Название: Две жизни барона Тантрея
Тема: Там, где асфальт, нет ничего интересного, а где интересно, там нет асфальта
Автор: Бальтамос
Бета: Отряд Социальной метеорологии
Краткое содержание: Тантрей пытался очнуться, избавиться от наваждения, но оно не покидало его.
читать дальше
Связка ключей позвякивала в руке барона Тантрея. Чем глубже он заходил в подземелье, чем на большее количество ступеней спускался, тем сильнее давило на виски, и Тантрею было сложно понять, происходило это из-за духоты и низких потолков или из-за того, что он дурно спал в последние месяцы. Темницу он ненавидел, но за пару последних недель едва ли не поселился перед одной камерой. Никто из охраны и помыслить не мог, что барон самолично будет носить узнику кашу в искореженной тарелке, ставить колченогую табуретку напротив двери и вести задумчивые беседы.
Тантрей не отказывал себе в удовольствии посмотреть на человека за толстыми железными прутьями, — особенно при учете наличия этих самых прутьев, которые он еще месяц назад с удовольствием запихал бы узнику в глотку. Опять же, своими руками и без лишней помощи. Барон Тантрей вообще отличался самостоятельностью и нежеланием принимать чью-либо помощь в столь ответственные моменты.
Охранник щелкнул каблуками, вытянувшись перед своим господином, и заслужил одобрительный кивок.
— Сир, он просил принести медицинскую энциклопедию, — доложил боец с короткими светлыми усиками, больше напоминавшими отросший юношеский пушок, — ему было отказано.
Было бы удивительно, если бы мятежнику, поднявшему народ против культа бога, которого почитали уже около тысячелетия, потакали в желаниях, напоминающих скорее роскошества, чем потребности.
— Оставь нас, — приказал Тантрей, не заботясь о том, что совершенно не помнит имя мальчишки, и сунул ему в ладонь серебряную монету.
Кивнув, охранник удалился в дальний коридор. Барон Тантрей стоял, вслушиваясь в шаги и развеселый свист, в котором было несложно узнать похабную народную песню о пастушке и солдате, а потом придвинул низкую табуретку поближе к камере.
Миска загрохотала по камню, небрежно заброшенная вглубь камеры, и остановилась, уткнувшись в ботинок узника.
— Барон Тантрей, — заулыбался человек, пододвинулся к тарелке и принялся разглядывать куски жареного мяса. — От встречи к встрече ваше появление кажется мне все приятней и приятней.
— Это взаимно, Ириус, — Тантрей на улыбку не ответил, — чем чаще я вижу тебя за решеткой, тем теплее становится у меня на душе. Непередаваемое чувство облегчения.
Ириус вежливо улыбнулся и склонил голову в знак благодарности. Он посидел так немного, а после принялся подъедать принесенный хлеб и маленькие кусочки курицы с тарелки, — барон Тантрей, хоть порой был согласен еще раз отправить его в пыточную, в которой тот провел первые два дня пребывания в замке, уважал своего узника и отказать ему в приличной еде не мог. Ириус, заметивший это, долго шутил о том, что желает к таким праздничным ужинам вина, и как-то даже получил его — кислое, простоявшее лишь пару месяцев, пахнущее скорее рыбой, чем перебродившим виноградным соком, но все же вино.
Ириус отвечал на все смирением и улыбкой, даже тогда, когда Тантрей шел за охранниками, тащившими пленника за выкрученные руки в камеру, и его улыбка выглядела так жутко, что по замку еще долго ходил слух о дьяволе, скрывавшемся в темнице.
Несколько раз барон Тантрей бил Ириуса по лицу, наказывая за неподобающее поведение, которым называл эти самые улыбки.
Сейчас кулаки Тантрея вновь зачесались, и он принялся себя успокаивать, чтобы не сорваться. В конце концов, узник был за решеткой — значит, ему никуда не деться.
— Как вам нравится то, что мне не подали медицинский справочник? — спросил Ириус таким тоном, будто их разделяет не решетка камеры, а праздничный стол.
Барон Тантрей закрыл глаза, упираясь пяткой в ножку табуретки, и наконец-то расслабил спину. Смотреть на Ириуса было все гаже и гаже.
— От твоей казни меня удерживает лишь приказ короля, а ты спрашиваешь, почему охрана не принесла тебе книгу? — уточнил барон Тантрей.
— Да, сир.
Такая наглость была поразительной. Тантрей открыл глаза, уставившись на Ириуса, а тот, казалось, был больше увлечен едой из тарелке.
Господи, думал барон Тантрей, как страшно трясутся его руки, не дай мне боже попасть к кому-то в плен, я лучше умру в бою или даже в переулке, чем стану заново сращивать кости в месте, где могут выжить только крысы. А Ириус, поди ж ты, ни разу не пожаловался, сносил трудности с видом потомственного аристократа. И откуда только взялись такие замашки у нищего, пусть и амбициозного человека из далекой провинции? Тантрей поднялся с табурета, и только тогда Ириус уставился на него долгим задумчивым взглядом, снизу вверх, как полагалось в его положении, с омерзительным смирением.
— Уже уходите? — спросил Ириус.
— Им не положено появляться в библиотеке. С подобными просьбами нужно обращаться ко мне, — проговорил барон Тантрей и, вместо прямого ответа на вопрос, пошел прочь размашистым резким шагом.
Он успел услышать огорченный вздох Ириуса прежде, чем в голове опять зашумело, а виски сдавило болью, которую Тантрей всегда переставал замечать, стоило остаться с узником наедине.
Нужно было срочно выйти на свежий воздух.
— Антош, помирись с Женечкой, я тебя умоляю, — голос мамы в трубке звучал грудным басом и казался почти мужским.
Антон поморщился. С тех пор, как брат от него съехал, заявив, что родственные узы ничто, особенно тогда, когда близкий родственник, с которым приходится делить крышу, тот еще идиот, Антон наконец-то вздохнул свободно. У Женьки была привычка мельтешить и совать нос повсюду, куда его вообще можно засунуть: он без угрызений совести рылся в документах, переставлял все по ему одному понятной системе в кухонных шкафчиках и давал много ненужных советов. Например, когда они говорили крайний раз, Женька заявил, что Антону пора уже заняться хоть чем-то, хотя бы даже найти приличную работу, раз ничего в жизни не получается.
Сейчас Антон, как и в тот момент, мечтал поскорее повесить трубку.
— Антош, ты меня слышишь?
— Да, мам, слышу. Помирюсь. Извини, я сейчас очень занят…
После нескольких типичных материнских вопросов («Ты ел? А деньги у тебя точно есть?») Антон вздохнул и растянулся на диване, с удовольствием откинув от себя телефон. Почему-то каждый знакомый находил причину постараться наладить антонову жизнь, сделать что-то полезное, решить парочку его проблем.
У Антона проблем не было. Он просто ничего не хотел, особенно чужой помощи и дельных наставлений. Ему хватало того, что он дышит, ест, ходит и, самое главное, спит.
В комнату вальяжно вошла кошка и принялась драть кресло. Антон недовольно шикнул на нее, даже похлопал в ладоши, чтобы вспугнуть резким звуком, а потом, досадуя, кинул в кресло первым, что попалось в руку.
Маленький домашний медицинский справочник хлопнул о пол, кошка испугалась и сбежала из комнаты.
Антон вздохнул и закрыл глаза ладонью.
До работы оставалось чуть больше трех часов.
Барон Тантрей вошел в спальню Лиэль и тихо притворил за собой дверь. Это вошло в традицию: часто после встречи с Ириусом он шел к своей женщине, еще чаще после встречи с ней — к пленнику. Если бы Тантрей не решил для себя, что должен навещать обоих не больше раза в день, он запутался бы в круге визитов. Самым пугающим было то, что барон не мог взять в толк, от чьих посещений ему приходится отдыхать больше.
Лиэль завозилась на кровати, подняла голову, уставилась на Тантрея, а потом, когда узнала, приподнялась и откинула с лица локоны.
— Только сапоги сними, — шепнула она.
Спустя время, когда Тантрей уже лежал рядом с Лиэль и восстанавливал дыхание, а она ласково перебирала его волосы, барон думал, что, кажется, ошибся где-то в своей жизни, но не мог осознать, где именно. Он гладил живот Лиэль и не понимал, что чувствует по отношению к этой женщине. Тантрей нуждался в ней, но была ли та нужда любовью?
— Как там мальчик? — чтобы не слушать тишину, спросил барон Тантрей.
Лиэль нетерпеливо вздохнула, убрала руку и закуталась в одеяло. Она ненавидела его привычку обсуждать дела в неудачные для этого, по ее мнению, моменты, но Тантрей, в свою очередь, не считал нужным уделять столько времени одним лишь любовным играм.
— Как и всегда, барон, — ровным голосом отозвалась Лиэль. — Как только будет совершено Прошение Милости, его принесут в жертву. Он уже абсолютно готов, осталось только дождаться срока.
Тантрей кивнул и прикрыл глаза: голова опять начинала болеть. Нужно было спросить что-то еще, пока…
— А как там твой мятежник?
Поздно.
Барон Тантрей открыл глаза и скорчил страдальческую гримасу.
— Как обычно.
— Тебе давно пора его прикончить, пока ничего не случилось. Мне кажется, что ты готов выпустить его за то, что он умеет поддержать дружескую беседу. У меня дурное предчувствие, Тантрей, — Лиэль провела кончикам языка по губам и нахмурилась.
— Это приказ короля, я не могу убить Ириуса против воли Его Высочества!
Это продолжалось уже две недели. Тантрей резко поднялся, кривя губы от отвращения и к себе, и к Лиэль, и к Ириусу разом, принялся натягивать одежду. Все разговоры сводились к одному и тому же, он больше не хотел ничего от этой женщины, только ее тело.
Лиэль села на кровати, откинувшись спиной на подушки, сложила руки на коленях и наблюдала за каждым его движением. Барон Тантрей с легким трепетом отметил про себя, что Лиэль даже не подумала прикрыть грудь. Можно было бы полюбоваться, но желание сбежать было сильней вожделения.
— Тантрей, глупо отрицать, что, держа его в темнице, ты просто оттягиваешь момент, — тихо произнесла Лиэль. — Он заслужил смерти, это знаете не только вы с ним, но и все, кто находится в замке. Он совершил много зла. Чего ты ждешь?
И правда, чего? Тантрей сам не мог понять, зачем оттягивает казнь, что останавливает его при принятии какого бы то ни было решения об Ириусе.
— Не забудь свое лекарство от головы, — вздохнула Лиэль и отвернулась от двери.
Не удостоив ее взглядом, барон Тантрей взял флакон с настойкой и спешно покинул комнату.
Алина стояла на остановке, мяла букетик желтых нарциссов, а иногда даже начинала теребить юбку. Завидев Алину в толпе, Антон обратил внимание на ее нервозность и не сдержался — резко подошел сзади и схватил за плечо.
— Ой! — испуганно пискнула она.
Дальше посыпались дежурные вопросы, которые обычно задают друг другу одноклассники, которые раньше были друзьями, а потом каждый зажил своей жизнью, но все же не забывал писать другому хотя бы раз в месяц и приглашать на встречи раз в полгода.
Сейчас Антон намеревался поскорее отделаться от этих важных для мертвой дружбы часов, чтобы вернуться домой и лечь. Алина улыбалась и, когда они дошли до ближайшей кофейни, уже не выглядела такой взволнованной.
— Антох, может, все-таки закончишь универ? Ну что там осталось, всего какой-то год, — привычно завела Алина, помешивая сахар в кофе.
Антон покачал головой и стал оглядывать зал. Даже картины в этом кафе были невыносимо скучны, а едва заметная радость от встречи исчезла, будто бы ее и не было.
— Нет, Алиночка, не хочу, мне разонравилось высшее образование, — ответил Антон и повел тему в сторону, стал спрашивать, как дела у их общих знакомых.
Заводя ни к чему не обязывающий разговор о старых друзьях, он не учел того, что когда-то Алина была частым гостем в его квартире, приносила какую-то ерунду к чаю и знала об Антоне буквально все, даже список продуктов, на который у него аллергия.
Знала она и о его проблемах с братом.
— А с Женькой еще не помирился? — спросила Алина.
— Да пошел он, пусть валит к чертям, раз ему не нравится со мной жить. Мне же лучше, — стоило только вспомнить о брате, как настроение испортилось окончательно.
Алина покивала и теперь уже сама заговорила о чем-то, размахивая чайной ложечкой для убедительности. Антон вдруг вспомнил, что она, его добрая подруга, с которой толком не сложилось ни дружбы, ни любви, хоть хотелось, всегда не слишком-то церемонилась с Женькой, вечно указывала на его недостатки и предлагала немыслимые решения возникавших бытовых проблем.
Ему вдруг стало тошно.
— Слушай, мне нужно идти. Извини. У тебя не будет таблетки от головы? — прервал ее Антон.
Алина покачала головой, Антон вздохнул, положил на стол пятисотку и поднялся.
— Тош, я эти цветы тебе купила, у тебя же недавно день рождения был…
— Спасибо. Пока, Алин.
Не дожидаясь ответа, Антон взял букет и пошел прочь из кафе. У дверей он обернулся, заметил, что Алина смотрит ему вслед, и помахал ей букетом.
Во внутреннем дворике кто-то отчаянно сражался. Барон Тантрей выглянул и увидел, как по дорожке с деревянным мечом наперевес скачет Вейнен. Мальчишка, хоть и посвятил жизнь служению богу, неплохо обращался с оружием — пожалуй, даже лучше, чем сам Тантрей в его годы.
Барон Тантрей поморщился и, не желая быть замеченным, отошел от окна. Как многие в замке, он старался избегать Вейнена, но у него это получалось хуже всех: мальчик был сиротой, а барон был обязан посещать все сиротские приюты хотя бы раз в месяц, а в храм, в котором сейчас жил мальчик, и того чаще. Осознавать, что такого бойкого ребенка скоро принесут в жертву богу, было неуютно.
Тантрей точно не помнил, но, кажется, этот Вейнен кем-то приходился Ириусу. Никто бы не подумал устраивать восстание просто из-за того, что им что-то не понравилось в священных писаниях, особенно учитывая близость Прошения Милости. Барон Тантрей фыркнул, покачал головой, обмакнул перо в чернила и продолжил писать отчет королю.
Сантар Третий, человек жестокого и твердого нрава, властитель объединенных земель королевства и многотысячного войска, предпочитал знать все, что происходит в жизни одного из его лучших полководцев. Он часто присылал гонцов к Тантрею, иногда сам приезжал с визитом или попросту приглашал на какой-нибудь бал, который, по его мнению, не мог произойти без всего высшего света королевства.
Барон Тантрей не отказывался от подобной чести, всегда был учтив, отвешивал изысканные комплименты всем, кто был их достоин, и вел жизнь настолько приличную, что его можно было упрекнуть разве что в разделении одного ложе со жрицей. А теперь — в покрытии преступника. Официально его ни в чем не обвиняли, но все, как и говорила Лиэль, прекрасно знали, что попытки выведать важные сведения от главы мятежа были закончены еще на первой неделе его заключения, теперь Ириус попросту прохлаждался в темнице, а сам барон через день строчил отчеты о том, что якобы выведал у преступника. Ни одного ответа от короля еще не приходило, и, конечно же, Тантрей этим пользовался.
Между тем, приверженцы культа готовы были выступить против главы замка, а сдерживало их чудо — и, наверное, Лиэль.
Барон Тантрей отложил перо и помассировал веки. Он что-то забывал, что-то вертелось на краю его сознания, но не складывалось в четкую картину. Ему начинало казаться, что у него обширные провалы в памяти: например, вспомнить о том, что было между пытками Ириуса и одним из последних визитов, не удавалось.
Тантрей поднялся, прошелся по кабинету и вновь приник к окну: на заднем дворе больше никого не было.
Он постоял некоторое время, разглядывая жиденький лес на горизонте, а потом, вздохнув, сел за стол и продолжил писать.
Барон Тантрей не мог объяснить, зачем покрывает Ириуса, навещает его и приносит еду, не полагающуюся тому, кто поднял руку на бога. Однажды он задумался об этом, сидя на табурете перед камерой, и Ириус, словно прочитав его мысли, сказал, что Тантрею, должно быть, интересно, как устроены люди, способные поднять восстание против того, что существует еще с момента создания мира.
Сейчас, находясь в кабинете, сочиняя очевидную ложь в письме королю, которого чтил больше всех, и раз за разом оглядываясь в окно, барон Тантрей мог признать, что это действительно так.
Этот Ириус казался значительно умней и лучше остальных.
В приемной деканата толклись старосты и первокурсники, отчаянно умолявшие дать им допуск к пересдаче. Антон наблюдал за их ужимками, за деловитым видом старост, за усталой возней секретарей и удивлялся тому, как кто-то вообще может получать удовольствие от подобной жизни. Первый год он прилежно посещал занятия, интересовался учебой и пытался завести дружбу с однокурсниками, а потом понял, что его слишком раздражает все происходящее.
— Не спите, пожалуйста, — обратилась к нему девушка, которая явно была на несколько лет младше, и протянула листок с заявлением. — Заполните по образцу.
Антон послушно взял ручку, пробежал взглядом по шаблону заявления, который выучил уже наизусть, и начал писать размашистым торопливым почерком. У него уже была заготовлена причина, по которой он обращался к руководителям университета со своей просьбой. Антон, пожалуй, продумал слишком многое и теперь не чувствовал торжества, на которое так надеялся.
Он поднял голову, ощутив на себе чужой взгляд, но успел увидеть только спину прошедшего мимо деканата студента и знакомые ботинки.
— Не твоего ума дело, — пробормотал Антон, будто продолжая спор.
— Что вы сказали? — переспросила девушка.
— Нет, ничего.
Антон помнил, как мчался через весь город, чтобы забрать эти ботинки из спецмагазина, в котором они были заказаны. Он тогда потратил последние деньги, чтобы купить их, и долгое время питался лапшой быстрого приготовления. И сейчас их вид сбил все торжество, которое и без того не очень-то ощущалось.
От взыгравшей злости подпись получилась нечеткой и совершенно не похожей на привычную антоновскую.
Девушка приняла заявление об академическом отпуске и дежурно улыбнулась.
На ужин Ириусу достались несколько тощих мелких рыбешек — обычно такими кормили котов. Если бы Тантрей не расщедрился на вареный картофель, ему бы, пожалуй, стало стыдно за содержимое миски и свою сытость.
Ириус же, увидев еду, мягко улыбнулся и тут же начал медленно отправлять ее в рот трясущимися руками. Кажется, он даже не жевал, оголодав за день.
— Почему ты устроил это? — в который раз спросил барон Тантрей. Он почти смущенно смотрел, как узник ест, и от этого становился еще более хмурым, чем обычно. — Ты бы мог жить при дворе, ты уже умен. Зачем ты выбрал мятеж?
— Этот культ жесток. Если запретить жертвоприношение, он станет милосердней. Рано или поздно кто-нибудь поднял бы восстание, — и после меня тоже поднимут, я лишь заставил людей думать, — Ириусу пришлось прервать свой ужин: со стороны казалось, что ему сложно не только делать что-то руками, но и говорить, когда во рту что-то есть.
Барон Тантрей содрогнулся, еще раз пообещав себе никогда не сдаваться в плен. Уж наверняка не все победители будут носить нормальную еду, а что уж говорить о завершении пыток, когда пленный еще способен говорить.
— Никто не думает, что культ жесток, ты ошибся, Ириус, — усмехнулся Тантрей.
— Но ты же начал думать, верно? — возразил Ириус и улыбнулся.
В этой улыбке было столько смирения, столько вины, что она не могла принадлежать никому, кроме святого мученика. Барон Тантрей взвился с табурета, резким движением вставил ключ в замок, распахнул дверь, подскочил к Ириусу и схватил его за шею. Тут же, как по команде, начала гудеть голова.
— Не смей, понял? — прошипел Тантрей. — Не причисляй меня к таким, как ты. Вас единицы, вы ни на что не способны. Культ вечен, а вы появились только сейчас и уже исчезли.
Барон Тантрей встряхнул Ириуса, а потом резко расцепил пальцы, отошел на шаг назад. Узник распластался по полу, заходясь сухим кашлем, и не мог даже приподняться. Он корчился на полу, а Тантрей, стоявщий над ним, думал, что вот он — рубеж, конец мучений их обоих. Оставалось всего-то прикончить пленника за хамство и клевету.
Вместо того чтобы поднять ногу и ударить Ириуса по лицу, выбить дыхание, а, может, даже жизнь, ведь что там этой жизни в тощем изможденном теле, барон Тантрей рухнул на колени. Он прижал Ириуса к себе, морщась от головной боли, усадил его на полу, изумившись тому, как можно находиться на таком холодном камне и ничего себе не застудить, и ругался на чем свет стоит, обзывая мятежников ублюдками человечества, жалкими тварями, а Ириус старался сидеть ровно, лишь иногда вздрагивал от тихого смеха.
— Ты бы не стал поднимать меня две недели назад, — весело проговорил он.
— Я уважаю своих пленных, — возразил барон Тантрей, и Ириус рассмеялся громче.
Через некоторое время Тантрей смог вернуться на свой табурет. Он просидел молча еще пару минут, а потом, разозлившись от того, как по-доброму на него смотрел Ириус, сбежал прочь — и вернулся, когда стало совсем темно, вспомнив, что забыл закрыть дверь камеры.
Ириус сидел все на том же месте, где Тантрей его оставил.
— Ты забыл запереть меня, — произнес он вместо приветствия.
Барон Тантрей застонал, втащил табурет в камеру, оставил его там, а сам вышел.
— Завтра я принесу тебе медицинский справочник, — опустив голову, проговорил он.
— Тогда тебе самому придется читать мне, потому что я вряд ли смогу перевернуть страницу. Лучше скажи: трава еще зеленая?
Тантрей ничего не ответил.
На следующий день телефон Антона обрывался от звонков. Мать звонила четырежды и каждый раз пыталась найти новый способ, как отговорить его от ухода в академический отпуск. Она трещала без умолку, кричала и даже плакала, повторяла, что вот вернется отец из плавания, тогда все получат, а Антон держал трубку у уха, переключая телевизор с канала на канал.
Все давно шло если не к отчислению, то к академическому отпуску, Антон это твердил множество раз, но не злился на маму за желание его переубедить. Больше всего его раздражало то, что деканат точно не стал бы вызванивать родителей старшекурсника-оболтуса, значит, на него донес кто-то другой.
Антон даже знал, кто именно, но не верил до конца, что Женька действительно беспокоится. Он скорее поверил бы в то, что брат решил его окончательно доконать, а это уж точно не походило на правду: Женьке было все равно, как, впрочем, и Антону, в этом они были похожи.
После заката сумасшествие наконец-то прекратилось. Антон долго сидел за компьютером, бездумно переходя с сайта на сайт, и ждал, когда от усталости начнут слипаться веки.
Реальная жизнь казалась тошной и неправильной, а нереальная — приятным и единственно верным способом сбежать от действительного.
Посреди ночи, прерывая сон, раздался очередной звонок.
— Зачем звонить после полуночи? — раздраженно поинтересовался Антон.
— А ты бы мне не ответил, позвони я раньше, — Женька фыркнул. — Послушай, не будь дураком…
— «…будь тем, кем другие не были», — прервал его Антон, поплотнее заматываясь в одеяло. — Иди-ка ты к черту со своими советами. Не суйся.
Антон сбросил вызов, положил телефон у подушки и отвернулся к стене. Конечно же, для звонков ему не хватило дня, нужно продолжить ночью. Будто бы он сам не знал, что для него правильно, а что — нет.
Где-то через минуту все с того же номера пришло сообщение. Антон, даже не прочитав, положил телефон на пол, а потом толкнул его в сторону кресла, туда, где до сих пор валялся справочник.
К Прошению Милости все было готово. Тантрей несколько раз обошел весь замок, проверил, все ли украшено, хотя этим мог бы заняться управляющий. Особенно нарядным выглядел храм: его покрывали желто-оранжевые ленты с бубенцами, тонко звенящими от порывов ветра, купол на солнце переливался перламутром. Все жители замка и близлежащих деревенек готовились праздновать несколько дней.
Барон Тантрей вошел в храм, дотронувшись до лба в молитвенном жесте, когда переступал порог, и пошел во внутреннюю залу — ту, где к ритуалу готовили Вейнена.
Мальчик стоял на коленях перед высокой каменной статуей и складывал пальцами священные символы, значение половины из которых Тантрей, не имевший времени на набожность, не помнил. По жестам он мог прочесть лишь общий смысл, который состоял в просьбе Вейнена богу принять его жертву и продлить свою милость к человечеству еще на шесть лет.
Тантрей дождался завершения обращения к статуе и только после осмелился подойти ближе. Вейнен посмотрел на него и улыбнулся.
— Как вы, сир? — спросил мальчик, и барон Тантрей изумленно отметил про себя, что он должен был задать этот вопрос, но никак не наоборот.
— О чем ты? — нервно спросил Тантрей.
— Лиэль сказала мне, что вы нуждаетесь в боге, поэтому ходите мрачный в последнее время. Не переживайте, я приведу его, все снова будет хорошо! — Вейнен ободряюще улыбнулся, поднялся с колен и отряхнул яркие штанишки.
Последние несколько лет удались урожайными, в реках и озерах королевства не переводилась рыба, еще немного, и соседняя приморская страна сдала бы позиции, позволила себя захватить, тогда король мог бы стать императором, — так причем, думал Тантрей, разглядывая веснушки мальчика, здесь немилость бога? Прошлое Прошение Милости было очень давно, но с тех пор ничего особенно не изменилось. По приметам, сразу после принесения жертвы на всех верующих должна была снизойти милость, которая бы развеялась через шесть лет, но барон Тантрей не помнил, чтобы засухи и урожайные года действительно зависели от призыва к богу. К тому же, это лето было удивительно урожайным, в отличие от прошлого и тем более позапрошлого, а это не вписывалось в логику культа.
Тантрей не помнил никого из прошлых жертв; его любовницей была жрица, он правил замком, имеющим влияние на всю страну, занимал высокий пост при дворе и был обязан знать всех и каждого, кто жил в поселениях, вверенных ему. Он смотрел на Вейнена, который вырос на его глазах, которому в прошлом году дул на коленку, израненную во время неудачных катаний на лошади, у которого была ссадина на подбородке после проигрыша в шуточной дуэли на заднем дворе прямо под окнами барона, и понимал, что не может позволить убить мальчишку во имя какого угодно верховного существа.
Что может случиться, если в одном из храмов попросту не принесут никого в жертву?
— Вейнен, давай уйдем отсюда вместе? — попросил барон Тантрей и взял мальчика за руку.
Вейнен покачал головой, глядя на Тантрея как на сумасшедшего. Барон и сам бы поразился, скажи ему кто, что он станет пытаться нарушить ритуал, но сейчас попросту не мог поступить иначе. Ему казалось, что к подобному все шло еще с того момента, как он согласился иногда навещать Вейнена.
В тот же миг, словно почуяв неладное, в зал ворвалась Лиэль, зашуршав разноцветными тканями своей праздничной робы и зазвенев десятками бубенцов.
— Тантрей, отпусти его немедленно, или, видит бог, я прикончу тебя, — прошипела она.
Лиэль выглядела так грозно, как выглядят все жрицы в своем священном облачении. Тантрей усмехнулся и покачал головой: он бы испугался ее, не случись ему всего пару часов назад слушать, как Лиэль страстно стонала.
— Ты не сможешь, — возразил барон Тантрей, усадил не пытавшегося вырываться Вейнена себе на плечи и пошел к выходу из зала, — я и Вейнен важнее тебе, чем бог.
Лиэль застыла; о том, что она дрожит, Тантрей догадался только по легкому перезвону.
У офисных работников был обед. Антон, работавший в крошечной газетенке на самом верхнем этаже бизнес-центра, понял это по оживленным разговорам в коридоре. Он поднялся со стула, размял шею, поплелся следом за потоком — и свернул на первом этаже, уходя в совершенно другую сторону от людей.
Недавно он смог взять у технички ключ от двери во внутренний дворик, поэтому теперь, если проскальзывал незамеченным, мог наслаждаться покоем и одиночеством.
Хоть Антон все последние школьные годы мечтал работать в газете, теперь писать статьи казалось ему скучным и пресным. Перерывы стали единственной радостью, и это было обидно, словно его предала сама мечта.
На балконе четвертого этажа стоял мужик и задумчиво смотрел по сторонам.
Антон на всякий случай спрятался за раскидистым кустом сирени, достал из кармана сигареты и закурил, разглядывая валявшиеся на дорожке грабли. Кто вообще догадался кинуть их возле элитного рабочего центра, при котором были исключительно газоны с коротенькой травкой и клумбы с кустами, оставалось загадкой, но, как оказалось, на них можно долгое время наступать, чуть-чуть приподнимать вверх, а потом опускать вниз, не дожидаясь, пока они хлопнут по лбу.
Один раз Антон перестарался, увернулся от полетевших ему в лицо граблей, и они со звонким стуком ударились о бетон.
В то же мгновение что-то упало на землю значительно громче, тяжелее, и еще до того, как Антон решился обернуться, застонало.
Как он набирал номер скорой, что говорил и делал, Антон помнил смутно, а потом зачем-то забрался в санитарскую машину, отвернулся от бессознательного мужчины.
Из головы не шло, что он впервые увидел настоящего самоубийцу.
Барон Тантрей уносил мальчика все дальше, и их никто не преследовал, даже Лиэль. Вейнен не вырывался, но несколько раз пытался уговорит оставить его и позволить ему сыграть свою роль во время Прошения Милости, а Тантрей даже ничего не отвечал.
Они прошли насквозь лес, прилегавший к замку, и когда оказались в поле, не встретили ни войско, ни засаду. Конечно, жрецы не могли отдавать команды военным, а те, в свою очередь, не могли действовать против своего главнокомандующего, но то, что совершал барон Тантрей, было откровенным неповиновением воле короля. С момента, когда он унес жертву, он мог быть объявлен предателем.
Тантрей, оглядываясь по сторонам, надеялся, что Лиэль все же действительно любит его больше, чем кого-то, тем более бога, а еще рассчитывал на ее любовь к детям.
В конце концов, они вдвоем носили Вейнену подарки, хоть он и не являлся их ребенком.
Барон Тантрей остановился у ручья, опустил мальчика на землю и принялся умываться. Когда он выпрямился, Вейнен лежал в высокой траве с кинжалом в груди и истекал кровью, а рядом с ними никого не было. Тантрей понятия не имел, как проходит ритуал Прошения Милости, поэтому даже не мог предположить, что у мальчика будет нож. Еще сложнее было представить, что Вейнен решил использовать его не против своего похитителя, а для совершения священного долга.
— Зачем-зачем-зачем, глупый ты мальчишка, зачем? — застонал он, осознавая, что удар был точным и верно рассчитанным — сердце Вейнена уже не билось. Не зря мальчик казался хорошим воином, он даже из жизни ушел так, как по уставу полагалось уходить военнопленным.
Тантрей взвыл, поднял Вейнена и стоял, не зная, куда идти дальше. Он пронес тело через все поле, оставил его у Священного Озера, а сам уселся рядом.
Вот почему, понял он, никто не следовал за ним. Священные догматы были накрепко вбиты в голову мальчика, так что никто не сомневался в его дальнейших действиях. Наверняка сама Лиэль страдала из-за этого, недаром она в последние дни нервничала больше, чем обычно.
Если бы с ними был Ириус, все могло обернуться иначе. Тантрей повторял это про себя, одновременно понимая, что даже Ириус не смог бы повлиять на поведение Вейнена, но ему хотелось думать, что все наладилось бы, приди мятежник вовремя.
Барон Тантрей сидел с Вейненом, виня себя, бога и даже Ириуса, пересматривая возможные варианты исхода, если бы он повел себя иначе изначально, пока на рассвете на его плечо не легла рука Лиэль. Только тогда Тантрей встал и на затекших ногах поплелся в замок, оставив жрицу наедине с мальчиком.
Он чувствовал себя постаревшим на несколько лет, а голова грозила расколоться на части от боли.
По коридору спешила женщина средних лет, одетая в белый халат.
— Вы родственник больного? — чопорно спросила медсестра и деловито оглядела Антона с ног до головы.
Как правильно отвечать на этот очевидный вопрос, когда пострадавший был в несколько раз шире в плечах и выше на полголовы, да к тому же явно имел какую-то азиатскую примесь в крови, Антон не знал. Он нахмурился, подбирая слова, а потом попросту покачал головой. В конце концов, и с ним самим санитары намучались, пока приводили в чувство нашатырем, незачем лишний раз грубить или показывать свою способность к сарказму.
— Ясно, — протянула медсестра с таким видом, будто только тем, что говорит сейчас, оказывала большое одолжение. — Ну, так или иначе, с ним все будет в порядке, он всего лишь сломал ногу и получил несколько ушибов. Сейчас у нас нет возможности его прооперировать, но вскоре все будет сделано. Он хотел поговорить с вами.
Антон кивнул и поспешил в палату, довольный даже уже тем, что эта дурацкая беседа подошла к концу. Он распахнул тонкую белую дверь, остановился на пороге, помялся, а потом направился к мужчине.
— Спасибо, что помогли, — тот вымученно улыбался. — Я знал, на что иду, так что не нужно было этого делать, но все равно спасибо.
— Вы надеялись так умереть? — в лоб спросил Антон. — Вы хотели покончить с жизнью?
Некоторое время было очень тихо, только по коридору грохотала каталка.
Мужчина пожал плечами, а потом вздохнул и мотнул головой, указывая на свою ногу:
— Ну, я добивался уж точно не этого.
Антон вдруг понял, что все это время, пока стоял во внутреннем дворике бизнес-центра под кустом сирени, пока звонил в скорую, ехал в машине, сидел здесь, ожидая того, что скажут доктора, злился на все подряд и сейчас был готов дать мужику по морде. Сдерживало его только то, что тот и так весь покрылся синяками после падения.
— Я не сказал им, что вы хотели совершить самоубийство, — сухо сказал Антон, — если захотите повторить, пусть вами уже занимаются другие, а не я. Но удачи в этом деле я вам не пожелаю.
Мужчина улыбался, а Антон стоял, хотя было самое время развернуться и гордо уйти. Все было глупо и ненормально.
— И вам даже неинтересно, зачем я прыгнул? — прищурился мужчина.
— Нет, не особенно.
— Мне надоело видеть один сон, — все же сказал мужчина. Ему явно хотелось высказаться: может, такова была его реакция на пережитое? — Не повторяющийся, а продолжающийся каждую ночь вот уже несколько месяцев. Знаете, это будто сериал в моей голове.
Антону было плевать на сны самоубийцы-неудачника, ему хотелось поскорее прийти домой, выпить аспирин, лечь и ни о чем не думать, особенно о падающих из окон телах, но он все равно напрягся, осознавая, что может понять этого мужчину.
— Почему-то я решил, что раз должен умереть там, то и здесь настал мой час. Но я не думал, что вы сможете мне помешать, — говорил тем временем незнакомец.
— Тогда вам стоило прыгать не с четвертого этажа, а с четырнадцатого, — огрызнулся Антон; его начинало трясти.
— Я собирался забраться повыше, но увидел вас на улице, узнал, вышел на балкон и решил попытать счастье.
В палату вошла медсестра и негромко покашляла. Антон понял намек, но еще несколько мгновений пялился на мужчину, а тот улыбался ему в ответ, ничего больше не говоря.
— Бред! — Антон наконец-то отмер и размашистым шагом вышел из палаты, рассчитывая никогда сюда не вернуться.
Ириус сидел в углу, а табурет стоял у стены — там, где его оставил барон Тантрей позапрошлым вечером.
— С его помощью удобно подниматься, — сообщил Ириус — об улыбке можно было понять только по немного изменившимся в конце фразы интонациям, лицо же его не дрогнуло.
Тантрей молчал и не смотрел на него. Он прошел к двери, открыл ее, вошел в камеру и уселся рядом с узником, откинувшись спиной на холодную стену.
— Я попытался спасти его, но не смог, — проговорил барон Тантрей, потирая щетинистый подбородок и глядя только вперед.
— Вейнен уже мертв? Они убили моего брата? — уточнил Ириус; голос его звучал так, будто ему все равно.
Тантрей закрыл глаза: значит, вот о чем он забыл. У Вейнена был брат, но он исчез, когда мальчик был еще совсем маленьким, а теперь вернулся, когда было уже слишком поздно…
Хотя нет, что-то еще.
От головной боли начинало подташнивать.
— Он сам убил себя, — после непродолжительного молчания сказал Тантрей. — Что бы ни происходило, его смерти было не миновать.
— Вот как, — в тот же миг отозвался Ириус.
Они надолго замолчали. Барон Тантрей с удивлением отметил, что не хочет прикончить Ириуса, не злится на него, как делал это постоянно. Он обернулся и уставился в лицо пленнику, а тот, в свою очередь, ответил на его взгляд, но Тантрей этого не видел: в глазах потемнело, боль достигла своей высшей точки, пол словно бы начал уплывать в сторону.
Когда зрение вернулось, Тантрей увидел перед собой не грязное и изможденное лицо, а молодое, чистое, холеное, наполненное жизнью и не знающее никаких страшных бед. Ириус, кажется, тоже что-то видел и улыбался все шире и светлее, а барон Тантрей бледнел.
— Но я вижу, что другой мой брат жив, — улыбнулся Ириус.
Он протянул руку и положил ладонь на локоть Тантрея. Барон нервно облизал губы, сжал Ириуса в объятиях, а потом отодвинулся и стал вновь разглядывать его лицо, отмечать каждую знакомую черту, поражаясь тому, как раньше всего этого не замечал.
Теперь барон Тантрей вспоминал и Лиэль, и Вейнена, совсем иных, но одновременно таких же, как и сейчас, а Ириус щурился от смеха. Головная боль словно бы пыталась скрыть от него другой мир, где не было битв и культов, где было скучно, но зато спокойно.
Он держал руки брата, ощущал, как они слабеют, и не мог понять, почему не исчезает сам. Тантрей пытался очнуться, избавиться от наваждения, но оно не покидало его. Тогда он покрепче прижал к себе Ириуса и стал обещать ему, что спасет, вот теперь — точно спасет его, своего брата, и себя, и тех, кто в этом нуждается. И даже позволит спасти себя.
— Нет, — сказал на все на это Ириус, — ты ничего уже не сможешь изменить, здесь уже ничего не спасти, но там, обещаю тебе, я вернусь. Все будет хорошо.
Барон Тантрей вынес пленника на себе из темницы, уложил в собственную постель, приставил к нему нескольких слуг и личного врача, а сам не смыкал глаз, пока Ириусу не стало немного легче. После он ушел в кабинет, написал последнее письмо королю, в котором изложил очередную выдуманную историю и нелепый повод для попытки сохранить мятежнику жизнь, — и вдруг задумался, стоит ли отправлять послание.
Барон Тантрей сомневался во всем, теперь он даже сомневался в существовании мира, в котором прожил всю жизнь. Но если бы ему предложили выбирать между двумя мирами, он бы точно выбрал этот: здесь он хотя бы казался всесильным.
Через несколько часов раздался резкий стук в дверь, такой, что Тантрей вздрогнул — не столько от звука, сколько от предчувствия беды.
Антон рывком сел на диване.
— Войди, — прохрипел он, толком не соображая, что происходит и почему свет в комнате совершенно другой, непривычно яркий и режущий.
Через пару мгновений до Антона дошло, что он находится не в кабинете, за дверью не слуга, да и жизнь уже его, антонова.
В дверь забарабанили повторно. Антон поднялся, понимая, что открывать он никому не хочет, пошел к входной двери. Порой в подъезд забредали Свидетели Иеговы, продавцы картошки и прочие нарушители спокойствия мирных жителей, и Антон, пожалуй, впервые был бы действительно рад кому-нибудь из них. Наверное, где-то на уровне подсознания он точно знал, кого увидит на лестничной клетке, не зря же у него так тряслись руки, а внутри все сжималось.
Осторожно, чтобы не быть замеченным тем, кто до сих пор пошаркивал за дверью, Антон глянул в глазок.
Антон смотрел до следующего стука, а потом принялся торопливо открывать все замки.
— Привет, — Женька тут же, стоило двери распахнуться, сунул руки в карманы и улыбнулся по-доброму и очень виновато. — Надеюсь, я тебя разбудил.
— Что с тобой? Блин, Жень, ты в порядке? — зашептал Антон, отходя в сторону и давая брату зайти в прихожую.
— Да все нормально, Тох, я здесь. Только ты постарайся больше не видеть этот сон, ладно? Для меня он кончился, а тебе, наверное, дальше будет сложно, — Женька ткнул пальцем в вазу с почти засохшими нарциссами и едва не уронил ее.
Антон нервно хохотнул и пошел ставить чайник.
Тема: Там, где асфальт, нет ничего интересного, а где интересно, там нет асфальта
Автор: Бальтамос
Бета: Отряд Социальной метеорологии
Краткое содержание: Тантрей пытался очнуться, избавиться от наваждения, но оно не покидало его.
читать дальше
Связка ключей позвякивала в руке барона Тантрея. Чем глубже он заходил в подземелье, чем на большее количество ступеней спускался, тем сильнее давило на виски, и Тантрею было сложно понять, происходило это из-за духоты и низких потолков или из-за того, что он дурно спал в последние месяцы. Темницу он ненавидел, но за пару последних недель едва ли не поселился перед одной камерой. Никто из охраны и помыслить не мог, что барон самолично будет носить узнику кашу в искореженной тарелке, ставить колченогую табуретку напротив двери и вести задумчивые беседы.
Тантрей не отказывал себе в удовольствии посмотреть на человека за толстыми железными прутьями, — особенно при учете наличия этих самых прутьев, которые он еще месяц назад с удовольствием запихал бы узнику в глотку. Опять же, своими руками и без лишней помощи. Барон Тантрей вообще отличался самостоятельностью и нежеланием принимать чью-либо помощь в столь ответственные моменты.
Охранник щелкнул каблуками, вытянувшись перед своим господином, и заслужил одобрительный кивок.
— Сир, он просил принести медицинскую энциклопедию, — доложил боец с короткими светлыми усиками, больше напоминавшими отросший юношеский пушок, — ему было отказано.
Было бы удивительно, если бы мятежнику, поднявшему народ против культа бога, которого почитали уже около тысячелетия, потакали в желаниях, напоминающих скорее роскошества, чем потребности.
— Оставь нас, — приказал Тантрей, не заботясь о том, что совершенно не помнит имя мальчишки, и сунул ему в ладонь серебряную монету.
Кивнув, охранник удалился в дальний коридор. Барон Тантрей стоял, вслушиваясь в шаги и развеселый свист, в котором было несложно узнать похабную народную песню о пастушке и солдате, а потом придвинул низкую табуретку поближе к камере.
Миска загрохотала по камню, небрежно заброшенная вглубь камеры, и остановилась, уткнувшись в ботинок узника.
— Барон Тантрей, — заулыбался человек, пододвинулся к тарелке и принялся разглядывать куски жареного мяса. — От встречи к встрече ваше появление кажется мне все приятней и приятней.
— Это взаимно, Ириус, — Тантрей на улыбку не ответил, — чем чаще я вижу тебя за решеткой, тем теплее становится у меня на душе. Непередаваемое чувство облегчения.
Ириус вежливо улыбнулся и склонил голову в знак благодарности. Он посидел так немного, а после принялся подъедать принесенный хлеб и маленькие кусочки курицы с тарелки, — барон Тантрей, хоть порой был согласен еще раз отправить его в пыточную, в которой тот провел первые два дня пребывания в замке, уважал своего узника и отказать ему в приличной еде не мог. Ириус, заметивший это, долго шутил о том, что желает к таким праздничным ужинам вина, и как-то даже получил его — кислое, простоявшее лишь пару месяцев, пахнущее скорее рыбой, чем перебродившим виноградным соком, но все же вино.
Ириус отвечал на все смирением и улыбкой, даже тогда, когда Тантрей шел за охранниками, тащившими пленника за выкрученные руки в камеру, и его улыбка выглядела так жутко, что по замку еще долго ходил слух о дьяволе, скрывавшемся в темнице.
Несколько раз барон Тантрей бил Ириуса по лицу, наказывая за неподобающее поведение, которым называл эти самые улыбки.
Сейчас кулаки Тантрея вновь зачесались, и он принялся себя успокаивать, чтобы не сорваться. В конце концов, узник был за решеткой — значит, ему никуда не деться.
— Как вам нравится то, что мне не подали медицинский справочник? — спросил Ириус таким тоном, будто их разделяет не решетка камеры, а праздничный стол.
Барон Тантрей закрыл глаза, упираясь пяткой в ножку табуретки, и наконец-то расслабил спину. Смотреть на Ириуса было все гаже и гаже.
— От твоей казни меня удерживает лишь приказ короля, а ты спрашиваешь, почему охрана не принесла тебе книгу? — уточнил барон Тантрей.
— Да, сир.
Такая наглость была поразительной. Тантрей открыл глаза, уставившись на Ириуса, а тот, казалось, был больше увлечен едой из тарелке.
Господи, думал барон Тантрей, как страшно трясутся его руки, не дай мне боже попасть к кому-то в плен, я лучше умру в бою или даже в переулке, чем стану заново сращивать кости в месте, где могут выжить только крысы. А Ириус, поди ж ты, ни разу не пожаловался, сносил трудности с видом потомственного аристократа. И откуда только взялись такие замашки у нищего, пусть и амбициозного человека из далекой провинции? Тантрей поднялся с табурета, и только тогда Ириус уставился на него долгим задумчивым взглядом, снизу вверх, как полагалось в его положении, с омерзительным смирением.
— Уже уходите? — спросил Ириус.
— Им не положено появляться в библиотеке. С подобными просьбами нужно обращаться ко мне, — проговорил барон Тантрей и, вместо прямого ответа на вопрос, пошел прочь размашистым резким шагом.
Он успел услышать огорченный вздох Ириуса прежде, чем в голове опять зашумело, а виски сдавило болью, которую Тантрей всегда переставал замечать, стоило остаться с узником наедине.
Нужно было срочно выйти на свежий воздух.
— Антош, помирись с Женечкой, я тебя умоляю, — голос мамы в трубке звучал грудным басом и казался почти мужским.
Антон поморщился. С тех пор, как брат от него съехал, заявив, что родственные узы ничто, особенно тогда, когда близкий родственник, с которым приходится делить крышу, тот еще идиот, Антон наконец-то вздохнул свободно. У Женьки была привычка мельтешить и совать нос повсюду, куда его вообще можно засунуть: он без угрызений совести рылся в документах, переставлял все по ему одному понятной системе в кухонных шкафчиках и давал много ненужных советов. Например, когда они говорили крайний раз, Женька заявил, что Антону пора уже заняться хоть чем-то, хотя бы даже найти приличную работу, раз ничего в жизни не получается.
Сейчас Антон, как и в тот момент, мечтал поскорее повесить трубку.
— Антош, ты меня слышишь?
— Да, мам, слышу. Помирюсь. Извини, я сейчас очень занят…
После нескольких типичных материнских вопросов («Ты ел? А деньги у тебя точно есть?») Антон вздохнул и растянулся на диване, с удовольствием откинув от себя телефон. Почему-то каждый знакомый находил причину постараться наладить антонову жизнь, сделать что-то полезное, решить парочку его проблем.
У Антона проблем не было. Он просто ничего не хотел, особенно чужой помощи и дельных наставлений. Ему хватало того, что он дышит, ест, ходит и, самое главное, спит.
В комнату вальяжно вошла кошка и принялась драть кресло. Антон недовольно шикнул на нее, даже похлопал в ладоши, чтобы вспугнуть резким звуком, а потом, досадуя, кинул в кресло первым, что попалось в руку.
Маленький домашний медицинский справочник хлопнул о пол, кошка испугалась и сбежала из комнаты.
Антон вздохнул и закрыл глаза ладонью.
До работы оставалось чуть больше трех часов.
Барон Тантрей вошел в спальню Лиэль и тихо притворил за собой дверь. Это вошло в традицию: часто после встречи с Ириусом он шел к своей женщине, еще чаще после встречи с ней — к пленнику. Если бы Тантрей не решил для себя, что должен навещать обоих не больше раза в день, он запутался бы в круге визитов. Самым пугающим было то, что барон не мог взять в толк, от чьих посещений ему приходится отдыхать больше.
Лиэль завозилась на кровати, подняла голову, уставилась на Тантрея, а потом, когда узнала, приподнялась и откинула с лица локоны.
— Только сапоги сними, — шепнула она.
Спустя время, когда Тантрей уже лежал рядом с Лиэль и восстанавливал дыхание, а она ласково перебирала его волосы, барон думал, что, кажется, ошибся где-то в своей жизни, но не мог осознать, где именно. Он гладил живот Лиэль и не понимал, что чувствует по отношению к этой женщине. Тантрей нуждался в ней, но была ли та нужда любовью?
— Как там мальчик? — чтобы не слушать тишину, спросил барон Тантрей.
Лиэль нетерпеливо вздохнула, убрала руку и закуталась в одеяло. Она ненавидела его привычку обсуждать дела в неудачные для этого, по ее мнению, моменты, но Тантрей, в свою очередь, не считал нужным уделять столько времени одним лишь любовным играм.
— Как и всегда, барон, — ровным голосом отозвалась Лиэль. — Как только будет совершено Прошение Милости, его принесут в жертву. Он уже абсолютно готов, осталось только дождаться срока.
Тантрей кивнул и прикрыл глаза: голова опять начинала болеть. Нужно было спросить что-то еще, пока…
— А как там твой мятежник?
Поздно.
Барон Тантрей открыл глаза и скорчил страдальческую гримасу.
— Как обычно.
— Тебе давно пора его прикончить, пока ничего не случилось. Мне кажется, что ты готов выпустить его за то, что он умеет поддержать дружескую беседу. У меня дурное предчувствие, Тантрей, — Лиэль провела кончикам языка по губам и нахмурилась.
— Это приказ короля, я не могу убить Ириуса против воли Его Высочества!
Это продолжалось уже две недели. Тантрей резко поднялся, кривя губы от отвращения и к себе, и к Лиэль, и к Ириусу разом, принялся натягивать одежду. Все разговоры сводились к одному и тому же, он больше не хотел ничего от этой женщины, только ее тело.
Лиэль села на кровати, откинувшись спиной на подушки, сложила руки на коленях и наблюдала за каждым его движением. Барон Тантрей с легким трепетом отметил про себя, что Лиэль даже не подумала прикрыть грудь. Можно было бы полюбоваться, но желание сбежать было сильней вожделения.
— Тантрей, глупо отрицать, что, держа его в темнице, ты просто оттягиваешь момент, — тихо произнесла Лиэль. — Он заслужил смерти, это знаете не только вы с ним, но и все, кто находится в замке. Он совершил много зла. Чего ты ждешь?
И правда, чего? Тантрей сам не мог понять, зачем оттягивает казнь, что останавливает его при принятии какого бы то ни было решения об Ириусе.
— Не забудь свое лекарство от головы, — вздохнула Лиэль и отвернулась от двери.
Не удостоив ее взглядом, барон Тантрей взял флакон с настойкой и спешно покинул комнату.
Алина стояла на остановке, мяла букетик желтых нарциссов, а иногда даже начинала теребить юбку. Завидев Алину в толпе, Антон обратил внимание на ее нервозность и не сдержался — резко подошел сзади и схватил за плечо.
— Ой! — испуганно пискнула она.
Дальше посыпались дежурные вопросы, которые обычно задают друг другу одноклассники, которые раньше были друзьями, а потом каждый зажил своей жизнью, но все же не забывал писать другому хотя бы раз в месяц и приглашать на встречи раз в полгода.
Сейчас Антон намеревался поскорее отделаться от этих важных для мертвой дружбы часов, чтобы вернуться домой и лечь. Алина улыбалась и, когда они дошли до ближайшей кофейни, уже не выглядела такой взволнованной.
— Антох, может, все-таки закончишь универ? Ну что там осталось, всего какой-то год, — привычно завела Алина, помешивая сахар в кофе.
Антон покачал головой и стал оглядывать зал. Даже картины в этом кафе были невыносимо скучны, а едва заметная радость от встречи исчезла, будто бы ее и не было.
— Нет, Алиночка, не хочу, мне разонравилось высшее образование, — ответил Антон и повел тему в сторону, стал спрашивать, как дела у их общих знакомых.
Заводя ни к чему не обязывающий разговор о старых друзьях, он не учел того, что когда-то Алина была частым гостем в его квартире, приносила какую-то ерунду к чаю и знала об Антоне буквально все, даже список продуктов, на который у него аллергия.
Знала она и о его проблемах с братом.
— А с Женькой еще не помирился? — спросила Алина.
— Да пошел он, пусть валит к чертям, раз ему не нравится со мной жить. Мне же лучше, — стоило только вспомнить о брате, как настроение испортилось окончательно.
Алина покивала и теперь уже сама заговорила о чем-то, размахивая чайной ложечкой для убедительности. Антон вдруг вспомнил, что она, его добрая подруга, с которой толком не сложилось ни дружбы, ни любви, хоть хотелось, всегда не слишком-то церемонилась с Женькой, вечно указывала на его недостатки и предлагала немыслимые решения возникавших бытовых проблем.
Ему вдруг стало тошно.
— Слушай, мне нужно идти. Извини. У тебя не будет таблетки от головы? — прервал ее Антон.
Алина покачала головой, Антон вздохнул, положил на стол пятисотку и поднялся.
— Тош, я эти цветы тебе купила, у тебя же недавно день рождения был…
— Спасибо. Пока, Алин.
Не дожидаясь ответа, Антон взял букет и пошел прочь из кафе. У дверей он обернулся, заметил, что Алина смотрит ему вслед, и помахал ей букетом.
Во внутреннем дворике кто-то отчаянно сражался. Барон Тантрей выглянул и увидел, как по дорожке с деревянным мечом наперевес скачет Вейнен. Мальчишка, хоть и посвятил жизнь служению богу, неплохо обращался с оружием — пожалуй, даже лучше, чем сам Тантрей в его годы.
Барон Тантрей поморщился и, не желая быть замеченным, отошел от окна. Как многие в замке, он старался избегать Вейнена, но у него это получалось хуже всех: мальчик был сиротой, а барон был обязан посещать все сиротские приюты хотя бы раз в месяц, а в храм, в котором сейчас жил мальчик, и того чаще. Осознавать, что такого бойкого ребенка скоро принесут в жертву богу, было неуютно.
Тантрей точно не помнил, но, кажется, этот Вейнен кем-то приходился Ириусу. Никто бы не подумал устраивать восстание просто из-за того, что им что-то не понравилось в священных писаниях, особенно учитывая близость Прошения Милости. Барон Тантрей фыркнул, покачал головой, обмакнул перо в чернила и продолжил писать отчет королю.
Сантар Третий, человек жестокого и твердого нрава, властитель объединенных земель королевства и многотысячного войска, предпочитал знать все, что происходит в жизни одного из его лучших полководцев. Он часто присылал гонцов к Тантрею, иногда сам приезжал с визитом или попросту приглашал на какой-нибудь бал, который, по его мнению, не мог произойти без всего высшего света королевства.
Барон Тантрей не отказывался от подобной чести, всегда был учтив, отвешивал изысканные комплименты всем, кто был их достоин, и вел жизнь настолько приличную, что его можно было упрекнуть разве что в разделении одного ложе со жрицей. А теперь — в покрытии преступника. Официально его ни в чем не обвиняли, но все, как и говорила Лиэль, прекрасно знали, что попытки выведать важные сведения от главы мятежа были закончены еще на первой неделе его заключения, теперь Ириус попросту прохлаждался в темнице, а сам барон через день строчил отчеты о том, что якобы выведал у преступника. Ни одного ответа от короля еще не приходило, и, конечно же, Тантрей этим пользовался.
Между тем, приверженцы культа готовы были выступить против главы замка, а сдерживало их чудо — и, наверное, Лиэль.
Барон Тантрей отложил перо и помассировал веки. Он что-то забывал, что-то вертелось на краю его сознания, но не складывалось в четкую картину. Ему начинало казаться, что у него обширные провалы в памяти: например, вспомнить о том, что было между пытками Ириуса и одним из последних визитов, не удавалось.
Тантрей поднялся, прошелся по кабинету и вновь приник к окну: на заднем дворе больше никого не было.
Он постоял некоторое время, разглядывая жиденький лес на горизонте, а потом, вздохнув, сел за стол и продолжил писать.
Барон Тантрей не мог объяснить, зачем покрывает Ириуса, навещает его и приносит еду, не полагающуюся тому, кто поднял руку на бога. Однажды он задумался об этом, сидя на табурете перед камерой, и Ириус, словно прочитав его мысли, сказал, что Тантрею, должно быть, интересно, как устроены люди, способные поднять восстание против того, что существует еще с момента создания мира.
Сейчас, находясь в кабинете, сочиняя очевидную ложь в письме королю, которого чтил больше всех, и раз за разом оглядываясь в окно, барон Тантрей мог признать, что это действительно так.
Этот Ириус казался значительно умней и лучше остальных.
В приемной деканата толклись старосты и первокурсники, отчаянно умолявшие дать им допуск к пересдаче. Антон наблюдал за их ужимками, за деловитым видом старост, за усталой возней секретарей и удивлялся тому, как кто-то вообще может получать удовольствие от подобной жизни. Первый год он прилежно посещал занятия, интересовался учебой и пытался завести дружбу с однокурсниками, а потом понял, что его слишком раздражает все происходящее.
— Не спите, пожалуйста, — обратилась к нему девушка, которая явно была на несколько лет младше, и протянула листок с заявлением. — Заполните по образцу.
Антон послушно взял ручку, пробежал взглядом по шаблону заявления, который выучил уже наизусть, и начал писать размашистым торопливым почерком. У него уже была заготовлена причина, по которой он обращался к руководителям университета со своей просьбой. Антон, пожалуй, продумал слишком многое и теперь не чувствовал торжества, на которое так надеялся.
Он поднял голову, ощутив на себе чужой взгляд, но успел увидеть только спину прошедшего мимо деканата студента и знакомые ботинки.
— Не твоего ума дело, — пробормотал Антон, будто продолжая спор.
— Что вы сказали? — переспросила девушка.
— Нет, ничего.
Антон помнил, как мчался через весь город, чтобы забрать эти ботинки из спецмагазина, в котором они были заказаны. Он тогда потратил последние деньги, чтобы купить их, и долгое время питался лапшой быстрого приготовления. И сейчас их вид сбил все торжество, которое и без того не очень-то ощущалось.
От взыгравшей злости подпись получилась нечеткой и совершенно не похожей на привычную антоновскую.
Девушка приняла заявление об академическом отпуске и дежурно улыбнулась.
На ужин Ириусу достались несколько тощих мелких рыбешек — обычно такими кормили котов. Если бы Тантрей не расщедрился на вареный картофель, ему бы, пожалуй, стало стыдно за содержимое миски и свою сытость.
Ириус же, увидев еду, мягко улыбнулся и тут же начал медленно отправлять ее в рот трясущимися руками. Кажется, он даже не жевал, оголодав за день.
— Почему ты устроил это? — в который раз спросил барон Тантрей. Он почти смущенно смотрел, как узник ест, и от этого становился еще более хмурым, чем обычно. — Ты бы мог жить при дворе, ты уже умен. Зачем ты выбрал мятеж?
— Этот культ жесток. Если запретить жертвоприношение, он станет милосердней. Рано или поздно кто-нибудь поднял бы восстание, — и после меня тоже поднимут, я лишь заставил людей думать, — Ириусу пришлось прервать свой ужин: со стороны казалось, что ему сложно не только делать что-то руками, но и говорить, когда во рту что-то есть.
Барон Тантрей содрогнулся, еще раз пообещав себе никогда не сдаваться в плен. Уж наверняка не все победители будут носить нормальную еду, а что уж говорить о завершении пыток, когда пленный еще способен говорить.
— Никто не думает, что культ жесток, ты ошибся, Ириус, — усмехнулся Тантрей.
— Но ты же начал думать, верно? — возразил Ириус и улыбнулся.
В этой улыбке было столько смирения, столько вины, что она не могла принадлежать никому, кроме святого мученика. Барон Тантрей взвился с табурета, резким движением вставил ключ в замок, распахнул дверь, подскочил к Ириусу и схватил его за шею. Тут же, как по команде, начала гудеть голова.
— Не смей, понял? — прошипел Тантрей. — Не причисляй меня к таким, как ты. Вас единицы, вы ни на что не способны. Культ вечен, а вы появились только сейчас и уже исчезли.
Барон Тантрей встряхнул Ириуса, а потом резко расцепил пальцы, отошел на шаг назад. Узник распластался по полу, заходясь сухим кашлем, и не мог даже приподняться. Он корчился на полу, а Тантрей, стоявщий над ним, думал, что вот он — рубеж, конец мучений их обоих. Оставалось всего-то прикончить пленника за хамство и клевету.
Вместо того чтобы поднять ногу и ударить Ириуса по лицу, выбить дыхание, а, может, даже жизнь, ведь что там этой жизни в тощем изможденном теле, барон Тантрей рухнул на колени. Он прижал Ириуса к себе, морщась от головной боли, усадил его на полу, изумившись тому, как можно находиться на таком холодном камне и ничего себе не застудить, и ругался на чем свет стоит, обзывая мятежников ублюдками человечества, жалкими тварями, а Ириус старался сидеть ровно, лишь иногда вздрагивал от тихого смеха.
— Ты бы не стал поднимать меня две недели назад, — весело проговорил он.
— Я уважаю своих пленных, — возразил барон Тантрей, и Ириус рассмеялся громче.
Через некоторое время Тантрей смог вернуться на свой табурет. Он просидел молча еще пару минут, а потом, разозлившись от того, как по-доброму на него смотрел Ириус, сбежал прочь — и вернулся, когда стало совсем темно, вспомнив, что забыл закрыть дверь камеры.
Ириус сидел все на том же месте, где Тантрей его оставил.
— Ты забыл запереть меня, — произнес он вместо приветствия.
Барон Тантрей застонал, втащил табурет в камеру, оставил его там, а сам вышел.
— Завтра я принесу тебе медицинский справочник, — опустив голову, проговорил он.
— Тогда тебе самому придется читать мне, потому что я вряд ли смогу перевернуть страницу. Лучше скажи: трава еще зеленая?
Тантрей ничего не ответил.
На следующий день телефон Антона обрывался от звонков. Мать звонила четырежды и каждый раз пыталась найти новый способ, как отговорить его от ухода в академический отпуск. Она трещала без умолку, кричала и даже плакала, повторяла, что вот вернется отец из плавания, тогда все получат, а Антон держал трубку у уха, переключая телевизор с канала на канал.
Все давно шло если не к отчислению, то к академическому отпуску, Антон это твердил множество раз, но не злился на маму за желание его переубедить. Больше всего его раздражало то, что деканат точно не стал бы вызванивать родителей старшекурсника-оболтуса, значит, на него донес кто-то другой.
Антон даже знал, кто именно, но не верил до конца, что Женька действительно беспокоится. Он скорее поверил бы в то, что брат решил его окончательно доконать, а это уж точно не походило на правду: Женьке было все равно, как, впрочем, и Антону, в этом они были похожи.
После заката сумасшествие наконец-то прекратилось. Антон долго сидел за компьютером, бездумно переходя с сайта на сайт, и ждал, когда от усталости начнут слипаться веки.
Реальная жизнь казалась тошной и неправильной, а нереальная — приятным и единственно верным способом сбежать от действительного.
Посреди ночи, прерывая сон, раздался очередной звонок.
— Зачем звонить после полуночи? — раздраженно поинтересовался Антон.
— А ты бы мне не ответил, позвони я раньше, — Женька фыркнул. — Послушай, не будь дураком…
— «…будь тем, кем другие не были», — прервал его Антон, поплотнее заматываясь в одеяло. — Иди-ка ты к черту со своими советами. Не суйся.
Антон сбросил вызов, положил телефон у подушки и отвернулся к стене. Конечно же, для звонков ему не хватило дня, нужно продолжить ночью. Будто бы он сам не знал, что для него правильно, а что — нет.
Где-то через минуту все с того же номера пришло сообщение. Антон, даже не прочитав, положил телефон на пол, а потом толкнул его в сторону кресла, туда, где до сих пор валялся справочник.
К Прошению Милости все было готово. Тантрей несколько раз обошел весь замок, проверил, все ли украшено, хотя этим мог бы заняться управляющий. Особенно нарядным выглядел храм: его покрывали желто-оранжевые ленты с бубенцами, тонко звенящими от порывов ветра, купол на солнце переливался перламутром. Все жители замка и близлежащих деревенек готовились праздновать несколько дней.
Барон Тантрей вошел в храм, дотронувшись до лба в молитвенном жесте, когда переступал порог, и пошел во внутреннюю залу — ту, где к ритуалу готовили Вейнена.
Мальчик стоял на коленях перед высокой каменной статуей и складывал пальцами священные символы, значение половины из которых Тантрей, не имевший времени на набожность, не помнил. По жестам он мог прочесть лишь общий смысл, который состоял в просьбе Вейнена богу принять его жертву и продлить свою милость к человечеству еще на шесть лет.
Тантрей дождался завершения обращения к статуе и только после осмелился подойти ближе. Вейнен посмотрел на него и улыбнулся.
— Как вы, сир? — спросил мальчик, и барон Тантрей изумленно отметил про себя, что он должен был задать этот вопрос, но никак не наоборот.
— О чем ты? — нервно спросил Тантрей.
— Лиэль сказала мне, что вы нуждаетесь в боге, поэтому ходите мрачный в последнее время. Не переживайте, я приведу его, все снова будет хорошо! — Вейнен ободряюще улыбнулся, поднялся с колен и отряхнул яркие штанишки.
Последние несколько лет удались урожайными, в реках и озерах королевства не переводилась рыба, еще немного, и соседняя приморская страна сдала бы позиции, позволила себя захватить, тогда король мог бы стать императором, — так причем, думал Тантрей, разглядывая веснушки мальчика, здесь немилость бога? Прошлое Прошение Милости было очень давно, но с тех пор ничего особенно не изменилось. По приметам, сразу после принесения жертвы на всех верующих должна была снизойти милость, которая бы развеялась через шесть лет, но барон Тантрей не помнил, чтобы засухи и урожайные года действительно зависели от призыва к богу. К тому же, это лето было удивительно урожайным, в отличие от прошлого и тем более позапрошлого, а это не вписывалось в логику культа.
Тантрей не помнил никого из прошлых жертв; его любовницей была жрица, он правил замком, имеющим влияние на всю страну, занимал высокий пост при дворе и был обязан знать всех и каждого, кто жил в поселениях, вверенных ему. Он смотрел на Вейнена, который вырос на его глазах, которому в прошлом году дул на коленку, израненную во время неудачных катаний на лошади, у которого была ссадина на подбородке после проигрыша в шуточной дуэли на заднем дворе прямо под окнами барона, и понимал, что не может позволить убить мальчишку во имя какого угодно верховного существа.
Что может случиться, если в одном из храмов попросту не принесут никого в жертву?
— Вейнен, давай уйдем отсюда вместе? — попросил барон Тантрей и взял мальчика за руку.
Вейнен покачал головой, глядя на Тантрея как на сумасшедшего. Барон и сам бы поразился, скажи ему кто, что он станет пытаться нарушить ритуал, но сейчас попросту не мог поступить иначе. Ему казалось, что к подобному все шло еще с того момента, как он согласился иногда навещать Вейнена.
В тот же миг, словно почуяв неладное, в зал ворвалась Лиэль, зашуршав разноцветными тканями своей праздничной робы и зазвенев десятками бубенцов.
— Тантрей, отпусти его немедленно, или, видит бог, я прикончу тебя, — прошипела она.
Лиэль выглядела так грозно, как выглядят все жрицы в своем священном облачении. Тантрей усмехнулся и покачал головой: он бы испугался ее, не случись ему всего пару часов назад слушать, как Лиэль страстно стонала.
— Ты не сможешь, — возразил барон Тантрей, усадил не пытавшегося вырываться Вейнена себе на плечи и пошел к выходу из зала, — я и Вейнен важнее тебе, чем бог.
Лиэль застыла; о том, что она дрожит, Тантрей догадался только по легкому перезвону.
У офисных работников был обед. Антон, работавший в крошечной газетенке на самом верхнем этаже бизнес-центра, понял это по оживленным разговорам в коридоре. Он поднялся со стула, размял шею, поплелся следом за потоком — и свернул на первом этаже, уходя в совершенно другую сторону от людей.
Недавно он смог взять у технички ключ от двери во внутренний дворик, поэтому теперь, если проскальзывал незамеченным, мог наслаждаться покоем и одиночеством.
Хоть Антон все последние школьные годы мечтал работать в газете, теперь писать статьи казалось ему скучным и пресным. Перерывы стали единственной радостью, и это было обидно, словно его предала сама мечта.
На балконе четвертого этажа стоял мужик и задумчиво смотрел по сторонам.
Антон на всякий случай спрятался за раскидистым кустом сирени, достал из кармана сигареты и закурил, разглядывая валявшиеся на дорожке грабли. Кто вообще догадался кинуть их возле элитного рабочего центра, при котором были исключительно газоны с коротенькой травкой и клумбы с кустами, оставалось загадкой, но, как оказалось, на них можно долгое время наступать, чуть-чуть приподнимать вверх, а потом опускать вниз, не дожидаясь, пока они хлопнут по лбу.
Один раз Антон перестарался, увернулся от полетевших ему в лицо граблей, и они со звонким стуком ударились о бетон.
В то же мгновение что-то упало на землю значительно громче, тяжелее, и еще до того, как Антон решился обернуться, застонало.
Как он набирал номер скорой, что говорил и делал, Антон помнил смутно, а потом зачем-то забрался в санитарскую машину, отвернулся от бессознательного мужчины.
Из головы не шло, что он впервые увидел настоящего самоубийцу.
Барон Тантрей уносил мальчика все дальше, и их никто не преследовал, даже Лиэль. Вейнен не вырывался, но несколько раз пытался уговорит оставить его и позволить ему сыграть свою роль во время Прошения Милости, а Тантрей даже ничего не отвечал.
Они прошли насквозь лес, прилегавший к замку, и когда оказались в поле, не встретили ни войско, ни засаду. Конечно, жрецы не могли отдавать команды военным, а те, в свою очередь, не могли действовать против своего главнокомандующего, но то, что совершал барон Тантрей, было откровенным неповиновением воле короля. С момента, когда он унес жертву, он мог быть объявлен предателем.
Тантрей, оглядываясь по сторонам, надеялся, что Лиэль все же действительно любит его больше, чем кого-то, тем более бога, а еще рассчитывал на ее любовь к детям.
В конце концов, они вдвоем носили Вейнену подарки, хоть он и не являлся их ребенком.
Барон Тантрей остановился у ручья, опустил мальчика на землю и принялся умываться. Когда он выпрямился, Вейнен лежал в высокой траве с кинжалом в груди и истекал кровью, а рядом с ними никого не было. Тантрей понятия не имел, как проходит ритуал Прошения Милости, поэтому даже не мог предположить, что у мальчика будет нож. Еще сложнее было представить, что Вейнен решил использовать его не против своего похитителя, а для совершения священного долга.
— Зачем-зачем-зачем, глупый ты мальчишка, зачем? — застонал он, осознавая, что удар был точным и верно рассчитанным — сердце Вейнена уже не билось. Не зря мальчик казался хорошим воином, он даже из жизни ушел так, как по уставу полагалось уходить военнопленным.
Тантрей взвыл, поднял Вейнена и стоял, не зная, куда идти дальше. Он пронес тело через все поле, оставил его у Священного Озера, а сам уселся рядом.
Вот почему, понял он, никто не следовал за ним. Священные догматы были накрепко вбиты в голову мальчика, так что никто не сомневался в его дальнейших действиях. Наверняка сама Лиэль страдала из-за этого, недаром она в последние дни нервничала больше, чем обычно.
Если бы с ними был Ириус, все могло обернуться иначе. Тантрей повторял это про себя, одновременно понимая, что даже Ириус не смог бы повлиять на поведение Вейнена, но ему хотелось думать, что все наладилось бы, приди мятежник вовремя.
Барон Тантрей сидел с Вейненом, виня себя, бога и даже Ириуса, пересматривая возможные варианты исхода, если бы он повел себя иначе изначально, пока на рассвете на его плечо не легла рука Лиэль. Только тогда Тантрей встал и на затекших ногах поплелся в замок, оставив жрицу наедине с мальчиком.
Он чувствовал себя постаревшим на несколько лет, а голова грозила расколоться на части от боли.
По коридору спешила женщина средних лет, одетая в белый халат.
— Вы родственник больного? — чопорно спросила медсестра и деловито оглядела Антона с ног до головы.
Как правильно отвечать на этот очевидный вопрос, когда пострадавший был в несколько раз шире в плечах и выше на полголовы, да к тому же явно имел какую-то азиатскую примесь в крови, Антон не знал. Он нахмурился, подбирая слова, а потом попросту покачал головой. В конце концов, и с ним самим санитары намучались, пока приводили в чувство нашатырем, незачем лишний раз грубить или показывать свою способность к сарказму.
— Ясно, — протянула медсестра с таким видом, будто только тем, что говорит сейчас, оказывала большое одолжение. — Ну, так или иначе, с ним все будет в порядке, он всего лишь сломал ногу и получил несколько ушибов. Сейчас у нас нет возможности его прооперировать, но вскоре все будет сделано. Он хотел поговорить с вами.
Антон кивнул и поспешил в палату, довольный даже уже тем, что эта дурацкая беседа подошла к концу. Он распахнул тонкую белую дверь, остановился на пороге, помялся, а потом направился к мужчине.
— Спасибо, что помогли, — тот вымученно улыбался. — Я знал, на что иду, так что не нужно было этого делать, но все равно спасибо.
— Вы надеялись так умереть? — в лоб спросил Антон. — Вы хотели покончить с жизнью?
Некоторое время было очень тихо, только по коридору грохотала каталка.
Мужчина пожал плечами, а потом вздохнул и мотнул головой, указывая на свою ногу:
— Ну, я добивался уж точно не этого.
Антон вдруг понял, что все это время, пока стоял во внутреннем дворике бизнес-центра под кустом сирени, пока звонил в скорую, ехал в машине, сидел здесь, ожидая того, что скажут доктора, злился на все подряд и сейчас был готов дать мужику по морде. Сдерживало его только то, что тот и так весь покрылся синяками после падения.
— Я не сказал им, что вы хотели совершить самоубийство, — сухо сказал Антон, — если захотите повторить, пусть вами уже занимаются другие, а не я. Но удачи в этом деле я вам не пожелаю.
Мужчина улыбался, а Антон стоял, хотя было самое время развернуться и гордо уйти. Все было глупо и ненормально.
— И вам даже неинтересно, зачем я прыгнул? — прищурился мужчина.
— Нет, не особенно.
— Мне надоело видеть один сон, — все же сказал мужчина. Ему явно хотелось высказаться: может, такова была его реакция на пережитое? — Не повторяющийся, а продолжающийся каждую ночь вот уже несколько месяцев. Знаете, это будто сериал в моей голове.
Антону было плевать на сны самоубийцы-неудачника, ему хотелось поскорее прийти домой, выпить аспирин, лечь и ни о чем не думать, особенно о падающих из окон телах, но он все равно напрягся, осознавая, что может понять этого мужчину.
— Почему-то я решил, что раз должен умереть там, то и здесь настал мой час. Но я не думал, что вы сможете мне помешать, — говорил тем временем незнакомец.
— Тогда вам стоило прыгать не с четвертого этажа, а с четырнадцатого, — огрызнулся Антон; его начинало трясти.
— Я собирался забраться повыше, но увидел вас на улице, узнал, вышел на балкон и решил попытать счастье.
В палату вошла медсестра и негромко покашляла. Антон понял намек, но еще несколько мгновений пялился на мужчину, а тот улыбался ему в ответ, ничего больше не говоря.
— Бред! — Антон наконец-то отмер и размашистым шагом вышел из палаты, рассчитывая никогда сюда не вернуться.
Ириус сидел в углу, а табурет стоял у стены — там, где его оставил барон Тантрей позапрошлым вечером.
— С его помощью удобно подниматься, — сообщил Ириус — об улыбке можно было понять только по немного изменившимся в конце фразы интонациям, лицо же его не дрогнуло.
Тантрей молчал и не смотрел на него. Он прошел к двери, открыл ее, вошел в камеру и уселся рядом с узником, откинувшись спиной на холодную стену.
— Я попытался спасти его, но не смог, — проговорил барон Тантрей, потирая щетинистый подбородок и глядя только вперед.
— Вейнен уже мертв? Они убили моего брата? — уточнил Ириус; голос его звучал так, будто ему все равно.
Тантрей закрыл глаза: значит, вот о чем он забыл. У Вейнена был брат, но он исчез, когда мальчик был еще совсем маленьким, а теперь вернулся, когда было уже слишком поздно…
Хотя нет, что-то еще.
От головной боли начинало подташнивать.
— Он сам убил себя, — после непродолжительного молчания сказал Тантрей. — Что бы ни происходило, его смерти было не миновать.
— Вот как, — в тот же миг отозвался Ириус.
Они надолго замолчали. Барон Тантрей с удивлением отметил, что не хочет прикончить Ириуса, не злится на него, как делал это постоянно. Он обернулся и уставился в лицо пленнику, а тот, в свою очередь, ответил на его взгляд, но Тантрей этого не видел: в глазах потемнело, боль достигла своей высшей точки, пол словно бы начал уплывать в сторону.
Когда зрение вернулось, Тантрей увидел перед собой не грязное и изможденное лицо, а молодое, чистое, холеное, наполненное жизнью и не знающее никаких страшных бед. Ириус, кажется, тоже что-то видел и улыбался все шире и светлее, а барон Тантрей бледнел.
— Но я вижу, что другой мой брат жив, — улыбнулся Ириус.
Он протянул руку и положил ладонь на локоть Тантрея. Барон нервно облизал губы, сжал Ириуса в объятиях, а потом отодвинулся и стал вновь разглядывать его лицо, отмечать каждую знакомую черту, поражаясь тому, как раньше всего этого не замечал.
Теперь барон Тантрей вспоминал и Лиэль, и Вейнена, совсем иных, но одновременно таких же, как и сейчас, а Ириус щурился от смеха. Головная боль словно бы пыталась скрыть от него другой мир, где не было битв и культов, где было скучно, но зато спокойно.
Он держал руки брата, ощущал, как они слабеют, и не мог понять, почему не исчезает сам. Тантрей пытался очнуться, избавиться от наваждения, но оно не покидало его. Тогда он покрепче прижал к себе Ириуса и стал обещать ему, что спасет, вот теперь — точно спасет его, своего брата, и себя, и тех, кто в этом нуждается. И даже позволит спасти себя.
— Нет, — сказал на все на это Ириус, — ты ничего уже не сможешь изменить, здесь уже ничего не спасти, но там, обещаю тебе, я вернусь. Все будет хорошо.
Барон Тантрей вынес пленника на себе из темницы, уложил в собственную постель, приставил к нему нескольких слуг и личного врача, а сам не смыкал глаз, пока Ириусу не стало немного легче. После он ушел в кабинет, написал последнее письмо королю, в котором изложил очередную выдуманную историю и нелепый повод для попытки сохранить мятежнику жизнь, — и вдруг задумался, стоит ли отправлять послание.
Барон Тантрей сомневался во всем, теперь он даже сомневался в существовании мира, в котором прожил всю жизнь. Но если бы ему предложили выбирать между двумя мирами, он бы точно выбрал этот: здесь он хотя бы казался всесильным.
Через несколько часов раздался резкий стук в дверь, такой, что Тантрей вздрогнул — не столько от звука, сколько от предчувствия беды.
Антон рывком сел на диване.
— Войди, — прохрипел он, толком не соображая, что происходит и почему свет в комнате совершенно другой, непривычно яркий и режущий.
Через пару мгновений до Антона дошло, что он находится не в кабинете, за дверью не слуга, да и жизнь уже его, антонова.
В дверь забарабанили повторно. Антон поднялся, понимая, что открывать он никому не хочет, пошел к входной двери. Порой в подъезд забредали Свидетели Иеговы, продавцы картошки и прочие нарушители спокойствия мирных жителей, и Антон, пожалуй, впервые был бы действительно рад кому-нибудь из них. Наверное, где-то на уровне подсознания он точно знал, кого увидит на лестничной клетке, не зря же у него так тряслись руки, а внутри все сжималось.
Осторожно, чтобы не быть замеченным тем, кто до сих пор пошаркивал за дверью, Антон глянул в глазок.
Антон смотрел до следующего стука, а потом принялся торопливо открывать все замки.
— Привет, — Женька тут же, стоило двери распахнуться, сунул руки в карманы и улыбнулся по-доброму и очень виновато. — Надеюсь, я тебя разбудил.
— Что с тобой? Блин, Жень, ты в порядке? — зашептал Антон, отходя в сторону и давая брату зайти в прихожую.
— Да все нормально, Тох, я здесь. Только ты постарайся больше не видеть этот сон, ладно? Для меня он кончился, а тебе, наверное, дальше будет сложно, — Женька ткнул пальцем в вазу с почти засохшими нарциссами и едва не уронил ее.
Антон нервно хохотнул и пошел ставить чайник.
@темы: конкурсная работа, рассказ, Радуга-4
-
-
23.05.2013 в 01:12Я не поняла, про что эта история. Сорри. Про "не ссорьтесь с теми, кто вас любит"? А тема тут при чем? Ну, окромя двух миров: нашего и без асфальта...
-
-
23.05.2013 в 03:00-
-
23.05.2013 в 14:44Про вычитку уже даже скучно говорить.
Общую концепцию тоже не догнал.
бог с ней, с идеей там или еще какимми высшими смыслами, но я не вижу истории, собственно, рассказа. С чего дело началась.
Какой кто с кем как что делалЧем все это закончилось.И что про это сказали.-
-
23.05.2013 в 15:18Я нипонял. *честно* О чем это. И как связано с темой, кроме скользнувшей фразы о двух мирах. Имхо, это не метафорично, это скорбная попытка притянуть за уши. Идею я не очень понял, кроме как "не стоит всякая хуйня жизни человеческой" и уже сформулированное выше "не ссорься с любимыми". Тема как бы, э-э, метафорически профланировала отдельно.
И почему у нас прямо такие тут Пилат, Иешуа и желтые цветы. А, говорили уже.Ну блин, я не знаю, что добавить.
Больше всего меня выморозило абстрактное "культ". Если выкатываете такую ЗЯБУ, было бы неплохо живописать ее в подробностях: история, обычаи там. А то все как-то эфемерное, абстрактное. Культ, ну культ.
Мелисандра, СтаннисЖрица, бубенчики.Великие Осознания барона какие-то такие, ну. Скачкообразные и очень условно мотивированные. Вообще не поверилось. Каким образом и почему произошло слияние миров - я ННП.
А азиат, видимо, был мальчиком, да? Ироничненько.
Сакральный смысл настойчиво вводимого в текст справочника от меня тоже ускользнул.
И насколько уместно слово "справочник" в условном средневековье, я не уверен.Ну, и чисто по повествованию куча несостыковок и непоняток.
рэндомно о них
В общем, видно, что автор перся от деталей (вот они местами прущие, да, например, кислое вино с привкусом рыбы
такое библейское тоже, внезапно подумал я, написав), от персонажей, от бубенцов на одежде Лиэль *тоже, кст., клево*)Но автор нифига не продумал мир и сетинг и нифига, имхо, не понял, что хотел сказать. Простите.
Замысел как бы ускользает.
-
-
23.05.2013 в 19:04Блин, да! + 1 к Это его солдаты, за что монету?
Алина стояла на остановке, мяла букетик желтых нарциссов
И снова: И почему у нас прямо такие тут Пилат, Иешуа и желтые цветы. А, говорили уже.
Вот совершенно не понял, зачем такие явные, даже грубые параллели.
как отговорить его от ухода в академический отпуск. Она трещала без умолку, кричала и даже плакала
От мама у него истеричка, подумал я, нашла огромную проблему - работающий лоб в академку ушёл. И кстати, ни слова про армию не было, странно!
которому в прошлом году дул на коленку, израненную во время неудачных катаний
Ох, всё аж так флаффно? Как-то не ожидаешь от владетеля замка такой родительской заботы о каком-то рандомном мальчике. Я так понял, усыновлять брошенных детей в их мире запрещено, так как они отдаются богу?
Лиэль застыла; о том, что она дрожит, Тантрей догадался только по легкому перезвону.
Вот это было славно.
Тантрей увидел перед собой не грязное и изможденное лицо, а молодое, чистое, холеное, наполненное жизнью и не знающее никаких страшных бед.
Пару секунд я думал, что там произошла какая-то эпичная подмена, типа что Тантрей с Ириусом поменялись телами О_О потом понял, что не, фигня, сейчас уже догадываюсь, что это он Женьку пронзил сквозь слои реальностей
Сакральный смысл настойчиво вводимого в текст справочника от меня тоже ускользнул.
И от меня...
я не могу это представить О_о
А Я МОГУ! *у меня богатый жизненный опыт... иногда в нём встречаются грабли. я не шучу*
В целом прочиталось легко, но магистральное ощущение - смутное недоумение. Тема настолько глубоко метафорична, что я не вижу её вообще (ну, я для себя перевёл её как "про освоение нового [пространства]" - а тут ничего похожего не могу уловить).
Чем всё закончилось там для барона - не ясно, и если мужик-самоубийца перестал видеть сон, когда в том мире умер мальчик, это ещё объяснимо, то с остальными героями как-то странно.
Про культ бы было интересно почитать в подробностях, а то он очень номинальный, мятеж тоже очень номинальный - заявлен, но что там тот Ириус делал, хз, а это бы сделало текст гораздо насыщеннее (в том числе в сопереживательном плане, так сказать).
Хотя больше всего меня всё равно волнует вопрос: ну нафига тут цитирование "МиМ"??
-
-
23.05.2013 в 19:41Не понравился язык, совсем, точнее, его тут просто нет, какая-то жрица, грозная как все жрицы, какой-то культ, плохой как все культы.
Не понравился истерически мечущийся барон, очень не видно в его частях, отчего он считает себя в своем мире "почти всесильным", потому что скорее наоборот.
Не понравился И
ериус, вообще от этих частей с ним тянет не столько цитированием МиМа, сколько инцестом по Фрейду.Все остальные понравиться и не могли, потому что за этими схемами персонажей не видно. Мимо меня, короче.
-
-
23.05.2013 в 20:12С того момента, как голая Лиэль откинула с лица кудри, я понял, что простите меня пожалуйста, если я обознался, я потом прилюдно извинюсь, но неумолимые ассоциации такие неумолимые
-
-
24.05.2013 в 00:46А вот тема раскрыта, причем для этого не понадобилось бить читателя асфальтом по лбу. Там, где асфальт, нет ничего интересного - это Антон, которому все скучно и все влом: учиться, работать, искать взаимопонимания с братом, матерью. Он весь в белом и непонятая личность, а кругом офисный планктон и серость. А где интересно, там нет асфальта - это Тантрей, барон, жрицы,
сиськибубенцы, мятеж, мальчики кровавые, ррррромантика и прочее средневековье.А на самом деле все наоборот. Тантрей - выморочный и ерундовый, вторичный, ошметки недожеванного Булгакова в каждом абзаце. А вот на асфальте - жизнь, офисный чувак с трагедией, который прыгает с четвертого этажа, только бы с ним хоть кто-нибудь поговорил, настоящий брат, живой и любящий, настоящая девочка, которая вот тоже неравнодушная, мама опять же... И мне кажется, что в итоге Антон это понимает и у него есть шанс зажить настоящей жизнью тут и на асфальте, а не в видениях. Тема наизнанку - тем и хороша.
А справочник - как и ботинки - маркер героя. Ботинки - стрелка на Женьку, справочник - стрелка на Антона.
Еще мне кажется, что я все это сама вчитала в текст, но автор написал - автор
умерсвободен, дальше пошли читательские интерпретации, и моя вот. Но написано плохо.-
-
24.05.2013 в 00:56Вот и мне так кажется)
Можно что угодно прочитать так, чтобы оно заблистало, но и что угодно можно написать так, чтобы все то, что с таким трудом, мучительно там вычитывается, понималось само, само собой разумелось и не вызывало вопросов. Правильно расставить акценты, правильно подобрать "мульки", в правильных местах грамотно развернуть художественную условность, чтобы она воспринималась именно как таковая, а не как фак-ап.
Так что, да, в вашей интерпретации воплощение темы и логические косяки просто сверкают, становясь продуманным композиционным чем-то там.
А в тексте - рыхлая масса. Тоже чего-то там.
Мне так кажется
, опять же, как реципиенту, бгы, соавтору.-
-
24.05.2013 в 16:53Воти мне так кажется-2.
Вы отлично расписали, вдумчивый и интересный комментарий
лучше, чем текст, я аж тему понял в такой интерпретации!-
-
24.05.2013 в 18:18Но на этом этапе хотелось бы комментарий автора: имел автор в виду вот такую вот интерпретацию - или про другое писал?
И как быть с навязчивыми снами азиата и Женьки? Антон проецирует невесть на кого?
-
-
24.05.2013 в 23:13Да, я имел именно то, что сказала Gabrielle Delacour, но не смог изложить все... эээ... ну, вообще не смог изложить по-человечески.
Единственное, чего я вообще не задумывал - это отсылки к МиМ. Пока я их писал, даже не видел, а вот как мне на них указывать стали, так носом и уткнулся. Но раз уж так вышло - что ж, пусть будет.
Ботинки тут только ботинки. В реальности Антон просто их заметил, узнал, потому что сам возился с покупкой, а потом смог благодаря им понять, что именно Женька разболтал об академическом отпуске всем подряд.
И как быть с навязчивыми снами азиата и Женьки?
Ириус, Лиэль и Вейнен - три человека, в жизни которых Тантрей мог бы сыграть роль. Тех же людей он повстречал и в реальной жизни, ими были Женька (который осознал, кем он является и в той, и в другой реальности, но Антон едва его не потерял в обеих), Алина (которая ничего не осознала, но ей во сне везло с Тантреем больше, чем в реальности с Антоном) и азиат (который осознал только в реальной жизни, а во сне - нет, потому что был там маленьким неумным мальчиком). И все четверо видели один и тот же мир во снах, но этого я тоже нормально прописать не смог.
-
-
25.05.2013 в 00:00Спасибо за разъяснения.
Все-таки уточню. Реальность с бароном была-таки намеренно обкартонена?
-
-
25.05.2013 в 00:43Намеренно. Это же сон с позиции Антона, которого интересует именно жизнь барона, а не окружающий мир.)
-
-
03.06.2013 в 13:37В целом я бы сказала так: задумка неплохая, язык плохой, идея не читается, тема читается условно, местами фейспалм, но некоторые детали очень симпатичные.
Не имею претензий ни к абстрактному культу, ни к абстрактному государству вообще. Детализации для такой истории достаточно.
Имею претензии к гг - он невероятное УГ, и ничто не способно такое УГ поколебать в его УГ-шности. Бедный Женечка. Пусть валит оттуда скорее.
МиМ неочевиден. Вполне допускаю, что аналогия случилась ненарочно; ноу проблем, по-моему. Что-нибудь на что-нибудь обязательно похоже. ©
Китахара
читать дальше
-
-
03.06.2013 в 17:45-
-
03.06.2013 в 17:57читать дальше
-
-
03.06.2013 в 18:14-
-
03.06.2013 в 18:17читать дальше
-
-
04.06.2013 в 14:15-
-
12.06.2013 в 20:11-
-
12.06.2013 в 21:46-
-
26.06.2013 в 21:51-
-
26.06.2013 в 21:52-
-
28.06.2013 в 23:41-
-
29.06.2013 в 23:31-
-
30.06.2013 в 01:39-
-
30.06.2013 в 02:01-
-
30.06.2013 в 06:10-
-
30.06.2013 в 07:40