бинты. Меня одолевает смутное беспокойство.
- Послушайте, доктор, как вас там… надеюсь, у вас нет этой дурацкой привычки армейских хирургов – совать в рану палец?
- Игнатий Брониславович, забыл представиться, простите. Я уже прозондировал раневой канал, пока вы были в беспамятстве, - отвечает тот, не прерывая своего занятия, - как видите, всё обошлось. Но тогда я не давал за вашу жизнь и ломаного гроша, а потому не очень тщательно выбирал осколки костей. Сейчас мы это исправим. Не беспокойтесь, мозг не чувствует боли.
В солнечных лучах сверкает сталью хирургический инструмент. Снова приступ головокружения. Силы покидают меня, я проваливаюсь головой вниз в бездонный колодец.
-…Просыпаемся, больной, время принимать лекарства!
С резким звуком поднимаются жалюзи, яркий солнечный свет бьёт в глаза. Я щурюсь и пытаюсь заслониться рукой.
- Перестаньте, Игорь! Вы не Кутузов, и яркий свет вам не отнюдь не вреден. Ну, как послеобеденный сон?
В памяти всплывает разговор с другим врачом, земским доктором с дурацкой привычкой совать пальцы в раневые каналы.
- Это очень странно, но сон мне всё время снится один и тот же. Вернее, продолжение одного и того же сна. Вот уже вторые сутки… Это нормально?
- Как любопытно! И о чём же он?
- Я участник гражданской войны, сражаюсь с бандитами. И в одном из боёв меня ранили точно так же, в голову, из револьвера. Я никогда раньше не интересовался гражданской войной, и вообще от военной истории далёк…
- Это работа вашего подсознания. В полубессознательном состоянии наш мозг часто пытается нарисовать некую картину на основе реальных событий… Кстати, вы заметили улучшение своей дикции? Определённо, ваши речевые функции восстанавливаются не по дням, а по часам! Попробуем увеличить дозировку дексаметазона…
- Скажите, доктор, а в гражданскую войну были случаи, похожие на мой? Вам что-нибудь о них известно?
Доктор хмурится, добросовестно вспоминая.
- Хм, пожалуй, я о таких не слышал. Но они наверняка были, ведь даже в нашей мирной жизни, когда перестрелки довольно редки, мы за год имеем два-три случая выживания после ранений в голову. И это только по России! Что же о большой войне говорить – это чистой воды статистика. Чем больше жертв, тем больше чудесных спасений. Быть может, когда-то давно вы услышали такую историю, но не запомнили. А в подкорке информация отложилась, и теперь ваш мозг за неё ухватился. Наслаждайтесь сновидениями, и радуйтесь, что вас не мучают галлюцинации. При такого рода травмах они – обычное дело.
- Я последую вашему совету. Утром вы, кажется, говорили, что позволите мне пообщаться с близкими?
- Разумеется, но сначала, как договаривались – следователь.
- Как, опять?
Брови доктора удивлённо поднимаются.
- Что значит «опять»?
- Ну как же – был у меня следователь, час назад. Или сколько я там проспал…
- Быть этого не может. Впрочем, давайте я её позову, и мы во всём разберёмся.
- Её?
- О да. Вам повезло, ваш следователь – весьма эффектная дама! Ирина Игоревна, прошу вас!
Дверь открывается, в палату, вытесняя запахи лекарств, вплывает шлейф тонкого аромата, а следом появляется женщина тридцати с небольшим лет. Доктор чертовски прав! Стройная, подтянутая фигура, высокая грудь (тёмно-зелёная ткань пиджака подчёркивает третий размер), густые каштановые волосы с оттенками рыжего, бездонные зелёные глаза. Она вовсе не кажется маленькой, хотя не достаёт доктору, который на полголовы ниже меня, даже до плеча.
- Если бы вся полиция выглядела так, как вы, преступники пачками бы сдавались.
Она улыбается. Губы у неё тонкие, а зубы слегка неровные, и цвет эмали выдаёт курильщицу. Однако, этот небольшой изъян совершенно не портит впечатления.
- Я же говорил, что наш больной вовсе не больной! – торжествующе провозглашает доктор, подвигая Ирине Игоревне стул. – Он сохранил не только ясность рассудка, но и чувство юмора. И чувство прекрасного, разумеется.
Этот не ахти какой комплимент также вознаграждается улыбкой. Доктор тает на глазах.
- Здравствуйте, Игорь Дмитриевич. - Голос у неё низкий, мягкого, приятного тембра. – Олег Генрихович сказал, что ваше состояние стабильно, и вы можете отвечать на вопросы.
Доктор радостно кивает.
- Олег Генрихович здесь решает, кому жить, а кому умереть. Мне ли с ним спорить?
Снова улыбка.
- Что ж, я вижу, с вами действительно всё в порядке. В таком случае, приступим.
- Минуточку, - прерывает её доктор, - дело в том, Ирина Игоревна, что у нас возникло одно небольшое недоразумение.
Вопросительно приподнятая бровь.
- Игорь Дмитриевич утверждает, что около часа назад к нему уже заходил ваш коллега. Такое возможно?
- Нет. Это дело поручено мне, и я приехала одна. Он представился?
- Да, конечно! – я ухватился за возможность доказать расхваленную доктором ясность рассудка, - его зовут… Он представился как… Чёрт! Забыл. Вылетело из головы. Ни имени, ни отчества… Фамилия такая, простая – не то Иванов, не то Петров, не то Сидоров…
- А как он выглядел?
- Он был похож на актёра, известного, который в «Улицах разбитых фонарей» снимался.
Доктор и следователь переглядываются. Я обречённо вздыхаю.
- Всё ясно. Подсознанию мало снов о гражданской войне, оно вытащило героя из моего любимого сериала и подсунуло в виде галлюцинации, так? Но ведь он же сидел вот здесь, на этом самом стуле, задавал вопросы…
- Я могу с уверенностью сказать, что в моём отделе человек с такой внешностью не работает. Но вы не беспокойтесь. Мы обязательно выясним, кто мог к вам зайти, опросим персонал…
- А, не утруждайтесь. – Я устало машу рукой. - Ничего вы не найдёте. Начинайте допрос.
Я снова пересказываю историю покушения. Рассказываю о своих возможных недоброжелателях, о конфликтах на работе и на бытовой почве. Заходит речь и об экспедиции Пивоварова.
- А там, на Украине, не возникало каких-нибудь столкновений?
- Да нет, народ сплошь дружный. Прекрасная команда, Макс умеет подбирать компаньонов.
- А с местными жителями?
- Тоже нет. Нас даже кладомафия не беспокоила.
- Кладомафия?
- Ну да, так мы их называем. У людей археология ассоциируется главным образом с поиском сокровищ, надо ли удивляться постоянному вниманию со стороны местного криминалитета.
- То есть, крышуют даже археологов?
- А вы разве не знали? В начале девяностых брали дань ценными находками. Отдавали, жить-то хочется. Когда ценности такого уровня стало труднее сбывать, переключились на вымогательство денег из вознаграждения, того самого, в размере двадцати пяти процентов от стоимости клада. Впрочем, Пивоваров с ними как-то ухитрялся разруливать дела безболезненно, к тому же всё в прошлом. С мафией мы не сталкивались уже лет пять. Да и чёрных копателей в том районе никогда не видели…
- А скажите, пожалуйста, что именно надеялся отыскать ваш друг? Вы говорили, что он увлекается сомнительными мифами…
- Он не увлекается сомнительными мифами. Он их создаёт.
На лице Ирины Игоревны читается непонимание.
- Учёный, создающий мифы?
- Ну, не совсем. Видите ли, большая часть наших знаний о прошлом основывается на письменных источниках. А большая часть источников, к сожалению, нечитабельны в принципе. Чернила выцветают, папирус гниёт, пергамент обгрызают мыши, глиняные таблички крошатся, каменные стеллы – и те разрушаются под действием эрозии. В запасниках музеев и институтов хранятся тонны фотокопий текстов с таких носителей – на них давно махнули рукой все, кроме редких энтузиастов. Будучи студентом, Макс неделями пропадал в хранилище, и теперь он утверждает, что смог разобрать и прочитать несколько легенд о древнем, и чрезвычайно могущественном народе. Настолько могущественном, что он упоминается чуть ли не во всех дошедших до нас мифах самых разных народов, населявших Европу, Малую Азию и весь Ближний Восток. Он называет их «цивилизацией предтеч», а его коллеги – «народом, высосанным из пальца». Так или иначе, сейчас Макс рассчитывает доказать всем свою правоту и привезти Лампу Царей.
- А что такое Лампа Царей?
- Это, если верить его переводу того, что по его же словам является реальными историческими хрониками, огромный ритуальный светильник весьма причудливой конструкции. Его зажигали по особо торжественным поводам, и он символизировал абсолютную власть царя над своими подданными. Никто не мог подняться с колен, пока горит священный огонь. Если Пивоварову удастся найти этот уникальный предмет, его теория подтвердится на сто процентов.
- А вы сами верите в его теории?
- Если честно – нет. Я уже говорил вам, зачем разъезжаю с этими экспедициями.
Ирина Игоревна делает последнюю запись в блокноте.
- Что ж, большое спасибо, я узнала всё, что хотела. Но если вы вдруг вспомните что-нибудь ещё – звоните.
Машинальным жестам она протягивает мне визитку, но рука замирает на полпути. Пользоваться телефоном мне запрещено, визитка для меня бесполезна.
- Пожалуй, я лучше оставлю её Олегу Генриховичу…
- Нет, нет, не стоит! – я протягиваю руку к карточке. – Пусть будет у меня, на память. Для уверенности в том, что хотя бы вы – не галлюцинация.
Она улыбается, кладёт визитку на прикроватную тумбочку и направляется к двери.
- Всего доброго, Игорь Дмитриевич, поправляйтесь. Было приятно с вами пообщаться.
- Взаимно. Постойте! – она замирает на пороге. – Известно ли, из какого оружия в меня стреляли?
- Да, мы установили это практически наверняка. В вас стреляли из девятимиллиметрового травматического пистолета. Гильза обнаружена не была, но преступник не смог бы найти ей и забрать при таком освещении, к тому же он явный непрофессионал. Так что, скорее всего это был револьвер. Марки «Наган». Рынок гражданского оружия переполнен этими револьверами, переделанными под резиновые пули. А теперь извините, меня ждут дела. Ещё раз желаю вам скорейшего выздоровления.
Дверь захлопывается. Я устало откидываюсь на подушку и закрываю глаза.
- Так что мне бы к барину…
- Какой он тебе барин? Командир ранен, он без сознания.
Голоса доносятся откуда-то из-за стенки.
- Я жив и здоров! Кто там? – Стараюсь кричать зычно, голос звучит глухо, но по-строевому уверенно. Это хорошо.
- Ну, заходи, коли так, – милостиво разрешает мой ординарец Захар и открывает дверь.
Входит мужик лет пятидесяти, плотный, одетый в добротный пиджак и косоворотку. На ногах хромовые сапоги, в руках мнёт картуз. Не иначе, сам сельский староста, чей дом я вынужденно занимаю.
- Так что, ваше благородие…
- Полно тебе, отец. Кончились благородия, зови меня просто – товарищ Давыдов. Ну, чего хотел?
- Так я, товарищ Давыдов, чего любопытствую – вы у нас побудете ещё, али обратно кавалерию свою уведёте? Бандитов-то всех поубивали. Мы вам тут провизии собрали кой-какой, на дорожку. Примите, не побрезгуйте…
Ох уж мне эта деревенская дипломатия. Я улыбаюсь и отвечаю:
- Сотня уйдёт сегодня же, а вот я, пожалуй, задержусь - доктор двигаться не велит. Чай, не выставишь меня за порог, а?
- Что ты, что ты! Живи хоть до зимы! С видом явного облегчения староста пятится к двери, постоянно бормоча слова благодарности. Крепко же им досталось от чехарды властей за последние два года. Ну да ничего, скоро везде будет порядок. И я на этот порядок ещё посмотрю. – Захар! Кликни ко мне Денисова и Родионова. И доктора позови.
Родионов заходит сразу же, видимо, дежурил в соседней комнате.
- Знаешь, Митька, я теперь всё вспомнил. Этот Дорошенко, штабс-капитан – он ведь очень напуган был. Словно ему есть что терять. Сколько ещё таких людей – через смерть проходят, а всё живут…
- Ну, ему было, что терять. Я не стал тогда говорить, а теперь даже принёс. Вот, гляди-ка.
В мою руку ложится тяжёлый холодный предмет. Я подношу его к глазам – это голова медведя размером примерно с кулак. На шее следы от пилы – не так давно её отделили от тела. Жёлтый металл блестит на солнце.
- Золото? Откуда?
- Оно самое. У бандитов было, в седёльных сумках да в карманах. Всего насобирали пуда три с половиной.
Я задумчиво разглядываю статуэтку. Поразительная работа – от яростно оскаленных челюстей мороз по коже, каждая шерстинка выполнена отдельно. Хоть туловища и нет, но я отчётливо вижу хозяина леса стоящим на задних лапах и загребающего передними воздух. Последнее предупреждение перед атакой.
- Я вот чего не пойму – тут золота миллионов на семь царскими деньгами. Зачем они сёла-то грабили? У нас в Орле сейчас хлеба не достать, а на половину этого золота можно накормить всё губернию!
- Верно мыслишь, золото это кстати пришлось. Вот что мы сделаем: всё, что есть, собери, и пусть Дурнев везёт его в город. Выдели охрану - человек пятнадцать. Оттуда пусть пошлёт телеграммы – одну в губернский исполком, другую – прямиком в Петроград, в Совет Народных Комиссаров. Дальнейшие указания он получит уже оттуда. А мы тем временем допросим пленных, и выясним, откуда они его взяли. И есть ли там ещё.
Родионов хмурится, уставившись на носки своих сапог.
- Видишь ли, Семён, тут такое дело… В общем, нету пленных.
- То есть как это – нет пленных?
- Я же говорю – всех посекли.
- У нас только трое легкораненых. Выходит, сопротивления не было – и, тем не менее, ни одного из двух сотен бандитов вы не взяли живьём?
- Сам не знаю, как так вышло. – Родионов опускает голову, - бес попутал, не иначе. На фронте такого не было. Забылись все. Вроде только схлестнулись, а глядь – все постреляны да порублены в куски. Один лишь… О, дьявол!
Родионов бледнеет и поднимает на меня испуганные глаза.
- Дорошенко!
- Да что же это, командир, мы с твоей раной да этим золотом напрочь про него забыли, а Васька-то, Хромченко, со вчерашнего дня не возвращался!
- Ладно, у меня пуля в башке, но ты, ты, Митька, ты же шесть лет на фронте! А комиссар? – внезапно меня осеняет ещё более страшная мысль. – Что Дурнев говорил о численности банды?
- Четыреста пятьдесят сабель и четыре пулемёта.
- А сколько их оказалось?
- Двести сабель, а пулемётов не было…
- И почему ты решил, что Дурнев наврал?
- Ну так их же… Дьявол! – Родионов с размаху хлопает себя по лбу и вскакивает. - Полста человек с милицией и пулемётной тачанкой в город, охранять золото, другие полста со второй тачанкой – в погоню!
- Погоню пусть следопыт твой ведёт, как его, Айтохонов? И пусть оседлают мою лошадь!
- С ума сошёл, какая лошадь? Поляк сказал, тебе даже голову нельзя поворачивать.
Вместо ответа я сажусь на кровати и пытаюсь нащупать ногой сапог. Родионов хватает меня и силой пытается уложить обратно.
- Захар, да чего ты смотришь, держи его. Доктор, доктор!
- Родионов, отставить!
- Хрен тебе.
- Захар, как старший по званию, я приказываю – убери руки!
- В случае смерти или беспомощного состояния командира отряда командование переходит к следующему командиру по порядку старшинства, – сопит Захар, явно не собираясь меня отпускать.
- Это я-то в беспомощном состоянии? Ах ты, устав ходячий! Под трибунал!
- Семён, не глупи! Денисов отвезёт золото в город, я поведу погоню, ты наберёшься сил, доктор что-нибудь придумает с твоей раной… Нельзя тебе никуда сейчас!
На шум вбегает Игнатий Брониславович.
- Что здесь происходит? Немедленно успокойтесь, иначе мне придётся пойти на крайние меры!
- Глупцы! Да нас прямо сейчас окружают! Сотня, в ружьё! Седлать мою лошадь!
Доктор выискивает из чемодана склянку и льёт прозрачную жидкость на скомканный носовой платок. Сладковатый запах разносится по комнате.
- Не сметь! Уберите это! Я приказываю!
Доктор прижимает платок к моему лицу. Я пытаюсь не дышать, но запах сам проникает в ноздри, дурманит, кружит голову. В глазах темнеет, и сквозь увещевания Родионова я вдруг отчётливо слышу далёкий женский голос.
- …ты даже не представляешь, какой это был кошмар! У меня как сердце чувствовало неладное. Жду твоего звонка, места себе не нахожу, в три часа ночи ты наконец звонишь, а в трубке незнакомый голос – это оперуполномоченный такой-то, нами обнаружен труп мужчины без документов, у него на телефоне восемь пропущенных с этого номера. Не могли бы вы приехать на опознание? Я сама чуть не умерла. Приезжаю в милицию, а там говорят – в больницу увезли, причём никто не знает в какую, только под утро выяснилось. В больнице говорят – он в операционной. Сижу, жду, наконец, выходит доктор, довольный такой, улыбается. Вы, говорит, не волнуйтесь, с ним всё хорошо будет. А я – какой там хорошо, когда в милиции сказали труп? А он – мне здесь виднее, кто труп, а кто не труп. Ваш муж был доставлен к нам в сознании, и его состояние опасений не вызывает. А я говорю – он мне не муж. А он – значит, будет мужем. Так и скажете ему завтра сами – если после выписки не сделает предложение, я ему эту пулю обратно имплантирую. Успокоил меня, до машины проводил. Такой милый, обходительный… Ну зачем ты поехал в эту дурацкую экспедицию? Говорила же, твой Пивоваров до добра не доведёт! Что же теперь будет?
Всхлип. Ничто так не напрягает, как женский плач. Совершенно не понятно, что с ним делать.
- Машенька... – говорю я слабым голосом. - Любовь моя… Наклонись, я должен кое что тебе сказать…
Она наклоняется над кроватью, в глазах слёзы.
- Ближе…
Она наклоняется сильнее, я чувствую запах её волос, ощущаю горячее дыхание на своём лице.
- Что, милый?
- А вот что! – восклицаю я, и с хохотом злодея из комиксов запускаю одну под руку под её полосатую блузку, а второй хватаю за ягодицы.
- Ах ты, мерзавец!
- Клянусь, это не я! О ужас, мои руки меня не слушаются! На помощь, скорее позови медсестру, а лучше двух!
- Я тебя устрою медсестру, покойник недоделанный! Только выйди из больницы, я тебе такую медсестру пропишу!
Улыбаясь, она смотрит на меня сквозь слёзы, и я вдруг понимаю, что снова думаю о будущем. О дне выписке. О том, что не стану дожидаться ночи. И даже до постели не стану терпеть. И даже до дома – пусть пропишет мне медсестру прямо в машине, на больничной парковке. Как же я соскучился по ней, по озорному взгляду серых глаз, слегка вздёрнутому носику, белой коже с россыпью еле заметных веснушек, по вкусу её губ, по её запаху. По её телу. Она наклоняется ещё, наши губы слегка соприкасается. Мой пульс учащается, и вслед за ним учащается писк монитора сердечного ритма.
- Ух ты! – она отстраняется, и сигнал прибора возвращается в норму. – Хм, а если так? – и её рука скрывается под моим одеялом.
- Вот за что я тебя люблю, так это за творческий подход в любом деле. Интересно, а если моё сердце остановится, я услышу это длинное «пи-и-и-и»?
- Так всё, за пессимизм останешься без сладкого.
Она откидывается на спинку стула, поправляет блузку, затем достаёт из пакета очищенный апельсин и начинает есть.
- Э, это моё!
- Фигушки. Кстати, когда операция?
- Назначена на послезавтра. Доктор Вронский превосходный специалист, он оценивает вероятность успеха в девяносто пять процентов.
Она снова мрачнеет, но быстро берёт себя в руки.
- А выписка?
- Чёрт его знает. Месяца через два.
- Долго!
- Но ты же каждый день будешь приходить, и отгонять от меня медсестёр.
- За наглость лишаешься второго апельсина.
- Не больно-то и хотелось. Что мне реально нужно, так это телефон. Доктор категорически против того, чтобы разрешить мне пользоваться мобильником. Телевизор обещает поставить, но что-то не торопится. А я тут от тоски чахну!
- М-м-м-м, секунду – перебивает она, и, не переставая жевать, лезет в пакет, – вот, это смартфон моего брата. Тысяча на балансе, бесплатный интернет по акции на пять дней, потом – полтора рубля за мегабайт. Я забила в память все телефоны наших общих знакомых, даже твоего придурошного Макса.
- Ты чудо!
- Да, возьми ещё вот это, – она протягивает две зелёных бумажки. – Больше при себе нет.
- Зачем?
- Медсестре отдашь, балда, чтоб она его незаметно для доктора заряжала.
- Всё, решено. Выходи за меня замуж!
- Сначала со своей женой разведись.
- Мы с ней уже месяц не общаемся. После выписки – первым делом на развод подаю. Хотя нет. Первым делом после выписки…
Раздаётся стук в дверь. Маша еле успевает запихать мобильник и зарядное устройство под подушку.
- Ну что, друзья мои, я вынужден вас разлучить – настало время процедур. Попрощайтесь до завтра.
Уже в дверях она оборачивается и подмигивает, изображая с помощью большого пальца и мизинца поднесённую к уху телефонную трубку.
- До скорого, – отвечаю я.
Мучительно долго тянутся часы до отбоя. Наконец, дежурная медсестра, пожелав мне спокойной ночи, закрывает за собой дверь палаты. За окном догорает закат. Выждав ещё минут двадцать, я достаю из-под подушки телефон. Долгожданная связь с внешним миром! Сенсорный экран оживает под моими пальцами, пин-код стандартный – четыре нуля. Задумчиво листаю список контактов. Позвонить Маше? Есть одна вещь, которая занимает меня сильнее, чем желание услышать её голос – мои странные сновидения. Я хочу знать, если у них какая-то реальная основа, как предполагает добрейший Олег Генрихович. Да, я мог услышать историю о раненом в голову красноармейце, и забыть её впоследствии, но что же насчёт всего остального? Мир моих снов слишком богат для какой-нибудь мельком прочитанной заметки. Теперь у меня есть выход в интернет, остается лишь правильно сформулировать запрос. Некоторое время я пребываю в замешательстве, затем меня осеняет. Курсор опускается на одну строчку вниз. Соединение. Долгие гудки. Я уже собираюсь положить трубку, когда гудки внезапно обрываются.
- Какого чёрта надо? – Знакомая любезность.
- А какой ассортимент?
- Игорь, ты что ли? А с твоим телефоном что?
- Потерял.
- А-а… А то я звоню, звоню…
- Чего это ты мне звонишь?
- Есть пара вопросов. Короче, представь, что ты…
- Хоть бы поинтересовался, как я доехал.
- Что?.. Какая к чёрту… Ну ладно, как доехал?
- Замечательно! Представь себе, прямо на вокзале…
- Образцы отвёз? – Макс не был бы Максом, если бы обращал внимания на слова, не связанные с тем, о чём собирается говорить он сам.
- Нет, не успел. Я же говорю…
- Не успел, и хрен с ними. Барахло. Мы тут нарыли достаточно, завтра консервируем раскопки и выезжаем в Москву. Будет им сенсация! Короче, слушай…
И тут я сдаюсь.
- Слушаю.
- Представь, что ты со своими знаниями оказался, ну, скажем, в середине бронзового века, и имеешь доступ только к местным технологиям. Какие приборы или механизмы ты смог бы построить?
- О боже… Макс, ты Рен-ТВ насмотрелся? Хочешь, я открою тайну, почему на тебя косо смотрит почти весь наш учёный мир?
- Что такое Рен-ТВ? Я не смотрю телевизор, а на учёный мир я чхал. Так ты не ответил на мой вопрос. Ты бы смог получить электричество?
- Электричество – запросто. Со статическим электричеством, например, были знакомы ещё древние греки, и, теоретически, ничто не мешало Моисею дурачить древних евреев электрическими фокусами…
- Ой, избавь меня от дилетантской лекции по истории. И статическое электричество меня не интересует.
- Ну, раз так, я бы мог соорудить вольтов столб и получить постоянный ток. Всё, что для этого нужно, это металлы, известные человечеству с незапамятных времён – олово, медь, цинк и железо. Другой вопрос, что с этим током делать? Единственное возможное применение в данной ситуации – бить им особо нахальных аборигенов.
- А электрическая лампочка?
- Из лампы накаливания нужно откачать воздух, а с тогдашними технологиями вакуум-насос собрать не реально. Можно, правда, заполнить её инертным газом, но выделить из воздуха аргон я тоже не смогу. Что ещё?.. Есть вариант соорудить дуговой прожектор, но чтоб его питать, потребуется вольтов столб высотой с пирамиду Хеопса. Так что извини, придётся обходиться факелами.
- Хм, ну ладно, а, скажем, радиосвязь?
- Можно построить искровой передатчик с магнитным когерером и радиусом действия в десять метров. Для чего-то более серьёзного нужны диоды, а из чего их делать – полупроводники отпадают сразу, ламповый – опять всё упирается в вакуум-насос. Так что служить мне колдуном-палачом при каком-нибудь царьке, на большее я не способен. Так что же ты всё-таки нашёл?
- Запаянные стеклянные колбы с металлическими деталями внутри. Здоровенные, и много. Почти все расколоты, к сожалению.
- А может, это просто ритуальные сосуды?
- Может, и сосуды. Тогда меня очень интересуют ритуалы, для которых они предназначались. Ты знаешь, я ведь не псих и не фанатик. В моём представлении древняя высокоразвитая цивилизация – это письменность, высокоуглеродистая сталь и обработка стекла. Но эти штуки, которые мы нашли – уж очень смахивают на лампы из старых телевизоров.
- А может, они вовсе не древние? Слои, знаешь ли, перемешиваются…
- Знаю ли я, что слои перемешиваются? Ну откуда мне, археологу, об этом знать! Хорошо, если им не три тысячи лет, а всего лишь одна – это меняет дело? Лаборатория даст точную датировку, но я и так не сомневаюсь. Извини, сорвался. Нервничаю что-то последнее время.
- Заметно. Ты давно трезвый?
- С утра. О, спасибо, что напомнил!
- Постой-постой, успеешь! – ближайшие планы Пивоварова ясны для меня, как божий день. – Твоё любопытство удовлетворено, теперь моя очередь.
- Ну, чего тебе надо?
- Ты историю Гражданской войны хорошо знаешь?
- Да не особо… В рамках давно забытого университетского курса истории России. А то ты не знаешь, какими периодами я занимаюсь.
- Ну, ты же всё-таки историк, профессионал…
- Этого не отнять, – радиоволны доносят да моего уха нотки самодовольства, рождённые в тысяче километров от моей палаты, – так что же тебя интересует?
- Меня интересует один уникальный случай. История о красном командире, раненом пулей в голову и сохранившем не только жизнь, но и рассудок.
- Ммм… Не слыхал о таком. А фамилия у этого командира была?
- Сейчас-сейчас… - я мучительно вспоминаю. Почему-то именно фамилии стали очень быстро вылетать из головы. – Нет, не помню. Проклятье!
- Ну, тогда ничем помочь не могу. А с чего это ты вдруг заинтересовался Гражданской войной?
- Да так, есть одна причина. Личного характера.
- Ну, не хочешь говорить - не надо. Дело хозяйское. Одно могу сказать – если бы ты меньше бухал, а больше интересовался местами, куда мы выезжаем, то знал бы легенду о давыдовской сотне. Как раз в гражданскую войну на месте наших раскопок шли бои, и может…
- Какая-какая сотня?!
- Давыдовская. И это не тот Давыдов, который Денис, мой внезапно заинтересовавшийся историей друг. Этого Давыдова звали не то Степан, не то Семён. Э, да что с тобой? Совсем на тебя не похоже.
Да, я ещё два месяца не буду на себя похож.
- Так что случилось с этой сотней?
- В 1920 году, когда Фрунзе теснил войска Врангеля и Улагая к Крыму, по личному распоряжению Феликса Дзержинского с фронта сняли наиболее опытных бойцов и направили под Одессу, для противодействия бандитам и диверсантам. Сотня Давыдова считалась самым боеспособным подразделением в Первой конной армии Будённого, как сейчас говорят – элитным. У всех огромный боевой опыт. В августе 1920 года в нескольких стычках они нанесли бандам серьёзный урон и погибли все до единого. Довольно туманная история – документов почти не сохранилось, а устные рассказы слишком неточны. Да и мнения расходятся – кто-то из местных считает, что давыдовцы устроили в уезде бессмысленную резню, а кто-то мнит их героями. Как бы то ни было, после гибели сотни надолго прекратились и бандитские налёты, а живых свидетелей не нашлось ни с той, ни с другой стороны.
- А как называется посёлок, куда мы за водкой ездили?
- Красный Партизан.
- А до революции?
- Кажется, Мурованка.
Смартфон едва не выскальзывает из покрывшейся испариной ладони. Пивоваров между тем продолжает:
- Да мы же при тебе находили оружие времён гражданской, сбрую конскую выкопали… Забыл разве? Нет, ты обращаешь внимание только на «ценные» находки, а что в твоём понимании ценно – золотые побрякушки. Тогда как иной раз простой камень может рассказать больше, чем целая золотая колесница. О, кстати!
- Что ещё?
Пивоваров злорадно хихикает.
- Ты рано уехал – золото мы тоже нашли. Представь себе, в деревянном ящике. В чём дело, я не слышу привычного энтузиазма! А двадцать пять процентов от стоимости в нашем случае потянет миллионов на пять – не всякий академик может рассчитывать на грант подобной величины, знаешь ли.
- Ты береги себя там, ладно?
- Ладно. Да что с тобой такое? Ты пил?
- Ага, какую-то дрянь. Забыл, как доктор её называет.
- Какой ещё доктор? Ой, подожди, меня зовут, кажется, ещё что-то нашли. Я перезвоню!
Короткие гудки. Я откидываюсь на подушки. Мысли скачут в безумном хороводе, руки дрожат. Либо я из-за ранения сошёл с ума, но тогда галлюцинациями являются не только мои сны, но и рассказ Пивоварова, подтверждающий эти сны, и доктор Вронский, считающий их работой подсознания, и, в конечном счёте, всё то, что окружает меня с момента прихода в сознание в карете скорой помощи два дня назад. Либо каким-то образом я получаю достоверную информацию о событиях далёкого прошлого. От человека с ранением, идентичным моему. А этот Семён Давыдов? Видит ли он в моменты забытья мою палату? Что собирается делать? Ведь он не знает о том, что его судьба и судьба его отряда уже свершилась.
Скорее всего, я просто тронулся.
Сознание возвращается медленно. Перед глазами всё плывёт, в ушах ещё звучат обрывки слов из полусна-полубреда. Такого не было даже зимой шестнадцатого года, когда я заживо сгорал от тифа в холодных румынских окопах. Тогда мне удалось выкарабкаться, а теперь?..
- Семён Павлович, как вы? Опять кошмары?
- Нет, Захар, всё больше барышни симпатичные.
Захар улыбается.
- Вы в бреду Машу звали. Невеста ваша?
- Нет. Снилось, будто я в больнице, а она за мной ухаживает.
- Красивая?
Я пожимаю плечами.
- Тощая больно. Родионова позови.
- Уехал Родионов, часов шесть тому назад. Взял пятьдесят человек и пулемётную команду. Айтохонов их по следу товарища Хромченко повёл. А товарищ комиссар тогда же с полусотней и отрядом милиции в Воскресенск двинулся. Здесь только я и доктор. Вы не сердитесь на меня, Семён Павлович? Правда, куда вам сейчас командовать, а тем более – ну как рубка начнётся?
Я вздыхаю.
- Ты прав, Захар. Беспомощное состояние наступило у твоего командира, всё как в уставе сказано. Кликни доктора, пусть даст ещё микстуры от головной боли.
- Есть!
Захар послушно уходит, слышно, как одна за другой хлопают двери. Маленькая хитрость – неужели это всё, на что я сейчас способен? Медленно, стараясь лишний раз не менять положения головы, я поднимаюсь с постели. Осторожно натягиваю сапоги. Встаю, преодолевая небольшой приступ головокружения. Держась за стенку, иду к дверям. Староста поместил меня в спальне, на своей кровати. Кровать его супруги пуста, видимо, всё семейство перебралось в чистую комнату. Открываю дверь: так и есть. Множество глаз встречают меня, осматривают с испугом и любопытством – с трёх кроватей, с лавок, из углов. У старосты, оказывается, четверо маленьких детей и красавица жена – моложе его самого лет на тридцать. Подношу палец к губам и выхожу из комнаты в сени. Конское ржание и гул множества голосов доносятся со двора. На крыльце я нос к носу сталкиваюсь с комиссаром отряда Денисовым. Тем самым, что, по словам моего ординарца, шесть часов назад отвёз в Воскресенск три с половиной пуда бандитского золота. Мы замираем друг напротив друга – я, с перевязанной головой, и он – тоже с перевязанной головой. Гимнастёрка забрызгана кровью, рукав распорот, виден неглубокий порез на руке. Глаза лихорадочно блестят.
- Что случилось, Поликарп Филиппыч? Что с отрядом? Что с золотом?
Секунду он смотрит на меня, словно не узнавая, затем взгляд его проясняется.
- А, ну да, командир, напали на нас, верно. У самого города, бандиты, около сотни. Видать, разделились они.
- И что?
- Что? Да всё, порубили мы их. Всех подчистую, а потеряли всего двоих. Совсем слабы они против власти советской, верно я говорю?
- А золото?
- Золото, как ты и велел, милиционерам отдали, в горисполкоме поместили в несгораемом шкафу. Дурнев караул приставил к нему, внутри и снаружи, телеграммы разослал. Я оставил с ним человек пятнадцать и взвод пулемётный, а сам обратно поспешил. Три десятка сабель Родионову не помешают, я так думаю.
Просторный двор старосты постепенно заполняется Денисовскими бойцами – их десятка полтора, еще столько же верховых маячат за высоким забором. Почти все легко ранены, на потемневших от пота и крови гимнастёрках белеют импровизированные повязки.
- Что ж вы в городе нормально не перевязались? Намотали портянки какие-то…
- Так это, доктор же городской сюда уехал. Да и спешили мы, к чему возиться. И не такое бывало. Ну так что, командир, мы за Родионовым?
- Езжайте. Тридцать сабель и вправду никому не помешают.
Денисенко улыбается, зачем-то гладит меня по руке.
- Ну, ты тоже держись тут. Я смотрю, на поправку пошёл, ходить стал. А то смотри – с нами езжай!
- Нет уж. Я вас потом догоню. Плохо мне, Филиппыч, голова кружится. Силы в руках нет совсем.
Комиссар кивает отечески, и, не оглядываясь, выходит со двора. Через минуту конский топот совершенно стихает вдалеке, лишь пыль ещё долго клубится в вечернем воздухе. В клубах пыли я не сразу замечаю две фигуры, бегущие по улице.
- Командир! Семён Павлович!
Это Захар с доктором. Ну, сейчас мне от этих заботливых тюремщиков крепко влетит. Захар забегает во двор запыхавшийся, доктор еле поспевает следом.
- Командир, это кто был, не Поликарп ли Филиппыч?
- Он самый, - я несколько удивлён, - а что?
- А что случилось?
- Возле самого города наши бойцы попали в засаду, но справились с врагом и всех уничтожили. Комиссар оставил часть людей охранять золото, а с остальными на выручку к Родионову поспешил. Да в чём же дело?
Не говоря не слова, Захар протягивает мне руку. На открытой ладони что-то блестит. Два небольших золотых браслета, один – в виде переплетённых змей, а другой с незамысловатым узором и расходящимися в разные стороны лучами.
- Что это?
- Это выпало, когда они мимо нас проскакали.
- Не может такого быть!
- Мы с доктором своими глазами видели.
Я вспоминаю потрёпанный вид комиссара и его бойцов, странную, сбивчивую речь. Вспоминаю, и не могу поверить.
- Что же теперь делать? – Захар пребывает в полной растерянности и с надеждой ожидает от меня единственного правильного решения. Но правильного решения нет.
- Седлай лошадей. И на сей раз без разговоров. Поедем очень медленно, так что за меня не беспокойся.
- Куда поедем?
- Туда, где всё закончится.
Для того, чтобы пройти по следу сотни всадников, не нужно быть прирождённым следопытом, как якут Айтохонов. Я справлюсь с этим даже в темноте. Как бы ни хотелось пуститься в галоп, придётся плестись шагом, и что бы там не случилось - нам не успеть. Но и лежать на кровати в беспомощном ожидании я тоже не намерен.
- Доктор, вы с нами?
- Вы не сможете обойтись без моей помощи. Да, я с вами.
- Оппа Гангам Стайл!
От неожиданности я вскакиваю, как ошпаренный, и тут же падаю обратно, сражённый приступом головокружения. Проклятье, почему я не догадался поставить телефон на вибрацию? Треклятый мобильник продолжает надрываться, пока я шарю руками по кровати. Кажется, эти жуткие звуки способны поднять на ноги всю больницу, от первого до последнего этажа. Наконец, мне удаётся нащупать предательскую трубку.
- Дрыхнешь? А кто обещал мне позвонить?
- Я ничего не обещал… Только Давыдова довести до кургана. Его скоро убьют…
- Что ты несёшь? Сон приснился, или очередная галлюцинация?
- Сон, сон. Но ты оборвала его на самом интересно месте, и пусть тебе будет стыдно.
- Ну и досматривай свои сны! – в её голосе звучит знакомая деланная сердитость. Как будто мне смотреть нечего. И не звони мне больше!
- Да я и не звонил… Кстати, передай своему брату, что он идиот. Если, конечно, это он выбирал мелодию звонка.
Хихиканье на другом конце провода подтверждает мои самые худшие опасения.
- Ты чудовище.
- Я знаю.
- Я отомщу.
- И как же?
- Я сдам тебя одному знакомому следователю, кстати, очень симпатичной женщине. Тебя будут судить за попытку доведения до самоубийства.
- Ой, ой, ой! У меня тоже есть знакомый следователь, кстати, очень симпатичный мужчина. И тебя будут судить за злостную симуляцию.
- Это не преступление… И кстати, откуда у тебя знакомые симпатичные следователи?
- Познакомилась сегодня, с одним, пока в приёмном покое ждала. Во время тихого часа посетителей не пускают, а он прошёл – корочку милицейскую сунул под нос вахтёрше, та чуть ли по струнке не вытянулась. Я решила, что это к тебе, и когда он минут через сорок спустился вниз, подошла и спросила.
- А он что? – интересуюсь я нарочито спокойным голосом, хотя по спине начинают ползать мурашки.
- А он посмотрел на меня внимательно, и говорит - нет, мол, я совсем по другому делу. А мне же никто ничего не говорит, я от него надеялась хоть что-нибудь узнать, в общем, расстроилась сильно. Он на меня посмотрел ещё раз, и говорит – вас что, к жениху не пускают? А давайте я проведу. И провёл. До второго этажа проводил, дальше говорит, сами. А дальше меня твой Вронский в коридоре встретил и обратно развернул, так и пришлось ещё два часа торчать в вестибюле.
- А как он выглядел? – спрашиваю я как можно беззаботнее.
- О, ты знаешь, он похож на следователя из того сериала, который ты постоянно смотришь, ну прямо одно лицо!
Маша продолжает говорить, но я уже не слушаю. Что же происходит? Либо я безумен, как шляпник, либо мой разум кристально чист, но вокруг меня творится чёрт знает что. Я перебиваю её:
- О чём ещё вы с ним говорили?
- Да совсем не о чём… он сказал, что слёзы мне не идут, и что с тобой всё будет хорошо. А ты ревнуешь?
- Конечно! Скажи, ты не хотела бы тоже немножко поревновать? Я попрошу тебя завтра встретиться с моим следователем, её зовут Ирина Игоревна, адрес и телефон я тебе продиктую… так вот, я хочу, чтоб ты с ней встретилась, и всё про него рассказала. Хорошо?
- Подожди…
- В чём дело?
- Кто-то в дверь звонит. Полтретьего ночи! Неужели опять эта несносная старая грымза со своим склерозом и слуховыми галлюцинациями? Как же она достала! Сейчас я ей всё выскажу…
- Стой! Не открывай дверь!
- Но почему?
- Это плохая идея. У тебя где-нибудь свет горит?
- Только ночник. В чём дело, ты меня пугаешь!
- Выключи его немедленно! Всё ещё звонят?
- Да. Звонят, и стучат. Может быть, у соседей случилось что-то серьёзное?
- У соседей есть другие соседи. Сиди тише воды, ниже травы. У тебя обе двери закрыты?
- Да обе, на все замки и цепочку. Что происходит? Мне страшно!
- Не бойся, всё под контролем. Кто бы это ни был, он не причинит тебе вреда, я обещаю. На всякий случай вызови полицию.
- Какую полицию, ты скажешь мне, что здесь происходит, или нет?!
- Да я сам не знаю, что происходит! Всё ещё звонят?
- Вроде перестали. Нет, опять!
- Так всё, успокойся, расслабься, и набери 02. Скажи, что какие-то хулиганы выламывают дверь. Всё будет хорошо, я обещаю. Ты сделаешь всё, как я прошу?
- Да, сделаю, – она всхлипывает, – не бросай меня!
- Не брошу. А сейчас тебе надо позвонить в полицию. Я перезвоню через пять минут.
Короткие гудки. Умница, теперь остаётся надеяться на оперативность полицейских. Или на то, что у меня паранойя, и меня насмерть перепугала старуха, которой вечно мерещится громкая музыка. Я нащупываю шнур от ночника. Главное, не перепутать его со шнуром вызова медперсонала. Кажется, вот этот. Вспыхивает свет, кажущийся нестерпимо ярким. Вот она, визитка, лежит на тумбочке, там, где она и была оставлена несколько часов назад настоящим следователем. Ирина Игоревна Шарановская. Звание, должность, контактный телефон, е-мейл, телефоны РОВД и отдела прокуратуры по работе с обращениями граждан. Дрожащей рукой я набираю десятизначный номер. Только бы не был отключён!..
продолжение в комментариях
@темы: конкурсная работа, рассказ, Радуга-4
-
-
18.05.2013 в 22:33-
-
18.05.2013 в 22:35-
-
18.05.2013 в 22:35-
-
18.05.2013 в 22:36-
-
19.05.2013 в 10:22-
-
19.05.2013 в 20:47-
-
20.05.2013 в 09:51-
-
20.05.2013 в 12:01Не знаю насчёт подвига, но оооочень классно читалось, на одном дыхании -- и под конец такой облом! Я хочу знать, что было дальше,
блджад!Расхожий ход с попаданством и возможностью хотя бы попытаться изменить прошлое -- очень понравилось, что тут гг даже зная чокак, менять прошлое не пытается.
Сокровища, Лампа Царей, злой засранец и прекрасная девушка...
повеяло доктором Джонсом-младшимну блиииин, я хочу проду.-
-
20.05.2013 в 13:13не могу ставить оценки сходу, по первому впечатлению. Потому на следующий день
5/10
-
-
21.05.2013 в 13:50Как справедливо было замечено, нехватка времени вынудила скомкать конец. И не только конец, кстати, должна была еще быть леденящая кровь история про экспедицию Пивоварова, но даже эту сюжетную линию пришлось оставить открытой. Прошу понять и простить.
Bad, Ага, я сижу и думаю - блин, опять попаданство, опять штампы, как бы обыграть их попристойнее? Рад, если получилось.)
Проду я не планировал. Но могу сказать что гг опять выжил (я добрый), правда, на этом всё хорошее и закончилось.
-
-
21.05.2013 в 16:11Герой (оба!) оказался нормальным дядькой, рассказ оказался интересным и классно написанным, и правда читается на одном дыхании. Обе истории хороши, и переключение происходит грамотно, и красноармейцы, и менты понравились, и больничка везде. А фраза про "прописать медсестру прямо в машине" теперь мой личный хит, очень зашло!
Конец ощутимо зажупленный дедлайном, но, честно, это уже почти и не важно, я все равно получил большое удовольствие от текста.
-
-
22.05.2013 в 14:08Поэтически одушевленная сабля из пролога заставила вспомнить об отзвуках гневной лиры... Честно, чуть было не закрыл рассказ, испугавшись, что весь его немаленький объем герой будет мыслить такими категориями.
хех, я даже не представляю, кем надо быть, чтобы растянуть такой слог на 13 200 слов.)
-
-
22.05.2013 в 15:57Аррргкх, это щас было што? Я ж теперь ночами ворочаться буду, воображая, чо, чо дальше-то было... Но хорошее же не насовсем закончилось?
-
-
22.05.2013 в 16:55Недовычитка подпортила впечатление, но несильно.
Финал расколбашен слегка, и классика жанра: а теперь главный гад расскажет герою перед смертью свой коварный план
Очень зашло, атмосфера, детали, как будто сам там побывал!
-
-
22.05.2013 в 17:05- На этой войне живых нет, мы все давно покойники. Просто чистилище переполнено, вот и приходится ожидать своей очереди в этой юдоли страданий. - Вы верите в чистилище?- Я видел ад. Почему мне не верить в чистилище?
Этот момент люто зашел.
Автор, спасибо за текст!
3/10
-
-
22.05.2013 в 19:20Отличное начало. *сдержанно ржёт* У меня сразу в голове заиграло "там-там-там-там-ТАДАМ!", что-то такое героическое, в духе "Детей капитана Гранта" почему-то.
Он будет мчаться, пока не свалится замертво, но смерть уготована вовсе не ему.
Нелогично О_О
Ещё пара мгновений. Занесённый клинок ловит отражённый свет, солнце играет на полированном металле
Много рефлексии!
Она не в ритм моего "там-там-там-там-тадам".стоп кадр
Через дефис!
Так, хватит, бета-мод офф.
В Петроград полетела телеграмма на имя самого Дзержинского
И тут я слегка... удивился, так как начальный кусок и вот этот прочитал как события Гражданской войны, а кусок в госпитале - очень сильно позже, при этом пулю-то представляешь вот ту, что несчастный всадник в героя всадил. Потом уже ясно, что это специально так, но в начале как-то подвесило аж.
и от её содержания даже у Железного Феликса волосы встали дыбом
ГГ что, свечку держал?
Тебя слышно в штабе Будённого.
Вот это найс было, хотя и старо, как мир.
Он называет их «цивилизацией предтеч», а его коллеги – «народом, высосанным из пальца».
Отлично! Хотя в целом меня не покидает ощущение постановочности диалогов. Слишком гладко, ровно и правильно говорят.
Всхлип. Ничто так не напрягает, как женский плач. Совершенно не понятно, что с ним делать.
Очень внезапно появилась у него баба. Ничто не намекало, ни одной мысли про неё не было.
пин-код стандартный – четыре нуля.
Это нам зачем знать?
Знаю ли я, что слои перемешиваются? Ну откуда мне, археологу, об этом знать!
Вот это было забавно.
Неужели опять эта несносная старая грымза со своим склерозом и слуховыми галлюцинациями
Так. Люди. Не. Говорят. Особенно в условиях стресса. Постановочность диалогов сияет пуще прежнего.
Только не это! Значит, остаётся идти мимо охранника. Хотя, что это – я замечаю, что решётчатые ставни связаны простой алюминиевой проволокой, пропущенной через петли для навесного замка.
И не только диалогов. Это уже какой-то скрипт к вижуал-новел.
- Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны. Когда мы победим в мировом масштабе, мы сделаем из золота общественные отхожие места на улицах самых больших городов. Пока же беречь надо в РСФСР золото, продавать его подороже, покупать товары подешевле.
- А переносить его удобнее в ящике.
Лучший момент текста.
Я прихожу в себя на заднем сиденье раздолбанной «шестёрки» Голова кружиться
Во дворе не души.
Свет падает полуоткрытой каменной двери
еёй четыре пролёта отнимают у мен
Почему окончание текста печатали второпях
и на мобильнике? О_О Что за внезапное полное отсутствие вычитки? В середине было лучше, а тут россыпь перлов вдруг.Во-первых, она видела моё лицо, а это очень плохо. А во-вторых, я видел её лицо, и оно пришлось мне по душе. Как и всё остальное. Не могу не одобрить твой вкус.
Какой опереточный злодей, право слово. Тупой, похотливый, болтливый. Всё по канонам героических русских фильмов. Нахрена ему двери-то открыли?
У меня такое ощущение, что я прочитал новеллу по сценарию короткого телесериала, похожего одновременно на советские героические фильмы о спасении сокровищ нации и недавний сериал "Чапаев", который я кусками видел по телеку.
Сюжет очень маркетингово шаблонен, диалоги выспренны и по большей части звучат абсолютно ненатурально, при этом события сменяются живенько, кинематографично как раз, плюс в карму автора за дроч на матчасть - хотя подача этой матчасти показалась опять же нарочитой. Когда главзлодей про гильзы и глушители толкает, это как-то не в тему в той ситуации.
В целом - сумбурное впечатление. Есть забавные моменты, сама замута со связью между двумя героями и Лампой не безынтересна, но написано тяжеловато, и конец скомкан жестоко.
-
-
22.05.2013 в 20:06Слишком гладко, ровно и правильно говорят. Вам не угодишь. Одни хотят правильно, другие - неправильно...)
Фанфик по "Поднятой целине", пре-канон, АУ! Чесслово не читал!)
Очень внезапно появилась у него баба. Ничто не намекало, ни одной мысли про неё не было. гг сам охренел.
пин-код стандартный – четыре нуля.
Это нам зачем знать? Ну мало ли, вдруг пригодится?..
Так. Люди. Не. Говорят. Особенно в условиях стресса. Постановочность диалогов сияет пуще прежнего. В этот момент стрессом и не пахнет. Грымза их беспокоит через день, так что дело привычное.
Почему окончание текста печатали второпях и на мобильнике? О_О Что за внезапное полное отсутствие вычитки? В середине было лучше, а тут россыпь перлов вдруг.
Потому что это была середина последнего дня выкладки, а в рассказе ещё конь не валялся.
Нахрена ему двери-то открыли? Он сам открыл, отмычкой. Когда менты уехали, убедившись, что тревога ложная.
Когда главзлодей про гильзы и глушители толкает, это как-то не в тему в той ситуации. Это как мусорная ДНК. Фрагмент связан с другими фрагментами, которые по итогу в текст не вошли. Очень судорожно писалось, практически в панике.
-
-
22.05.2013 в 20:09Bad, Хм. Так, ладно. надо подумать.
-
-
22.05.2013 в 20:13Сознаю свою вину, меру, степень, глубину,)
-
-
22.05.2013 в 21:59Потому что: пока не свалится замертво, но смерть уготована вовсе не ему.
Ему тоже какбе.
Насчёт остального я, пожалуй, промолчу.
-
-
23.05.2013 в 12:28-
-
24.05.2013 в 09:47чистую?..
Да. В крестьянских домах была такая комната.
Суровая, но справедливая простыня. На следующую радугу постараюсь всё это учесть.)
-
-
24.05.2013 в 10:44Правда? Не слышал такого слова) А как это будет на общедоступном, свободная, гостевая?.. *ну так, чтобы понять*
-
-
24.05.2013 в 18:51А как это будет на общедоступном, свободная, гостевая?
Это горница/светлица, как я понял.
-
-
24.05.2013 в 19:03dic.academic.ru/dic.nsf/etno/129
-
-
24.05.2013 в 21:59-
-
24.05.2013 в 22:04Ах да, автору тоже.)))
-
-
04.06.2013 в 14:07-
-
05.06.2013 в 01:38Пожелания, наверное, как и у предыдущих комментаторов. Основное - вычитка, поскольку сильно режет глаз. Ну и картонный злодей, раскрывающий в конце свой злодейский план. Ну их, таких злодеев.
Но в целом все равно торкнуло, за что - спасибо.
4/9
-
-
12.06.2013 в 19:55Почти до самого конца.
Но в конце да - чота поломалось. Случился довольно бессмысленный пыщь-пыщь.
Но хрен с ним! До этого было так круто, что многое можно простить.
Мне очень, очень понравился язык, детали, подробности. Мне очень понравились живые персонажи. Машенька!
В общем, спасибо большое, автор, вы круты и молодец - только ради бога, после окончания Радуги вычитайте это дело. Я там у вас парочку "7" на "?" исправила, уже это о многом говорит. Да и Макс Пивоваров внезапно стал Димой... Ну вы поняли.
* * *
Ииииии на этой радостной ноте - я дочитала все конкурсные рассказы, ура! - начинаю ставить оценки.
4/8