Пришли с блэкджеком и шлюхами.
Название: Let die (Дай умереть другим).
Тема: Второе дыхание.
Автор: stuff
Бета: Ollyy, Коробка со специями
Краткое содержание: С юга можно привезти всякое.
Предупреждения: Насилие, нецензурная лексика, с героями все время что-то происходит!
Примечание: РЕТРО!1 и БЫТОВУХА!!11
Примечание-2: МНОГАтекста.
читать дальше
Filioque.
(лат. - «и от сына»)
База 201-й воздушно-десантной дивизии США вблизи Сун Хьеу (Южный Вьетнам), 1967 г.
Чтобы достать коробку, Джим встал на четвереньки и прильнул грудью к полу. Бетон тут был прохладным, дышать стало легче, это немного отрезвило, ослабило сковавшее его беспокойство. Он протянул руку, достал до края коробки кончиками пальцев и осторожно притянул ее к себе, сосредоточившись на напряжении в мышцах.
Койка жалобно скрипнула, когда он плюхнулся сверху, чтобы перевести дух и стереть выступившую на лбу испарину. Надвигался сезон дождей, жара стала еще настойчивей, крепкий запах пота плыл по влажному, спёртому воздуху внутри казармы и любое движение причиняло муку. Скинув ботинки, Джим поднял деревянную крышку коробки.
Внутри, на скромной стопке перемешанных друг с другом писем и фотографий, лежала Библия в простом кожаном переплете. Джим вытер мокрую ладонь о штанину, осторожно достал Библию, подержал ее в руке, потом отложил на покрывало и принялся перебирать оставшееся, пока не вытащил уже слегка помятую фотокарточку.
Джейн мягко улыбалась и, держа Ханну за крохотное запястье, помогала ей махать папе в объектив камеры. Джим глубоко вдохнул, выдохнул и, впервые за последний час, расслабился. Ему не нравилось задание, он нервничал и не хотел лететь, но мог с этим справиться. Или, хотя бы, отвлечься.
- Красотка! – гаркнули у него над ухом. Джим чуть не подпрыгнул и тут же повернул голову, чтобы встретиться взглядом со своим стрелком. Одно долгое мгновение Лачковски смотрел на него безо всякого выражения, но потом ухмыльнулся, демонстрируя превосходный набор широких белых зубов, и плюхнулся рядом, обхватывая плечи Джима своей огромной ручищей и сжимая с неумолимо костоломной силой. По возвращении в родной Нью-Йорк, Стив «Бык» Лачковски хотел продолжить играть в футбол, о чем по поводу и без напоминал окружающим.
- Не понимаю я тебя, Стивенс, такая баба дома, а ты тут! Да еще добровольцем!.. Мерфи! Эй, Мерфи! – он пнул соседнюю койку.
Тяжело вздохнув, Мерфи отвлекся от уже слегка потрепанного порножурнала.
- Ну?
Лачковски тут же выдернул фотокарточку у Джима из пальцев и, как держал, вверх тормашками показал Мерфи.
- Вот если бы у тебя была такая баба, и ты бы мог хоть по пять раз на дню ее пялить, ты бы на войну пошел?
- Ну конечно не-е-е-е-т, - даже без намека на энтузиазм протянул Мерфи и снова уткнулся в свой журнал.
- Вот! – заявил Лачковски, слегка встряхивая Джима. – Я же говорю: не понимаю я тебя, Стивенс.
Джим вымученно улыбнулся.
Вынужденная близость, тепло и запах чужого тела были ему неприятны. Он чувствовал, как прилипает к спине мокрая майка, как стекают по вискам тяжелые капли пота и, стремясь как можно быстрее разорвать контакт, протянул руку. Как ни странно, Бык его понял и вернул фотографию. Джим торопливо подхватил с покрывала Библию и сунул карточку между страниц.
- Ну… как же… - начал он, когда понял, что Стив не отстанет, пока не получит свой ответ. – Это же наш долг…
Лачковски посмотрел на него удивленно.
- Какой еще долг, приятель?
- Как… как американских граждан!
- Долг сгнить в этой дыре, - пробормотал Мерфи, переворачивая страницу, и тут у Джима в голове как что-то перемкнуло. Он забыл и про жару, и про тяжелую, потную руку на плечах, и про собственную тревожную, комком засевшую под сердцем неуверенность.
- Долг защитить жителей этой страны от проклятых коммуняк и принести сюда мир, процветание, стабильность и демократию!
С полминуты Мерфи с Лачковски молча смотрели на него во все глаза, но потом у Мерфи странно задергался рот, а Бык и вовсе загоготал во всю глотку.
- Тут, между прочим, некоторые спать пытаются! – заорали ему откуда-то с соседних коек, но Стив умолк только через минуту, кулаком утирая выступившие слезы. Мерфи тихо посмеивался, отвернувшись.
- О-о-ох. Не могу. С тобой же не соскучишься, Стивенс. Демократию… Вот умора, а? – хватка на плечах Джима усилилась, и его встряхнули так, что номерные жетоны глухо звякнули, столкнувшись. – Смешной ты парень, - добродушно заметил Бык, - Скажи смешной, Мерфи?
Мерфи только кивнул.
- Таким и будь, - добавил Лачковски. Джим уловил в его голосе необычно серьезные нотки, но потом ладонь Стива переместилась с плеча на шею и, зажав голову Джима у себя под мышкой, Бык, смеясь, принялся тереть его макушку кулаком.
Джим брал Библию в каждый свой полет. Аккуратно засовывал в нагрудный карман, поближе к сердцу, и время от времени прикасался через ткань. Мерфи с Лачковски, конечно же, над ним смеялись, но он предпочитал терпеть и все равно брать ее с собой. Вес в кармане успокаивал, помогал отвлечься, а еще между страницами лежала фотокарточка Джейн.
За его спиной Стив уже проверил крепления для груза и теперь захламлял свой закуток тем, что, как он сам выражался, Санта-Сэм подарил ему на Рождество. Помимо патронов для М60, среди подарков оказались гранаты, дымовые шашки, пистолет с запасными обоймами и даже несколько ножей. На любые вопросы, зачем ему целый арсенал, Лачковски весьма убедительно изображал стеснительную девицу и, изящно взмахивая широченной ладонью, заявлял, что у каждого есть свои слабости.
- Ах, мальчики, - обычно говорил он, - вы же не будете против, если я прихвачу с собой этот симпатичненький обрезик? А вот эти миленькие гранатки? Всего десять штук, обещаю!
- Только не попади по винтам, - отвечал Мерфи. И, хоть Джим и сомневался в правильности его решения, на том дело и заканчивалось.
Но не заканчивались недостатки Стива. Лачковски любил насвистывать что-нибудь, пока чистил винтовку или затаскивал в фюзеляж коробки со своими «миленькими» орудиями убийства. Слуха у него не было, поэтому Джим предпочел надеть наушники, а не пытаться вытерпеть то, что было скорее безумной джазовой импровизацией, но никак не битлами.
Он уже успел проверить работу вентиляции и радио, когда краем глаза заметил Мерфи. Тот, сосредоточенный и одновременно раздраженный, стоял у своей двери, зубами зажав пока не зажженную сигарету. Джим снял наушники и, по совсем не заглушавшим отвратительный свист Лачковски щелчкам, понял, что Мерфи пытается открыть дверь. Наконец та поддалась и Мерфи, кряхтя, сел на место.
- Ну что за хрень, - бормотал он, - техники, блядь, перетрудились, что ли?
Джим поморщился и снова надел наушники.
Застегнутый на все пуговицы лейтенант Смайлз, целиком оправдывавший свою фамилию индифферентным, каким-то рыбьим выражением лица, появился десять минут спустя и сунул Джиму папку.
- Координаты, частота, - сказал он и поправил сползшие с переносицы очки. Голос звучал так, будто кто-то записал его на пленку, а потом несколько раз перезаписал получившееся: ровно, бесцветно, мертво. - Свяжетесь с базой, когда передадите груз.
Джим выпрямился и отдал честь.
- Штабные… - презрительно пробормотал Лачковски, провожая спину Смайлза тяжелым взглядом. Мерфи затушил окурок о подошву ботинка и приказал Быку пристегнуться.
С высоты полета джунгли всегда напоминали Джиму старый ковер в доме его родителей. Очертания крон образовывали сложный рисунок, ровная, интенсивная зелень то и дело – там, где постарались штурмовики - переходила в бесцветные проплешины, создавая удивительный, тонкий, почти импрессионистский узор. Сначала вид казался ему красивым, но потом он передумал. В джунглях было жутко, сыро и «чарли» знали их как свои пять пальцев. Джим как следует насмотрелся на измученных, истекавших кровью, умиравших на его глазах спецназовцев и передумал окончательно. Поэтому и не спорил с Мерфи из-за количества «игрушек» и терпел Лачковски, который любил попеть во время полета. Сейчас, судя по словам, Бык хотел изобразить что-то из Jefferson Airplane, но Jefferson Airplane оно все равно не становилось. Там где Лачковски забывал текст или отвлекался, чтобы пустить короткую предупредительную очередь по деревьям, он предпочитал долго тянуть одну единственную, но оттого не менее фальшивую ноту.
Впрочем, Мерфи, подпевавший ему, не выпуская сигарету из зубов – и как она только держалась? – несколько сглаживал аудиальный кошмар, что так беспощадно передавался по внутренней связи прямо Джиму в наушники. Тугоухость Лачковски не мог скрыть даже гул работающих винтов, но она была привычной и немного успокаивала снова расшалившиеся нервы.
Все это не помешало Мерфи отнять у него управление. Он несколько минут поглядывал на Джима, оценивая его внезапно побледневшее, покрывшееся испариной лицо, ходивший туда-обратно кадык, подергивавшееся колено и, наконец, сказал:
- Отдай-ка мне штурвал, а сам свяжись со спецами.
Джим, на свою беду, повернул голову слишком резко.
- А?
- Свяжись, а я пока подержу малышку за нежное, - терпеливо пояснил Мерфи.
Джим хотел было возразить, но Мерфи уже взялся за рычаг управления и поставил ноги на педали.
- Свяжись со спецами, - повторил он.
Джим вздохнул, отпустил штурвал и, несколько секунд подержав ладонь на Библии, потянулся за Смайлзовской папкой.
Спецы, ребята с сомнительным чувством юмора, взяли себе позывной «жук-навозник».
Джим не нашел шутку смешной, но, поймав нужную частоту, все равно произнес в микрофон:
- Жук-навозник, жук-навозник, говорит борт ноль-семь-тринадцать, как слышите меня? Прием.
На несколько долгих секунд в эфире повисла давящая тишина. Замолчал даже Лачковски, покрепче вцепившись в свою винтовку. База связывалась с отрядом пару часов назад, но кто знал, что могло случиться за это время?
- Жук-навозник, жук-навозник, говорит борт ноль-семь-тринадцать, как слышите меня? – повторил Джим, с внешней стороны прикрывая микрофон ладонью.
Тут канал, как кашлем, разразился помехами. Потом в наушниках раздался бодрый голос:
- Слышу тебя, борт, жук-навозник на связи, прием.
В вертолете перевели дыхание.
- У нас груз для вас, как поняли? Прием.
Собеседник вдруг захихикал.
- Всем борделем ждем вас, мальчики. Шампанское, ванну с пеной, пострелять в косоглазых? Прием.
- Шутники, - фыркнул Мерфи.
- Подходим к точке встречи, - ответил Джим, решив не реагировать на глупые шутки, - подтверждаете координаты? Прием.
Смех в наушниках стал громче.
- Конечно подтверждаем, сладкий, садитесь и ждите. Скоро подвалим. Прием.
- Вас понял, жук-навозник, идем к точке. Прием.
- Кстати, вы захватили с собой огнемет? Мы очень просили огнемет, прием.
- Наличие огнемета зависит от теплоты приема, - ответил за Джима Мерфи, - как поняли? Прием.
- Трусы постирали. До связи. Отбой.
Точкой была почти идеально круглая проплешина в деревьях, достаточная, чтобы посадить как минимум две машины.
Они зависли над ней, оглядываясь. Сердце Джима тут же ушло в пятки.
- Не нравится мне здесь, - сказал он. – Совсем не нравится.
- Почему? – спросил Мерфи, все еще держа их на приличной высоте.
- Не знаю, что-то тут не так, плохое место, - ответил Джим. – Слишком… идеальное.
- Спецы подтвердили координаты.
- Знаю! Просто мне здесь не нравится. Давайте поищем другое место, они и к другой точке выйдут.
- Они сказали садиться здесь, - возразил Мерфи. – Ты же знаешь, они тут все прочесали.
- Нет, давайте поищем другое место!
- Я сажусь.
- Нет! Поищем другое место!
- И сядем на мину!
В наушниках раздался зевок.
- Может, пока вы спорите, мне туда несколько гранат кидануть? Ну, для верности.
- Нет! – Мерфи даже обернулся. – Знавал я одного такого. Палил куда попало, вот по своим и попадал. Еще не хватало, чтобы спецы нас за чарли приняли. Меня, между прочим, в бараке свежие «Гигантские сиськи» дожидаются, мудак ты последний.
- Ну, как скажете, как скажете…
- Давайте найдем другое место, - снова возразил Джим.
- Слушай, Стивенс, - теперь Мерфи смотрел на него. – Я тебя уважаю, ты дело свое знаешь, но с тобой сегодня что-то реально не то. А еще я тут главный пилот. И я говорю, что мы садимся, понял?
Джим открыл было рот, но взгляд у Мерфи был тяжелый, серьезный, лишний раз напомнивший, что Джим - желторотик, семь месяцев после оформления, а сам Мерфи уже почти ветеран, целых четыре года летает. Пришлось согласиться. Джим кивнул, и они пошли на посадку.
Мерфи отключил двигатель, едва посадил вертушку.
- Ни к чему нам лишнее внимание, - пояснил он и сразу отстегнул ремни безопасности.
Винты уже почти встали, так что Джим услышал еще один щелчок и обернулся, чтобы увидеть – Стив сделал то же самое. Джим уставился на него во все глаза, но тут Мерфи вдруг выбрался из кабины и спрыгнул на землю.
- А-а-а-а… - только и сказал Джим, когда тот захлопнул дверь и пошел осматривать вертолет, проверяя почву. Сзади, тоже уже оказавшись на земле и выпрямившись во весь свой немалый рост, потягивался Стив.
- Бык, - позвал его Джим.
- Не сиди там, Стивенс, жопу отсидишь, будешь потом как наш капитан, с картофелиной в заднице. Или как лейтенант. С дирижаблем.
- Свяжись с отрядом, скажи, что мы на месте и ждем, - сказал Мерфи, заглядывая в кабину со стороны фюзеляжа. – Я пока разомну ноги.
Впрочем, ноги он разминать не стал и, пока Джим снова связывался с шутником-спецназовцем, присел со Стивом на жестяной пол грузового отсека. Они молча курили, откинувшись на затянутую брезентом кучу коробок с оружием и провиантом, а Джим терпел и отгонял дым от лица, раз уж отстегиваться и выходить ему почему-то не хотелось.
Потом Мерфи замахнулся, метнул бычок как можно дальше на влажную, побуревшую землю и снова поднялся на ноги.
- Опаздывают, - сказал он.
- Опаздывают, - согласился Лачковски, растирая окурок о раму раздвижной двери. – Дашь мне потом сиськи?
- Какие еще сиськи? – ответил Мерфи, даже не оборачиваясь, его взгляд блуждал где-то между деревьев, равнодушный и усталый.
- Которые огромные.
- Гигантские, - поправил Мерфи.
- Какая разница? Дашь?
- Посмотрим, - он переступил с ноги на ногу, потом добавил: - Надо отлить.
Он отошел метра на два, когда Лачковски тоже поднялся.
- И мне отлить не мешает. Стивенс, - Джим обернулся, и Бык подмигнул, - за старшего, лады?
Джим кивнул и вдруг увидел Мерфи. Тот, кажется, хотел что-то сказать, но потом захлопнул рот и пошел вперед. Лачковски, ссутулившись и сунув руки в карманы, потащился следом, и до Джима вдруг дошло, что они просто хотят поговорить о чем-то, чтобы он не слышал.
Их не было секунд сорок, а потом кто-то закричал, и послышались выстрелы.
Джим дернулся и сначала решил, что ему показалось.
Какие еще выстрелы?
Может, это хлопушки?
Откуда в джунглях хлопушки?
А может, Мерфи с Лачковски вышли на спецов, и те так обрадовались, что стали палить в воздух?
Сердце забилось где-то в горле, Джима бросило в жар, в холод, руки затряслись, а потом он увидел, как Мерфи с Лачковски со всех ног бегут к нему, и впал в ступор.
- Заводи! – орал Бык. – Заводи, твою мать!
Время растянулось, словно кто-то замедлил пленку, на которую их сейчас снимали. Джим увидел, как Лачковски оборачивается и палит по деревьям из табельного пистолета, как мелкие комки грязи разлетаются во все стороны, когда Мерфи отталкивается, чтобы сделать следующий шаг, а потом и его лицо: белое, перекошенное, прямо за дверью главного пилота.
Ручка щелкнула один раз, другой, третий, но тут перестала. Мерфи вдруг поднял голову, спокойно, как-то задумчиво глядя Джиму в глаза, а потом все случилось сразу. Стекло окатило алой волной, и оно словно бы покрылось изморозью. Джим вдруг вспомнил, как оно было дома, в Дакоте, когда он дышал, дышал на стекло, а оно все не оттаивало, и нельзя было разглядеть, что творится снаружи.
По вертолету ударили первые градины, мелкие, острые, где-то далеко заорал Лачковски, а потом застрекотал пулемет, и Джим моргнул.
- Твою мать! – кричал Бык. – Мерфи! Твою мать! Мерфи! Стивенс, взлетай! Они нас всех перебьют! Взлетай! Твою мать, сколько же вас, суки?!
Градины все бились, бились о металл, а Джим отстраненно наблюдал, как движутся его руки, включая подачу топлива, масла, разгоняя двигатель и винты. Винтовка Лачковски на мгновение затихла и тут же застрекотала снова. Джим надел шлем и осторожно сжал в пальцах рычаг управления, наблюдая, как медленно ползет вбок и вниз стрелка тахометра. А потом все стихло. Джим обернулся и увидел Стива. Увидел его колени, его руки у шеи, широкий подбородок. Увидел, как по ладоням, от пальцев вниз, к локтям, течет темная кровь. Лачковски вдруг издал странный, булькающий звук и они оторвались от земли.
Талса, штат Оклахома, 1990 г.
Детектива звали Чак Санчес.
В декабре ему исполнилось сорок пять, он был невысок и худощав. Скромные объемы все же округлившегося с возрастом живота говорили, что он не приветствовал сидячий образ жизни, но слишком осторожная походка намекала на застарелый геморрой, совсем не редкий среди представителей его профессии.
Еще Санчес курил. Сейчас, сунув руки в карманы брюк, он приканчивал уже вторую сигарету, сочувственно глядя в спину новичку-напарнику, которого все выворачивало под кусты.
Десять минут назад глава бригады криминалистов выставил их обоих с места преступления с воплями: «Не сметь блевать на мои улики!»
Ага, конечно, как будто Санчес собирался на них блевать.
Если бы Санчесу хотелось блевануть, он сделал бы это вовсе не на улики, а Харчу на грудь. Или, по крайней мере, на ботинки.
Бесил его этот Харч.
Его вообще бесили криминалисты.
Новичок тем временем закончил разбираться со своим завтраком и сел прямо на землю, зажмурившись и тяжело дыша. Санчес порыскал по карманам и сунул средней замызганности платок прямо ему в лицо. Новичок открыл глаза, посмотрел удивленно, но платок принял. Сначала несколько раз сплюнул, потом осторожно вытер рот, сложил и сунул платок в карман.
- Спасибо.
- И что, не предложишь обратно?
Новичок улыбнулся, неловко поднимаясь на ноги.
- Вы смотрите слишком много плохих комедий. Сегодня постираю, завтра верну.
«Далеко пойдет», - подумал Санчес, фыркнул, покачал головой, но сказал совсем другое:
- Готов вернуться?
Новичок резко выдохнул и опустил глаза.
- Не знаю, - ответил он. – Честно.
- Ну, не попробуешь - не узнаешь, верно?
- Да. Да… Вы правы. Но если меня все-таки стошнит на какие-нибудь следы – виноваты будете вы.
- Без вопросов, - ухмыльнулся Санчес и сунул в рот еще сигарету.
За десять минут на месте преступления ничего не изменилось. Все те же криминалисты сновали туда-обратно, все так же щелкала камера, все так же курили, прижавшись спиной к стволу ближайшего дерева, скучающие парамедики. Труп тоже все еще висел среди ветвей, похожий одновременно на инсталляцию какого-нибудь современного художника и набор рождественских игрушек. Новичок снова побелел, потом позеленел, потом кашлянул, но тут же зажал себе рот и сдержался.
«Это полезно, - подумал Санчес, - больше не будет идиотом и не станет есть перед выездом». Вот так. Свои достоинства есть даже у пустого желудка. С такой работой быстро понимаешь, что выблевать желчь куда проще, чем выблевать сэндвич.
- Знаешь, - сказал он, чтобы разрядить обстановку, - читал я в одной газетке про обряд каких-то там эскимосов. Когда у них кто-то помирал, они брали покойника, заворачивали его в шкуры и вешали на дерево. Он там висел, значит, сушился, а потом, через четыре года, они его снимали. Ну, как снимали, разрезали эту штуку и покойник падал.
Пока Санчес говорил, парамедики успели расстелить под деревом мешок и теперь аккуратно сгружали туда фрагменты изуродованного тела. Первой в мешке оказалась оторванная рука. Новичок снова кашлянул в ладонь. Влажно, измученно, на выдохе.
- Ну, - продолжил Санчес, - падал он, и как раз в это время их этот Бог его и прибирал. А до того – живой был. Только без тела. Ходил с остальными на охоту, разве что баб не трахал. Такая вот история.
- И у меня есть история, - за их спинами вдруг снова нарисовался Харч. – Про рождественскую елку. Вы знали, что игрушки – метафорическое изображение внутренних органов жертвенного короля, которого убивали в день рождения Великого Солнца? Сначала они потрошили его, а потом…
- Пожалуйста, прекратите! – простонал новичок.
- Я вот тоже говорю: Санчес, пожалуйста, прекрати выезжать туда, где уже работаю я, и таскать за собой этого молокососа. Вы мне здесь натоптали, волос нароняли, а этот так вообще никак не может справиться со своим желудком! Идите и… займитесь уже тем, за что бы вам там не платили!
- Такая у меня работа, - ухмыльнулся Санчес, не выпуская сигарету изо рта, - подгаживать тебе на каждом углу. Ты такой добрый, Харч, все время меня прощаешь…
- Ты сейчас свалишь отсюда. Никому работать не даешь, только ходишь и…
- Харч, - прервал его Санчес, - Харч, ты лучше скажи, кто его так?
В пакет отправилась обглоданная нога в обрывках ткани, а потом и туловище трупа: разорванная грудная клетка, открытое, пустое брюхо; местами, сквозь кровавое месиво, оставшееся от внутренностей, проглядывала бледно-желтая кость позвоночника. Новичок не выдержал и отвернулся. Его, впрочем, так и не вырвало.
- Не знаю, - Харч пожал плечами, - больше всего похоже на животное. Вроде льва или тигра, хотя, знаешь, посмотрел я на голову… странно это все. Мы, конечно, проверим, но я думаю, это какой-то маньяк порезвился. Слишком уж оно нарочито.
Санчес вздохнул. Ему дело тоже не нравилось.
- Ладно, кончайте здесь топтаться и идите… кого-нибудь опрашивать, – Харч замахал руками, будто хотел спугнуть их, как птиц.
- Кого, например? – искренне заинтересовался Санчес.
- Я не собираюсь выполнять твою работу, пока ты гробишь мою, ясно? – Харч помолчал, но потом добавил: - Судя по остаткам одежды, парень жил тут на лавке. Или в кустах.
- Харч, - тут же воодушевился Санчес, - Харч, старина, я тебе ставлю!
- Сгинь уже с глаз долой! – Харч развернулся и пошел к своим, заканчивать осмотр останков.
Санчес хмыкнул.
Бесил его этот Харч.
Но от него тоже бывала польза.
- Никого не знаю, ничего не слышал, - сказал бомж. Потом новичок сбегал в ближайший магазин, принес бутылку дешевого виски, и дело пошло.
Убитого звали Джон Диллон, родом он был из Оклахома-сити и даже имел свое дело, автомастерскую или вроде того. Но на него наехали местные мафиози, Джон продал все, включая дом, и переехал в Талсу, где снова вложился в какое-то предприятие. А потом оно прогорело, жена Джона забрала детей и свалила, а сам он переселился в парк, где и жил последние полтора года.
- Лучший мой дружбан, - поделился бомж, которого, кстати, звали Бэн, - отличный мужик был, никогда деньги не зажимал. И выпивон, когда находили. Вы тоже ничего, ребята. Вы думаете, были бы вы хреновые – стал бы я вам что-нибудь рассказывать? Нет, сэр, Бэн не такой, Бэн себя уважает и с кем попало болтать не будет.
Новичок наконец-то кончил прилежно записывать за ним в блокнот, а Санчес предложил бомжу сигарету, чем заслужил еще большее уважение.
- Так ты тут вчера ничего странного не видел? – спросил он, поднося Бэну зажигалку.
Тот затянулся, выдохнул с выражением явного восторга на лице, и только потом соизволил ответить.
- Нет, сэр, - сказал он. – Вчера – ничего.
- А этого… как его…
- Джона, - подсказал новичок.
- Да, конечно. Джона. Ты его когда в последний раз видел?
- Около девяти, сэр. В шесть мы вместе собираемся. Тут вечером местные ходят, детей выгуливают, собак там, с работы возвращаются, а мы собираемся и мелочь просим. Кстати, сэр, у вас не завалялось?
- Фримэн, - детектив даже не повернулся к новичку, - дай ему.
Новичок посмотрел на Санчеса недовольно, но все-таки сунул руки в карманы и, порывшись там, вытащил горстку мелочи. Бомж протянул к нему почерневшие от грязи ладони и новичок аккуратно, стараясь не прикасаться, ссыпал ему монеты.
Бэн тут же рассовал деньги по карманам, торопливо кивая.
- Сэр! Спасибо, сэр! Никогда вас не забуду! Всем теперь буду говорить, что враки это, про плохую полицию-то. Лучшая у нас полиция, сэр!
Тут Санчес все-таки обернулся и удостоил Фримэна взглядом. Тот понял намек и, закатив глаза, полез за бумажником. Бэн проводил его руки жадным взглядом.
- Ну так, приятель, - отвлек его Санчес, - виделись вы в шесть, а дальше что?
- Нет, сэр. В шесть мы встретились, были вместе до девяти. А потом пошли место на ночь искать.
- А как далеко вы друг от друга спите?
- Ну не на одной же лавке, сэр. Мы ж не какие-нибудь…
Санчес вздохнул и покивал.
- Да, да, это я понял. Что дальше было?
- Спать пошли. Джон все говорил, что денег накопит, снова дело откроет, жена вернется и дочки его тоже. Он всегда такой был, когда выпьет. Про дочек все вспоминал. Какие они у него. А потом место выбрал, а я дальше пошел.
- И ничего не слышал?
- Нет. Разве что… тут молодежь по ночам гуляет. Странная такая, но тихая. Все крашеные, в кольцах. Дерутся, конечно, но с кем не бывает?
- А вчера они тут были?
- Были. Еще как были. Сам слышал, как какая-то девка из ихних визжала. Но она повизжала и перестала, так что я дальше спать лег.
- Во сколько это было?
- Не знаю, сэр, ночью было. Спал я.
- А потом?
- А потом утром проснулся, а уже все. И дружбан мой… - тут Бэн опустил голову, уголки обветренных губ опустились, и Санчесу вдруг показалось, что тот вот-вот заплачет. Но нет, бомж только приложился к бутылке, без продыху сделав три мощных глотка.
- Ну, спасибо тебе, приятель, - поморщившись, Санчес поднялся на ноги и отряхнул штаны. – Если что, еще зайдем.
- Да заходите, заходите, конечно. Только, сэр… - Бэн вдруг заговорил другим тоном и детектив обернулся. – Вот что я вам скажу. Это сатанисты все. Я сам газеты читал. Они всех режут, сэр. И женщин, и детей, и вот дружбана моего… Это точно они. Газеты же не врут. Не врут же, сэр?
За молодежью даже не пришлось бегать.
Тем же вечером, Санчес, выпросив помощи у местных патрульных, задержал всю компанию, которая и вывела его на Искру.
Искра – а точнее, Лора – сидела сейчас в комнате для допросов, то и дело бросая испуганные взгляды на зеркальную стену.
Волосы у Искры-Лоры были зелеными, платье – оранжевым, дополняло образ внушительных размеров кольцо в носу.
Фримэн налил в стакан воды и медленно продвинул его к ней по железному столу.
- Представьтесь, пожалуйста, - он ободряюще улыбнулся.
- Л-лора… - девушка замялась. Для чего-то настолько кричаще-яркого у нее был слишком тихий, бесцветный голос. – Лора Шульц.
- Дата рождения?
- Шестнадцатое сентября. Семьдесят третьего.
- Вам семнадцать?
- Да… - Лора опустила голову. – Исполнилось.
- Учитесь?
Лора мотнула головой.
- Работаете?
- Нет. Пока.
- А ваши друзья? Расскажите о них.
- Мы… ну… - девушка упорно не хотела встречаться с ним взглядом. – Мы слушаем музыку, на концерты ходим…
- Употребляете алкоголь?
Лора вздрогнула, бросила взгляд на зеркало. Потом торопливо покачала головой.
- Н-нет. Только… только пиво. Иногда.
Фримэн вздохнул. Ничего другого он и не ожидал.
- Давайте вернемся к вашим друзьям, хорошо?
Искра только кивнула.
- Любите гулять по ночам?
Девушка вдруг побледнела, уставилась на него во все глаза и вцепилась в оборки на подоле платья.
- Нет.
- Как поздно вы вернулись домой… ну, скажем, вчера?
- Не помню.
- До одиннадцати? После?
- После. Наверное.
- Расскажете, что случилось?
- Я… - Искра задышала часто-часто. – Я не знаю.
- У меня здесь протоколы допроса ваших друзей, – Фримэн протянул руку и придвинул к себе внушительных размеров стопку бумаг. Зашуршал, листая. – Вот, например. Сара Андерсон. Знаете такую? – спросил он и начал зачитывать, не дожидаясь ответа: – «Мы сидели с парнями на лавке, потом Искра сказала, что ей надо в туалет и пошла в кусты. Ее не было несколько минут, потом она заорала. Мы побежали посмотреть, но она сама выбежала и чуть не сбила меня с ног. Мы пытались узнать, что с ней, но она только ревела. Потом Спайк пошел туда. Когда он вернулся, то был весь белый и сказал, что…»
- Хватит! – Искра ударила по столу кулаками. Стакан сухо звякнул, вода булькнула, выплескиваясь, Искра забралась на стул с ногами, обняла себя и уткнулась лицом в колени. – Не надо…
Чувствуя себя полнейшим неудачником, Фримэн с минуту просто смотрел на ее вздрагивающие плечи, потом быстро зажестикулировал, уставившись в зеркало.
В соседней комнате щелкнули выключателем, лампа задребезжала, включаясь, Лора только сильнее сжала пальцы на лодыжках. Появившись по ту сторону, Санчес пальцем указал на девушку, потом показал кулаки, потряс ими, кивнул и выключил свет. Стекло разом отразило и стол, и стакан, и графин, и стопку бумаг, и растерянного Фримэна, и маленькую, худенькую, испуганную Лору в дико-ярком платье. Новичок вздохнул, встал, подошел к ней, долил воды и прижал стакан к костлявому запястью.
- Вот, - сказал он, - выпейте.
Лора подняла голову. Она не плакала, но взгляд был таким, что он едва удержался, чтобы не отвернуться.
- Вот, - повторил он. - Выпейте. Успокойтесь.
Вдруг Искра открыла рот и заговорила, не отводя взгляд.
- Было десять вечера. Мы сидели там. В этой аллее. Далеко от главной дорожки. Пили пиво… - она говорила быстро, четко, безэмоционально, как робот из фантастического сериала, как врач, сообщающий пациенту о смертельной болезни. – Потом я захотела в туалет. Там сзади были кусты. Густые, высокие, за ними ничего не видно. Я пошла туда, присела, но мне там не понравилось. Слишком близко к ребятам. Поэтому я пошла дальше. К деревьям. Там много деревьев. Я села там. А потом услышала шорох и увидела человека. Он спрыгнул с дерева и пошел по траве. К дорожкам. К другим дорожкам. Не там, где ребята. Я удивилась. Человек был на дереве. Зачем ему на дерево? Я пошла туда, посмотреть. А потом на меня капнуло. И еще раз. Я не поняла, что. Подумала: может вода? Потерла, а пальцы стали красные. А потом я увидела. Там. В дереве. Наверху. Там была голова. И она смотрела. Она смотрела на меня. И капала… - Лору затрясло. – И капала… Я вся была в этом. Там так пахло. Так ужасно пахло! – выкрикнула она а потом завыла. Высоко, протяжно, на одной ноте, все глядя, глядя Фримэну в глаза, как давешняя голова в ветках. Он отшатнулся и выронил стакан.
У Харча была своя, скромная трехкомпонентная формула счастья: тихий уголок, хорошая погода, домашняя еда.
Сейчас Харч был счастлив. Он был один, солнце приятно грело спину, на коленях, распространяя восхитительный запах базилика и оливкового масла, стояла миска с салатом.
Несколько секунд Харч просто созерцал кусочки перца, огурца, редиса и крохотных помидоров, лежавших на широких листьях зелени, потом подцепил парочку вилкой и отправил в рот. Закрыл глаза, пережевывая.
Божественно.
- Так вот ты где! – вдруг донеслось откуда-то сбоку.
Сразу же узнав голос, Харч подавился.
- Ну же… приятель... дыши… - Санчес сразу оказался рядом и со всей дури врезал ему между лопаток. Харч схватился за горло, но все-таки прокашлялся. Когда он наконец поднял голову, то встретился взглядом с Санчесовским дитём - язык не поворачивался назвать молокососа «напарником». Дитё смотрело сочувственно. Потом рядом присел Санчес со своей неизменной сигаретой и выдохнул дым прямо в лицо. Вот и пообедал.
«Я закипаю, - подумал Харч. – Я закипаю и скоро взорвусь».
Он попробовал разогнать дым ладонью.
- Чего тебе?
- Старина, нам бы уже кого-нибудь обвинить… – сказал Санчес, прижимаясь к Харчу плечом, но все-таки не решаясь по-хозяйски его приобнять. – Тут, понимаешь, какое дело… – он глубоко затянулся. На этот раз струя дыма оказалась у Харча в волосах. – Ты же не смотришь ящик, да, приятель? А я вот смотрю. И шеф смотрит. И комиссар. Но, знаешь, специально для тебя я захватил это… – Санчес зажал полуистлевшую сигарету в зубах и протянул руку к новичку. Тот с мгновение просто смотрел на него, не понимая, чего от него хотят, а потом засуетился, расстегивая плащ и доставая из внутреннего кармана сложенную газету. Санчес хмыкнул и резко тряхнул ее, разворачивая.
- Вот, – сказал он, – гляди.
Харч быстро окинул цветастую первую полосу взглядом. Огромный заголовок: «Жуткое убийство в центре города! Его разорвали заживо!». Текст под ним: «Изуродованный труп неизвестного мужчины был найден в парке «Могавк» утром в среду...» Цветная фотография того самого дерева, на котором и находилось «изуродованное» тело.
- Ну и? – спросил он, разрываясь между гневом, возмущением, скукой и желанием послать все к черту и наконец пообедать.
Санчес ткнул пальцем куда-то в текст.
- Тут читай! Видишь? «Полиция до сих пор не озвучила даже предварительной версии происшедшего». Знаешь, что это значит? Это значит, что пресса уже присела на шею комиссару. А комиссар вот-вот присядет на шею шефу, а шеф присядет на шею нам… Интересная конструкция, правда? И мы в самой жопе. Ну же… старина… – он все-таки сделал это: приобнял Харча за плечи и встряхнул как ту газету. – Нам бы заключение пораньше.
- Знаешь, – сказал Харч, глядя в пространство и мысленно считая до десяти, – пассивное курение тоже убивает. Так что ты либо тушишь свою сигарету, либо получаешь по почкам. И убери руку. Или я сломаю тебе пальцы.
Санчес дернулся, поднял руки, как примерный арестант и даже отодвинулся.
- Без проблем, старина, без проблем!
- Заключение будет через три дня.
- Три дня? – Санчес снова к нему наклонился, выдыхая дым. – Это точно?
- Да. И потуши сигарету.
Санчес быстро огляделся, зачем-то глянул себе под ноги, а потом вытащил окурок изо рта и затушил его о содержимое тарелки Харча, медленно растерев по мякоти редиски и там и оставив.
- Старина, – сказал Санчес. – Ты же знаешь, если мне позарез надо, я не отстану. Ты уверен насчет трех дней?
Харч не только прочувствовал, но и осознал момент, когда градус его злости стал так высок, что она переплавилась в нечто совсем другое.
Харч вдруг решил, что устал. Устал и от этого города, и от этой работы, и от таких коллег. А еще ему очень хотелось поесть чего-нибудь домашнего в тишине и спокойствии.
Он кинул пластиковую вилку в безнадежно испорченный салат и протянул тарелку молокососу.
- Выкинь куда-нибудь, - сказал он, вздыхая. Молокосос принял тарелку без возражений и теперь оглядывался в поисках ближайшей урны.
- Ну, приятель, – продолжил Санчес. – Ты хоть намекни, а? Чтобы я мог начать строить версии. Смотри. Я тебе пончиков принес… – и Санчес, как заправский фокусник, откуда-то из-за спины выудил ядовито-розовую картонную коробку, распространявшую вокруг себя тепло и прогорклый запах масла.
Харч вздохнул.
- Скончался или от кровопотери или от болевого шока. Отметины на костях соответствуют отпечаткам зубов большой кошки. Судя по размеру – тигр.
- Так его тигр убил? – спросил новичок, все еще державший тарелку в руках.
- А свидетельница видела человека… - Санчес горбился и кусал ноготь.
- Я не говорю, что это был тигр. Отпечатки зубов совпадают. Но этого вашего Джона не только разорвали. Его еще и развесили по веткам. Кто бы там ни был, он славно порезвился.
Санчес наконец-то разобрался со своим ногтем и теперь задумчиво смотрел на новичка.
- Шеф серьезно на нас присядет, - сказал он. – Особенно сейчас. А мы все еще без версий и подозреваемых. Только зря покупали бутылку этому бомжу… как его там, Фримэн?
Тот неловко помялся на месте, не зная, куда пристроить злополучную тарелку, но все же как-то ухитрился достать из кармана блокнот и полистать его одной рукой.
- Бэн.
- Да. Точно. Бэн. Вот и зачем мы… – и тут лицо Санчеса просветлело.
- Харч, – сказал он, - а, Харч? А за ритуалку мы его выдать можем?
Харч посмотрел на него скептически.
- Если свидетельница видела человека… в общем-то да.
Санчес хмыкнул, полез в нагрудный карман, вытащил оттуда сигарету и сунул ее в рот, озорно поглядывая на присутствующих.
- Ну, Фримэн, слушай. Сейчас я научу тебя списывать висяки на сатанистов.
Стэнли, Северная Дакота, 1967 г.
Джейн встала пораньше и к обеду успела переделать почти все дела.
Она убралась, приготовила лютфиск, испекла печенье, подмела дорожку перед домом, искупала Ханну и постирала белье.
День выдался погожий, хоть и ветреный. Подхватив плетеную корзинку, груженную свежими, пахнущими порошком и крахмалом простынями, она, стоя в просторной, светлой кухне, просто наблюдала, как играют на ветру, отбрасывая на землю причудливые тени, листья старой липы во дворе. Постояв так немного, наслаждаясь воздухом, запахом и светом, она кинула поверх белья еще и коврик для пикника и решила взять с собой Ханну.
В соседнем дворе уже вешала белье миссис Поульсен. Сквозь широкие зазоры в ограде Джейн видела ее тонкие руки в просторных рукавах белой блузки, сосредоточенный профиль и то появлявшийся, то пропадавший из виду венчик светлых вьющихся волос.
Джейн наклонилась, пристроила корзинку на свежей, густой траве и расстелила коврик. Когда она, устроив Ханну поудобнее, обернулась, ее ждало разочарование: Сара уже все развесила и ушла обратно в дом. Не то чтобы у них было много общих тем, но Джейн вдруг захотелось просто поболтать с кем-нибудь о чем-то ерундовом, глупом, ничего не значащем. Солнце светило ярко, весело, Джейн встряхнула последнюю простыню и набросила ее на веревку для сушки. Ветер налетел внезапно и отбросил ее обратно, прямо Джейн в лицо, хлестко ударив по носу. Джейн зафыркала, замахала руками, пытаясь вернуть непокорную ткань на место, но та все никак не поддавалась. Наконец додумавшись отойти на шаг, Джейн чихнула, а потом рассмеялась. Ханна, забыв про игрушки, с радостью поддержала ее, и Джейн тут же подхватила дочку на руки, даже не пытаясь убрать прилипшие к лицу мокрые пряди волос.
- Кто это у нас смеется? – приговаривала она, щекоча Ханне живот. – А ну, кто это у нас смеется?
Но тут в глубине дома зазвонил телефон, и им пришлось прерваться. Обняв Ханну покрепче, Джейн отодвинула стеклянную дверь, быстро пересекла кухню, коридор, вышла к входной двери и подняла трубку.
- Алло, - сказала она, зажимая ее плечом и пытаясь привести себя в порядок.
- Джейн, милая, как ты? – женский голос в трубке звучал тепло.
- Отлично! – ответила Джейн, расправляя смявшуюся кружевную салфетку под телефоном. – Эллейн, я сделала лютфиск и наконец-то испекла печенье по тому вашему рецепту. Зайдете вечером?
Она обернулась к зеркалу и теперь пыталась убрать лезшие в глаза волосы. Ханна тут же принялась ей помогать, и держать трубку стало сложнее.
- Зайду, - тут же пообещала Эллейн. – Мне пришло письмо от Джима.
- А мне еще не приносили, - Джейн вздохнула, но сразу оживилась. – А что он пишет?
- Не хочешь ждать вечера? – Эллейн хмыкнула.
- Совсем не хочу.
- Пишет, что служба идет хорошо, что он уже привык к жаре, что лейтенант хвалит его и называет лучшим пилотом роты…
- И это, конечно же, правда. С таким-то отцом! – вставила Джейн. Эллейн рассмеялась.
- Даже не обсуждается! Еще он просит за него не волноваться.
- А вот это уже можно обсудить!
Теперь они смеялись вместе.
- Я приду к пяти, - пообещала Эллейн. – И возьму с собой письмо.
Джейн хихикнула.
- Знаете, как меня порадовать.
- Увидимся, - сказала Эллейн и повесила трубку.
Джейн пристроила телефон ровнее, потом бросила взгляд на мерно тикавшие в углу часы. До прихода свекрови оставалось еще полтора часа. Не зная, чем еще себя занять, Джейн отправилась в гостиную и усадила Ханну на диван.
- Будем слушать музыку! Хорошо?
Ханна кивнула, и Джейн включила радио; несколько секунд крутила ручку, потом воскликнула:
- Мамина любимая песня! – скинула обувь и затанцевала прямо на ковре, подпевая.
Ханна рассмеялась и принялась хлопать в ладоши.
- Маме весело! – сказала она.
За первой любимой песней последовала вторая, Джейн все танцевала, ее распирала энергия, ветреная, солнечная, беззаботная.
За музыкой она не сразу расслышала стук в дверь, и замерла посреди залитой светом гостиной, вспотевшая и растрепанная. Бросила взгляд на часы, надела обувь, поправила блузку и снова подхватила Ханну на руки, не желая оставлять ее одну в гостиной. Ханна захныкала.
- Ну-ну, – сказала Джейн. – Сейчас мы посмотрим, кто там пришел. Может, бабушка пришла, ты же будешь рада бабушке?
Ханна надулась, но кивнула.
За дверью, как ни странно, оказалась не бабушка, а двое мужчин в военной форме. Едва Джейн вышла к ним, они сняли пилотки.
- Миссис Стивенс? – спросил тот, что повыше.
- Да? – она улыбнулась.
- Нас просили вам передать, - сказал тот, что поплотнее, и протянул Джейн сложенную пополам бумагу.
Джейн развернула ее осторожно, прочитала, опустила руку и закусила губу.
- Нам очень жаль, мэм, - сказал тот, что повыше.
- Соболезнуем, мэм, - сказал тот, что поплотнее.
- Нет, – Джейн мотнула головой. Ханна обняла ее крепче и сунула в рот палец. – Я не понимаю. Тут написано, что он пропал…
Мужчины переглянулись.
- Мэм, – сказал тот, что повыше, – вертолет вашего мужа нашли в джунглях, он разбился. Еще нашли тело его товарища, стрелка, он погиб.
- Но… - Джейн помедлила. Подул ветер, зашевелил листья клена перед домом, тени поплыли по темным форменным курткам, запутались у Джейн в волосах. – Это же хорошо, - сказала она, подняв голову и глядя высокому в глаза. – Они же не нашли его. Нашли его товарища, а моего Джима – нет. Значит, он жив. Какие соболезнования вы мне приносите?
Тот, что повыше – вздохнул.
- Простите, мэм, – сказал тот, что поплотнее.
Джейн свернула бумагу, потом заговорила, быстро-быстро:
- Вы, наверное, устали, – сказала она. – А я сделала лютфиск и печенье. Много лютфиска и печенья. Вот, что всем нам нужно. Пойти на кухню, съесть лютфиск и попить чай. Такой прекрасный день сегодня. Вы же любите домашнее печенье? Я знаю, любите. Заходите, — сказала она. - Заходите смелее.
Чикаго, штат Иллинойс, 1988 г.
Саймон уже третий час напивался в баре.
Не то чтобы он был пьянчугой. Нет, такого за ним не водилось. Просто у Саймона выдалась действительно хреновая неделя.
Серьезно, хренометр бы зашкалило, если бы он существовал. Если бы какой-нибудь телевизионный умник додумался организовать шоу: «Они попали в полную жопу», – Саймон стал бы героем месяца. Его без вопросов, сразу же приняли бы в «Ложу Лузеров».
Он вздохнул, поднял голову и решил перейти с пива на виски.
- Эй, - сказал он, пытаясь отклеить локти от липкой стойки, - приятель, мне сюда виски. Безо льда.
Бармен закончил протирать стакан и направился к нему.
- Уверен? – спросил он. – Тебе, вроде, и так уже хорошо.
- Заткнись и лей, - скомандовал Саймон. Хотел, чтобы было твердо, а вышло жалобно.
Бармен медленно наполнил его стакан.
- Хреновый день?
- Хреновая жизнь, - ответил Саймон. – Приятель, ты смотришь на самого невезучего человека в мире.
- Да неужели? – бармен усмехнулся, опираясь на стойку локтем.
- Честно говорю, - Саймон обхватил голову руками. – В понедельник меня уволили с работы. Без выходного пособия. Сказали: иди ты… на все четыре стороны. Ну что делать? Я и пошел. Во вторник я узнал, что моя девушка трахалась с моим лучшим другом. В среду меня залил сосед сверху. А сегодня… сегодня у меня угнали машину.
- А завтра у тебя будет похмелье.
- Без разницы, - Саймон махнул рукой.
Тут подал голос еще один посетитель бара. Только ему и Саймону приспичило напиться в четыре часа пополудни.
- Мне еще, - сказал он, и бармен сразу же поспешил к нему в темный угол, скрытый двумя большими бочками с пивом.
- А тебе тем более хватит, - сказал он, и по тону Саймон понял, что парень из темного угла – завсегдатай. Так говорят либо с провинившимися сыновями, либо мужьями, что еще хуже.
- Ох, - сказал парень, - просто налей…
Бармен вздохнул, но все-таки налил ему еще. Саймон, бросив взгляд на свой стакан, без проблем узнал в напитке тройную порцию виски безо льда. Потом увидел, как парень заглатывает ее одним движением. Это… впечатляло.
А потом парень поймал его взгляд, и Саймон снова почувствовал себя полнейшим лузером.
- Чего пялишься? – спросил парень, наполовину скрытый тенью. – Нравлюсь?
Саймон торопливо покачал головой. Только драки с незнакомцем посреди задрипанного бара ему и не хватало.
- Значит, не нравлюсь? – спросил парень. А потом нагнулся вперед, и Саймон сглотнул. Лицо незнакомца было испещрено глубокими шрамами. Они начинались у линии роста волос, а заканчивались у ворота форменной куртки цвета хаки.
Парень посмотрел, посмотрел на него, а потом расхохотался.
- В штаны-то наложил! Наложил! Нет, - обратился он к бармену, - ты глянь на него. Глянь.
Саймон быстро глотнул из стакана. Смотреть, как двигаются, изгибаются шрамы, было почти противно.
- Слушай, ты, - сказал парень, - хочешь, расскажу тебе про настоящую неудачу?
- Перестань пугать человека, - сказал бармен. – У него и так неделя не из легких.
- А что, я кого-то пугаю? – искренне удивился парень. – Я тебя пугаю, приятель? – спросил он у Саймона, делая страшную рожу.
Саймон торопливо покачал головой.
- Тогда слушай.
- Не слушайте его, - шепнул Саймону бармен. – Он всегда такой, когда напивается.
- Заткнись и плесни еще! – прикрикнул на него парень. Потом, когда ему налили, спросил уже куда тише: - Знаешь, откуда у меня они? – он ткнул себя в щеку, и в неровном свете единственной лампы Саймон особенно четко увидел, как дернулись под кожей поврежденные мышцы. - Я служил во Вьетнаме, приятель. Знаешь, как говорят? Если ты там не был, ты ничего не знаешь. Это правда, приятель. Я вот там был. И вернулся с таким подарочком, с каким больше никого нет. Интересно тебе, почему?
Саймон покачал в руках свой почти пустой стакан. Слушать не хотелось, но он вдруг представил, как этот пьяный горе-ветеран бросается на него, как они дерутся, бьют мебель, посуду, как бармен достает из-под стойки обрез… или вызывает полицию. Так себе перспективка. Он кивнул, и незнакомец продолжил:
- Нас сбросили в джунгли, чтобы мы их чистили от чарли. Находили всякую косоглазую мразь и резали за звездно-полосатый. Был там один отряд, никто его выследить не мог. А потом, однажды, прочесываем мы квадрат, а там, ба! Те самые, неуловимые. Двадцать трупов. И ладно бы там пострелянные. Нет, приятель. Их на части порвало. Видел когда-нибудь, как разрывает на части? Тут, приятель, голова, - он показал на стойку перед собой, - рука вон где ты сидишь, а ноги, ноги, приятель, на бильярдном столе. Частями. Вот и они там такие были. Только вот странность. Никаких мин. Взрывов никаких. Просто порванные трупаки. Мы все думали: что их так? А потом, через три дня, узнали. Я тогда спал. А потом слышу: кричат. Такой это был крик, что до сих пор его слышу. Вскакиваю и вижу: друг мой, Эдди Джонсон, лежит, а над ним зверюга какая-то. Черная. Громадная, больше человека раза в полтора. Вся в крови. И дерет ему глотку, а лапами знаешь что делала? Грудь ему рвала. Вот на такие мясные ленточки. Я теперь на бекон смотреть не могу, парень. Мы все по ней палить стали, а хоть бы хны. Я ей лично вот сюда, - он ладонью ткнул себе под ключицу, - стрельнул, а у нее знаешь что? Пуля выпала. И тогда она мне этот подарочек и оставила. Прямо вот так, - парень положил пальцы на свои шрамы и медленно провел ими вниз, повторяя рисунок. Потом он хлопнул ладонью по столу и опрокинул в себя остатки последней порции.
- А ты говоришь, неудачник, - сказал он чуть погодя. – Машину угнали. Вот где настоящая неудача. Хочешь убить, а нельзя. Вот где настоящая неудача, приятель.
Над джунглями в 150 км. от Сун Хьеу (Южный Вьетнам), 1967 г.
Когда стрельба прекратилась, у Джима из головы вылетели все инструкции. Несколько минут он так и летел, просто глядя перед собой, обеими руками сжимая рычаг управления. Потом вспомнил, что надо связаться с базой. Крутанул ручку, подождал.
- Мы не выполнили задание, - говорил он. – Нас обстреляли.
Потом качнул головой и услышал:
- Приняли координаты. Возвращайтесь на базу. Как поняли? Как поняли, ноль-семь-тринадцать?
- Вас понял, - сказал он. Потом вдруг вспомнил, как Мерфи забрал у него управление. Было бы так хорошо, если бы кто-нибудь забрал у него управление. Спину как судорогой свело. Он повел плечами и постарался не смотреть. Одна часть Мерфи осталась в джунглях, другая присохла к боковому стеклу. Темные, вишневые пятна на багровом фоне.
Потом что-то запищало, и Джим не сразу понял, что именно. Поискал глазами у себя над головой, под ногами, на панели.
- А, - сказал он. Голос был его, но звучал незнакомо. – Датчик оборотов.
Цифры скакали, как безумные. Обороты то росли, то снижались, двигатель затрещал, и Джим наконец-то вспомнил.
В них стреляли. Лачковски убили. Мерфи убили. Пытались попасть по винтам. Они попали в двигатель. Чертовы чарли подстрелили им двигатель!
Джим вдруг понял, что живой. Живой и совсем не хочет умирать.
В голове стало пусто, легко, ясно. Он утер выступивший пот рукавом, огляделся, выбирая место посадки.
- С наименьшим количеством деревьев минимальной высоты, - повторил он за инструктором. – Пристегнуть дополнительные ремни безопасности, отключить подачу топлива.
Их чуть дернуло, за спиной Джима что-то сухо звякнуло. Он моргнул, и они начали опускаться.
- Ровнее, - повторял Джим, - ровнее.
Просвет был слишком узким, деревьев было слишком много, ветки стучали о борта; когда они коснулись винтов, Джим включил обороты на максимум. Винты завизжали, срезая все на своем пути, листья зеленой кровью плеснули в лобовое стекло, что-то заскрежетало, ломаясь, а потом машину слегка подбросило: они сели.
Джим откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, а потом рассмеялся. Он смеялся долго, надрывно и сам не заметил, как смех перешел в рыдания. Воротник куртки намок. Он потер об него ладони, даже не пытаясь стереть с лица слезы и сопли. Потом достал Библию. Подержал в руке. Зажмурился еще раз и начал молиться.
Ветки могли продырявить баки, вертолет мог сесть на мину, вокруг могли ходить чарли, Джиму было все равно. Он цеплялся за эту нормальность, за эту частичку своего привычного мира, как висящий над пропастью цепляется за траву и торчащие из земли корни: инстинктивно, отчаянно, бездумно.
Закончив, он достал фотографию Джейн. С минуту разглядывал, словно видел в первый раз, спрятал обратно, утерся рукавом и отстегнулся.
Под ногами, куда ни глянь, были ветки. Мокрые, ноги так и скользили. Джим попробовал раскидать их, потом посмотрел на распахнутую дверь в кабину. Вспомнил, как дергал за ручку Мерфи, запретил себе вспоминать об этом и оставил дверь открытой. Надо было обойти машину. Посмотреть на двигатель. Не посмотреть на Лачковски.
Он невольно бросил взгляд на грузовой отсек. Нагромождение затянутых в брезент ящиков закрывало обзор, но Джим все равно увидел руку Быка. Короткие сильные пальцы, широкие запястья, крупные мышцы загорелого предплечья под краем рукава, все в подсохшей, потемневшей крови. Джим выдохнул, быстро пошел вперед, осмотрел хвост, убедился, что задний винт не поврежден.
С другой стороны корпус выглядел иначе. Круглые, вогнутые, как серебром обрамленные, дырки складывались в узоры, ложась то кучнее, то по прямой. Сам не зная зачем, Джим сунул внутрь палец и нащупал пулю. Металл все еще был теплым. Частички краски прилипли к коже, когда он вытаскивал палец обратно. Дырки уходили вверх, по дуге, ему даже не пришлось отступать назад, чтобы убедиться: двигатель в джунглях не починить. Надо было еще раз связаться с базой.
Когда он вернулся в кабину, то сразу почувствовал запах. После первого боевого вылета, когда его наконец перестало выворачивать на свежую травку возле посадочной площадки, к нему подошел Мерфи. Джим как наяву видел его сейчас. Сигарета в зубах, рука уперта в бок, солнце светит в макушку.
- Ничего, - сказал тогда Мерфи. – К запаху быстро привыкаешь. К воплям вот сложнее. А к запаху – без проблем.
И правда. Джима даже не тошнило. Но все равно хотелось отвернуться или уйти подальше. К специфическому запаху крови примешивался запах мочи, фекалий, иногда гари, иногда пороха, сопутствующий смерти в бою. Хуже пахла только гангрена. Джим хотел разобраться с этим побыстрее и выйти наружу. Надел наушники, включил генератор, покрутил ручку прибора связи и начал ждать, чтобы не дождаться ничего. Ни треска помех, ни голосов. Сквозь лобовое стекло он увидел сломанные ветками антенны и закрыл лицо руками.
Когда он не вернется на базу, его наверняка начнут искать. Он передал туда свои последние координаты. Его заберут. Обязаны забрать.
Он вдруг вспомнил про спецназовцев, к которым они летели. Мелькнула мысль: а что если попробовать к ним выйти?
Нет. Не получится. Пробраться к возможно уже уничтоженному отряду через джунгли, которые все-таки не были очищены от чарли… Которые все еще ходили где-то рядом. Которые могли его искать.
Джим положил ладонь на кобуру табельного пистолета и сразу вспомнил, что грузовой отсек был набит оружием и провиантом. Еще у него были «игрушки» Быка. С таким арсеналом он тем более должен был дождаться помощи.
Джим спрыгнул на землю, в два шага оказался у импровизированной горы коробок и отстегнул удерживавшие ее с этой стороны ремни. Чтобы открыть первый ящик, потребовалась некоторая сноровка. Внутри оказались ручные гранаты. Он со вздохом достал одну, подержал в руке и спрятал обратно.
Следующая коробка оказалась забита патронами для М60. Для винтовки Стива. Джим помялся на месте, потер глаза ладонями и все-таки решился. Не искать же еще одну – и наверняка разобранную – винтовку в стольких ящиках? Он подхватил коробку.
Стив сидел, откинувшись на спину и широко раскрыв глаза. Он все еще был теплым. Прежде чем попробовать сдвинуть его с места, Джим опустил ему веки.
Он и раньше видел трупы. Но именно Лачковски в смерти, в этой пустой неподвижности выглядел так противоестественно. Смотреть на него было мучительно. Еще он был чертовски тяжелым. Джим запыхался и перепачкался в чужой крови. Сел на жестяной пол, тяжело дыша. Хотелось пить. Как же хорошо, что они везли спецназовцам и воду.
Ближе к вечеру стало холодно. Джим закрыл грузовую дверь со стороны второго пилота, сел на место стрелка и вцепился в автомат. Завернутый в брезент Лачковски лежал тут же, ноги в тяжелых армейских ботинках торчали наружу. Не зная чем еще себя занять, Джим смотрел на них. Снова и снова подсчитывал пятна присохшей грязи на темной коже и узлах шнурков.
Вечер подступал издалека. Тишина становилась все ощутимей, давила на уши все сильнее. Чтобы заглушить ее, он ладонью начал отстукивать ритм первой пришедшей на ум песни, напевая про себя, нервничая.
Когда наступила ночь, ему вдруг очень захотелось закрыть и вторую дверь в грузовой отсек, захотелось почувствовать замкнутое пространство, тесное, безопасное. Еще захотелось отлить. Несколько минут он просто думал об этом. Поглядывал то на свою ширинку, то на ботинки Лачковски. Он мог сделать все, даже не сходя с места, но это казалось ему нечестным, неправильным, жестом неуважения. В конце концов, он не выдержал и поднялся. Проверил кобуру с пистолетом, залез в коробку с «игрушками» Стива и зачем-то прихватил оттуда нож, не совсем понимая, чего так боится.
Подходящее место нашлось рядом. Метрах в пяти от машины. Джим даже успел расстегнуть брюки, когда услышал это.
Никакого треска веток, только стремительный, удаляющийся шорох. Он дернулся, невольно шагнул назад, беспомощно вглядываясь в темноту, сердце забилось как бешеное.
Джим никогда не был трусом. Он был скаутом. Он убил своего первого оленя, когда ему было тринадцать. Он даже успел выстрелить, прежде чем тень бросилась на него из-за деревьев.
Джим заорал, задергался бездумно, пытаясь вырваться из хватки. Штаны сразу же намокли. Боль была невыносимой, но страх подгонял его, надо было хоть что-нибудь сделать, освободиться, убежать, кровь брызнула в лицо, и лишь несколько мгновений спустя он понял, что это его собственная. Тень давила на него всем весом, казалось, ребра вот-вот треснут, он беспорядочно бил ее по морде, попадая то по влажному носу, то по прохладному, тоже уже мокрому меху. Когда тень вдруг дернула его за искромсанную руку, он, чувствуя, как плоть расходится у плеча, заорал в голос и запрокинул голову.
Небо было усеяно звездами, зверь вцепился ему в шею, Джим нащупал в кармане нож Лачковски.
Уже захлебываясь, он нанес один единственный удар, лицо снова окатило кровью, она попала в рот, в глаза, зверь застонал, Джим моргнул, а потом звезды начали гаснуть.
продолжение в комментариях.
Тема: Второе дыхание.
Автор: stuff
Бета: Ollyy, Коробка со специями
Краткое содержание: С юга можно привезти всякое.
Предупреждения: Насилие, нецензурная лексика, с героями все время что-то происходит!
Примечание: РЕТРО!1 и БЫТОВУХА!!11
Примечание-2: МНОГАтекста.
читать дальше
When you were young
And your heart was an open book
You used to say "Live and let live"
You know you did.
But if this ever changin' world
In which we live in
Makes you give in and cry
Say, "Live and let die".
Paul McCartney and Wings - Live and let die.
And your heart was an open book
You used to say "Live and let live"
You know you did.
But if this ever changin' world
In which we live in
Makes you give in and cry
Say, "Live and let die".
Paul McCartney and Wings - Live and let die.
Случилось как-то, что старший брат пахал на буйволе горное поле.
Вокруг не было ни души. Вдруг он услышал: кто-то окликнул его по имени из кустов.
Старший брат с изумлением озирался по сторонам – никого не видать.
- Как дела, брат? – раздался опять тот же голос.
- Кто ты? – удивленно спросил старший брат.
- Это я, неужели не узнаешь? – послышалось из кустов.
Старший брат почуял резкий запах хищного зверя. Он застыл на месте и с опаской сказал:
- Ну-ка, покажись!
Из кустов высунулась голова тигра. Тигр ласково спросил человеческим голосом:
- Ты, наверное, боишься меня?
Человеку стало не по себе, но он храбро ответил:
- Если ты и вправду мой брат, то мне нечего тебя бояться. Протяни-ка руку!
Тигр протянул переднюю лапу и почти вылез из кустов.
Буйвол в страхе шарахнулся в сторону. Человек тоже перетрусил и кинулся было наутек.
Тигр между тем вышел на поле и с упреком промолвил:
- Я ведь твой родной брат, не бойся, подойди поближе!
Сказка народа Мео
Вокруг не было ни души. Вдруг он услышал: кто-то окликнул его по имени из кустов.
Старший брат с изумлением озирался по сторонам – никого не видать.
- Как дела, брат? – раздался опять тот же голос.
- Кто ты? – удивленно спросил старший брат.
- Это я, неужели не узнаешь? – послышалось из кустов.
Старший брат почуял резкий запах хищного зверя. Он застыл на месте и с опаской сказал:
- Ну-ка, покажись!
Из кустов высунулась голова тигра. Тигр ласково спросил человеческим голосом:
- Ты, наверное, боишься меня?
Человеку стало не по себе, но он храбро ответил:
- Если ты и вправду мой брат, то мне нечего тебя бояться. Протяни-ка руку!
Тигр протянул переднюю лапу и почти вылез из кустов.
Буйвол в страхе шарахнулся в сторону. Человек тоже перетрусил и кинулся было наутек.
Тигр между тем вышел на поле и с упреком промолвил:
- Я ведь твой родной брат, не бойся, подойди поближе!
Сказка народа Мео
Filioque.
(лат. - «и от сына»)
База 201-й воздушно-десантной дивизии США вблизи Сун Хьеу (Южный Вьетнам), 1967 г.
Чтобы достать коробку, Джим встал на четвереньки и прильнул грудью к полу. Бетон тут был прохладным, дышать стало легче, это немного отрезвило, ослабило сковавшее его беспокойство. Он протянул руку, достал до края коробки кончиками пальцев и осторожно притянул ее к себе, сосредоточившись на напряжении в мышцах.
Койка жалобно скрипнула, когда он плюхнулся сверху, чтобы перевести дух и стереть выступившую на лбу испарину. Надвигался сезон дождей, жара стала еще настойчивей, крепкий запах пота плыл по влажному, спёртому воздуху внутри казармы и любое движение причиняло муку. Скинув ботинки, Джим поднял деревянную крышку коробки.
Внутри, на скромной стопке перемешанных друг с другом писем и фотографий, лежала Библия в простом кожаном переплете. Джим вытер мокрую ладонь о штанину, осторожно достал Библию, подержал ее в руке, потом отложил на покрывало и принялся перебирать оставшееся, пока не вытащил уже слегка помятую фотокарточку.
Джейн мягко улыбалась и, держа Ханну за крохотное запястье, помогала ей махать папе в объектив камеры. Джим глубоко вдохнул, выдохнул и, впервые за последний час, расслабился. Ему не нравилось задание, он нервничал и не хотел лететь, но мог с этим справиться. Или, хотя бы, отвлечься.
- Красотка! – гаркнули у него над ухом. Джим чуть не подпрыгнул и тут же повернул голову, чтобы встретиться взглядом со своим стрелком. Одно долгое мгновение Лачковски смотрел на него безо всякого выражения, но потом ухмыльнулся, демонстрируя превосходный набор широких белых зубов, и плюхнулся рядом, обхватывая плечи Джима своей огромной ручищей и сжимая с неумолимо костоломной силой. По возвращении в родной Нью-Йорк, Стив «Бык» Лачковски хотел продолжить играть в футбол, о чем по поводу и без напоминал окружающим.
- Не понимаю я тебя, Стивенс, такая баба дома, а ты тут! Да еще добровольцем!.. Мерфи! Эй, Мерфи! – он пнул соседнюю койку.
Тяжело вздохнув, Мерфи отвлекся от уже слегка потрепанного порножурнала.
- Ну?
Лачковски тут же выдернул фотокарточку у Джима из пальцев и, как держал, вверх тормашками показал Мерфи.
- Вот если бы у тебя была такая баба, и ты бы мог хоть по пять раз на дню ее пялить, ты бы на войну пошел?
- Ну конечно не-е-е-е-т, - даже без намека на энтузиазм протянул Мерфи и снова уткнулся в свой журнал.
- Вот! – заявил Лачковски, слегка встряхивая Джима. – Я же говорю: не понимаю я тебя, Стивенс.
Джим вымученно улыбнулся.
Вынужденная близость, тепло и запах чужого тела были ему неприятны. Он чувствовал, как прилипает к спине мокрая майка, как стекают по вискам тяжелые капли пота и, стремясь как можно быстрее разорвать контакт, протянул руку. Как ни странно, Бык его понял и вернул фотографию. Джим торопливо подхватил с покрывала Библию и сунул карточку между страниц.
- Ну… как же… - начал он, когда понял, что Стив не отстанет, пока не получит свой ответ. – Это же наш долг…
Лачковски посмотрел на него удивленно.
- Какой еще долг, приятель?
- Как… как американских граждан!
- Долг сгнить в этой дыре, - пробормотал Мерфи, переворачивая страницу, и тут у Джима в голове как что-то перемкнуло. Он забыл и про жару, и про тяжелую, потную руку на плечах, и про собственную тревожную, комком засевшую под сердцем неуверенность.
- Долг защитить жителей этой страны от проклятых коммуняк и принести сюда мир, процветание, стабильность и демократию!
С полминуты Мерфи с Лачковски молча смотрели на него во все глаза, но потом у Мерфи странно задергался рот, а Бык и вовсе загоготал во всю глотку.
- Тут, между прочим, некоторые спать пытаются! – заорали ему откуда-то с соседних коек, но Стив умолк только через минуту, кулаком утирая выступившие слезы. Мерфи тихо посмеивался, отвернувшись.
- О-о-ох. Не могу. С тобой же не соскучишься, Стивенс. Демократию… Вот умора, а? – хватка на плечах Джима усилилась, и его встряхнули так, что номерные жетоны глухо звякнули, столкнувшись. – Смешной ты парень, - добродушно заметил Бык, - Скажи смешной, Мерфи?
Мерфи только кивнул.
- Таким и будь, - добавил Лачковски. Джим уловил в его голосе необычно серьезные нотки, но потом ладонь Стива переместилась с плеча на шею и, зажав голову Джима у себя под мышкой, Бык, смеясь, принялся тереть его макушку кулаком.
Джим брал Библию в каждый свой полет. Аккуратно засовывал в нагрудный карман, поближе к сердцу, и время от времени прикасался через ткань. Мерфи с Лачковски, конечно же, над ним смеялись, но он предпочитал терпеть и все равно брать ее с собой. Вес в кармане успокаивал, помогал отвлечься, а еще между страницами лежала фотокарточка Джейн.
За его спиной Стив уже проверил крепления для груза и теперь захламлял свой закуток тем, что, как он сам выражался, Санта-Сэм подарил ему на Рождество. Помимо патронов для М60, среди подарков оказались гранаты, дымовые шашки, пистолет с запасными обоймами и даже несколько ножей. На любые вопросы, зачем ему целый арсенал, Лачковски весьма убедительно изображал стеснительную девицу и, изящно взмахивая широченной ладонью, заявлял, что у каждого есть свои слабости.
- Ах, мальчики, - обычно говорил он, - вы же не будете против, если я прихвачу с собой этот симпатичненький обрезик? А вот эти миленькие гранатки? Всего десять штук, обещаю!
- Только не попади по винтам, - отвечал Мерфи. И, хоть Джим и сомневался в правильности его решения, на том дело и заканчивалось.
Но не заканчивались недостатки Стива. Лачковски любил насвистывать что-нибудь, пока чистил винтовку или затаскивал в фюзеляж коробки со своими «миленькими» орудиями убийства. Слуха у него не было, поэтому Джим предпочел надеть наушники, а не пытаться вытерпеть то, что было скорее безумной джазовой импровизацией, но никак не битлами.
Он уже успел проверить работу вентиляции и радио, когда краем глаза заметил Мерфи. Тот, сосредоточенный и одновременно раздраженный, стоял у своей двери, зубами зажав пока не зажженную сигарету. Джим снял наушники и, по совсем не заглушавшим отвратительный свист Лачковски щелчкам, понял, что Мерфи пытается открыть дверь. Наконец та поддалась и Мерфи, кряхтя, сел на место.
- Ну что за хрень, - бормотал он, - техники, блядь, перетрудились, что ли?
Джим поморщился и снова надел наушники.
Застегнутый на все пуговицы лейтенант Смайлз, целиком оправдывавший свою фамилию индифферентным, каким-то рыбьим выражением лица, появился десять минут спустя и сунул Джиму папку.
- Координаты, частота, - сказал он и поправил сползшие с переносицы очки. Голос звучал так, будто кто-то записал его на пленку, а потом несколько раз перезаписал получившееся: ровно, бесцветно, мертво. - Свяжетесь с базой, когда передадите груз.
Джим выпрямился и отдал честь.
- Штабные… - презрительно пробормотал Лачковски, провожая спину Смайлза тяжелым взглядом. Мерфи затушил окурок о подошву ботинка и приказал Быку пристегнуться.
С высоты полета джунгли всегда напоминали Джиму старый ковер в доме его родителей. Очертания крон образовывали сложный рисунок, ровная, интенсивная зелень то и дело – там, где постарались штурмовики - переходила в бесцветные проплешины, создавая удивительный, тонкий, почти импрессионистский узор. Сначала вид казался ему красивым, но потом он передумал. В джунглях было жутко, сыро и «чарли» знали их как свои пять пальцев. Джим как следует насмотрелся на измученных, истекавших кровью, умиравших на его глазах спецназовцев и передумал окончательно. Поэтому и не спорил с Мерфи из-за количества «игрушек» и терпел Лачковски, который любил попеть во время полета. Сейчас, судя по словам, Бык хотел изобразить что-то из Jefferson Airplane, но Jefferson Airplane оно все равно не становилось. Там где Лачковски забывал текст или отвлекался, чтобы пустить короткую предупредительную очередь по деревьям, он предпочитал долго тянуть одну единственную, но оттого не менее фальшивую ноту.
Впрочем, Мерфи, подпевавший ему, не выпуская сигарету из зубов – и как она только держалась? – несколько сглаживал аудиальный кошмар, что так беспощадно передавался по внутренней связи прямо Джиму в наушники. Тугоухость Лачковски не мог скрыть даже гул работающих винтов, но она была привычной и немного успокаивала снова расшалившиеся нервы.
Все это не помешало Мерфи отнять у него управление. Он несколько минут поглядывал на Джима, оценивая его внезапно побледневшее, покрывшееся испариной лицо, ходивший туда-обратно кадык, подергивавшееся колено и, наконец, сказал:
- Отдай-ка мне штурвал, а сам свяжись со спецами.
Джим, на свою беду, повернул голову слишком резко.
- А?
- Свяжись, а я пока подержу малышку за нежное, - терпеливо пояснил Мерфи.
Джим хотел было возразить, но Мерфи уже взялся за рычаг управления и поставил ноги на педали.
- Свяжись со спецами, - повторил он.
Джим вздохнул, отпустил штурвал и, несколько секунд подержав ладонь на Библии, потянулся за Смайлзовской папкой.
Спецы, ребята с сомнительным чувством юмора, взяли себе позывной «жук-навозник».
Джим не нашел шутку смешной, но, поймав нужную частоту, все равно произнес в микрофон:
- Жук-навозник, жук-навозник, говорит борт ноль-семь-тринадцать, как слышите меня? Прием.
На несколько долгих секунд в эфире повисла давящая тишина. Замолчал даже Лачковски, покрепче вцепившись в свою винтовку. База связывалась с отрядом пару часов назад, но кто знал, что могло случиться за это время?
- Жук-навозник, жук-навозник, говорит борт ноль-семь-тринадцать, как слышите меня? – повторил Джим, с внешней стороны прикрывая микрофон ладонью.
Тут канал, как кашлем, разразился помехами. Потом в наушниках раздался бодрый голос:
- Слышу тебя, борт, жук-навозник на связи, прием.
В вертолете перевели дыхание.
- У нас груз для вас, как поняли? Прием.
Собеседник вдруг захихикал.
- Всем борделем ждем вас, мальчики. Шампанское, ванну с пеной, пострелять в косоглазых? Прием.
- Шутники, - фыркнул Мерфи.
- Подходим к точке встречи, - ответил Джим, решив не реагировать на глупые шутки, - подтверждаете координаты? Прием.
Смех в наушниках стал громче.
- Конечно подтверждаем, сладкий, садитесь и ждите. Скоро подвалим. Прием.
- Вас понял, жук-навозник, идем к точке. Прием.
- Кстати, вы захватили с собой огнемет? Мы очень просили огнемет, прием.
- Наличие огнемета зависит от теплоты приема, - ответил за Джима Мерфи, - как поняли? Прием.
- Трусы постирали. До связи. Отбой.
Точкой была почти идеально круглая проплешина в деревьях, достаточная, чтобы посадить как минимум две машины.
Они зависли над ней, оглядываясь. Сердце Джима тут же ушло в пятки.
- Не нравится мне здесь, - сказал он. – Совсем не нравится.
- Почему? – спросил Мерфи, все еще держа их на приличной высоте.
- Не знаю, что-то тут не так, плохое место, - ответил Джим. – Слишком… идеальное.
- Спецы подтвердили координаты.
- Знаю! Просто мне здесь не нравится. Давайте поищем другое место, они и к другой точке выйдут.
- Они сказали садиться здесь, - возразил Мерфи. – Ты же знаешь, они тут все прочесали.
- Нет, давайте поищем другое место!
- Я сажусь.
- Нет! Поищем другое место!
- И сядем на мину!
В наушниках раздался зевок.
- Может, пока вы спорите, мне туда несколько гранат кидануть? Ну, для верности.
- Нет! – Мерфи даже обернулся. – Знавал я одного такого. Палил куда попало, вот по своим и попадал. Еще не хватало, чтобы спецы нас за чарли приняли. Меня, между прочим, в бараке свежие «Гигантские сиськи» дожидаются, мудак ты последний.
- Ну, как скажете, как скажете…
- Давайте найдем другое место, - снова возразил Джим.
- Слушай, Стивенс, - теперь Мерфи смотрел на него. – Я тебя уважаю, ты дело свое знаешь, но с тобой сегодня что-то реально не то. А еще я тут главный пилот. И я говорю, что мы садимся, понял?
Джим открыл было рот, но взгляд у Мерфи был тяжелый, серьезный, лишний раз напомнивший, что Джим - желторотик, семь месяцев после оформления, а сам Мерфи уже почти ветеран, целых четыре года летает. Пришлось согласиться. Джим кивнул, и они пошли на посадку.
Мерфи отключил двигатель, едва посадил вертушку.
- Ни к чему нам лишнее внимание, - пояснил он и сразу отстегнул ремни безопасности.
Винты уже почти встали, так что Джим услышал еще один щелчок и обернулся, чтобы увидеть – Стив сделал то же самое. Джим уставился на него во все глаза, но тут Мерфи вдруг выбрался из кабины и спрыгнул на землю.
- А-а-а-а… - только и сказал Джим, когда тот захлопнул дверь и пошел осматривать вертолет, проверяя почву. Сзади, тоже уже оказавшись на земле и выпрямившись во весь свой немалый рост, потягивался Стив.
- Бык, - позвал его Джим.
- Не сиди там, Стивенс, жопу отсидишь, будешь потом как наш капитан, с картофелиной в заднице. Или как лейтенант. С дирижаблем.
- Свяжись с отрядом, скажи, что мы на месте и ждем, - сказал Мерфи, заглядывая в кабину со стороны фюзеляжа. – Я пока разомну ноги.
Впрочем, ноги он разминать не стал и, пока Джим снова связывался с шутником-спецназовцем, присел со Стивом на жестяной пол грузового отсека. Они молча курили, откинувшись на затянутую брезентом кучу коробок с оружием и провиантом, а Джим терпел и отгонял дым от лица, раз уж отстегиваться и выходить ему почему-то не хотелось.
Потом Мерфи замахнулся, метнул бычок как можно дальше на влажную, побуревшую землю и снова поднялся на ноги.
- Опаздывают, - сказал он.
- Опаздывают, - согласился Лачковски, растирая окурок о раму раздвижной двери. – Дашь мне потом сиськи?
- Какие еще сиськи? – ответил Мерфи, даже не оборачиваясь, его взгляд блуждал где-то между деревьев, равнодушный и усталый.
- Которые огромные.
- Гигантские, - поправил Мерфи.
- Какая разница? Дашь?
- Посмотрим, - он переступил с ноги на ногу, потом добавил: - Надо отлить.
Он отошел метра на два, когда Лачковски тоже поднялся.
- И мне отлить не мешает. Стивенс, - Джим обернулся, и Бык подмигнул, - за старшего, лады?
Джим кивнул и вдруг увидел Мерфи. Тот, кажется, хотел что-то сказать, но потом захлопнул рот и пошел вперед. Лачковски, ссутулившись и сунув руки в карманы, потащился следом, и до Джима вдруг дошло, что они просто хотят поговорить о чем-то, чтобы он не слышал.
Их не было секунд сорок, а потом кто-то закричал, и послышались выстрелы.
Джим дернулся и сначала решил, что ему показалось.
Какие еще выстрелы?
Может, это хлопушки?
Откуда в джунглях хлопушки?
А может, Мерфи с Лачковски вышли на спецов, и те так обрадовались, что стали палить в воздух?
Сердце забилось где-то в горле, Джима бросило в жар, в холод, руки затряслись, а потом он увидел, как Мерфи с Лачковски со всех ног бегут к нему, и впал в ступор.
- Заводи! – орал Бык. – Заводи, твою мать!
Время растянулось, словно кто-то замедлил пленку, на которую их сейчас снимали. Джим увидел, как Лачковски оборачивается и палит по деревьям из табельного пистолета, как мелкие комки грязи разлетаются во все стороны, когда Мерфи отталкивается, чтобы сделать следующий шаг, а потом и его лицо: белое, перекошенное, прямо за дверью главного пилота.
Ручка щелкнула один раз, другой, третий, но тут перестала. Мерфи вдруг поднял голову, спокойно, как-то задумчиво глядя Джиму в глаза, а потом все случилось сразу. Стекло окатило алой волной, и оно словно бы покрылось изморозью. Джим вдруг вспомнил, как оно было дома, в Дакоте, когда он дышал, дышал на стекло, а оно все не оттаивало, и нельзя было разглядеть, что творится снаружи.
По вертолету ударили первые градины, мелкие, острые, где-то далеко заорал Лачковски, а потом застрекотал пулемет, и Джим моргнул.
- Твою мать! – кричал Бык. – Мерфи! Твою мать! Мерфи! Стивенс, взлетай! Они нас всех перебьют! Взлетай! Твою мать, сколько же вас, суки?!
Градины все бились, бились о металл, а Джим отстраненно наблюдал, как движутся его руки, включая подачу топлива, масла, разгоняя двигатель и винты. Винтовка Лачковски на мгновение затихла и тут же застрекотала снова. Джим надел шлем и осторожно сжал в пальцах рычаг управления, наблюдая, как медленно ползет вбок и вниз стрелка тахометра. А потом все стихло. Джим обернулся и увидел Стива. Увидел его колени, его руки у шеи, широкий подбородок. Увидел, как по ладоням, от пальцев вниз, к локтям, течет темная кровь. Лачковски вдруг издал странный, булькающий звук и они оторвались от земли.
Талса, штат Оклахома, 1990 г.
Детектива звали Чак Санчес.
В декабре ему исполнилось сорок пять, он был невысок и худощав. Скромные объемы все же округлившегося с возрастом живота говорили, что он не приветствовал сидячий образ жизни, но слишком осторожная походка намекала на застарелый геморрой, совсем не редкий среди представителей его профессии.
Еще Санчес курил. Сейчас, сунув руки в карманы брюк, он приканчивал уже вторую сигарету, сочувственно глядя в спину новичку-напарнику, которого все выворачивало под кусты.
Десять минут назад глава бригады криминалистов выставил их обоих с места преступления с воплями: «Не сметь блевать на мои улики!»
Ага, конечно, как будто Санчес собирался на них блевать.
Если бы Санчесу хотелось блевануть, он сделал бы это вовсе не на улики, а Харчу на грудь. Или, по крайней мере, на ботинки.
Бесил его этот Харч.
Его вообще бесили криминалисты.
Новичок тем временем закончил разбираться со своим завтраком и сел прямо на землю, зажмурившись и тяжело дыша. Санчес порыскал по карманам и сунул средней замызганности платок прямо ему в лицо. Новичок открыл глаза, посмотрел удивленно, но платок принял. Сначала несколько раз сплюнул, потом осторожно вытер рот, сложил и сунул платок в карман.
- Спасибо.
- И что, не предложишь обратно?
Новичок улыбнулся, неловко поднимаясь на ноги.
- Вы смотрите слишком много плохих комедий. Сегодня постираю, завтра верну.
«Далеко пойдет», - подумал Санчес, фыркнул, покачал головой, но сказал совсем другое:
- Готов вернуться?
Новичок резко выдохнул и опустил глаза.
- Не знаю, - ответил он. – Честно.
- Ну, не попробуешь - не узнаешь, верно?
- Да. Да… Вы правы. Но если меня все-таки стошнит на какие-нибудь следы – виноваты будете вы.
- Без вопросов, - ухмыльнулся Санчес и сунул в рот еще сигарету.
За десять минут на месте преступления ничего не изменилось. Все те же криминалисты сновали туда-обратно, все так же щелкала камера, все так же курили, прижавшись спиной к стволу ближайшего дерева, скучающие парамедики. Труп тоже все еще висел среди ветвей, похожий одновременно на инсталляцию какого-нибудь современного художника и набор рождественских игрушек. Новичок снова побелел, потом позеленел, потом кашлянул, но тут же зажал себе рот и сдержался.
«Это полезно, - подумал Санчес, - больше не будет идиотом и не станет есть перед выездом». Вот так. Свои достоинства есть даже у пустого желудка. С такой работой быстро понимаешь, что выблевать желчь куда проще, чем выблевать сэндвич.
- Знаешь, - сказал он, чтобы разрядить обстановку, - читал я в одной газетке про обряд каких-то там эскимосов. Когда у них кто-то помирал, они брали покойника, заворачивали его в шкуры и вешали на дерево. Он там висел, значит, сушился, а потом, через четыре года, они его снимали. Ну, как снимали, разрезали эту штуку и покойник падал.
Пока Санчес говорил, парамедики успели расстелить под деревом мешок и теперь аккуратно сгружали туда фрагменты изуродованного тела. Первой в мешке оказалась оторванная рука. Новичок снова кашлянул в ладонь. Влажно, измученно, на выдохе.
- Ну, - продолжил Санчес, - падал он, и как раз в это время их этот Бог его и прибирал. А до того – живой был. Только без тела. Ходил с остальными на охоту, разве что баб не трахал. Такая вот история.
- И у меня есть история, - за их спинами вдруг снова нарисовался Харч. – Про рождественскую елку. Вы знали, что игрушки – метафорическое изображение внутренних органов жертвенного короля, которого убивали в день рождения Великого Солнца? Сначала они потрошили его, а потом…
- Пожалуйста, прекратите! – простонал новичок.
- Я вот тоже говорю: Санчес, пожалуйста, прекрати выезжать туда, где уже работаю я, и таскать за собой этого молокососа. Вы мне здесь натоптали, волос нароняли, а этот так вообще никак не может справиться со своим желудком! Идите и… займитесь уже тем, за что бы вам там не платили!
- Такая у меня работа, - ухмыльнулся Санчес, не выпуская сигарету изо рта, - подгаживать тебе на каждом углу. Ты такой добрый, Харч, все время меня прощаешь…
- Ты сейчас свалишь отсюда. Никому работать не даешь, только ходишь и…
- Харч, - прервал его Санчес, - Харч, ты лучше скажи, кто его так?
В пакет отправилась обглоданная нога в обрывках ткани, а потом и туловище трупа: разорванная грудная клетка, открытое, пустое брюхо; местами, сквозь кровавое месиво, оставшееся от внутренностей, проглядывала бледно-желтая кость позвоночника. Новичок не выдержал и отвернулся. Его, впрочем, так и не вырвало.
- Не знаю, - Харч пожал плечами, - больше всего похоже на животное. Вроде льва или тигра, хотя, знаешь, посмотрел я на голову… странно это все. Мы, конечно, проверим, но я думаю, это какой-то маньяк порезвился. Слишком уж оно нарочито.
Санчес вздохнул. Ему дело тоже не нравилось.
- Ладно, кончайте здесь топтаться и идите… кого-нибудь опрашивать, – Харч замахал руками, будто хотел спугнуть их, как птиц.
- Кого, например? – искренне заинтересовался Санчес.
- Я не собираюсь выполнять твою работу, пока ты гробишь мою, ясно? – Харч помолчал, но потом добавил: - Судя по остаткам одежды, парень жил тут на лавке. Или в кустах.
- Харч, - тут же воодушевился Санчес, - Харч, старина, я тебе ставлю!
- Сгинь уже с глаз долой! – Харч развернулся и пошел к своим, заканчивать осмотр останков.
Санчес хмыкнул.
Бесил его этот Харч.
Но от него тоже бывала польза.
- Никого не знаю, ничего не слышал, - сказал бомж. Потом новичок сбегал в ближайший магазин, принес бутылку дешевого виски, и дело пошло.
Убитого звали Джон Диллон, родом он был из Оклахома-сити и даже имел свое дело, автомастерскую или вроде того. Но на него наехали местные мафиози, Джон продал все, включая дом, и переехал в Талсу, где снова вложился в какое-то предприятие. А потом оно прогорело, жена Джона забрала детей и свалила, а сам он переселился в парк, где и жил последние полтора года.
- Лучший мой дружбан, - поделился бомж, которого, кстати, звали Бэн, - отличный мужик был, никогда деньги не зажимал. И выпивон, когда находили. Вы тоже ничего, ребята. Вы думаете, были бы вы хреновые – стал бы я вам что-нибудь рассказывать? Нет, сэр, Бэн не такой, Бэн себя уважает и с кем попало болтать не будет.
Новичок наконец-то кончил прилежно записывать за ним в блокнот, а Санчес предложил бомжу сигарету, чем заслужил еще большее уважение.
- Так ты тут вчера ничего странного не видел? – спросил он, поднося Бэну зажигалку.
Тот затянулся, выдохнул с выражением явного восторга на лице, и только потом соизволил ответить.
- Нет, сэр, - сказал он. – Вчера – ничего.
- А этого… как его…
- Джона, - подсказал новичок.
- Да, конечно. Джона. Ты его когда в последний раз видел?
- Около девяти, сэр. В шесть мы вместе собираемся. Тут вечером местные ходят, детей выгуливают, собак там, с работы возвращаются, а мы собираемся и мелочь просим. Кстати, сэр, у вас не завалялось?
- Фримэн, - детектив даже не повернулся к новичку, - дай ему.
Новичок посмотрел на Санчеса недовольно, но все-таки сунул руки в карманы и, порывшись там, вытащил горстку мелочи. Бомж протянул к нему почерневшие от грязи ладони и новичок аккуратно, стараясь не прикасаться, ссыпал ему монеты.
Бэн тут же рассовал деньги по карманам, торопливо кивая.
- Сэр! Спасибо, сэр! Никогда вас не забуду! Всем теперь буду говорить, что враки это, про плохую полицию-то. Лучшая у нас полиция, сэр!
Тут Санчес все-таки обернулся и удостоил Фримэна взглядом. Тот понял намек и, закатив глаза, полез за бумажником. Бэн проводил его руки жадным взглядом.
- Ну так, приятель, - отвлек его Санчес, - виделись вы в шесть, а дальше что?
- Нет, сэр. В шесть мы встретились, были вместе до девяти. А потом пошли место на ночь искать.
- А как далеко вы друг от друга спите?
- Ну не на одной же лавке, сэр. Мы ж не какие-нибудь…
Санчес вздохнул и покивал.
- Да, да, это я понял. Что дальше было?
- Спать пошли. Джон все говорил, что денег накопит, снова дело откроет, жена вернется и дочки его тоже. Он всегда такой был, когда выпьет. Про дочек все вспоминал. Какие они у него. А потом место выбрал, а я дальше пошел.
- И ничего не слышал?
- Нет. Разве что… тут молодежь по ночам гуляет. Странная такая, но тихая. Все крашеные, в кольцах. Дерутся, конечно, но с кем не бывает?
- А вчера они тут были?
- Были. Еще как были. Сам слышал, как какая-то девка из ихних визжала. Но она повизжала и перестала, так что я дальше спать лег.
- Во сколько это было?
- Не знаю, сэр, ночью было. Спал я.
- А потом?
- А потом утром проснулся, а уже все. И дружбан мой… - тут Бэн опустил голову, уголки обветренных губ опустились, и Санчесу вдруг показалось, что тот вот-вот заплачет. Но нет, бомж только приложился к бутылке, без продыху сделав три мощных глотка.
- Ну, спасибо тебе, приятель, - поморщившись, Санчес поднялся на ноги и отряхнул штаны. – Если что, еще зайдем.
- Да заходите, заходите, конечно. Только, сэр… - Бэн вдруг заговорил другим тоном и детектив обернулся. – Вот что я вам скажу. Это сатанисты все. Я сам газеты читал. Они всех режут, сэр. И женщин, и детей, и вот дружбана моего… Это точно они. Газеты же не врут. Не врут же, сэр?
За молодежью даже не пришлось бегать.
Тем же вечером, Санчес, выпросив помощи у местных патрульных, задержал всю компанию, которая и вывела его на Искру.
Искра – а точнее, Лора – сидела сейчас в комнате для допросов, то и дело бросая испуганные взгляды на зеркальную стену.
Волосы у Искры-Лоры были зелеными, платье – оранжевым, дополняло образ внушительных размеров кольцо в носу.
Фримэн налил в стакан воды и медленно продвинул его к ней по железному столу.
- Представьтесь, пожалуйста, - он ободряюще улыбнулся.
- Л-лора… - девушка замялась. Для чего-то настолько кричаще-яркого у нее был слишком тихий, бесцветный голос. – Лора Шульц.
- Дата рождения?
- Шестнадцатое сентября. Семьдесят третьего.
- Вам семнадцать?
- Да… - Лора опустила голову. – Исполнилось.
- Учитесь?
Лора мотнула головой.
- Работаете?
- Нет. Пока.
- А ваши друзья? Расскажите о них.
- Мы… ну… - девушка упорно не хотела встречаться с ним взглядом. – Мы слушаем музыку, на концерты ходим…
- Употребляете алкоголь?
Лора вздрогнула, бросила взгляд на зеркало. Потом торопливо покачала головой.
- Н-нет. Только… только пиво. Иногда.
Фримэн вздохнул. Ничего другого он и не ожидал.
- Давайте вернемся к вашим друзьям, хорошо?
Искра только кивнула.
- Любите гулять по ночам?
Девушка вдруг побледнела, уставилась на него во все глаза и вцепилась в оборки на подоле платья.
- Нет.
- Как поздно вы вернулись домой… ну, скажем, вчера?
- Не помню.
- До одиннадцати? После?
- После. Наверное.
- Расскажете, что случилось?
- Я… - Искра задышала часто-часто. – Я не знаю.
- У меня здесь протоколы допроса ваших друзей, – Фримэн протянул руку и придвинул к себе внушительных размеров стопку бумаг. Зашуршал, листая. – Вот, например. Сара Андерсон. Знаете такую? – спросил он и начал зачитывать, не дожидаясь ответа: – «Мы сидели с парнями на лавке, потом Искра сказала, что ей надо в туалет и пошла в кусты. Ее не было несколько минут, потом она заорала. Мы побежали посмотреть, но она сама выбежала и чуть не сбила меня с ног. Мы пытались узнать, что с ней, но она только ревела. Потом Спайк пошел туда. Когда он вернулся, то был весь белый и сказал, что…»
- Хватит! – Искра ударила по столу кулаками. Стакан сухо звякнул, вода булькнула, выплескиваясь, Искра забралась на стул с ногами, обняла себя и уткнулась лицом в колени. – Не надо…
Чувствуя себя полнейшим неудачником, Фримэн с минуту просто смотрел на ее вздрагивающие плечи, потом быстро зажестикулировал, уставившись в зеркало.
В соседней комнате щелкнули выключателем, лампа задребезжала, включаясь, Лора только сильнее сжала пальцы на лодыжках. Появившись по ту сторону, Санчес пальцем указал на девушку, потом показал кулаки, потряс ими, кивнул и выключил свет. Стекло разом отразило и стол, и стакан, и графин, и стопку бумаг, и растерянного Фримэна, и маленькую, худенькую, испуганную Лору в дико-ярком платье. Новичок вздохнул, встал, подошел к ней, долил воды и прижал стакан к костлявому запястью.
- Вот, - сказал он, - выпейте.
Лора подняла голову. Она не плакала, но взгляд был таким, что он едва удержался, чтобы не отвернуться.
- Вот, - повторил он. - Выпейте. Успокойтесь.
Вдруг Искра открыла рот и заговорила, не отводя взгляд.
- Было десять вечера. Мы сидели там. В этой аллее. Далеко от главной дорожки. Пили пиво… - она говорила быстро, четко, безэмоционально, как робот из фантастического сериала, как врач, сообщающий пациенту о смертельной болезни. – Потом я захотела в туалет. Там сзади были кусты. Густые, высокие, за ними ничего не видно. Я пошла туда, присела, но мне там не понравилось. Слишком близко к ребятам. Поэтому я пошла дальше. К деревьям. Там много деревьев. Я села там. А потом услышала шорох и увидела человека. Он спрыгнул с дерева и пошел по траве. К дорожкам. К другим дорожкам. Не там, где ребята. Я удивилась. Человек был на дереве. Зачем ему на дерево? Я пошла туда, посмотреть. А потом на меня капнуло. И еще раз. Я не поняла, что. Подумала: может вода? Потерла, а пальцы стали красные. А потом я увидела. Там. В дереве. Наверху. Там была голова. И она смотрела. Она смотрела на меня. И капала… - Лору затрясло. – И капала… Я вся была в этом. Там так пахло. Так ужасно пахло! – выкрикнула она а потом завыла. Высоко, протяжно, на одной ноте, все глядя, глядя Фримэну в глаза, как давешняя голова в ветках. Он отшатнулся и выронил стакан.
У Харча была своя, скромная трехкомпонентная формула счастья: тихий уголок, хорошая погода, домашняя еда.
Сейчас Харч был счастлив. Он был один, солнце приятно грело спину, на коленях, распространяя восхитительный запах базилика и оливкового масла, стояла миска с салатом.
Несколько секунд Харч просто созерцал кусочки перца, огурца, редиса и крохотных помидоров, лежавших на широких листьях зелени, потом подцепил парочку вилкой и отправил в рот. Закрыл глаза, пережевывая.
Божественно.
- Так вот ты где! – вдруг донеслось откуда-то сбоку.
Сразу же узнав голос, Харч подавился.
- Ну же… приятель... дыши… - Санчес сразу оказался рядом и со всей дури врезал ему между лопаток. Харч схватился за горло, но все-таки прокашлялся. Когда он наконец поднял голову, то встретился взглядом с Санчесовским дитём - язык не поворачивался назвать молокососа «напарником». Дитё смотрело сочувственно. Потом рядом присел Санчес со своей неизменной сигаретой и выдохнул дым прямо в лицо. Вот и пообедал.
«Я закипаю, - подумал Харч. – Я закипаю и скоро взорвусь».
Он попробовал разогнать дым ладонью.
- Чего тебе?
- Старина, нам бы уже кого-нибудь обвинить… – сказал Санчес, прижимаясь к Харчу плечом, но все-таки не решаясь по-хозяйски его приобнять. – Тут, понимаешь, какое дело… – он глубоко затянулся. На этот раз струя дыма оказалась у Харча в волосах. – Ты же не смотришь ящик, да, приятель? А я вот смотрю. И шеф смотрит. И комиссар. Но, знаешь, специально для тебя я захватил это… – Санчес зажал полуистлевшую сигарету в зубах и протянул руку к новичку. Тот с мгновение просто смотрел на него, не понимая, чего от него хотят, а потом засуетился, расстегивая плащ и доставая из внутреннего кармана сложенную газету. Санчес хмыкнул и резко тряхнул ее, разворачивая.
- Вот, – сказал он, – гляди.
Харч быстро окинул цветастую первую полосу взглядом. Огромный заголовок: «Жуткое убийство в центре города! Его разорвали заживо!». Текст под ним: «Изуродованный труп неизвестного мужчины был найден в парке «Могавк» утром в среду...» Цветная фотография того самого дерева, на котором и находилось «изуродованное» тело.
- Ну и? – спросил он, разрываясь между гневом, возмущением, скукой и желанием послать все к черту и наконец пообедать.
Санчес ткнул пальцем куда-то в текст.
- Тут читай! Видишь? «Полиция до сих пор не озвучила даже предварительной версии происшедшего». Знаешь, что это значит? Это значит, что пресса уже присела на шею комиссару. А комиссар вот-вот присядет на шею шефу, а шеф присядет на шею нам… Интересная конструкция, правда? И мы в самой жопе. Ну же… старина… – он все-таки сделал это: приобнял Харча за плечи и встряхнул как ту газету. – Нам бы заключение пораньше.
- Знаешь, – сказал Харч, глядя в пространство и мысленно считая до десяти, – пассивное курение тоже убивает. Так что ты либо тушишь свою сигарету, либо получаешь по почкам. И убери руку. Или я сломаю тебе пальцы.
Санчес дернулся, поднял руки, как примерный арестант и даже отодвинулся.
- Без проблем, старина, без проблем!
- Заключение будет через три дня.
- Три дня? – Санчес снова к нему наклонился, выдыхая дым. – Это точно?
- Да. И потуши сигарету.
Санчес быстро огляделся, зачем-то глянул себе под ноги, а потом вытащил окурок изо рта и затушил его о содержимое тарелки Харча, медленно растерев по мякоти редиски и там и оставив.
- Старина, – сказал Санчес. – Ты же знаешь, если мне позарез надо, я не отстану. Ты уверен насчет трех дней?
Харч не только прочувствовал, но и осознал момент, когда градус его злости стал так высок, что она переплавилась в нечто совсем другое.
Харч вдруг решил, что устал. Устал и от этого города, и от этой работы, и от таких коллег. А еще ему очень хотелось поесть чего-нибудь домашнего в тишине и спокойствии.
Он кинул пластиковую вилку в безнадежно испорченный салат и протянул тарелку молокососу.
- Выкинь куда-нибудь, - сказал он, вздыхая. Молокосос принял тарелку без возражений и теперь оглядывался в поисках ближайшей урны.
- Ну, приятель, – продолжил Санчес. – Ты хоть намекни, а? Чтобы я мог начать строить версии. Смотри. Я тебе пончиков принес… – и Санчес, как заправский фокусник, откуда-то из-за спины выудил ядовито-розовую картонную коробку, распространявшую вокруг себя тепло и прогорклый запах масла.
Харч вздохнул.
- Скончался или от кровопотери или от болевого шока. Отметины на костях соответствуют отпечаткам зубов большой кошки. Судя по размеру – тигр.
- Так его тигр убил? – спросил новичок, все еще державший тарелку в руках.
- А свидетельница видела человека… - Санчес горбился и кусал ноготь.
- Я не говорю, что это был тигр. Отпечатки зубов совпадают. Но этого вашего Джона не только разорвали. Его еще и развесили по веткам. Кто бы там ни был, он славно порезвился.
Санчес наконец-то разобрался со своим ногтем и теперь задумчиво смотрел на новичка.
- Шеф серьезно на нас присядет, - сказал он. – Особенно сейчас. А мы все еще без версий и подозреваемых. Только зря покупали бутылку этому бомжу… как его там, Фримэн?
Тот неловко помялся на месте, не зная, куда пристроить злополучную тарелку, но все же как-то ухитрился достать из кармана блокнот и полистать его одной рукой.
- Бэн.
- Да. Точно. Бэн. Вот и зачем мы… – и тут лицо Санчеса просветлело.
- Харч, – сказал он, - а, Харч? А за ритуалку мы его выдать можем?
Харч посмотрел на него скептически.
- Если свидетельница видела человека… в общем-то да.
Санчес хмыкнул, полез в нагрудный карман, вытащил оттуда сигарету и сунул ее в рот, озорно поглядывая на присутствующих.
- Ну, Фримэн, слушай. Сейчас я научу тебя списывать висяки на сатанистов.
Стэнли, Северная Дакота, 1967 г.
Джейн встала пораньше и к обеду успела переделать почти все дела.
Она убралась, приготовила лютфиск, испекла печенье, подмела дорожку перед домом, искупала Ханну и постирала белье.
День выдался погожий, хоть и ветреный. Подхватив плетеную корзинку, груженную свежими, пахнущими порошком и крахмалом простынями, она, стоя в просторной, светлой кухне, просто наблюдала, как играют на ветру, отбрасывая на землю причудливые тени, листья старой липы во дворе. Постояв так немного, наслаждаясь воздухом, запахом и светом, она кинула поверх белья еще и коврик для пикника и решила взять с собой Ханну.
В соседнем дворе уже вешала белье миссис Поульсен. Сквозь широкие зазоры в ограде Джейн видела ее тонкие руки в просторных рукавах белой блузки, сосредоточенный профиль и то появлявшийся, то пропадавший из виду венчик светлых вьющихся волос.
Джейн наклонилась, пристроила корзинку на свежей, густой траве и расстелила коврик. Когда она, устроив Ханну поудобнее, обернулась, ее ждало разочарование: Сара уже все развесила и ушла обратно в дом. Не то чтобы у них было много общих тем, но Джейн вдруг захотелось просто поболтать с кем-нибудь о чем-то ерундовом, глупом, ничего не значащем. Солнце светило ярко, весело, Джейн встряхнула последнюю простыню и набросила ее на веревку для сушки. Ветер налетел внезапно и отбросил ее обратно, прямо Джейн в лицо, хлестко ударив по носу. Джейн зафыркала, замахала руками, пытаясь вернуть непокорную ткань на место, но та все никак не поддавалась. Наконец додумавшись отойти на шаг, Джейн чихнула, а потом рассмеялась. Ханна, забыв про игрушки, с радостью поддержала ее, и Джейн тут же подхватила дочку на руки, даже не пытаясь убрать прилипшие к лицу мокрые пряди волос.
- Кто это у нас смеется? – приговаривала она, щекоча Ханне живот. – А ну, кто это у нас смеется?
Но тут в глубине дома зазвонил телефон, и им пришлось прерваться. Обняв Ханну покрепче, Джейн отодвинула стеклянную дверь, быстро пересекла кухню, коридор, вышла к входной двери и подняла трубку.
- Алло, - сказала она, зажимая ее плечом и пытаясь привести себя в порядок.
- Джейн, милая, как ты? – женский голос в трубке звучал тепло.
- Отлично! – ответила Джейн, расправляя смявшуюся кружевную салфетку под телефоном. – Эллейн, я сделала лютфиск и наконец-то испекла печенье по тому вашему рецепту. Зайдете вечером?
Она обернулась к зеркалу и теперь пыталась убрать лезшие в глаза волосы. Ханна тут же принялась ей помогать, и держать трубку стало сложнее.
- Зайду, - тут же пообещала Эллейн. – Мне пришло письмо от Джима.
- А мне еще не приносили, - Джейн вздохнула, но сразу оживилась. – А что он пишет?
- Не хочешь ждать вечера? – Эллейн хмыкнула.
- Совсем не хочу.
- Пишет, что служба идет хорошо, что он уже привык к жаре, что лейтенант хвалит его и называет лучшим пилотом роты…
- И это, конечно же, правда. С таким-то отцом! – вставила Джейн. Эллейн рассмеялась.
- Даже не обсуждается! Еще он просит за него не волноваться.
- А вот это уже можно обсудить!
Теперь они смеялись вместе.
- Я приду к пяти, - пообещала Эллейн. – И возьму с собой письмо.
Джейн хихикнула.
- Знаете, как меня порадовать.
- Увидимся, - сказала Эллейн и повесила трубку.
Джейн пристроила телефон ровнее, потом бросила взгляд на мерно тикавшие в углу часы. До прихода свекрови оставалось еще полтора часа. Не зная, чем еще себя занять, Джейн отправилась в гостиную и усадила Ханну на диван.
- Будем слушать музыку! Хорошо?
Ханна кивнула, и Джейн включила радио; несколько секунд крутила ручку, потом воскликнула:
- Мамина любимая песня! – скинула обувь и затанцевала прямо на ковре, подпевая.
Ханна рассмеялась и принялась хлопать в ладоши.
- Маме весело! – сказала она.
За первой любимой песней последовала вторая, Джейн все танцевала, ее распирала энергия, ветреная, солнечная, беззаботная.
За музыкой она не сразу расслышала стук в дверь, и замерла посреди залитой светом гостиной, вспотевшая и растрепанная. Бросила взгляд на часы, надела обувь, поправила блузку и снова подхватила Ханну на руки, не желая оставлять ее одну в гостиной. Ханна захныкала.
- Ну-ну, – сказала Джейн. – Сейчас мы посмотрим, кто там пришел. Может, бабушка пришла, ты же будешь рада бабушке?
Ханна надулась, но кивнула.
За дверью, как ни странно, оказалась не бабушка, а двое мужчин в военной форме. Едва Джейн вышла к ним, они сняли пилотки.
- Миссис Стивенс? – спросил тот, что повыше.
- Да? – она улыбнулась.
- Нас просили вам передать, - сказал тот, что поплотнее, и протянул Джейн сложенную пополам бумагу.
Джейн развернула ее осторожно, прочитала, опустила руку и закусила губу.
- Нам очень жаль, мэм, - сказал тот, что повыше.
- Соболезнуем, мэм, - сказал тот, что поплотнее.
- Нет, – Джейн мотнула головой. Ханна обняла ее крепче и сунула в рот палец. – Я не понимаю. Тут написано, что он пропал…
Мужчины переглянулись.
- Мэм, – сказал тот, что повыше, – вертолет вашего мужа нашли в джунглях, он разбился. Еще нашли тело его товарища, стрелка, он погиб.
- Но… - Джейн помедлила. Подул ветер, зашевелил листья клена перед домом, тени поплыли по темным форменным курткам, запутались у Джейн в волосах. – Это же хорошо, - сказала она, подняв голову и глядя высокому в глаза. – Они же не нашли его. Нашли его товарища, а моего Джима – нет. Значит, он жив. Какие соболезнования вы мне приносите?
Тот, что повыше – вздохнул.
- Простите, мэм, – сказал тот, что поплотнее.
Джейн свернула бумагу, потом заговорила, быстро-быстро:
- Вы, наверное, устали, – сказала она. – А я сделала лютфиск и печенье. Много лютфиска и печенья. Вот, что всем нам нужно. Пойти на кухню, съесть лютфиск и попить чай. Такой прекрасный день сегодня. Вы же любите домашнее печенье? Я знаю, любите. Заходите, — сказала она. - Заходите смелее.
Чикаго, штат Иллинойс, 1988 г.
Саймон уже третий час напивался в баре.
Не то чтобы он был пьянчугой. Нет, такого за ним не водилось. Просто у Саймона выдалась действительно хреновая неделя.
Серьезно, хренометр бы зашкалило, если бы он существовал. Если бы какой-нибудь телевизионный умник додумался организовать шоу: «Они попали в полную жопу», – Саймон стал бы героем месяца. Его без вопросов, сразу же приняли бы в «Ложу Лузеров».
Он вздохнул, поднял голову и решил перейти с пива на виски.
- Эй, - сказал он, пытаясь отклеить локти от липкой стойки, - приятель, мне сюда виски. Безо льда.
Бармен закончил протирать стакан и направился к нему.
- Уверен? – спросил он. – Тебе, вроде, и так уже хорошо.
- Заткнись и лей, - скомандовал Саймон. Хотел, чтобы было твердо, а вышло жалобно.
Бармен медленно наполнил его стакан.
- Хреновый день?
- Хреновая жизнь, - ответил Саймон. – Приятель, ты смотришь на самого невезучего человека в мире.
- Да неужели? – бармен усмехнулся, опираясь на стойку локтем.
- Честно говорю, - Саймон обхватил голову руками. – В понедельник меня уволили с работы. Без выходного пособия. Сказали: иди ты… на все четыре стороны. Ну что делать? Я и пошел. Во вторник я узнал, что моя девушка трахалась с моим лучшим другом. В среду меня залил сосед сверху. А сегодня… сегодня у меня угнали машину.
- А завтра у тебя будет похмелье.
- Без разницы, - Саймон махнул рукой.
Тут подал голос еще один посетитель бара. Только ему и Саймону приспичило напиться в четыре часа пополудни.
- Мне еще, - сказал он, и бармен сразу же поспешил к нему в темный угол, скрытый двумя большими бочками с пивом.
- А тебе тем более хватит, - сказал он, и по тону Саймон понял, что парень из темного угла – завсегдатай. Так говорят либо с провинившимися сыновями, либо мужьями, что еще хуже.
- Ох, - сказал парень, - просто налей…
Бармен вздохнул, но все-таки налил ему еще. Саймон, бросив взгляд на свой стакан, без проблем узнал в напитке тройную порцию виски безо льда. Потом увидел, как парень заглатывает ее одним движением. Это… впечатляло.
А потом парень поймал его взгляд, и Саймон снова почувствовал себя полнейшим лузером.
- Чего пялишься? – спросил парень, наполовину скрытый тенью. – Нравлюсь?
Саймон торопливо покачал головой. Только драки с незнакомцем посреди задрипанного бара ему и не хватало.
- Значит, не нравлюсь? – спросил парень. А потом нагнулся вперед, и Саймон сглотнул. Лицо незнакомца было испещрено глубокими шрамами. Они начинались у линии роста волос, а заканчивались у ворота форменной куртки цвета хаки.
Парень посмотрел, посмотрел на него, а потом расхохотался.
- В штаны-то наложил! Наложил! Нет, - обратился он к бармену, - ты глянь на него. Глянь.
Саймон быстро глотнул из стакана. Смотреть, как двигаются, изгибаются шрамы, было почти противно.
- Слушай, ты, - сказал парень, - хочешь, расскажу тебе про настоящую неудачу?
- Перестань пугать человека, - сказал бармен. – У него и так неделя не из легких.
- А что, я кого-то пугаю? – искренне удивился парень. – Я тебя пугаю, приятель? – спросил он у Саймона, делая страшную рожу.
Саймон торопливо покачал головой.
- Тогда слушай.
- Не слушайте его, - шепнул Саймону бармен. – Он всегда такой, когда напивается.
- Заткнись и плесни еще! – прикрикнул на него парень. Потом, когда ему налили, спросил уже куда тише: - Знаешь, откуда у меня они? – он ткнул себя в щеку, и в неровном свете единственной лампы Саймон особенно четко увидел, как дернулись под кожей поврежденные мышцы. - Я служил во Вьетнаме, приятель. Знаешь, как говорят? Если ты там не был, ты ничего не знаешь. Это правда, приятель. Я вот там был. И вернулся с таким подарочком, с каким больше никого нет. Интересно тебе, почему?
Саймон покачал в руках свой почти пустой стакан. Слушать не хотелось, но он вдруг представил, как этот пьяный горе-ветеран бросается на него, как они дерутся, бьют мебель, посуду, как бармен достает из-под стойки обрез… или вызывает полицию. Так себе перспективка. Он кивнул, и незнакомец продолжил:
- Нас сбросили в джунгли, чтобы мы их чистили от чарли. Находили всякую косоглазую мразь и резали за звездно-полосатый. Был там один отряд, никто его выследить не мог. А потом, однажды, прочесываем мы квадрат, а там, ба! Те самые, неуловимые. Двадцать трупов. И ладно бы там пострелянные. Нет, приятель. Их на части порвало. Видел когда-нибудь, как разрывает на части? Тут, приятель, голова, - он показал на стойку перед собой, - рука вон где ты сидишь, а ноги, ноги, приятель, на бильярдном столе. Частями. Вот и они там такие были. Только вот странность. Никаких мин. Взрывов никаких. Просто порванные трупаки. Мы все думали: что их так? А потом, через три дня, узнали. Я тогда спал. А потом слышу: кричат. Такой это был крик, что до сих пор его слышу. Вскакиваю и вижу: друг мой, Эдди Джонсон, лежит, а над ним зверюга какая-то. Черная. Громадная, больше человека раза в полтора. Вся в крови. И дерет ему глотку, а лапами знаешь что делала? Грудь ему рвала. Вот на такие мясные ленточки. Я теперь на бекон смотреть не могу, парень. Мы все по ней палить стали, а хоть бы хны. Я ей лично вот сюда, - он ладонью ткнул себе под ключицу, - стрельнул, а у нее знаешь что? Пуля выпала. И тогда она мне этот подарочек и оставила. Прямо вот так, - парень положил пальцы на свои шрамы и медленно провел ими вниз, повторяя рисунок. Потом он хлопнул ладонью по столу и опрокинул в себя остатки последней порции.
- А ты говоришь, неудачник, - сказал он чуть погодя. – Машину угнали. Вот где настоящая неудача. Хочешь убить, а нельзя. Вот где настоящая неудача, приятель.
Над джунглями в 150 км. от Сун Хьеу (Южный Вьетнам), 1967 г.
Когда стрельба прекратилась, у Джима из головы вылетели все инструкции. Несколько минут он так и летел, просто глядя перед собой, обеими руками сжимая рычаг управления. Потом вспомнил, что надо связаться с базой. Крутанул ручку, подождал.
- Мы не выполнили задание, - говорил он. – Нас обстреляли.
Потом качнул головой и услышал:
- Приняли координаты. Возвращайтесь на базу. Как поняли? Как поняли, ноль-семь-тринадцать?
- Вас понял, - сказал он. Потом вдруг вспомнил, как Мерфи забрал у него управление. Было бы так хорошо, если бы кто-нибудь забрал у него управление. Спину как судорогой свело. Он повел плечами и постарался не смотреть. Одна часть Мерфи осталась в джунглях, другая присохла к боковому стеклу. Темные, вишневые пятна на багровом фоне.
Потом что-то запищало, и Джим не сразу понял, что именно. Поискал глазами у себя над головой, под ногами, на панели.
- А, - сказал он. Голос был его, но звучал незнакомо. – Датчик оборотов.
Цифры скакали, как безумные. Обороты то росли, то снижались, двигатель затрещал, и Джим наконец-то вспомнил.
В них стреляли. Лачковски убили. Мерфи убили. Пытались попасть по винтам. Они попали в двигатель. Чертовы чарли подстрелили им двигатель!
Джим вдруг понял, что живой. Живой и совсем не хочет умирать.
В голове стало пусто, легко, ясно. Он утер выступивший пот рукавом, огляделся, выбирая место посадки.
- С наименьшим количеством деревьев минимальной высоты, - повторил он за инструктором. – Пристегнуть дополнительные ремни безопасности, отключить подачу топлива.
Их чуть дернуло, за спиной Джима что-то сухо звякнуло. Он моргнул, и они начали опускаться.
- Ровнее, - повторял Джим, - ровнее.
Просвет был слишком узким, деревьев было слишком много, ветки стучали о борта; когда они коснулись винтов, Джим включил обороты на максимум. Винты завизжали, срезая все на своем пути, листья зеленой кровью плеснули в лобовое стекло, что-то заскрежетало, ломаясь, а потом машину слегка подбросило: они сели.
Джим откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, а потом рассмеялся. Он смеялся долго, надрывно и сам не заметил, как смех перешел в рыдания. Воротник куртки намок. Он потер об него ладони, даже не пытаясь стереть с лица слезы и сопли. Потом достал Библию. Подержал в руке. Зажмурился еще раз и начал молиться.
Ветки могли продырявить баки, вертолет мог сесть на мину, вокруг могли ходить чарли, Джиму было все равно. Он цеплялся за эту нормальность, за эту частичку своего привычного мира, как висящий над пропастью цепляется за траву и торчащие из земли корни: инстинктивно, отчаянно, бездумно.
Закончив, он достал фотографию Джейн. С минуту разглядывал, словно видел в первый раз, спрятал обратно, утерся рукавом и отстегнулся.
Под ногами, куда ни глянь, были ветки. Мокрые, ноги так и скользили. Джим попробовал раскидать их, потом посмотрел на распахнутую дверь в кабину. Вспомнил, как дергал за ручку Мерфи, запретил себе вспоминать об этом и оставил дверь открытой. Надо было обойти машину. Посмотреть на двигатель. Не посмотреть на Лачковски.
Он невольно бросил взгляд на грузовой отсек. Нагромождение затянутых в брезент ящиков закрывало обзор, но Джим все равно увидел руку Быка. Короткие сильные пальцы, широкие запястья, крупные мышцы загорелого предплечья под краем рукава, все в подсохшей, потемневшей крови. Джим выдохнул, быстро пошел вперед, осмотрел хвост, убедился, что задний винт не поврежден.
С другой стороны корпус выглядел иначе. Круглые, вогнутые, как серебром обрамленные, дырки складывались в узоры, ложась то кучнее, то по прямой. Сам не зная зачем, Джим сунул внутрь палец и нащупал пулю. Металл все еще был теплым. Частички краски прилипли к коже, когда он вытаскивал палец обратно. Дырки уходили вверх, по дуге, ему даже не пришлось отступать назад, чтобы убедиться: двигатель в джунглях не починить. Надо было еще раз связаться с базой.
Когда он вернулся в кабину, то сразу почувствовал запах. После первого боевого вылета, когда его наконец перестало выворачивать на свежую травку возле посадочной площадки, к нему подошел Мерфи. Джим как наяву видел его сейчас. Сигарета в зубах, рука уперта в бок, солнце светит в макушку.
- Ничего, - сказал тогда Мерфи. – К запаху быстро привыкаешь. К воплям вот сложнее. А к запаху – без проблем.
И правда. Джима даже не тошнило. Но все равно хотелось отвернуться или уйти подальше. К специфическому запаху крови примешивался запах мочи, фекалий, иногда гари, иногда пороха, сопутствующий смерти в бою. Хуже пахла только гангрена. Джим хотел разобраться с этим побыстрее и выйти наружу. Надел наушники, включил генератор, покрутил ручку прибора связи и начал ждать, чтобы не дождаться ничего. Ни треска помех, ни голосов. Сквозь лобовое стекло он увидел сломанные ветками антенны и закрыл лицо руками.
Когда он не вернется на базу, его наверняка начнут искать. Он передал туда свои последние координаты. Его заберут. Обязаны забрать.
Он вдруг вспомнил про спецназовцев, к которым они летели. Мелькнула мысль: а что если попробовать к ним выйти?
Нет. Не получится. Пробраться к возможно уже уничтоженному отряду через джунгли, которые все-таки не были очищены от чарли… Которые все еще ходили где-то рядом. Которые могли его искать.
Джим положил ладонь на кобуру табельного пистолета и сразу вспомнил, что грузовой отсек был набит оружием и провиантом. Еще у него были «игрушки» Быка. С таким арсеналом он тем более должен был дождаться помощи.
Джим спрыгнул на землю, в два шага оказался у импровизированной горы коробок и отстегнул удерживавшие ее с этой стороны ремни. Чтобы открыть первый ящик, потребовалась некоторая сноровка. Внутри оказались ручные гранаты. Он со вздохом достал одну, подержал в руке и спрятал обратно.
Следующая коробка оказалась забита патронами для М60. Для винтовки Стива. Джим помялся на месте, потер глаза ладонями и все-таки решился. Не искать же еще одну – и наверняка разобранную – винтовку в стольких ящиках? Он подхватил коробку.
Стив сидел, откинувшись на спину и широко раскрыв глаза. Он все еще был теплым. Прежде чем попробовать сдвинуть его с места, Джим опустил ему веки.
Он и раньше видел трупы. Но именно Лачковски в смерти, в этой пустой неподвижности выглядел так противоестественно. Смотреть на него было мучительно. Еще он был чертовски тяжелым. Джим запыхался и перепачкался в чужой крови. Сел на жестяной пол, тяжело дыша. Хотелось пить. Как же хорошо, что они везли спецназовцам и воду.
Ближе к вечеру стало холодно. Джим закрыл грузовую дверь со стороны второго пилота, сел на место стрелка и вцепился в автомат. Завернутый в брезент Лачковски лежал тут же, ноги в тяжелых армейских ботинках торчали наружу. Не зная чем еще себя занять, Джим смотрел на них. Снова и снова подсчитывал пятна присохшей грязи на темной коже и узлах шнурков.
Вечер подступал издалека. Тишина становилась все ощутимей, давила на уши все сильнее. Чтобы заглушить ее, он ладонью начал отстукивать ритм первой пришедшей на ум песни, напевая про себя, нервничая.
Когда наступила ночь, ему вдруг очень захотелось закрыть и вторую дверь в грузовой отсек, захотелось почувствовать замкнутое пространство, тесное, безопасное. Еще захотелось отлить. Несколько минут он просто думал об этом. Поглядывал то на свою ширинку, то на ботинки Лачковски. Он мог сделать все, даже не сходя с места, но это казалось ему нечестным, неправильным, жестом неуважения. В конце концов, он не выдержал и поднялся. Проверил кобуру с пистолетом, залез в коробку с «игрушками» Стива и зачем-то прихватил оттуда нож, не совсем понимая, чего так боится.
Подходящее место нашлось рядом. Метрах в пяти от машины. Джим даже успел расстегнуть брюки, когда услышал это.
Никакого треска веток, только стремительный, удаляющийся шорох. Он дернулся, невольно шагнул назад, беспомощно вглядываясь в темноту, сердце забилось как бешеное.
Джим никогда не был трусом. Он был скаутом. Он убил своего первого оленя, когда ему было тринадцать. Он даже успел выстрелить, прежде чем тень бросилась на него из-за деревьев.
Джим заорал, задергался бездумно, пытаясь вырваться из хватки. Штаны сразу же намокли. Боль была невыносимой, но страх подгонял его, надо было хоть что-нибудь сделать, освободиться, убежать, кровь брызнула в лицо, и лишь несколько мгновений спустя он понял, что это его собственная. Тень давила на него всем весом, казалось, ребра вот-вот треснут, он беспорядочно бил ее по морде, попадая то по влажному носу, то по прохладному, тоже уже мокрому меху. Когда тень вдруг дернула его за искромсанную руку, он, чувствуя, как плоть расходится у плеча, заорал в голос и запрокинул голову.
Небо было усеяно звездами, зверь вцепился ему в шею, Джим нащупал в кармане нож Лачковски.
Уже захлебываясь, он нанес один единственный удар, лицо снова окатило кровью, она попала в рот, в глаза, зверь застонал, Джим моргнул, а потом звезды начали гаснуть.
продолжение в комментариях.
@темы: конкурсная работа, Радуга-2, рассказ
-
-
03.11.2010 в 23:51Кейт переминалась с ноги на ногу, как могла, куталась в совершенно не гревшую ее короткую куртку, то и дело дышала на онемевшие ладони. Вывеска над головой мигала, и силуэт в лужах был кривым и размытым.
- Холодно, - сама себе сказала Кейт и поправила волосы.
Остальные девушки стояли ниже по улице. Кейт видела их в неровном свете фонарей и неона; дым от их сигарет, от томного дыхания, клубясь, переливался, плыл в воздухе, растворялся в нем. Она вдруг представила, как все они, и она сама, тают, растворяются в холоде, превращаются в пар и мираж. В оптические иллюзии, лишь по какой-то случайности напоминающие людей.
Машина взялась как из ниоткуда. Тормознула рядом, мутной водой окатила сапоги, но Кейт даже была рада.
Зажужжал стеклоподъемник, она изобразила лучшую свою улыбку и чуть качнула бедрами. Водитель, склонившись к рулю, несколько секунд просто смотрел на нее, потом открыл пассажирскую дверь. Кейт скользнула внутрь, не раздумывая. Там, в мягкой, душной темноте, было значительно теплее. Из ее груди вырвался звук: наполовину смешок, наполовину выдох.
Мужчина покачал головой и посильнее включил печку. Кейт сразу же протянула к ней руки, пальцы, казалось, колола добрая тысяча иголок, приятно и неприятно одновременно.
- Замерзла? – вдруг спросил водитель. Кейт, сама толком не зная, что ответить, обернулась к нему и пожала плечами, улыбка стала виноватой. Мужчина откинулся назад, и Кейт поняла, что он еще очень молод. Не старше двадцати трех. Светлые волосы, светлые глаза, он вдруг прищурился и втянул воздух носом, Кейт стало не по себе.
- Минет за тридцать, - выпалила она. – Сто за час. Только классика.
Губы мужчины вдруг растянулись в улыбке, влажно блеснули в полумраке белые зубы.
- Только одно «но», - сказал он. – У меня есть, скажем так, предпочтения. Как тебе идея сделать все на свежем воздухе?
- Холодно же… - пробормотала Кейт.
Водитель рассмеялся.
- Ничего. Я тебя согрею. Ну так как? Поедем в парк? Я люблю парки. А можно и куда-нибудь еще.
Кейт вдруг вспомнила про свою подружку Фиону. Как та рассказывала ей про своих клиентов и про то, что самые обычные и нормальные, на первый взгляд, парни оказываются самыми погаными извращенцами. Но кивнула.
Мужчина хмыкнул и завел двигатель.
Сначала они ехали молча. Кейт почему-то было неловко, и она то и дело бросала на водителя взгляды. Тот едва заметно улыбался. То ли предвкушал, то ли еще что. Потом он включил радио и принялся покачивать головой в такт песне, отстукивать ритм по оплетке руля. Кейт не лезла, позволяла ему рулить куда вздумает, бездумно пялилась на свои в сетчатых чулках колени да бросала на парня короткие, осторожные взгляды. И почему-то нервничала.
Обычно с ней так не было. Вот гадливость испытывала то и дело. А тут…
Она еще раз глянула на водителя и в уме начала перебирать причины, чтобы не отказаться.
Во-первых, клиент наверняка рассердится. А если он рассердится, Кейт придется несладко.
Во-вторых, она и так уже задолжала за квартиру. И газ. И свет. И воду.
В-третьих, она должна была папе Раулю.
В-четвертых…
Тут они притормозили, и Кейт вся сжалась, как мышка. Потом водитель повернулся, наклонил к ней голову и снова, как у «точки», втянул ее запах носом. У Кейт сердце ушло в пятки, а потом забилось как бешеное. Сама не понимая, что делает, она отпихнула его и тут же вжалась в дверь.
- Пожалуйста… - пробормотала она. Мужчина рассмеялся.
- Хочешь поиграть? – сказал он. – Я люблю игры. Люблю прятки. Поиграешь со мной?
В полумраке блеснули глаза, зубы, а потом он положил руку ей на бедро, и Кейт заорала. Широко раскрыв глаза, распахнув рот, она видела, как на ноге раскрываются, кровоточа, глубокие борозды. Она забилась, пытаясь ударить его, избавиться от боли, и как-то нашла ручку двери. Дернула ее и вывалилась на улицу. Водитель выглянул следом, улыбнулся широко, безумно. Одно долгое мгновение она просто смотрела на него, потом неловко встала на ноги и побежала.
Кровь текла вниз по колену, верх сапога промок, она чувствовала каждый удар своего сердца, каждый хриплый вдох и почему-то не могла закричать. Сильнее всего ей хотелось спрятаться. Забиться в темный угол, где ее не увидят. Она нырнула в ближайший переулок, сделала еще несколько шагов, замерла, прислушиваясь.
- Шалунья, - выдохнули ей в ухо.
Кейт взвизгнула, рванула вперед и тут же налетела на мусорный бак. Он завалился набок с грохотом, она упала сверху, расцарапав руки и без того пострадавшее бедро, взвыла, но снова поднялась. Света было мало, ее тень на земле была вытянутой и изломанной, Кейт свернула налево, в другой проулок, и нырнула за ряд контейнеров под пожарной лестницей, сжимаясь в комок, не в силах зажмуриться.
Она увидела его из своего укрытия. Он пришел, и его тень легла к ее ногам. Он повернул голову, туда, сюда, а потом разом изменился. Бак глухо, тихо звякнул, когда тень встала на него сверху. Кейт зажала себе рот рукой, осторожно, стараясь не шуршать, начала продвигаться вбок, и тут тень вынырнула из полумрака. Уставилась большими желтыми глазами, а потом сказала:
- Игривая…
Кейт закричала было, когда ее повалили на спину, но почти сразу затихла. Больше не смогла дышать.
Тень оторвалась от нее.
- Слишком быстро, - сказала она. – Ты плохо старалась. Я разочарован, видишь?
Потом она снова ухватила Кейт за шею, и они взлетели.
Стэнли, Северная Дакота, 1969 г.
Сначала Джим просто стоял и смотрел на замочную скважину. Рука чуть подрагивала, металл едва слышно звякнул, когда он попытался вставить ключ в замок. Внутри двери щелкнуло раз, другой, он толкнул ее и оказался в узком коридоре. Пылинки плыли в прохладном весеннем воздухе, на стене висели все те же фотографии, лестницу все еще покрывал светлый ковролин. Он глубоко вздохнул, всем телом расслабляясь и чувствуя себя дома, а потом увидел Джейн. Она стояла дальше, у входа на кухню, прижимая к груди руки в смешных, ярких прихватках с узором из подсолнухов. Потом Джейн качнулась к нему, сделала шаг, сделала другой, замерла, словно сомневаясь, медленно сняла прихватки и положила их на край узкого телефонного столика. Джим открыл было рот, но она уже налетела на него, вцепилась крепко, собрала ткань формы ногтями, ткнулась носом в шею и замерла так.
Джим выронил вещмешок.
Она ощущалась так остро. Запах кожи, волос, частое дыхание, приоткрытый, влажный рот, быстро бьющаяся тонкая жилка под светлой кожей. Джим почувствовал, как в нем поднимается это. Совсем не похожее на возбуждение. Совсем не похожее на желание. Что-то темное и пугающее. Он зажмурился, сжал кулаки и зубы, пытаясь справиться с ним и с собой. Так они и стояли, замерев, а потом Джейн вдруг разжала пальцы, просто обняла его, и Джим наконец почувствовал, что у него промок воротник.
- Я такая дура, - зашептала Джейн. – Даже не представляешь, какая я дура. Я так много плакала, когда тебя не было. Я себе пообещала, что когда ты вернешься – не стану плакать. Больше никогда не буду плакать. И вот, посмотри на меня, реву как корова.
Тут она отстранилась и громко шмыгнула носом.
Джим посмотрел на нее, на покрасневшие глаза, на прилипшие к щекам прядки темных волос, и ему сразу полегчало. Он обнял ее сам, крепко, будто стараясь впечатать себя в это хрупкое тело, раствориться в нем, и Джейн обняла его в ответ, плача, на это раз шумно, со всхлипами.
Плоть мягко разошлась под зубами, кровь брызнула в лицо, и Джим проснулся. Потом сел, ощупал щеки, осмотрел ладони, выдохнул, ничего не обнаружив, и обернулся к Джейн. Она спала, повернувшись к нему спиной, тонкое плечо мерно вздымалось и опускалось в такт дыханию. Джим осторожно погладил ее между лопаток, пытаясь вернуться к реальности, забыть кошмар, и Джейн застонала, тихо, на выдохе, переворачиваясь на живот.
Он поцеловал ее в шею, выбрался из кровати как мог тихо, надел халат, решительно прошел мимо детской и спустился вниз. Свежая газета лежала на коврике у двери. Он, едва взглянув на нее, захотел кофе и сразу удивился тому, насколько неправильным и неуместным показалось это внезапное желание. Он был как школьник, который все никак не мог вписаться. Ни сюда, ни в это тихое утро.
Джим все-таки наклонился, больше для порядка подбирая газету, и тут услышал лай. На крыльцо дома напротив вылетел ретривер, а следом – мальчонка лет десяти. Собака кружила вокруг него, пока они спускались вниз по ступенькам, и Джим увидел зажатый в руках ребенка цветастый мячик.
- Сейчас! – почти кричал мальчонка. – Сейчас кину, Лаки, успокойся! Успокойся, тебе говорят!
Потом он увидел Джима и замахал ему рукой.
- Привет, мистер Стивенс!
Джим помахал ему в ответ, пытаясь вспомнить имя. Тимми? Джимми? Стиви?
- Сейчас, Лаки! – крикнул Тимми-Джимми, замахиваясь. – Лови!
Мяч улетел далеко, плеснула на солнце золотистая шерсть, Лаки понесся по двору, раскрыв пасть. Джим быстро ушел в дом.
Жизнь у него как-то сразу не заладилась. Он попробовал было продолжить помогать матери в мясной лавке, но не выдержал там и дня. В автомастерской оказалось слишком много людей. На заправочной станции, напротив, безлюдно и слишком много пространства. А дальше Джим уже и не пытался.
- Мой Адам, - говорила его мать, когда они с Джейн сидели на кухне и делали вид, что пьют чай, а Джим, как школьник, подслушивал их, сидя на лестнице, - упокой Господь его душу, тоже не сразу нашел работу. Все устроится, вот увидишь. Все обязательно устроится.
-
-
03.11.2010 в 23:52Хулио – это тот парень в скорой. Так про него говорили.
Хулио и правда сидел в машине, завернутый в ярко-рыжее одеяло. Его мелко-мелко колотило. С час назад Хулио вкололи успокоительного напополам с физраствором и так и оставили сидеть и успокаиваться. Успокаиваться у Хулио не получалось, зато получалось трястись.
А потом перед ним нарисовалась проститутка. Хулио, съежившийся, потертый, так и не избавившийся от кислого привкуса рвоты во рту, понял это сразу. По высоким каблукам, слишком яркому макияжу и тому, что только с натяжкой можно было назвать одеждой. Ветер подул в их сторону, и Хулио накрыл запах дешевых крепленых сигарет и цветочного парфюма.
Она немного постояла, вся обрисованная тусклым пасмурным светом, потом задрала ногу в сапоге на высоченной шпильке, поставила ее на жестяной пол, с тихим «Ы-ы-ых!» забралась в салон, высокая, тощая, прямо жердь, процокала мимо и плюхнулась в кресло парамедика. Хулио, до того сглатывавший сопли и вообще не желавший жить, даже как-то приосанился, но одеяло из рук все равно не выпустил, цеплялся за него так, будто от этого зависело, будет ли небо как раньше висеть над головой или рухнет к чертям, чтобы раздавить всех в лепешку.
Еще он то и дело бросал на девицу заинтересованные взгляды, но почти сразу, устыдившись, отводил глаза. Тем более что взгляд как-то сам ложился то на чулки сеточкой, то на манящую темноту между ногами. Ими, надо признать, шлюха крутила как надо. То вскидывала одну на другую, то вытягивала в проход, то почти поджимала, очевидно нервничая. Потом зашуршала, роясь в сумочке и, наконец, вытащила наружу портсигар. Хулио снова отвернулся, поэтому не увидел, а только услышал шорох, щелчок, щелчок погромче, глубокий вдох и, наконец, вжиканье молнии.
- Эй, - после недолгого молчания спросила проститутка, – тебя Хулио зовут?
Хулио снова втянул голову в плечи и нахохлился.
- Ну да, - сказал он. – А чего?
- Я-асно, - ответила девица и глубоко затянулась. Потом протянула ему сигарету. – Хочешь?
Хулио посомневался немного, потом принял. Руки у шлюхи были ледяные.
Он сделал пару мелких затяжек, повернулся, чтобы вернуть, но проститутка уже доставала другую. Несколько минут они сидели молча, отвернувшись друг от друга, куря. Тишину то и дело нарушали вопли с улицы.
- Чего ты делаешь? Чего делаешь, мать твою?! Не хватай там! Тут подсекай! Подсекай!
- Да какого, блядь, хуя, я должен собирать ее по всей лестнице?! Ты виноват, ты разбросал, ты и собирай!
- Отъебись! Отъебись, прошу тебя, будь человеком, блядь!
- Взаимопомощь, друзья. Помним про взаимопомощь.
- Вот только ты не начинай!
- Да заткнись уже!
Послышался топот, потом невысокий, плотный, слегка взъерошенный парамедик с грохотом распахнул закрывшиеся было двери и окинул их хмурым, почти кожу проедающим взглядом. Хулио уставился на него круглыми, с пятак, глазами, шлюха все так же курила, уставившись в окошко и закинув ногу на ногу. Парамедик внезапно закончил изучать их, отвернулся и заорал куда-то в проулок:
- Да тут они! Тут!
Потом отошел на шаг, пропуская другого мужика, повыше и посмурнее.
- Получайте.
- Ну, спасибо, друг, - мужик похлопал парамедика по плечу, потихоньку отстраняя от машины.
Вообще, это у Хулио был такой талант. Он сразу, одного взгляда хватало, определял легавых. Полезный талант там, откуда он родом. Но то было раньше, когда Хулио еще толкал наркоту местной шпане. А теперь, после отсидки, он разносил почту и легавые, видимо с непривычки, вызывали в нем не прежнюю брезгливость, а противное, какое-то сосущее беспокойство. Он поежился, потом, решив действовать от противного, сбросил одеяло с плеч и выпятил грудь. Правда, сразу сдулся, когда на него лег водянистый, усталый взгляд копа.
- Хулио Фернандес? – спросил коп.
- Ну да.
- Вы обнаружили тело?
Хулио весь скукожился от этого «тело». Сразу вспомнилась и кровища, и кишки, и обглоданные кости.
- Ну… да… - сказал он, неуверенный, вырвет его или нет. На зоне он всякого насмотрелся. Соседа его, Фортеля Билли, как-то за фортель кипящим маслом окатили. Мертвых торчков он бы даже захотел – не сосчитал бы. Но вот такого не видел никогда.
- А вы, значит, - коп повернулся к шлюхе, помолчал, скривил рожу и полез в карман за блокнотом. Перелистнул. – Фиона Эндрюс?
Шлюха выпустила длинную, тонкую струю дыма в его сторону, но та растаяла, так и не добравшись до его лица.
- Ну?
- Подруга убитой?
- Ну?
- Род занятий?
- Как будто сам не видишь.
- Со мной пройдите?
- Что, еще штраф с меня сдерете?
- Нет, - коп покачал головой, пряча блокнот. – Пока нет. Пока на опознание.
Девица пожала плечами, затушила окурок о стену, поднялась и процокала мимо. Машину чуть качнуло, когда она спрыгнула на землю и, зацепившись каблуком за выбоину, потеряла равновесие.
Коп, как ни странно, вежливо поддержал ее за локоть.
- Каблы, черт! – сказала она, оглядываясь и поднимая ногу. Убедившись, что каблук не сломан, они удалились.
Хулио проводил шлюхины затянутые в нечто а-ля леопард бедра и снова остался один.
- Кто-нибудь может принести еще мешок и этот долбанный кофе?! – донеслось из переулка.
Хулио бросил взгляд на одеяло и снова в него завернулся.
Стэнли, Северная Дакота, 1969 г.
Джейн подстригала кусты. Ножницы щелкали, все вокруг было усеяно обрезками, срезы открывали зеленоватое, влажное нутро веток. Пахло травой и свежестью.
Джейн чуть отодвинулась, задумчиво оглядывая свое творение. Щелкнула языком и снова щелкнула ножницами, срезая лишнее.
- Джейн! Эй!
Джейн обернулась и увидела прижавшуюся к ограде миссис Поульсен. Сара просунула руку в щель между досками и поманила ее. Джейн сразу поднялась, отряхнула брюки, подошла.
- Слышала уже? – глаза Сары блестели. Это обычно значило, что она узнала что-то потрясающее. – У Ульрихов такой ужас!
- Ужас? – Джейн невольно заинтересовалась и подалась вперед.
- Их собаку помнишь?
- Конечно.
- Так вот, - Сара понизила голос до шепота. – Нет ее больше. Разодрали.
- Что?
- Сегодня утром нашли ее на заднем дворе. Всю разодранную. Как будто медведь это сделал! Даже полицию вызывали.
Джейн прижала руки к груди.
- Ужас какой. Вдруг и правда медведь? Нельзя теперь детей одних отпускать.
- Ой. Я как-то не подумала, - Сара, востроносая и миниатюрная, когда была растеряна, становилась словно бы еще моложе, даже веснушки, казалось, проступали ярче. Она сразу засуетилась, сделала шаг в направлении дома. – Я еще не рассказала Кевину.
Джейн хотела было успокоить ее.
Сказать: «Ничего страшного, полиция разберется».
Или: «А может это вовсе не медведь, а другие собаки».
Но почему-то не стала.
Несколько минут она старательно делала вид, что сгребает обрезки веток перчатками, но потом сбросила их на траву, к ножницам, и тоже вернулась в дом. В доме было светло, тихо, холодно и едва ощутимо пахло пылью.
- Милый? – позвала она. Потом повторила громче: - Милый!
В гостиной было пусто, ключи Джима все еще висели на крючке у входа, Джейн медленно поднялась наверх. Ступеньки тихо поскрипывали под ногами. Ханна сегодня была у бабушки, но она все равно заглянула в детскую. Зашла в спальню, в ванную, позвала:
- Джим!
А потом услышала шум.
Она слетела вниз, легкая, воздушная в своем беспокойстве, едва чувствуя пол под ногами.
Шум повторился, и она обернулась к двери, ведущей в подвал.
Внизу было сумрачно, но она все равно увидела Джима.
- Милый, - позвала она.
Джим поднял голову.
- Что?
Потом взял со стола тряпку, подошел ближе, на ходу вытирая руки от пыли и сажи, но так и не поднялся наверх, встал у первой ступеньки.
- Милый, - Джейн спустилась немного, и он отступил на шаг. – Что ты делаешь?
Джим старательно отводил взгляд.
- Зашел сюда с утра, посмотрел… Столько места. Зачем зря простаивает? – он пожал плечами. – Вот, разгребаю.
Джейн выдохнула и даже изобразила подобие улыбки.
- Это… это хорошо. Сделать тебе чего-нибудь? Бутерброды? Эллейн принесла кровяную колбасу.
Джим вдруг побелел и быстро покачал головой.
- Нет, - сказал он. – Потом. Ты иди. Я тут пока поработаю.
И отступил на шаг.
Джейн вдруг стало неловко.
- Да, - она кивнула и взялась за ручку двери. – Конечно. Ты позовешь если что?
- Да, - Джим уже отвернулся, и ей оставалось только выйти.
Она прикрыла дверь, как могла тихо. Прижалась к ней спиной, сама удивляясь, почему ей беспокойно. И только сейчас вспомнила, что так и не рассказала ему про соседскую собаку.
-
-
03.11.2010 в 23:52В прошлом своем письме, Вильям, вы просили описать наиболее интересные случаи из моей местной практики, и, боюсь, поставили меня в тупик.
Со всем прискорбием спешу сообщить, что здесь, в Сайгоне, я, во врачебном смысле, перебиваюсь с хлеба на воду и большая часть моих пациентов вызывающе безынтересна. Все сливки тут собирают медики, а нам, психиатрам, остается сомнительная радость общения с бумагами. Обследуя очередного солдата с тревожным расстройством или депрессивным психозом, мне остается только скучать по нашей клинике.
Однако я все-таки хочу представить на ваш суд случай, вызывающий пусть не научный, но человеческий интерес.
Недавний мой пациент, белый мужчина двадцати четырех лет – локализованная амнезия, тревожное расстройство, депрессивные эпизоды – поступил к нам из госпиталя в Митхо (был там на позапрошлой неделе; ничем не выдающаяся деревушка, разве что чуть грязнее нашего Сайгона) на повторное обследование и решение о комиссовании.
Итак, ничего интересного не правда ли?
Но при всей кажущейся простоте этого случая, мне все-таки жаль, что я не могу показать его вам.
По долгу службы, я уже имел дело с бывшими пленными. Физическое истощение у таких больных поначалу сопутствует эмоциональной угнетенности, но затем наступает улучшение. Большинству таких пациентов, как ни странно, свойственен особого рода оптимизм, уверенность, что «теперь-то все точно будет хорошо». Когда я наблюдаю их в динамике, мне тем более удивительно замечать, что их телесное вдруг начинает опережать психическое, как эти две составляющие их существа вдруг меняются местами в гонке за подобие нормальности. В случае с этим моим больным можно было наблюдать нечто прямо противоположное. Как форму, всю естественную здоровую телесность постепенно утягивает за собой изувеченная психика.
Впрочем, описывая его вам, мне не избежать краткого пересказа обстоятельств, приведших его сначала в госпиталь в Митхо, а потом и к нам.
Как рассказал мне сам пациент, – что подтверждает его личное дело – раньше он служил пилотом при роте, расквартированной где-то неподалеку от нас, в еще большей глуши, чем Митхо (разве можно себе такое представить?), но не успел отслужить даже года, как его вертолет сбили над джунглями. Пациент помнит, что пытался посадить машину, но дальнейшие события начисто вылетели у него из памяти.
Следующее его воспоминание связано уже с местной военной базой, куда, после эвакуации, его доставили десантники.
Вы наверняка уже поняли, к чему я веду. По сути, банальнейший случай шока и вызванной им локализованной амнезии. Но самое интересное в этой истории представляют даты.
Пациент не помнит, что происходило от момента посадки вертолета до момента, когда его вернули на базу.
Так вот, дорогой мой Вильям, часто ли вам встречались пациенты с посттравматической локализованной амнезией, область которой занимала целый год?
Пациент с удивлением рассказывал мне о том, что якобы вышел к своим на звуки стрельбы и даже вступил в бой с местными партизанами, о чем тоже не помнит.
Перечитывая его личное дело, мне остается лишь сожалеть, что в тот момент его направили не к нам, а в Митхо. Позволю себе процитировать несколько записей его предыдущего врача.
«Легкая форма предметной агнозии. Пациент удивлен, когда я предлагаю ему ручку и лист бумаги, но быстро «вспоминает» об их назначении и функциях после простой демонстрации. Почерк неровный, но постепенно выправляющийся. Речь, поначалу затрудненная, становится все более внятной».
На момент нашего с ним знакомства, пациент уже не испытывал трудностей ни с речью, ни с механизмом запоминания и распознавания предметов.
«Использование амитала натрия и попытка использования гипноза результатов не дали. Пациент практически не гипнабелен».
И действительно, повторив этот тест, я убедился, что пациент просто теряет нить внушения.
Все это напомнило мне классические случаи диссоциативной фуги. Выпав из рамок привычного, пациент создал новую идентичность, настолько, по-видимому, удобную, что возвращение к предыдущей вызвало у него только страдание. Глядя на него, я невольно вспоминал наших с вами туреттиков, одновременно желающих и не желающих расстаться с яростными, подавляющими «Я» тиками.
Мне остается только надеяться, что он с ними справится.
-
-
03.11.2010 в 23:53Джейн осторожно постучала в дверь. За дверью зашуршало, заскрипели ступеньки, раздались едва слышные шаги, потом она чуть приоткрылась.
- Я принесла ужин, - Джейн кивнула на поднос у себя на ладони. За дверью вздохнули, потянули на себя, закрывая, но Джейн ловко сунула в щель ступню. Ее муж опустил взгляд, с мгновение изучал возникшее на пути препятствие, но потом, вздохнув еще горше, отступил в сторону. Джейн победно улыбнулась, ухватила поднос обеими руками и быстро снесла его вниз. Джим плелся за ней с явной неохотой.
- Так, - сказала Джейн, - место!
Джим покорно сгреб в сторону скопившийся на столе мусор, и она, быстро смахнув с него пыль, пристроила свою ношу на освободившемся месте. Огляделась.
- Милый, - произнесла она наконец. Джим мялся в стороне и изо всех сил старался на нее не смотреть. – Я помню, что сказал доктор Йенсен. Что тебе нужно время и… - она обняла себя за талию и бросила взгляд на узкую раскладную койку, притулившуюся у бетонной стены. – Но разве так может продолжаться? Ханна боится сюда спускаться. А ты… ты даже не смотришь на меня. И не говоришь ничего.
- Спасибо за ужин, - пробормотал Джим.
- Это не то, что я хочу услышать! – вскрикнула она, и тут Джим все-таки посмотрел на нее. Было в этом взгляде что-то, заставившее ее отвернуться и засуетиться. – Ох, что это я? – на выдохе выдала она, прикладывая ладонь к пылающему лбу. – Что-то расклеилась и совсем не к месту. Извини. Есть что-то в стирку? Я как раз собираюсь стирать.
Она огляделась и вдруг заметила бесформенную кучу старого тряпья за столом. Всю перемазанную в чем-то темном. Джейн ткнула в ее сторону пальцем.
- Вот это, например, - и сделала шаг.
- Нет! – Джим шагнул навстречу, мешая ей пройти. В тусклом свете ночника она все-таки увидела и его бледность, и крупные капли пота на лбу. – Это не надо. Они… они в машинном масле. Я лучше сам.
- Хорошо, - Джейн вдруг стало неуютно, и она попятилась в сторону лестницы. – Так у тебя нет ничего в стирку?
Джим покачал головой.
- Хорошо, - повторила Джейн и быстро поднялась наверх. Уже у двери она вдруг повернулась и сказала:
- Совсем забыла про новости. На ферме Лидстрома снова задрали корову. Сегодня заходил лейтенант Томпсон, сказал, что они организовывают отряд, чтобы охранять стадо ночью и поймать уже этого медведя или волка, или кто там их режет? Сказал, что очень пригодились бы умения военного. Ты подумай… - дверь едва слышно щелкнула, закрываясь, Джейн ушла. Останься она чуть дольше, увидела бы, как Джим хватается за голову руками.
- Господи Боже, Агнец Божий, Сын Отца, берущий на Себя грехи мира — помилуй нас, - пела Джейн, - берущий на себя грехи мира — прими молитву нашу; сидящий одесную Отца — помилуй нас. Ибо ты один свят, ты один Господь, ты один Всевышний, Иисус Христос, со Святым Духом, во славе Бога Отца. Аминь.
Когда гимн закончился, она открыла глаза, поправила шляпку и бросила взгляд на Ханну. Та широко улыбалась сидевшей рядом Эллейн и болтала в воздухе ногами.
- Как много народу сегодня, - шепнула соседка слева.
- Многовато, - Джейн кивнула, пытаясь выдавить из себя улыбку.
- А где ваш муж? – с удивительной, какой-то почти детской непосредственностью спросила соседка. Весь ее вид, круглое личико, обрамлявшие его светлые колечки волос, пухлые ладошки, - говорил: «Рассказывай же, рассказывай. Я же такая душка, как можно на меня злиться?». Но Джейн все равно разозлилась и опустила взгляд, слишком резко переворачивая страничку сегодняшнего сборника гимнов, та надорвалась.
- Все хорошо, миссис Густафсон, - ответила Джейн, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Он просто приболел и остался дома.
- Ох… - миссис Густафсон покачала головой. – Бедный мальчик. Ему до сих пор плохо. Знаешь, Джейн, говорят, что в доме Божьем всем становится лучше. С другой стороны, оно касается только праведников. А люди неправедные обычно избегают церквей, так что даже и не знаю, что тебе посоветовать, милая.
Одним только усилием воли Джейн заставила себя разжать зубы и ответить.
- Спасибо, миссис Густафсон, я учту.
- Да, да, милая, учти. Обязательно учти.
- Она маразматичка, - шепнула ей Эллейн, и Джейн обернулась, глядя на нее широко открытыми глазами. – Еще и дура. Не слушай ее, - снова шепнула ей Эллейн, отстранилась и подмигнула.
Джейн хихикнула в ладонь.
- Тебя, Бога, хвалим, тебя, Господа, исповедуем… - начал пастор и Джейн снова уткнулась в свой сборник гимнов
Когда они с Ханной вернулись домой, у двери в подвал Джейн ждал поднос с пустыми тарелками. Она послала Ханну мыть руки, а сама, осторожно отодвинув поднос ногой, заглянула внутрь. И, к своему удивлению, никого внизу не обнаружила. Потом, убедившись, что ключей Джима не было на крючке у входа, села ждать.
Джим вернулся в пять вечера, повесил ключи на место и сразу нашел ее на кухне.
Джейн сидела за столом, лениво водила ложкой по дну фарфоровой чашечки, а Ханна, от усердия высунув язык, сидела рядом и водила карандашом по белому листку бумаги. Как ни странно, она заметила Джима первой.
- Папочка! – вскрикнула Ханна, чуть приподнявшись. Потом быстро зажала себе рот рукой, глядя на него почти испуганно. Джейн тоже бросила свое занятие и несколько долгих мгновений они просто смотрели друг на друга.
В ярком свете, Джим выглядел еще более бледным, но, как ни удивительно, не таким тощим, каким был по приезду.
- Я, - прохрипел он, потом прокашлялся и повторил. – Я ходил к Сервику. Ну, ты помнишь его. Он еще одноклассник моего отца… - Джейн кивнула. – Устроился у него на работу в Рэгис. Буду в ночную смену киномехаником работать. Фильмы показывать. Это ненадолго. Их дневной механик, Рэй, совсем уже старик. Скоро на пенсию пойдет, буду вместо него… - Джим помолчал, потом добавил, - вот.
Он уставился себе под ноги и чуть не упал, когда Джейн прыгнула ему на шею.
- Ура-а-а-а-а-а! – прокричала она, потом принялась торопливо целовать его щеки. – Замечательно! Теперь все будет замечательно!
-
-
03.11.2010 в 23:54Джим проснулся засветло и сразу побежал умываться. С минуту плескал воду в лицо, но потом просто сунул голову под кран и замер так, пытаясь отдышаться.
Лампа на потолке задребезжала, когда он щелкнул выключателем. В холодном искусственном свете лицо в зеркале казалось чужим.
- Че-е-е-е-ерт… - протянул он, зажмурился, сжал зубы и вцепился в раковину. Когда что-то звякнуло, поддалось, он открыл и увидел крошечные вмятины на керамике, там, где только были его ногти. Джиму захотелось что-нибудь разбить, но вместо этого он снова включил воду. Тяжело дыша, уставившись в темноту слива, он пытался не чувствовать. Дыхание Джейн, ниточка пульса под тонкой кожей, мягкое, горячее, живое тело… кровь повсюду. Снова закрыв глаза, Джим принялся молиться. Помогло. Он выключил воду, скинул на крышку унитаза промокшую пижамную куртку и начал обтирать волосы полотенцем.
- М-м-м-м… - Джейн появилась на пороге, зевнула, потерла глаза кулаком, теплая, разморенная, не до конца еще проснувшаяся. – Что-то случилось?
- Нет! – Джим, напротив, был бодрее некуда, но так и не решился к ней повернуться, стоял спиной и все тер, тер, тер уже давно подсушенную макушку. – Иди спать.
- А ты? – спросила Джейн, плечом привалившись к дверному косяку.
Джим быстро покачал головой.
- Нет, - сказал он. – На работу скоро. Иди, я пока приму душ.
Джейн посмотрела на него удивленно, хотела было спросить, почему он уже вытирается, но тут Джим повернулся, быстро поцеловал ее в лоб, повесил полотенце на крючок и отошел к ванной, торопливо распуская завязки на штанах.
- Иди-иди, - сказал он, глядя себе под ноги, - поспи еще, - махнул рукой, и Джейн пришлось повиноваться.
Вернувшись в комнату, она несколько секунд непонимающе смотрела на часы, на указанные стрелками цифры: четыре и пятнадцать, но потом все-таки упала лицом в подушку и заснула.
Будильник, как и положено, зазвонил в семь тридцать утра, но Джима рядом уже не было. Зевая, Джейн спустилась вниз и увидела, что ключей и куртки тоже не было на месте.
Как была, босая, Джейн пошла на кухню, сварила себе кофе и с полчаса просто сидела, наслаждаясь тишиной и светом из окон. Потом пошла будить Ханну. В магазине Эллейн сегодня были поставки, так что Джейн обещала прийти как раз к открытию и взять летней колбасы и говядины для мясного пирога.
Ханна все никак не хотела одеваться.
- Нет, подожди! – говорила она, отпихивая от себя руки с Джейн с присобранным в них легким платьицем. – Я хочу показать картинку!
- Потом, - снова и снова повторяла Джейн, - сначала одеться.
- Ну мам!
- Одеться!
Наконец, Ханна замерла и подняла руки вверх. Джейн вздохнула. Эта сцена повторялась уже в третий раз за утро. Сначала с умыванием, потом с завтраком, теперь с одеванием. Джейн застегнула Ханне молнию, оправила юбочку, потом сказала.
- Ну, давай картинку.
- Ура! – Ханна побежала к кровати, стащила с нее листок и сунула его Джейн.
- М, - сказала та.
- Это папа! – сказала Ханна и с такой силой ткнула в листок пальцем, что тот едва не прорвался. – Вот он показывает кино! А вот мы сидим и смотрим!
- Но, милая, у нас в гостиной не хватит места для проектора.
- Хватит, - Ханна махнула рукой. Потом добавила, - я сказала!
Джейн рассмеялась.
Сначала она посадила Ханну, потом села сама, захлопнула дверь, завела двигатель, немного сдала назад, развернулась, и они выехали. Сара поливала газон и помахала им, когда они проезжали мимо. Джейн с Ханной помахали в ответ. Осень уже чувствовалась в воздухе. Джейн чуть пригнулась к рулю и посмотрела наверх, листья кленов вдоль дороги начали желтеть. В следующем году Ханне идти в школу. Джейн глянула на нее.
Ханна смотрела за окно, прижавшись к стеклу ртом и носом.
- Ханна!
- Что? – Ханна отлепилась от стекла, на нем остался влажный след.
- Не делай так!
- Мама!
- Не делай так! – Джейн посмотрела на нее сурово, сжимая пальцы на руле, покачала головой. Ханна сложила руки на груди, насупилась. – Давай лучше играть! – тут же предложила Джейн, и дочка оживилась.
- Во что?
- Хм… - Джейн старалась не сводить глаз с дороги. – Давай вот в это! Я вижу что-то маленькое, хорошенькое и в розовом платье.
- Это я! – Ханна расхохоталась.
- Угадала! Давай теперь ты.
- Я вижу… - Ханна задумалась, прикусив нижнюю губу. – Я вижу кого-то…
- Что-то, - поправила ее Джейн.
- А. Да. Я вижу что-то в белой кофте, в черных штанах, и оно рядом!
- Это я! – рассмеялась Джейн.
- Угадала!
- Тогда моя очередь. Я вижу что-то зеленое, и оно едет.
- Это вон та машина?
- Угадала. Теперь ты.
- Я вижу…
Мясная лавка принадлежала еще деду Джима. Его отец работал там с самого раннего детства. Разделывал с отцом мясо, помогал разгружать его, раскладывать по витринам, работал с кассой, но потом ушел на войну. Все это время Эллейн приглядывала за делом, да так и осталась тут хозяйкой. Вернувшись, Адам не смог там работать. Не переносил запаха. Так и проработал тренером в местной школе до самой смерти. Они с Джимом только перешли в старшие классы, когда Адам умер.
Несмотря на раннее время, в магазине уже было людно, но Эллейн заметила их сразу.
- Ханна! – крикнула она, приоткрывая дверцу, ведущую за прилавок. Очередь чуть расступилась, и Ханна быстро шмыгнула туда, влетев в Эллейн на полном ходу. Эллейн от такого удара только выдохнула.
- Бабушка, бабушка, - затарахтела Ханна, - я хочу пирожок! У тебя есть пирожки?
Эллейн рассмеялась, кивнула и поманила Джейн пальцем. Та зашла следом за дочкой, осторожно прикрыв за собой дверку. Ханна наконец отлепилась от белоснежного бабушкиного фартука.
- Привет, Лора! – поздоровалась она с помощницей Эллейн, розовощекой и крепкой брюнеткой.
- Здравствуй, милая, - Лора как раз взвешивала кому-то сосиски, так что не глядя, потрепала Ханну по волосам.
- Ты тоже дашь мне вкусное?
- Конечно, милая. Но потом.
- А ну, - распорядилась Эллейн, - не будем мешать и пойдем внутрь. Ты же справишься? – обратилась она к Лоре.
- Кило двести. Пойдет? – спросила Лора, потом все-таки повернулась и кивнула. – Конечно.
Эллейн открыла дверь в подсобку.
- А ну…
Ханна, мигом сорвавшись с места, залетела туда первой.
- Будешь брать мясо на пирог? Возьми еще вырезку, у меня есть прекрасный рецепт, - донеслось до Лоры, а потом дверь за Эллейн и ее невесткой закрылась.
Джим позвонил домой, когда у Джейн уже все было готово.
- Я не приду сегодня, - сказал он. Голос у него был странный. Усталый и почему-то злой. – Мне надо… - Джейн услышала тяжелый выдох, потом вдох. – Надо помочь тут. По работе. Буду утром.
Джейн открыла было рот, хотела ответить, но он уже бросил трубку. Несколько секунд она слушала гудки, потом осторожно пристроила трубку на место и ушла на кухню. Есть не хотелось. Пока Ханна воодушевленно чавкала, поедая пирог, Джейн лениво ковырялась в нем вилкой, даже не пытаясь напомнить дочке о приличиях. Ночью ей не спалось, и утром она, сидя в постели, чувствовала себя как выжатый лимон.
Джим вернулся в одиннадцать, резко, ничего не говоря, прошел мимо и заперся в ванной. Джейн услышала, как вода льется из душа на дно ванны, и ушла вниз.
Там она налила Джиму сок, приготовила пару оладий и заварила себе чай, надеясь хоть как-то взбодриться. День сегодня был пасмурный и прохладный. Стоя у открытой двери в сад и крепко обхватив горячую чашку пальцами, Джейн поежилась и торопливо запахнула ворот халата. Потом увидела Сару.
- О! – сказала Сара, - как хорошо, что ты тут!
- Заходи, - Джейн кивнула, выходя на бетонную дорожку.
Сара просунула руку в щель между досками, нащупала крючок, откинула его, распахнула калитку и поспешила Джейн навстречу.
- Ужасные новости! – говорила она на ходу. – Тот медведь вернулся!
Джейн замерла.
- Опять задрал корову?
- Нет, - Сара встала рядом и торопливо покачала головой. – В том и ужас. Задрал бомжа прямо на Мэйн-стрит!
- Боже, - Джейн приложила ладонь ко рту. Помолчала. Потом добавила. – Ты уверена, что это тот самый медведь?
- Да ты что? Я с Линдой говорила, которая еще жена…
- Да, да.
- Так вот, сержант Эванс клялся, что там как со скотом было. Везде кровища, обглоданный, рука одна оторвана…
Тошнота возникла внезапно. Джейн почувствовала эту теплую волну, идущую от желудка вверх, к глотке и торопливо помахала рукой.
- Что? – удивленно спросила Сара.
- Мне надо… - пробормотала Джейн, - мне надо в дом.
Она вбежала на кухню, на ходу оставила чашку на столе и, быстро зажав рот ладонью, взлетела по лестнице наверх. Из-за двери в хозяйскую ванную все еще доносился шум текущей воды, поэтому ей пришлось воспользоваться ванной в комнате Ханны.
Всю неделю Джейн нездоровилось. Ее постоянно тошнило, так что она подолгу сидела в постели, играла с Ханной и слушала радио. Потом, ближе к полудню, захватив Астрид и Джонатана, приходила Сара и, пока дети играли с Ханной, рассказывала последние сплетни. Они обсуждали их, а потом читали модные журналы, что Сара захватывала с собой. Загруженная работой Эллейн обычно появлялась после шести, забирала Ханну на кухню и, пока они готовили, Джейн могла немного поспать. Джим же уходил рано утром и приходил поздно вечером – если вообще появлялся – и сразу запирался в ванной. Он выходил оттуда спустя полчаса, и с ним было лучше не разговаривать, таким нервным и озлобленным он стал. А спустя три дня так вообще вернулся в свой подвал, и теперь Джейн приходилось оставлять ему завтраки, обеды и ужины у двери. Убирая пустые тарелки, она думала: ведь им было хорошо, почему все так изменилось?
-
-
03.11.2010 в 23:55Джейн, устав лежать в кровати, встала, подняла шторы и посмотрела за окно. Осень все-таки наступила. Листья липы пожелтели, и сквозь них проглядывало тяжелое, затянутое тучами небо. Ей вдруг захотелось туда, на улицу, в прохладу и ветер. Она уже спускалась по лестнице, когда в дверь позвонили.
Сержанта Эванса она узнала сразу.
Он быстро снял фуражку, поздоровался.
- Мэм, простите, мне жаль, что приходится сообщать это вам. Я знаю… - он помялся, опустил голову и уставился в пол, - вы с Сарой Поульсен были подругами…
- Что? – Джейн вцепилась в косяк двери. – Что значит «были»?
Ей вдруг вспомнился совсем другой, солнечный, весенний день три года назад. Тогда на пороге стояли двое и так же мялись. Старались не смотреть ей в глаза.
- Моя Линда тоже с ней дружила, - продолжил Эванс. – Она их и нашла. Господи…
Его лицо вдруг исказилось. Казалось, его мучает та же тошнота, что терзала сейчас Джейн.
- Мэм, Сара погибла. Они все. Ее муж, дети, все они тоже. Погибли.
Джейн глубоко вздохнула, и внутри у нее все вдруг заледенело. Ветер подул в лицо, но она его не почувствовала.
- Как? – только и смогла вымолвить она.
- Эта… эта тварь, которая резала скот в прошлом году, она… не знаю, она как-то забралась в дом, мы думаем, что через подвальное окно, и… убила их всех. Мэм, это ужасно. Я видел. Я не смог. А Линда… Господи, она… Она зашла через дверь кухни и… и увидела Сару. Она была там… с дочкой… Простите.
Он закончил и теперь дышал как загнанный зверь.
Джейн чуть отстранила его, вышла на крыльцо и вдруг увидела две скорые и пять машин полиции, припаркованные чуть дальше, у дома Сары. Джейн хотела, но почему-то не могла отвести взгляд.
- Мэм, я… - снова начал Эванс, - я соболезную, но мне надо узнать. Когда вы в последней раз виделись с соседкой?
- Она заходила вчера, - ответила Джейн. Голос ее был тих и неестественно спокоен. – В полдень. Приводила Астрид и Джонатана. Ушла в пять.
- Вы что-нибудь странное слышали?
Джейн покачала головой.
- Нет.
- А можно поговорить с вашим мужем? Может он что-то слышал?
- Мой муж… мой муж… - внезапно Джейн показалось очень важным, что тот пришел в четыре. – Он… я пойду, позову его.
Она сделала шаг к двери, но Джим как из ниоткуда вдруг возник в проеме, и она отшатнулась. Он, одетый в футболку и простые спортивные штаны, казался спокойным и каким-то очень… здоровым. Ни следа усталости. Джейн вдруг уставилась на крепкие мышцы, обрисовавшиеся под рукавами, и задумалась: когда же он успел их накачать?
Джим и Эванс пожали руки.
- Сэр, - сказал сержант. Голос его звучал куда увереннее. В присутствии другого мужчины ему, видимо, было стыдно раскисать. – Я соболезную. Ваших соседей, Поульсенов, убили сегодня.
- Господи, - сказал Джим безо всякого выражения. – Ужасно. Как так могло получиться?
- Пока не знаем, сэр. Но похоже на ту тварь, что тогда убивала скот.
- Вот как. Наши дома совсем рядом. Мы тоже могли пострадать.
- Да, сэр. Мы сделаем все, чтобы поймать эту… это…
- Да. Я понимаю. У вас есть какие-то вопросы?
Джейн вдруг захотелось уйти. Было в поведении мужа что-то странное, пугающее, ей надо было в ванную.
- Простите, - сказала она, протискиваясь в прихожую.
Медленно поднимаясь по лестнице, она услышала остаток разговора.
- Я работал в ночную смену, - сказал Джим. – Вернулся рано утром, ничего не слышал.
- Хорошо, сэр, - ответил Эванс. – Нам еще понадобятся ваши показания, так что… мы вызовем. И вашу жену тоже.
- Ну конечно офицер. Без проблем.
- Всего доброго.
- Всего доброго.
И дверь с легким щелчком закрылась.
Тусон, штат Аризона, 1977 г.
Над рулем лежал маленький бумажный пакетик с жареной картошкой. Джейн то и дело тянулась вперед, запускала в пакетик пальцы и отправляла сразу несколько кусочков в рот. Подпевать радио, одновременно жуя, у нее не получалось. В такие моменты она отстукивала ритм по оплетке руля.
- У-ху! Никто и не знает… - подпела она, прожевав, а дальше не смогла. На заднем сидении завопили.
- Ханна! – прикрикнула на нее Джейн.
- Дурак! Придурок конченный! У тебя мозги есть?
- Ханна! Не смей так выражаться!
- Но мама! Посмотри, что этот придурок сделал! Снова!
Ханна подалась вперед и сунула руку между передними сидениями. Глубокие царапины шли от запястья к локтю и сильно кровоточили. Кровь закапала на резиновые коврики.
- Джошуа! – Джейн убавила громкость радио, зато повысила голос. Она повернула зеркало заднего вида, чтобы поймать его глаза. Джош уставился на нее без намека на страх и сожаление. – Джошуа, что я говорила по поводу таких игр с сестрой?!
- Прости, мам.
- Что. Я. Говорила?!
- Говорила, что так нельзя.
- И?
- И я больше не буду.
- Ты говоришь это уже в третий раз!
- Она дергает ими. Я не могу, когда дергает.
- Это не оправдание!
- Прости, мам.
- Черт! – ругнулась Ханна. – Мне на платье капает! Что делать, мам?
- Дай я оближу? – вдруг серьезно предложил Джош.
- Фу! Уйди от меня, извращенец! Мама, почему он такой мелкий, а уже такой извращенец?!
- Сейчас-сейчас, - пробормотала Джейн. Не выпуская отводя взгляд от дороги, потянулась к бардачку и вытащила оттуда пачку салфеток, не глядя, закинула ее назад.
Джош поймал ее на лету, но Ханна тут же выдрала добычу у него из рук и зашуршала, разрывая упаковку.
- Придурок долбаный, урод, совсем тупой, ничего не понимает… - приговаривала она, пытаясь промокнуть царапины.
В зеркале заднего вида Джейн увидела, как Джошуа корчит бедняжке рожи.
-
-
03.11.2010 в 23:56Поульсенов хоронили спустя пять дней.
Мелкий дождик заладил с самого утра, собравшиеся сидели на неудобных, покрытых изморосью белых пластиковых стульях и ждали пастора. Ханна то и дело дергала Джейн за рукав и спрашивала о том, о чем спрашивать сейчас не стоило.
- Астрид было больно, когда она умирала?
- А почему у нее гробик такой маленький, а у мистера Поульсена такой большой?
- А миссис Поульсен попадет в Рай или в Ад?
- А если мы вот сейчас умрем, то куда попадем?
Джим тоже пришел и теперь сидел по левую руку, держал над их головами широкий зонт и молчал. Только со странным выражением лица смотрел себе под ноги. За все эти дни они и словом не обмолвились.
Следующий день он провел дома. Сначала заколотил подвальное окошко, потом взялся за дверь: укрепил раму и врезал замок. Основной ключ он повесил на свою связку, а запасной оставил на телефонном столике. Джейн так и не взяла его, оставила лежать, где был.
Джим не ушел и следующим утром.
Джейн, невидимая в тени, вжималась в стену у лестницы и чувствовала себя ужасно глупо, подслушивая его разговор с боссом.
- Нет, мистер Сервик, - говорил Джим. – Все в порядке. Я приболел и пока не могу выйти. Артур побудет за меня. Да, я уже договорился. Да. Да. Все в порядке, не волнуйтесь. Я позвоню завтра. До свидания.
Джим осторожно положил трубку на место. Он стоял так с минуту, опустив голову, ссутулившись, и Джейн, тоже почему-то не двигаясь с места, просто смотрела на него. Но Джим вдруг развернулся, и она отступила дальше, выпустив его из поля зрения, закусила губу, стараясь не шуметь.
Зашуршала ткань, скрипнула ступенька, на мгновение все стихло, но потом скрип повторился, раздались быстрые шаги, замок щелкнул несколько раз, закрываясь, и снова наступила тишина. Джим вернулся в подвал.
Тем же вечером их вызвали в полицию. Ханна так шумно не хотела ехать к бабушке, что ее пришлось усадить на заднее сидение, и теперь было слышно, как она колотит ногами по обивке сидений и шуршит бумагами, рисуя. Джим вел, а Джейн смотрела за окно, отстранившись так далеко, как могла, вжавшись в пассажирскую дверь плечом. Тени плыли по машине и ее лицу. Никто так и не предложил включить радио.
Участок был маленький и тихий. Улыбчивая офицер Баттерман, сразу заприметив Ханну, вручила ей конфету и, когда Джим ушел давать показания, предложила Джейн чаю. Джейн вежливо отказалась и следующие полчаса провела в бессмысленном разглядывании информационных листков на стенах.
«Безопасность детей – обязанность родителей!».
«Уходя из дома, запирайте окна и двери».
«Профилактика преступлений – путь к безопасному будущему».
Джим, когда вышел из кабинета, был бледный и сосредоточенный. Бросил на Джейн короткий взгляд, сел на предложенный ему стул, сцепил пальцы в замок и уставился на них так, будто от этого зависела его жизнь.
Лейтенант Томпсон, долговязый и усатый, выглянул в коридор.
- Миссис Стивенс? – позвал он.
Джейн встала. Хотела было прикоснуться к плечу мужа, но вовремя убрала руку. Он напрягся еще сильнее.
Листок у двери лейтенанта гласил: «Пользуясь оружием, направляйте ствол от себя».
Когда она снова вышла в коридор, стул Джима был пуст, а Ханна сидела на столе Баттерман, и они оживленно играли в «хлоп-пирожок».
Громко хлопая в ладоши, повторяли хором:
- Хлоп-пирожок, хлоп-пирожок, тесто отбей, наш пекарь-дружок.
Тесто отбей, маслом полей, в духовку его поскорей.
Тесто возьми, его разомни, булавкой скорее проткни.
Яйца и сахар, мука и вода, для всех ребятишек, радость-еда.
Они продолжали бы и дальше, но Баттерман вдруг приметила Джейн и пропустила очередной «хлоп».
- Миссис Стивенс! – Баттерман помахала рукой, подзывая. Ханна тоже обернулась
- Где мой муж? – сразу спросила Джейн.
- А папа ушел, - сказала Ханна, выуживая из кармана леденец и сразу его разворачивая.
- Как это ушел? Когда?
Ханна была так занята отправлением ядовито-розовой конфеты в рот, что за нее пришлось отвечать Баттерман.
- Ушел минут пятнадцать назад, сказал, что по делам, оставил вам это, - она чуть откинулась назад, быстрым взглядом окинула стол, тут же выудила из стаканчика со скрепками ключи и протянула их Джейн. Та сразу узнала брелок. Джим оставил ей ключи от машины.
Всю дорогу до дома Джейн нервничала. А приехав, разнервничалась еще сильнее. Сначала пыталась смотреть с Ханной телевизор, но, в конце концов, не выдержала и начала мерить комнату шагами. Ближе к полуночи зарядил дождь, но она так и не пошла спать. Долго стояла в кухне, смотрела, как бьются о стеклянную дверь крупные капли да пригибается под весом влаги уже начавшая вянуть трава, потом заварила чай.
Так она и сидела, облокотившись на стол, лениво постукивая по внутренним стенкам чашки ложечкой и периодически делая мелкие глотки. А потом увидела это.
Свет с кухни падал в сад. Ложился на дорожку, на ствол липы, на газон, выхватывал из темноты валявшиеся то тут, то там игрушки Ханны: резиновый мячик, скакалку, ведерко с лежащим внутри совком. Но чуть дальше и сбоку, куда свет тоже падал, концентрировалась тьма. Джейн почему-то заметила ее сразу. Сердце ухнуло в пятки, перехватило дыхание; она, осторожно выпустив ложечку из пальцев, медленно начала двигать стул назад и замерла, когда темнота дрогнула. Потом она шевельнулась еще раз и, в конце концов, прыгнула, ударилась о стекло, застонала, сползла вниз, оставляя кровавые разводы, и замерла, упав на колени. Джейн с ужасом узнала Джима.
Чтобы отодвинуть стул, долететь до двери и раскрыть ее, у нее ушло от силы полторы секунды. Джейн обхватила его плечи, и он тут же осел у нее в руках, навалился всем весом, мокрый от дождя и почему-то почти голый. Ухватившись за остатки рубашки и пояс брюк, Джейн втянула его на кухню, осторожно уложила на пол и, дотянувшись до двери, задвинула ее. Теперь, когда шум ливня не мешал, было слышно, как хрипло дышит, едва слышно постанывает Джим, широко раскинув руки и зажмурившись. Кровь, казалось, была повсюду. У него на ладонях, на предплечьях, на лице и, особенно много, на груди.
- Господи… - Джейн села на пятки и зажала себе рот руками, оглядывая его, качая головой, совсем не зная, что делать.
Джима вдруг выгнуло дугой, он застонал сквозь зубы и сжал кулаки. Потом открыл глаза и посмотрел на нее. Джейн громко всхлипнула, не в силах плакать, вскочила.
- Сейчас! – крикнула она. – Сейчас!
Она ринулась к шкафчикам, распахнула один и принялась выкидывать содержимое прямо на пол. Салфетки, запасные прихватки и рукавицы, фартук и, наконец, полотенца. Потом отвернула до предела кран, сунула одно под обжигающе горячую воду и схватила с крючка ножницы для мяса. Когда она обернулась, Джим уже лежал тихо, отвернувшись от нее, только все сжимал кулаки, и оттуда, прямо на кафель, тоже текла кровь.
Толком не зная, как подступиться, Джейн начала очень осторожно.
- Ну, - приговаривала она, чувствуя, как чужая кровь присыхает к щеке, шее и рукам, - сейчас. Сейчас-сейчас, мой хороший. Я осторожно, любимый, осторожно.
Она срезала остатки брюк, обтерла ему лицо, руки, не нашла ничего, кроме пары глубоких царапин, а потом, покрепче ухватив ножницы, осторожно разрезала рубашку. Едва ткань разошлась, Джима выгнуло снова. Он вскрикнул, на этот раз не сдерживаясь, глядя на нее во все глаза. Кровь, до того просто сочившаяся из двух отверстий чуть пониже ключицы, брызнула струей. Джим закатил глаза.
- Милый? – Джейн положила ладонь ему на живот, пытаясь успокоить и отчаянно паникуя. – Милый?
И тут Джим ухватил ее за запястье, сжал с такой силой, что она вскрикнула от боли, и выгнулся еще сильнее. Из груди его вырвался низкий, вибрирующий звук, больше похожий на рычание, а потом кровь хлынула сильнее, и из ран выпали пули. Скатились вниз и, тихо звякнув, упали на пол. Джейн, не веря, уставилась на них, но тут ее руку отпустили.
Джим забился на полу, дергая руками, поджимая пальцы ног, скалясь, рыча, и она отползала все дальше, дальше от него, глядя, как затягиваются раны, пока, наконец, не ухватилась за ручку одного из шкафчиков и не попробовала подняться на ноги.
Джим замер так же резко, как задергался. Его тело обмякло. Несколько секунд он лежал просто так, не шевелясь, повернувшись к Джейн затылком, а потом его грудь вдруг раздуло. Он сделал мощный вдох, выдохнул, Джейн наощупь искала нож. Наконец она ухватилась за рукоятку самого крупного и замерла.
Джим пошевелился. Сел, прикоснулся к груди, потрогал там, где только что были дырки, нажал пару раз, а потом обернулся. Джейн шумно всхлипнула, отшатнулась, выхватывая нож.
- Не подходи!
Теперь Джим повернулся к ней всем телом, втянул воздух носом, склонил голову к плечу, сделал движение вперед.
- Не подходи, я сказала! – руки Джейн немилосердно дрожали, держать нож было трудно, но он все-таки придавал ей уверенности. – Что это? Я не понимаю? Как это? В тебя стреляли? Как же тогда… кто… я…
-
-
03.11.2010 в 23:57Джейн больно ударилась головой, нож выпал из руки и отлетел в сторону. Когда огромная оскаленная пасть оказалась у ее лица, она забыла, как дышать. Вдруг вспомнилась Сара с ее новостями по поводу соседской собаки, полицейские патрули, то, что она сегодня давала показания. До ножа было не дотянуться.
«Господи, - подумала Джейн, закрывая глаза, - пусть он не тронет Ханну».
А потом Джим вдруг стал собой и заплакал.
Джейн посмотрела на него из-под ресниц. Он плакал, склонившись над ней, широко раскрыв глаза, приоткрыв рот; слезы падали Джейн на щеки.
- Прости, - едва расслышала она. – Прости меня. Прости…
Потом он отпустил ее, слез, сел на кафель, отполз к стене, прислонился к ней и замер.
- Я… я не знаю… - сказал он. Джейн медленно-медленно, не сводя с него глаз, приподнялась, сдвинулась вбок, прислонилась спиной к шкафчикам и только тогда позволила себе взглядом поискать нож.
- Оно… - шептал Джим. – Оно хочет убивать. Когда оно просыпается, оно хочет охотиться и убивать. Я не могу… не могу… прости меня, прости, прости…
Он подтянул ноги к груди, обнял себя и разрыдался. Джейн бросила взгляд на нож. Далековато, ногой не достать. Еще и дождь усилился. Бил по подоконникам и стеклянной двери. Монотонный шум, не заглушавший чужих всхлипов.
Наконец, Джим прекратил. Поднялся на ноги, утерся кулаком, шмыгнул носом. Джейн задержала дыхание.
- У меня нет ключей, - сказал он. Голос был странно спокойным. – Закрой подвал и подопри дверь стулом. Утром позвони в полицию.
Потом он развернулся и вышел из кухни. Было слышно, как прошлепали по полу босые ноги, скрипнули петли и громко хлопнула дверь.
Джейн закусила губу, прислушалась и, не услышав ничего подозрительного, на четвереньках подползла к ножу. Ухватила поудобнее, поднялась на ноги. Коридор был пуст. Она метнулась к входной двери, убедилась, что та заперта и, не включая свет, принялась шарить свободной рукой по столику. Наконец найдя ключ, она решилась посмотреть на дверь в подвал. Не дыша, Джейн положила ладонь на ручку, та была чуть влажной и оставила красноватые следы на ладони.
Джейн закусила губу и как могла тихо вставила ключ в замок. Провернула три раза и отошла на шаг. Потом, подумав, все-таки подперла дверь стулом.
Всю ночь она просидела в коридоре, а утром принесли газету. Джейн выглянула на улицу, проводила мальчишку-почтальона взглядом; тот, нажимая пальцем на звонок велосипеда, чуть вихлял по дороге.
Газета была совсем свежей, запах чернил – таким сильным, что от него заболела голова. «Жуткое убийство в Рэгис! Тварь возвращается в город! Убит владелец кинотеатра, мистер Тед Сервик!» - гласила передовица. Джейн свернула газету, подняла телефонную трубку и набрала девять-один-один.
Когда приехала полиция, Ханна еще не проснулась. Джейн вручила офицеру пакет с окровавленными тряпками. Тот надел перчатки, сунул руку внутрь и осторожно вытащил остатки рубашки. Осмотрел внимательно, сунул пальцы в дырки, изменился в лице.
- Твою ж мать, - пробормотал он. – Да не может такого быть. Олсон! Иди сюда, Олсон! Глянь! Твоя работа?
Олсон, до того мявшийся у двери, наконец зашел в коридор. Посмотрел на коллегу, на рубашку, снова на коллегу. Снял фуражку и утер лоб.
- Ну, моя. Кажется.
- Мэм, это он вчера убийцу нашего видел. Ты же в него за Рэгисом стрелял?
Олсон кивнул.
- Ну да. Мы там патрулировали. Я же рассказывал. Звук услышал, побежал, а там труп на пожарной лестницей и над ним кто-то. Но это животное было! Клянусь!
Джейн сглотнула.
- В том и дело, мэм, - офицер обернулся к ней, кивнул на рубашку. – Вы уверены, что он в этом пришел?
- Да, - ответила Джейн.
И тут из подвала вывели Джима.
Он был в камуфляжной форме и в наручниках. Шагал между двумя полицейскими, спокойно, ни на кого не глядя.
- Нда, - сказал офицер, провожая его взглядом. – Задачка. Ну, спасибо, мэм. Мы пойдем.
Джейн кивнула.
У двери Джим обернулся. Джейн поймала его взгляд и сразу отвернулась. Полицейский подтолкнул его в плечо.
- Эй, - сказал он, - чего встал? Пошли. Эй. Эй! Куда?!
Джим рванулся вперед с такой скоростью, что Джейн поняла, что что-то не так только тогда, когда он перекинул руки через ее голову и прижал к груди.
От форменной куртки пахло пылью и, едва ощутимо, порошком с ароматом лаванды. Сама не зная почему, Джейн вдруг вцепилась в нее, они обнялись.
- Да нормально все, - буркнул офицер; из-за плеча Джима Джейн видела его стриженый затылок. – Уберите уже пукалки свои, трава зеленая. Никто никого душить не собирается. Верно же?
- Да, офицер, - Джим повернул к нему голову и кивнул. – Обещаю.
Офицер только махнул рукой, Джейн расслабилась. Помнила, что видела вчера: оскаленная пасть, лицо в крови, дырки от пуль Олсона, - но все равно расслабилась.
Джим медленно склонил к ней голову.
- Они придут за тобой, - выдохнул он Джейн в ухо. – Поверь. Когда они не смогут убить меня, когда они поймут, что я такое, они придут за тобой и Ханной, и ребенком, что ты носишь. Они убьют вас.
- Что? – Джейн дернулась и попробовала вырваться. Как это «убить»? За что убить? Она же ничего не сделала! Какой еще ребенок?! Но Джим держал крепко.
- Беги отсюда, - продолжил он. - Собирай вещи и беги. Они убьют вас троих. Ты не знала, Джейн? Ты беременна. Ты так пахнешь.
Потом он отпустил ее и развернулся.
- Я готов. Пошли.
Его снова подхватили под локти и повели. Они спустились вниз по лестнице, пошли по дорожке к машинам.
- Мэм, - козырнул Джейн офицер, вышел на порог и прикрыл за собой дверь. Немного погодя Джейн услышала, как машины тронулись с места, но так и не пошевелилась. Все стояла, приложив ладони к животу, и тихо плакала.
Камера была маленькой и темной. Невыносимо пахло плесенью и хлоркой. Джиму, с его обостренным обонянием, приходилось несладко.
Он присел на край узкой, жесткой койки, внезапно удивившись, что покрывало тут было как в армейских казармах: такое же удручающе серое. Потом завалился на нее с ногами и уставился в потолок. Мысли его крутились вокруг проклятого покрывала. Он вспоминал вьетнамскую влажную, душную жару, крепкий, с кислинкой, запах в казарме, похожие на потертый ковер джунгли, но все равно почему-то возвращался мыслями к Ханне.
«Почему я не попрощался с ней? – думал он. – Надо было попрощаться». И сам не заметил, как задремал.
Его разбудило чувство, что кто-то идет. И он понял это не по звуку, а по запаху.
Пахло… адреналином.
Джим открыл глаза. Видимо, уже наступил вечер. За зарешеченным окном было сумрачно, в коридоре горел свет.
- Пусти меня к нему! – орал кто-то за стальной дверью в блок КПЗ. – Мне надо увидеть эту сволочь! Дай мне посмотреть ему в глаза!
- Эй, успокойся, - уже куда тише отвечали ему. – Ты сейчас на нервах, успокойся. Парень, может, вообще не виноват. Мало ли что там баба его говорит. Успокойся.
- Ты что, не понял?! Пропусти меня, я старше тебя по званию!
- Не пущу. Не в мою смену, ясно? Иди отсюда, успокойся.
- Черт-черт-черт!
За дверью громыхнуло.
- Обязательно было телефоном швыряться?!
-
-
03.11.2010 в 23:58Ключи забряцали, тяжелый замок открылся, дверь открылась со скрежетом. Джим уже знал, что будет дальше. Сдвинулся на край койки, свесил ноги на пол, снял форменную куртку, ботинки и сунул их под кровать.
«Пусть не заходят в клетку, - думал он. – Пожалуйста, пусть только не заходят в клетку».
К его камере подошли пятеро. Возглавлял процессию бледный, взъерошенный сержант Эванс. От него и пахло.
- Эй! - крикнул Эванс, повесил связку ключей на пояс, схватился за решетку, вжался в нее грудью. – Эй! Я с тобой разговариваю!
Джим повернул к нему голову, посмотрел спокойно и без особого интереса.
- Ты! – выдохнул Эванс. – Ты, сволочь, теперь наш! Ребята нашли кровь Сервика на твоих тряпках, ты, тварь!
Джим даже бровью не повел.
- Чего уставился, сволочь?! Скажи что-нибудь! Тварь! Да тебя прирезать мало! Ты знаешь, скольких ты убил?! Черт его знает, как ты это делал, но… я… ты… Черт! – Эванс ударил по решеткам ногой.
- Чего, язык проглотил, урод? – спросил другой полицейский. Джим посмотрел на него так же спокойно, без всякого выражения.
- Да он издевается! – подал голос третий.
- Черт, так бы и врезал! – сказал четвертый.
- А я и врежу, - сказал Эванс, снимая с пояса ключи.
- Давай Эванс, - хлопнул его по плечу второй. – У тебя повод.
Эванс отпер камеру. Джим выдохнул и закрыл глаза.
- Взять его на мушку? – спросил второй.
- Зачем? – ответил Эванс, заходя. – Что он нам сделает?
Джим почувствовал, как по телу пошла теплая волна предвкушения, и сжал зубы.
- Эй! Эй! – крикнул Эванс, подходя почти вплотную. – Ты чего, оглох?!
Потом он толкнул Джима в плечо.
- Эй, я к тебе обращаюсь!
Он ухватил Джима за ворот майки и вздернул на ноги.
- Сюда смотреть! Оглох, урод?!
Потом он нанес удар. Джим даже не почувствовал боли, сосредоточившись на том, чтобы удержаться. Другие полицейские заулюлюкали. Эванс ударил еще, на этот раз сильнее, Джим покачнулся, кровь брызнула из носа и он, почувствовав ее запах, распахнул глаза. Эванс снова дернул его вверх и, наконец, встретился с ним взглядом.
- Ты-ы-ы-ы-ы… - прошипел он. – Ты знаешь, что ты сделал? Ты знаешь, что с моей женой из-за тебя?! Она в психушке из-за тебя! Она спать не может! Есть не может! Ей все кровь и чужие кишки видятся, понял?!
Он ударил Джима в живот, и когда тот согнулся, врезал по шее локтями. Джим свалился на колени.
- Сволочь! Ты детей убил! Ты это хоть понимаешь?!
Больше Эванс не кричал. Только бил его ногами. Другие полицейские свистели, улюлюкали, столпившись у двери, прижавшись к решеткам.
Джим почувствовал, что больше не может.
- Пожалуйста, - прохрипел он. – Уходи…
Эванс, как ни странно, услышал его и замер, занеся ногу для удара.
- Чего? – спросил он. Остальные копы тоже затихли.
- Уходи… - прошептал Джим, пытаясь то ли отползти, то ли свернуться в комок. – Быстрее… я больше не могу… уходи…
- Не можешь?! – заорал Эванс. – Ты бы раньше думал, урод! Получай!
Он ударил Джима еще раз, на этот раз по голове, и это был его последний удар.
Не было никакой мучительной трансформации, похожей на то, что обычно показывают в ужастиках. Джим изменился так быстро, что и глазом не моргнуть. Уже не он, а большая черная кошка одним движением повалила Эванса на спину и вцепилась в горло. Кровь брызнула во все стороны, Эванс забился под хищником, хрипя, захлебываясь.
- Эванс! – заорал кто-то из полицейских. – Дверь! Дверь! Закрывайте!
Эванс вцепился в темный мех, застонал, но кошка просто сжала зубы сильнее, перекусила хребет, и сержант затих. Теперь играть с ним было не так интересно. Особого голода она тоже не чувствовала, поэтому отпустила его и облизнулась. По ту сторону решетки была еще добыча. Добыча как обычно боялась и пыталась отойти подальше.
- Что это? – говорил кто-то. – Что это такое?! Что за хрень?!
Потом она бросилась на решетки, и кто-то заорал:
- Стреляйте!
Первых выстрелов она даже не почувствовала, но потом мир вдруг перевернулся, и она завалилась на бок.
Полицейские перестали палить только тогда, когда закончились патроны. Один сполз вниз по стене и закрыл голову руками. По коридору медленно расплывался запах крови, мочи и пороха. Кошка снова стала человеком.
Джим лежал на полу, запрокинув простреленную насквозь голову, темные пятна медленно расплывались по обрывкам штанов и майки . Один из полицейских сделал было шаг вперед, но тут Джима затрясло. Кровь потекла сильнее, пули выскочили из стремительно затягивавшихся ран. Кто-то крестился, кто-то вполголоса ругался матом. Наконец, Джим моргнул, сделал вдох, приподнялся и огляделся, увидел труп.
- Я же сказал ему уйти, - пробормотал он, прежде чем, каким-то чудом не поскользнувшись на чужой крови, снова забраться на койку и отползти в темный угол.
Мэр был на месте уже через полчаса. Злой оттого что его вытащили из постели, вместо обычно тихого участка он нашел разворошенный улей. По случаю ЧП, сюда вызвали почти всех сотрудников. Большая их часть теперь собралась у дверей в блок КПЗ.
Остальные столпились вокруг парня, которого старательно отпаивали успокоительным.
- Клянусь, - говорил он. – Эта тварь была раза в полтора больше человека!
Мэр прошел дальше, особо не прислушиваясь.
- Мы пока держим его в камере, - на ходу говорил ему шеф полиции. – И тело все еще внутри. Я бы и сам туда не пошел, так чего про моих парней говорить? Я потом покажу вам записи. Вы меня поймете. А ну, разойтись! – прикрикнул он на подчиненных, и толпа покорно расступилась, подпуская их ближе.
Убийца сидел в углу на кровати, обнимал себя за колени и, кажется, никак не реагировал на происходящее.
Труп лежал буквально в метре от него, лицом к решетке. Мэр закрыл рот ладонью и зажмурился, но нет, разорванная глотка все так же стояла перед глазами.
- Вот, - подытожил шериф. – И что прикажете делать?
- Вызывайте Марти Вельтмана.
- Который главный в ветеринарной службе?
- Его. Пусть вколет этому… кем бы он там ни был, снотворное, потом уберите тело. Это отвратительно.
- Конечно. Хотите взглянуть на записи с камер наблюдения?
Марти снотворного не жалел. Зарядил, как он сам выразился, столько, чтобы завалить кита, но в камеру зайти никто так и не решился. Беднягу Эванса вытаскивали, накинув на ноги петли для отлова собак.
А утром у участка начала собираться толпа. Новость быстро разлетелась по городу стараниями местных медиков, полицейских и сплетниц.
- Я считаю, что всем нам надо успокоиться! – кричал мэр.
- Отдайте нам его! – крикнул кто-то из толпы, и его активно поддержали.
- Он убивал наш скот!
- Он убил невинных детей!
- Это монстр!
- Чудовище!
- Сатана в человечьем обличье!
- Изгнать дьявола!
- Мы еще ничего не знаем! – кричал мэр. – А как демократия? Как же суд?! Нельзя его просто так убить!
- Нельзя судить зверя по человечьим законам! – выкрикнул кто-то.
- Он убивал невинных!
- Сатана!
- Сжечь его!
- Нет! – крикнул мэр! – Стойте!
Но его уже не слушали. Толпа загудела и поперла вперед. Мэр оглянулся, беспомощно глядя на шефа полиции, ища у него поддержки. Но тот отвернулся и даже не подумал достать табельное оружие.
Какой-то мужчина пихнул мэра локтем, и он отступил. Никем не сдерживаемая толпа хлынула в участок, круша все на своем пути.
С собой Джейн брала только самое ценное. Еще прошлым вечером она сняла деньги с банковского счета, а теперь прятала их между нижним бельем и чулками на дне чемодана. Места категорически не хватало. Игрушки Ханны никак не хотели влезать в пакет, а свадебный сервиз – в коробку. В результате, вещи заняли не только багажник, но и задние сидения.
Совсем выбившись из сил, Джейн плюхнулась на край кровати и закрыла лицо руками, потерла глаза. За окнами занимался рассвет, оставалась всего пара дел. Она бросила взгляд на фотографию на комоде и заставила себя встать. Яркое солнце, зеленая трава под ногами, они с Джимом, счастливые и улыбающиеся на фоне церкви. Джейн провела по фотографии пальцем, оставляя на стекле тонкий след. Улыбнулась сама себе и открыла верхний ящик комода. Табельный пистолет Джима и коробка с пулями прекрасно поместились в ее в дамскую сумочку. Выходя из спальни, она перевернула рамку со свадебной фотографией лицом вниз.
Ханна сидела на диване в гостиной и смотрела мультики. Пару минут Джейн просто любовалась ей издалека, потом подошла и выключила телевизор.
- Нам пора.
- Ну ма-а-а-а-ам!
- Нет. Пойдем лучше посмотрим на восход, м?
Они надели куртки и вышли во двор. Было холодно. Ханна принялась разгонять руками облачка пара от своего дыхания, Джейн положила руки ей на плечи и притянула поближе. Небо стремительно наливалось розовым, светлело. Джейн уже знала, что никогда больше сюда не вернется, и не чувствовала по этому поводу ничего. Ни грусти, ни сожаления.
Когда они сели в машину, Ханна спросила:
- Мам, а куда мы едем?
- Сейчас мы поедем за бабушкой, - ответила Джейн, заводя двигатель и выезжая на дорогу, - а потом…
- А потом?
Джейн не ответила. Слегка притормозила у дома Сары и поехала медленно-медленно, бездумно вглядываясь в темные окна. Положила руку на живот, погладила его, всем телом чувствуя, как в ней наливается что-то новое, удивительное, манящее; улыбнулась.
- Не знаю. Но я хочу уехать далеко-далеко.
- Очень далеко?
- Очень, - ответила Джейн и вжала в пол педаль газа.
-
-
03.11.2010 в 23:58Воздух со свистом вошел в легкие. Сердце сжалось и снова начало биться. Джим открыл глаза.
Постепенно мир выплывал из тумана, становясь все четче, выпуклее, обретая новые краски, наполняясь множеством запахов и звуков. Лежа на спине, Джим неторопливо разглядывал кроны деревьев и нависшее над ними небо, слегка шалея от остроты ощущений.
«Скоро начнется дождь», - подумал он, потом сел. Глубоко вздохнул. Ему было хорошо. Будоражащая легкость во всем теле. Будто он пьян или надышался веселящим газом. А еще этот запах. Приятный, почти возбуждающий, он кружил, дурманил голову. Джим ткнулся носом в рукав, пытаясь найти источник запаха, а потом увидел это.
Предплечье было изодрано в клочья. Мышцы разошлись, обнажая кости, кожа висела клочьями, кровь капала ему на брюки. Но боли не было. Только веселая, пьянящая, пугающая легкость. Потом все пришло в движение. Мышцы сращивались, раны затягивались, струйки крови потянулись обратно.
Джим закричал.
-
-
03.11.2010 в 23:58Музыка в кадре и за ним.
-
-
05.11.2010 в 01:12Правда, связи с темой я, увы, не поняла.
7/10
-
-
05.11.2010 в 03:08Спасибо, что дочитали.
Автора очень волнует вопрос "недовычитанности", но он сомневается, что его можно обсуждать в комментариях.
Трактовка темы тут откровенно вольная, но Спойлер.
-
-
05.11.2010 в 15:28"второе дыхание" - это и возвращение к жизни после смерти, и продолжение жизни в детях
так вот ты какой северный олень!
Что очень резануло глаз: До прихода тещи оставалось еще полтора часа. Мать мужа - это сверковь
-
-
05.11.2010 в 15:37Автор, примите мое восхищение. )
-
-
05.11.2010 в 21:22Мать мужа - это сверковь
Автор посыпал голову пеплом и ушел
убивать себя ап стенуисправляться.Глупейшая ошибка, вы правы. Спасибо за правку.
Александр Меррит
Cпасибо.
Чуть выше уже говорил, что не хотелось трактовать тему "банально", а получилось... ну, упс.))
-
-
05.11.2010 в 22:04-
-
05.11.2010 в 22:35И вообще здорово, такой классный паззл.
10/10.
Про текст слов мало - когда текст хороший, про него сложнее что-то сказать, хочется отдельно отметить шапку - она клевая))
-
-
05.11.2010 в 23:23Морфи.
Спасибо. Очень приятно.))
-
-
07.11.2010 в 23:24-
-
12.11.2010 в 19:17-
-
14.11.2010 в 23:20Темы почти не видно, правда, но все равно очень круто)
7/9
Не 10 потому, что я не фанат таких сюжетов все же.
-
-
20.11.2010 в 12:13-
-
23.11.2010 в 13:04Ну, увы.
Автору казалось, что интрига с более современными кусками держится подольше.
Но, все равно, спасибо за лестный отзыв и оценку.))
Тангорн
Спасибо!))
Автор и сам не особо любит истории про вампиров и оборотней, но тут как-то само собой торкнуло.))
-
-
25.11.2010 в 04:577/10.
Даже несмотря на то, что история совсем не моя, и даже несмотря на невычитанность, десятку этот текст отработал на все сто. С темой сложнее - она тут все-таки почти не просматривается, и по уму надо было бы поставить меньше семерки, но слишком уж понравился мне сам текст, так что плюну на объективность и на бал-другой все-таки подниму) Оно здорово, вот правда. Очень цельное, продуманное и логичное.
-
-
25.11.2010 в 05:51О. Спасибо. Про сборник вообще внезапно и довольно приятно, надо признаться.
Про невычитанность: читать дальше
-
-
26.11.2010 в 01:56С темой, правда, всё печально -- не могу считать вторым дыханием продолжение жизни в детях, т.к. не возникло ощущения, что это одна и та же сущность, что ли.
4/10
-
-
26.11.2010 в 13:19Очень здоровский текст. У меня еще ваш Джим резонировал с одними стихами с ЖЖ, если хотите, процитирую.
Очень понравилась Джейн, вот прямо очень-очень! И эпизод в машине, с детьми.
Вообще все здорово, правда кинематографично и живо.
С темой, правда, все-таки не очень вышло, не увидела ее) Но автору в любом случае аплодисменты!
6/10
-
-
27.11.2010 в 02:43С темой, правда, всё печально
Но автору все равно приятно. Так что спасибо!))
С сущностью там действительно не совсем то. У Джошуа внутреннего стопора нет. Мне в общем-то хотелось донести мысль, что Джима губит не внутренний зверь, а внутренний человек, с его излишним морализаторством и этической оценкой событий. К тому же, его зверь - элемент приобретенный. А у Джоша он с рождения.
Как-то так, в общем.
Sabira
Процитируйте, конечно!))
-
-
27.11.2010 в 10:51читать дальше