Ибис конем!
Название: Лунной ночью после дождя
Тема: Как ни бьемся, а к вечеру напьемся
Автор: Серпента
Бета: Китахара, Lios Alfary
Примечание: азиатский фольклорный фьюжн. Не очень графичное насилие.
Комментарии: разрешены
Девятый год Тэнсё (1581, эпоха воюющих провинций)
– Жена моя – лисица-оборотень.
Единственный оставшийся в кабаке человек, кроме самого Кинтаро, был его странный завсегдатай, которого никто из местных не знал – и семьи его тоже не помнили. Звали его Горо, он появлялся на постоялом дворе Кинтаро каждую неделю, а в последнее время и того чаще – но никогда не оставался на ночлег и уходил перед самым рассветом. Говорили, он из соседнего села, через перевал, но кто ж будет всякий раз через перевал идти, чтобы напиться, да ещё и в ночи? Мало разбойников – может, Горо этот воин был какой, хоть и меча не носил, так дикие звери не очень разборчивы и из доспехов самого сёгуна выгрызут, если их много. А уж придорожных духов или призраков – тех точно одним нахальством не отвадишь.
Но Горо заявлялся – и платил исправно, а Кинтаро что? Кинтаро главное, чтоб гости были довольны.
Вот только заговаривать с ним Горо ещё не заговаривал, пил всё молча. А тут – вдруг жену вспомнил. Стало быть, от жены через перевал бегает?
– Оборотень, говоришь? – Кинтаро поставил перед гостем заместо опорожнённого кувшина новый. Горо – что у него было не отнять, пьянел он медленно, если пьянел вовсе; удивительное дело! – глотнул ещё и качнул головой.
– Пять лет я странствовал с армией. И вот год уже, как я вернулся в родную деревню. Деревня та же, и дом тот же, даже слива во дворе не засохла старая – и заплатка на ширме всё там же. Жена моя – Томиэ – встретила, как полагается. Даже отходила, как прежде бывало, по бокам, когда я сказал, что жалованье всё в дороге пропил, потом, конечно, поплакала, выставила лучшую похлёбку и сакэ из запасов. Зажили. А потом смотрю: соседи нашего двора сторонятся. В гости зовут нехотя, а особенно храмовый настоятель, учитель Маппо. Он всё косился, а как-то смотрю вечером: подозвал Томиэ и через забор с ней о чём-то разговаривает. Я у неё спросил потом – говорит, настоятелю примерещилось, что у нас, мол-де, порча в доме, нечисть силу тянет, очищение предлагал совершить… – тут Горо умолк, допил вино прямо из кувшина и нахмурился.
– А дальше? – Кинтаро подменил очередной кувшин. Шла стража Тигра – и хотелось бы вытолкать его и пойти спать, но разоткровенничавшийся Горо и так обычно уходил, как начиналась следующая, стража Зайца. А что ему там взбрело в голову, что он сегодня так разговорился – может, чего полезное скажет, ну, или хоть сам Кинтаро байки заезжим молодцам на развлечение потом рассказывать будет.
– Помер учитель Маппо, – обрубил Горо. – Дня три прошло – он пропал в лесу, искали его, искали – и на перекрёстке на перевале нашли, порубленного, прям перед каменным Буддой. Не иначе ронин какой меч пробовал, думали. Ведь перекрёсток. А потом я услышал случайно, как соседи шепчутся: учитель на перекрёсток с амулетами пошёл, духа утихомиривать. Не иначе дух-то его и порубил.
– А жена-то почему оборотень? – напомнил Кинтаро. Про настоятеля Маппо и его кончину на перевале уж каких только слухов ни ходило, но про лис-оборотней и не вспоминал никто, уж больно непригляден был хромой настоятель – какая лиса покусится?
– После того, как учителя Маппо похоронили, – продолжил Горо, – сестра его рассказала, что учитель собирался наш дом очищать – и соседи нас совсем стали стороной обходить. А кто-то при встрече с женой и вовсе сутры бормотать вздумал – ух, она разозлилась! Прошла, может быть, луна или полторы, не больше, и как-то возвращался я с поля, а из дома выбегает, голову прикрывая, соседка наша, Каэдэ. Оглядывается в ужасе – а жена моя за ней следом и кричит: чтоб боги слышали молитвы всей твоей семьи на семь поколений! А через три дня соседка на реку пошла и утопла.
Горо ещё раз хлебнул из горла кувшина – и Кинтаро только подивился, откуда у того и сна ни в одном глазу, и хмеля даже на щеках не видно. Даже завидно стало.
– Я бы и не подумал ничего, да только тётка Томиэ прознала, приехала – и не знаю уж, чего наговорила, да только уехала – и луны не минуло, как пришла весть, что вернулась тётка от нас хворая и померла от мучительного кровавого кашля. Я уж тогда понял, что нечисто дело, и неспроста Томиэ всё никак понести не может, хоть уже давно я вернулся. Только что я против духа какого мстительного? Мне жизнь дорога. Никому не сказал и решился только уйти в ночь. Собрал по-тихому узел, через перевал перешёл – едва от волков спасся, страху натерпелся, да только они меня стороной обошли. Дошёл досюда вот, – он кивнул, показывая, что «досюда» – это к Кинтаро на двор, – думал – сейчас хлебну вина, отосплюсь – и пойду дальше, да только к утру чувствую: не могу. Тянет меня домой. Так и хожу. Куда ни пойду – всё равно поутру возвращаюсь. Ноги сами несут. А жена и не корит даже, и не знает – а может, и знает, да толку-то? Бабка моя говорила, что лисы умеют так приворожить, что и воли у жертвы не остаётся. Вот и тут – оборотилась лиса моей Томиэ, точно оборотилась, да куда мне с ней тягаться? А вдруг, думаю, всю жизнь так и жил с лисой? Ведь хорошо ж жили, куда теперь? Хоть сам в колодец. Так и хожу…
За окном начинало светлеть. Горо, поднявшись, хлопнул на стол кошель с мелкими медяками и ушёл. Кинтаро, подождав, выглянул из дверей, выискивая на дороге удаляющуюся тень, только уже никого не увидел в рассветной дымке.
***
Деревня Мацугаока показалась в долине, живописно разбросанная по низким перекатам холмов. Сосны по обочинам дороги тихо зашелестели ветвями, и молодой монах, утирая лоб, сел на поваленное бурей дерево. Молодого монаха звали Дайдо – уже год как, с того дня, как он принял новое имя в столичном храме Тодзи и отправился странствовать и проповедовать спасительное учение Будды.
Деревне Мацугаока повезло: пожары войны Нобунаги не коснулись её, пройдя полыхающим ветром по соседним провинциям. И хоть многих бравых солдат потеряла в прошедших битвах Мацугаока, поля и дворы её были тихи и спокойны.
Только вот Дайдо нарочно свернул на дорогу к Мацугаоке вовсе не ради мирных красот, а по зову долга. Учитель его всё твердил – и крепко вбил в голову ученику, – что учение Будды должно приносить людям пользу и освобождение. Поэтому как только на постоялом дворе у перевала Дайдо услышал, что в соседней деревне зловредный дух творит чудовищные злодеяния, он расспросил хозяина о подробностях и отправился в путь.
Развязав холщовый мешок, Дайдо на всякий случай ещё раз проверил, на месте ли свитки с сутрами, связка свечей и главное – приготовленные полоски с тщательно начертанными иероглифами, встал и зашагал с холма вниз.
Поначалу Дайдо не везло. Селяне на вопрос о Горо и его жене чесали подбородки. «Вроде был Горо – да только в город уехал». «Есть у нас Горо – да только мал слишком, чтоб жену иметь». На третий только раз посчастливилось Дайдо. Старик у колодца наморщил лоб и сказал:
– Горо? Может – Гэндзюро? Им бы священник точно не помешал. Странный он, Гэндзюро, как с войны вернулся, да и жена его, Мияги, помешанная. Вон – это вам до самого края, до лесной опушки идти.
– Вы, дядюшка, – попросил Дайдо напоследок, – только не подходите к их двору – и другим передайте. Пока я очищение не проведу.
Усмехнулся старик, сощурил глаз и покачал головой.
– Зачем лихо тревожить? Зря ты туда идёшь, монашек.
Двор, ему указанный, был – двор как двор. Чистый, забор – недавно ставили. Только вот не зря он в храме Тодзи столько лет в послушниках ходил. Что там говорил кабатчик – лисы-оборотни?.. Лисами-оборотнями тут едва ли пахло, а вот неупокоенные призраки в этом доме точно бывали.
Дайдо постучался – и ему открыла женщина, не очень уже и молодая, в простом платье. Спокойная – и только глаза блеснули странно. Дайдо поклонился:
– Простите великодушно, хозяйка, не разрешите странствующему монаху воды испить?
Она смерила его взглядом и поклонилась в ответ:
– Заходите, учитель.
Дайдо проследовал за ней и незаметно обронил под дверью полоску с куском сутры. Обошёл комнату – и вторую подложил под ширму.
– Куда путь держите? – хозяйка накрыла ему стол, выставила гречишную похлёбку да бобовый суп, а сама села напротив у жаровни.
Дайдо посмотрел на неё внимательно. Хорошо дух спрятался, и не скажешь ведь. Как будто живой человек.
– Знакомец мой рассказал, что в Мацугаока творятся разные чудеса. Вот, пришёл посмотреть на такое чудное место.
– Чудеса? Разве в нашей деревне есть что-нибудь чудесное? Источник на перевале – и тот уже пять лет, как высох, – отозвалась хозяйка, помешивая угли в жаровне. – Что же вы за чудо хотите здесь найти?
– Чудеса – они всякие бывают, и удивительные, и страшные. Мой учитель как-то рассказывал, как он, когда странствовал, нашёл одну разорённую войной деревню. Почти век назад смела эту деревню смута, в далёкие годы Онин, а посреди развалин одного дома росли, сплетясь, две ссохшиеся изогнувшиеся сосны – и рядом стоял могильный камень, на котором уже и знаки стёрлись. Встретил там учитель женщину, удивился, что она одна делает в такой глуши, и она поведала ему историю: как её муж – родом из этой самой деревни – поехал в паломничество, и уже пол-луны оставалось до его возвращения, как вокруг разразилась смута. Поля все окрестные пожгла армия, что осталось – выгребли подчистую, а деревня вся скоро повымерла от голода и мора. А она всё ждала мужа своего – годы и годы шли, и наконец появился он на пороге. Еле живой – но выживший. Долгие годы пришлось ему скитаться, чтобы попасть в родную деревню. Накормила его жена, повела на ложе – уснул он крепко под родной крышей, а утром проснулся от холода, и вокруг него были только развалины, и стоял рядом могильный камень. Понял он, что ночь провёл с духом покойницы – и тотчас помер от ужаса. А жена его, ставшая духом и духом его дождавшаяся, так и осталась неприкаянной, потому как в смерти его невольно была повинна и не могла душа её покинуть это место. Учитель мой выслушал её историю, прочёл сутру – и растворилась она в тумане, и тут же засохшая сосна у могилы воспряла ото сна.
Хозяйка дома, внимательно слушавшая его рассказ, молчала.
– И что же, вы хотите найти призраков и в нашей деревне? – спросила она наконец.
Дайдо снисходительно улыбнулся и встал, разглаживая полы.
– Я уже нашёл. Говорят, все, кто с вами спорят, умирают мучительной смертью.
– Вы тоже хотите меня уговаривать? – она медленно поднялась на ноги.
– Милосердно дать вам последний раз выбор, – согласился Дайдо. – Не сопротивляться законам Будды – и пусть мёртвое вернётся к мёртвому, а живое останется с живым.
Она метнула взгляд на окно, и Дайдо вытащил из рукава свитки с сутрами:
– Бесполезно, почтенная госпожа. Священные письмена не выпустят ни одного духа из дома – и не дадут причинить мне вред.
– Ах священные письмена!.. – воскликнула хозяйка-призрак – и вдруг схватила лежащий в углу топор; не успел Дайдо прочесть первую строку сутры, как топор вошёл ему в грудь, а сам он пошатнулся и рухнул, не в силах управлять своим телом.
И только чудилось ему, что призрак бросился к двери, вытащил из-под нее записку с письменами (что было, конечно, невозможно); дверь – растворилась, и кажется, последним Дайдо увидел расплывающийся образ застывшего на пороге хозяина дома.
***
Когда высокочтимый даймё Сибата собрался в очередной поход и объявил о сборе армии, Мияги всем сердцем, всей душой чувствовала: нельзя Гэндзюро на войну. И заезжий гадатель говорил так же. Но брат его был хвор, дядя – хром, и остался со всей семьи только он один. Уж как Мияги ругалась, как умоляла – куда им против указа даймё. Так Гэндзюро отправился с армией, а Мияги только и осталось, что вымоленное накануне обещание вернуться.
На пятый год по дороге мимо Мацугаоки проходил человек, назвавшийся сослуживцем Гэндзюро, и сообщил, что Гэндзюро погиб. Мияги тогда выставила его прямо под дождь, даже воды не подала. Она отказалась верить – и только молилась ещё усерднее, неделю не выходя из дома.
Соседи потом сказали, что настоятель Маппо отслужил службу по Гэндзюро, и на кладбище у храма появился камень, но Мияги отказалась туда даже ходить.
И спустя три луны, в середине девятой луны, в самый праздник середины осени, когда собираются семьи, с перевала сошёл с мешком через плечо и в старой одежде – как будто и не было тех пяти лет – Гэндзюро.
Но радость Мияги была недолгой – однажды к ней пришёл настоятель Маппо.
– Ты, Мияги, не замечала ли, – спросил он издали, – не переменился ли муж твой, как вернулся с войны?
– Вовсе не переменился, – ответила она тогда с лёгким сердцем. – Как будто и не уходил вовсе. Вставать разве что стал раньше – а то, бывало, не добудишься после попойки, а нынче – уже и до рассвета сам поднимается.
Настоятель сам себе нахмурился, как будто она что-то не то сказала.
– А не замечала ли ты за ним чего ещё странного? – спросил он снова. Тут уж Мияги не выдержала:
– Что вы, учитель Маппо, хотите сказать? Что муж мой гуляет? Что нечестным делом занят?
– Да нет, нет, – тот пошёл на попятную. – Но тут дело такое… И правда же Гэндзюро не изменился совсем. А ведь пять лет прошло! И пьёт он теперь не хмелея. Раньше его соседи всё до дома дотаскивали, а сейчас уже всех сморит – а он как будто и не нюхал вина. И всё ж таки тот его сослуживец… Может, не Гэндзюро это вовсе вернулся, а дух какой? Ты бы осторожнее была, Мияги.
Так настоятель сказал – и ушёл, а Мияги осталась стоять, потеряв дар речи. «Быть того не может», – решила тогда твёрдо. Как же иначе – когда вот он, Гэндзюро, и нос тот же кривой, и зевает так же, не прикрываясь, и ночью её так же прихватывает, как прежде. Только вот слова настоятеля застряли в мыслях и всё мучили её.
Не выдержала Мияги, припомнила старый способ, что ей когда-то бабка рассказывала, – как призрака отличить от человека. Набрала она трав нужных и подбросила в жаровню незаметно. И тут Гэндзюро как замахал руками – и бросился на улицу, весь в поту, и тень за ним следом – растекающаяся, как будто и не тень вовсе.
На следующий день – как только прознал! – явился к ней снова настоятель Маппо и сказал:
– Надо изгнать духа. Пусти меня в дом – я обряд проведу, никто и не заметит, только дух как войдёт – растворится.
Мияги и вздрогнула.
– Зачем же так? Ведь никому он ничего не сделал плохого – пусть и не человек! – заикнулась она, и настоятель в сердцах топнул ногой:
– Нечего ему тут делать! Духам среди людей не место!
Мияги подумала тогда – и решилась.
– Я приведу Гэндзюро на перекрёсток на перевале, – сказала она. – Скажу, что тётка позвала. Там и ждите.
У старика Маппо слух был не очень, так что подкрасться сзади оказалось просто. А Гэндзюро даже и не спросил, где она была.
Когда Гэндзюро в ночи исчез – Мияги оббегала всю деревню и чуть в колодец не кинулась. Но настало утро – и Гэндзюро обнаружился на поле. А Мияги ничего не сказала, испугавшись. И в следующий раз – и в следующий.
Соседи совсем стали их сторониться, и Мияги слышала, что они болтают про неё и втихомолку радовалась: пусть уж думают, что она лиса-оборотень и мстительный дух, а про Гэндзюро и вовсе забудут.
И уже пару лет их никто и трогать не трогал. Монах этот только странствующий – чего пришёл?
Гэндзюро стоял над упавшим телом и смотрел на неё округлившимися глазами. И смотрел. А потом схватил холщовый мешок со стены – и выбежал на двор.
Мияги вздохнула, ухватила уже околевшего монаха за ноги, оттащила в угол и накрыла тканью. Взяла лопату и вышла во двор. Смеркалось – и у неё впереди была ещё целая ночь.
Закончив с монахом и протерев пол, Мияги вышла на крыльцо, села лицом к дороге и принялась ждать. Луна исчезала в утренней дымке. На перевале застыла одинокая тень.
Тема: Как ни бьемся, а к вечеру напьемся
Автор: Серпента
Бета: Китахара, Lios Alfary
Примечание: азиатский фольклорный фьюжн. Не очень графичное насилие.
Комментарии: разрешены
Девятый год Тэнсё (1581, эпоха воюющих провинций)– Жена моя – лисица-оборотень.
Единственный оставшийся в кабаке человек, кроме самого Кинтаро, был его странный завсегдатай, которого никто из местных не знал – и семьи его тоже не помнили. Звали его Горо, он появлялся на постоялом дворе Кинтаро каждую неделю, а в последнее время и того чаще – но никогда не оставался на ночлег и уходил перед самым рассветом. Говорили, он из соседнего села, через перевал, но кто ж будет всякий раз через перевал идти, чтобы напиться, да ещё и в ночи? Мало разбойников – может, Горо этот воин был какой, хоть и меча не носил, так дикие звери не очень разборчивы и из доспехов самого сёгуна выгрызут, если их много. А уж придорожных духов или призраков – тех точно одним нахальством не отвадишь.
Но Горо заявлялся – и платил исправно, а Кинтаро что? Кинтаро главное, чтоб гости были довольны.
Вот только заговаривать с ним Горо ещё не заговаривал, пил всё молча. А тут – вдруг жену вспомнил. Стало быть, от жены через перевал бегает?
– Оборотень, говоришь? – Кинтаро поставил перед гостем заместо опорожнённого кувшина новый. Горо – что у него было не отнять, пьянел он медленно, если пьянел вовсе; удивительное дело! – глотнул ещё и качнул головой.
– Пять лет я странствовал с армией. И вот год уже, как я вернулся в родную деревню. Деревня та же, и дом тот же, даже слива во дворе не засохла старая – и заплатка на ширме всё там же. Жена моя – Томиэ – встретила, как полагается. Даже отходила, как прежде бывало, по бокам, когда я сказал, что жалованье всё в дороге пропил, потом, конечно, поплакала, выставила лучшую похлёбку и сакэ из запасов. Зажили. А потом смотрю: соседи нашего двора сторонятся. В гости зовут нехотя, а особенно храмовый настоятель, учитель Маппо. Он всё косился, а как-то смотрю вечером: подозвал Томиэ и через забор с ней о чём-то разговаривает. Я у неё спросил потом – говорит, настоятелю примерещилось, что у нас, мол-де, порча в доме, нечисть силу тянет, очищение предлагал совершить… – тут Горо умолк, допил вино прямо из кувшина и нахмурился.
– А дальше? – Кинтаро подменил очередной кувшин. Шла стража Тигра – и хотелось бы вытолкать его и пойти спать, но разоткровенничавшийся Горо и так обычно уходил, как начиналась следующая, стража Зайца. А что ему там взбрело в голову, что он сегодня так разговорился – может, чего полезное скажет, ну, или хоть сам Кинтаро байки заезжим молодцам на развлечение потом рассказывать будет.
– Помер учитель Маппо, – обрубил Горо. – Дня три прошло – он пропал в лесу, искали его, искали – и на перекрёстке на перевале нашли, порубленного, прям перед каменным Буддой. Не иначе ронин какой меч пробовал, думали. Ведь перекрёсток. А потом я услышал случайно, как соседи шепчутся: учитель на перекрёсток с амулетами пошёл, духа утихомиривать. Не иначе дух-то его и порубил.
– А жена-то почему оборотень? – напомнил Кинтаро. Про настоятеля Маппо и его кончину на перевале уж каких только слухов ни ходило, но про лис-оборотней и не вспоминал никто, уж больно непригляден был хромой настоятель – какая лиса покусится?
– После того, как учителя Маппо похоронили, – продолжил Горо, – сестра его рассказала, что учитель собирался наш дом очищать – и соседи нас совсем стали стороной обходить. А кто-то при встрече с женой и вовсе сутры бормотать вздумал – ух, она разозлилась! Прошла, может быть, луна или полторы, не больше, и как-то возвращался я с поля, а из дома выбегает, голову прикрывая, соседка наша, Каэдэ. Оглядывается в ужасе – а жена моя за ней следом и кричит: чтоб боги слышали молитвы всей твоей семьи на семь поколений! А через три дня соседка на реку пошла и утопла.
Горо ещё раз хлебнул из горла кувшина – и Кинтаро только подивился, откуда у того и сна ни в одном глазу, и хмеля даже на щеках не видно. Даже завидно стало.
– Я бы и не подумал ничего, да только тётка Томиэ прознала, приехала – и не знаю уж, чего наговорила, да только уехала – и луны не минуло, как пришла весть, что вернулась тётка от нас хворая и померла от мучительного кровавого кашля. Я уж тогда понял, что нечисто дело, и неспроста Томиэ всё никак понести не может, хоть уже давно я вернулся. Только что я против духа какого мстительного? Мне жизнь дорога. Никому не сказал и решился только уйти в ночь. Собрал по-тихому узел, через перевал перешёл – едва от волков спасся, страху натерпелся, да только они меня стороной обошли. Дошёл досюда вот, – он кивнул, показывая, что «досюда» – это к Кинтаро на двор, – думал – сейчас хлебну вина, отосплюсь – и пойду дальше, да только к утру чувствую: не могу. Тянет меня домой. Так и хожу. Куда ни пойду – всё равно поутру возвращаюсь. Ноги сами несут. А жена и не корит даже, и не знает – а может, и знает, да толку-то? Бабка моя говорила, что лисы умеют так приворожить, что и воли у жертвы не остаётся. Вот и тут – оборотилась лиса моей Томиэ, точно оборотилась, да куда мне с ней тягаться? А вдруг, думаю, всю жизнь так и жил с лисой? Ведь хорошо ж жили, куда теперь? Хоть сам в колодец. Так и хожу…
За окном начинало светлеть. Горо, поднявшись, хлопнул на стол кошель с мелкими медяками и ушёл. Кинтаро, подождав, выглянул из дверей, выискивая на дороге удаляющуюся тень, только уже никого не увидел в рассветной дымке.
***
Деревня Мацугаока показалась в долине, живописно разбросанная по низким перекатам холмов. Сосны по обочинам дороги тихо зашелестели ветвями, и молодой монах, утирая лоб, сел на поваленное бурей дерево. Молодого монаха звали Дайдо – уже год как, с того дня, как он принял новое имя в столичном храме Тодзи и отправился странствовать и проповедовать спасительное учение Будды.
Деревне Мацугаока повезло: пожары войны Нобунаги не коснулись её, пройдя полыхающим ветром по соседним провинциям. И хоть многих бравых солдат потеряла в прошедших битвах Мацугаока, поля и дворы её были тихи и спокойны.
Только вот Дайдо нарочно свернул на дорогу к Мацугаоке вовсе не ради мирных красот, а по зову долга. Учитель его всё твердил – и крепко вбил в голову ученику, – что учение Будды должно приносить людям пользу и освобождение. Поэтому как только на постоялом дворе у перевала Дайдо услышал, что в соседней деревне зловредный дух творит чудовищные злодеяния, он расспросил хозяина о подробностях и отправился в путь.
Развязав холщовый мешок, Дайдо на всякий случай ещё раз проверил, на месте ли свитки с сутрами, связка свечей и главное – приготовленные полоски с тщательно начертанными иероглифами, встал и зашагал с холма вниз.
Поначалу Дайдо не везло. Селяне на вопрос о Горо и его жене чесали подбородки. «Вроде был Горо – да только в город уехал». «Есть у нас Горо – да только мал слишком, чтоб жену иметь». На третий только раз посчастливилось Дайдо. Старик у колодца наморщил лоб и сказал:
– Горо? Может – Гэндзюро? Им бы священник точно не помешал. Странный он, Гэндзюро, как с войны вернулся, да и жена его, Мияги, помешанная. Вон – это вам до самого края, до лесной опушки идти.
– Вы, дядюшка, – попросил Дайдо напоследок, – только не подходите к их двору – и другим передайте. Пока я очищение не проведу.
Усмехнулся старик, сощурил глаз и покачал головой.
– Зачем лихо тревожить? Зря ты туда идёшь, монашек.
Двор, ему указанный, был – двор как двор. Чистый, забор – недавно ставили. Только вот не зря он в храме Тодзи столько лет в послушниках ходил. Что там говорил кабатчик – лисы-оборотни?.. Лисами-оборотнями тут едва ли пахло, а вот неупокоенные призраки в этом доме точно бывали.
Дайдо постучался – и ему открыла женщина, не очень уже и молодая, в простом платье. Спокойная – и только глаза блеснули странно. Дайдо поклонился:
– Простите великодушно, хозяйка, не разрешите странствующему монаху воды испить?
Она смерила его взглядом и поклонилась в ответ:
– Заходите, учитель.
Дайдо проследовал за ней и незаметно обронил под дверью полоску с куском сутры. Обошёл комнату – и вторую подложил под ширму.
– Куда путь держите? – хозяйка накрыла ему стол, выставила гречишную похлёбку да бобовый суп, а сама села напротив у жаровни.
Дайдо посмотрел на неё внимательно. Хорошо дух спрятался, и не скажешь ведь. Как будто живой человек.
– Знакомец мой рассказал, что в Мацугаока творятся разные чудеса. Вот, пришёл посмотреть на такое чудное место.
– Чудеса? Разве в нашей деревне есть что-нибудь чудесное? Источник на перевале – и тот уже пять лет, как высох, – отозвалась хозяйка, помешивая угли в жаровне. – Что же вы за чудо хотите здесь найти?
– Чудеса – они всякие бывают, и удивительные, и страшные. Мой учитель как-то рассказывал, как он, когда странствовал, нашёл одну разорённую войной деревню. Почти век назад смела эту деревню смута, в далёкие годы Онин, а посреди развалин одного дома росли, сплетясь, две ссохшиеся изогнувшиеся сосны – и рядом стоял могильный камень, на котором уже и знаки стёрлись. Встретил там учитель женщину, удивился, что она одна делает в такой глуши, и она поведала ему историю: как её муж – родом из этой самой деревни – поехал в паломничество, и уже пол-луны оставалось до его возвращения, как вокруг разразилась смута. Поля все окрестные пожгла армия, что осталось – выгребли подчистую, а деревня вся скоро повымерла от голода и мора. А она всё ждала мужа своего – годы и годы шли, и наконец появился он на пороге. Еле живой – но выживший. Долгие годы пришлось ему скитаться, чтобы попасть в родную деревню. Накормила его жена, повела на ложе – уснул он крепко под родной крышей, а утром проснулся от холода, и вокруг него были только развалины, и стоял рядом могильный камень. Понял он, что ночь провёл с духом покойницы – и тотчас помер от ужаса. А жена его, ставшая духом и духом его дождавшаяся, так и осталась неприкаянной, потому как в смерти его невольно была повинна и не могла душа её покинуть это место. Учитель мой выслушал её историю, прочёл сутру – и растворилась она в тумане, и тут же засохшая сосна у могилы воспряла ото сна.
Хозяйка дома, внимательно слушавшая его рассказ, молчала.
– И что же, вы хотите найти призраков и в нашей деревне? – спросила она наконец.
Дайдо снисходительно улыбнулся и встал, разглаживая полы.
– Я уже нашёл. Говорят, все, кто с вами спорят, умирают мучительной смертью.
– Вы тоже хотите меня уговаривать? – она медленно поднялась на ноги.
– Милосердно дать вам последний раз выбор, – согласился Дайдо. – Не сопротивляться законам Будды – и пусть мёртвое вернётся к мёртвому, а живое останется с живым.
Она метнула взгляд на окно, и Дайдо вытащил из рукава свитки с сутрами:
– Бесполезно, почтенная госпожа. Священные письмена не выпустят ни одного духа из дома – и не дадут причинить мне вред.
– Ах священные письмена!.. – воскликнула хозяйка-призрак – и вдруг схватила лежащий в углу топор; не успел Дайдо прочесть первую строку сутры, как топор вошёл ему в грудь, а сам он пошатнулся и рухнул, не в силах управлять своим телом.
И только чудилось ему, что призрак бросился к двери, вытащил из-под нее записку с письменами (что было, конечно, невозможно); дверь – растворилась, и кажется, последним Дайдо увидел расплывающийся образ застывшего на пороге хозяина дома.
***
Когда высокочтимый даймё Сибата собрался в очередной поход и объявил о сборе армии, Мияги всем сердцем, всей душой чувствовала: нельзя Гэндзюро на войну. И заезжий гадатель говорил так же. Но брат его был хвор, дядя – хром, и остался со всей семьи только он один. Уж как Мияги ругалась, как умоляла – куда им против указа даймё. Так Гэндзюро отправился с армией, а Мияги только и осталось, что вымоленное накануне обещание вернуться.
На пятый год по дороге мимо Мацугаоки проходил человек, назвавшийся сослуживцем Гэндзюро, и сообщил, что Гэндзюро погиб. Мияги тогда выставила его прямо под дождь, даже воды не подала. Она отказалась верить – и только молилась ещё усерднее, неделю не выходя из дома.
Соседи потом сказали, что настоятель Маппо отслужил службу по Гэндзюро, и на кладбище у храма появился камень, но Мияги отказалась туда даже ходить.
И спустя три луны, в середине девятой луны, в самый праздник середины осени, когда собираются семьи, с перевала сошёл с мешком через плечо и в старой одежде – как будто и не было тех пяти лет – Гэндзюро.
Но радость Мияги была недолгой – однажды к ней пришёл настоятель Маппо.
– Ты, Мияги, не замечала ли, – спросил он издали, – не переменился ли муж твой, как вернулся с войны?
– Вовсе не переменился, – ответила она тогда с лёгким сердцем. – Как будто и не уходил вовсе. Вставать разве что стал раньше – а то, бывало, не добудишься после попойки, а нынче – уже и до рассвета сам поднимается.
Настоятель сам себе нахмурился, как будто она что-то не то сказала.
– А не замечала ли ты за ним чего ещё странного? – спросил он снова. Тут уж Мияги не выдержала:
– Что вы, учитель Маппо, хотите сказать? Что муж мой гуляет? Что нечестным делом занят?
– Да нет, нет, – тот пошёл на попятную. – Но тут дело такое… И правда же Гэндзюро не изменился совсем. А ведь пять лет прошло! И пьёт он теперь не хмелея. Раньше его соседи всё до дома дотаскивали, а сейчас уже всех сморит – а он как будто и не нюхал вина. И всё ж таки тот его сослуживец… Может, не Гэндзюро это вовсе вернулся, а дух какой? Ты бы осторожнее была, Мияги.
Так настоятель сказал – и ушёл, а Мияги осталась стоять, потеряв дар речи. «Быть того не может», – решила тогда твёрдо. Как же иначе – когда вот он, Гэндзюро, и нос тот же кривой, и зевает так же, не прикрываясь, и ночью её так же прихватывает, как прежде. Только вот слова настоятеля застряли в мыслях и всё мучили её.
Не выдержала Мияги, припомнила старый способ, что ей когда-то бабка рассказывала, – как призрака отличить от человека. Набрала она трав нужных и подбросила в жаровню незаметно. И тут Гэндзюро как замахал руками – и бросился на улицу, весь в поту, и тень за ним следом – растекающаяся, как будто и не тень вовсе.
На следующий день – как только прознал! – явился к ней снова настоятель Маппо и сказал:
– Надо изгнать духа. Пусти меня в дом – я обряд проведу, никто и не заметит, только дух как войдёт – растворится.
Мияги и вздрогнула.
– Зачем же так? Ведь никому он ничего не сделал плохого – пусть и не человек! – заикнулась она, и настоятель в сердцах топнул ногой:
– Нечего ему тут делать! Духам среди людей не место!
Мияги подумала тогда – и решилась.
– Я приведу Гэндзюро на перекрёсток на перевале, – сказала она. – Скажу, что тётка позвала. Там и ждите.
У старика Маппо слух был не очень, так что подкрасться сзади оказалось просто. А Гэндзюро даже и не спросил, где она была.
Когда Гэндзюро в ночи исчез – Мияги оббегала всю деревню и чуть в колодец не кинулась. Но настало утро – и Гэндзюро обнаружился на поле. А Мияги ничего не сказала, испугавшись. И в следующий раз – и в следующий.
Соседи совсем стали их сторониться, и Мияги слышала, что они болтают про неё и втихомолку радовалась: пусть уж думают, что она лиса-оборотень и мстительный дух, а про Гэндзюро и вовсе забудут.
И уже пару лет их никто и трогать не трогал. Монах этот только странствующий – чего пришёл?
Гэндзюро стоял над упавшим телом и смотрел на неё округлившимися глазами. И смотрел. А потом схватил холщовый мешок со стены – и выбежал на двор.
Мияги вздохнула, ухватила уже околевшего монаха за ноги, оттащила в угол и накрыла тканью. Взяла лопату и вышла во двор. Смеркалось – и у неё впереди была ещё целая ночь.
Закончив с монахом и протерев пол, Мияги вышла на крыльцо, села лицом к дороге и принялась ждать. Луна исчезала в утренней дымке. На перевале застыла одинокая тень.
@темы: конкурсная работа, рассказ, Радуга-7
-
-
13.06.2019 в 00:12-
-
25.06.2019 в 16:40-
-
12.07.2019 в 10:50-
-
13.07.2019 в 18:20-
-
29.07.2019 в 18:10-
-
30.07.2019 в 01:47-
-
31.07.2019 в 00:27божестводостойную личность (с)-
-
31.07.2019 в 08:062/7
-
-
31.07.2019 в 08:35-
-
31.07.2019 в 10:43-
-
31.07.2019 в 20:25-
-
01.08.2019 в 00:153/8
-
-
01.08.2019 в 03:00