Пришли с блэкджеком и шлюхами.
Название: Наука на практике
Тема: Четвертое измерение
Автор: Eswet
Бета: Ollyy, stuff
Краткое содержание: Если семь раз отмерить, потом могут возникнуть сложности с тем, чтобы отрезать.
читать дальшеВ общем, началось все с вагонки. Надо было напилить пять досок на метр сорок семь, вот не полтора, а метр сорок семь и хоть тресни. Серега, бригадир, у нас мужик строгий, не забалуешь. И вот я, значит, мерю эти сорок семь сантиметров...
Нет. На самом деле началось все с профессора. Которому мы ремонт в квартире делали. То есть, по правде, самого профессора мы и не видали. Он на время ремонта к дочери съехал в соседнюю новостройку. Дочка всеми работами и рулила, уверенная такая тетка, бизнесвумен. А ейный муж так вроде архитектор, потому что план он нарисовал классный, Серега еще смотрел и восхищался, что, мол, все до сантиметрика просчитано, и толщина стенок, и материал, ну все вообще.
А эта самая дочка потребовала, чтобы бригада была русская, никаких чтобы джамшутов. Ну, понять можно, хотя иные молдаване будут и получше нашего, опыта-то сколько! Однако ей было подавай только русских, и в паспорта заглянула даже. Наверное, это как раз из-за плана: чтобы ничего не перепутали, все сделали точно как сказано, а то эти, приезжие, еще и по-русски как не поймут чего... Ну а нам – что, платят-то от души. По-честному платят.
Да. Ну и вот. Одну комнату она велела не трогать, там ремонт года два как сделали, и туда они мебель сволокли и книжки. Прям вот от пола до потолка книжки и стояли, я все дергался – ну как упадут, пока мимо идешь? Ведь не откопаешься! Но одним глазом заглядывал. Интересно, какие у профессора книжки-то.
И я так вот понял, что те три стопки, что с краю, это его, профессорского, авторства и было все. Но названия, е-мое! «Физика времени»! Сингулярность какая-то... глюоны... очарованные бозоны... короче, не понятно ничего, но как звучит! Почти как коллайдер какой-нибудь или там синхрофазотрон. Про фазотрон, я помню, в школе пели, а что это за фигня, я так узнать и не собрался.
Но чего-то я увлекся. В общем, две другие комнаты, кухню и лоджию мы и делали. Все ободрали, полы сняли, проводку переложили, короче, как положено. На совесть старались, не вру! Не джамшуты ведь какие.
И как дошли до лоджии, тут это все и началось.
Ну вот, померил я вагонку. Три раза для верности. Карандашом отметил. Ножовку взял. И тут мне Серега говорит:
- Косяк у тебя, там больше, перемерь.
- Три раза, – говорю я, – мерил уже, метр сорок семь ровно.
- А я говорю, больше.
У Сереги глаз, конечно, алмаз, но рулетка все ж точнее будет. Так я ему и сказал, а он:
- Ептыть, Гриша! Сказал – перемерь!
С бригадиром спорить – дурное дело. Плюнул я и опять за рулетку. Смотрю – мать честная! Метр шестьдесят три!
- Не может этого, – говорю, – быть. Только что сорок семь было.
- Гриша, ты с утра пил?
Тут я как-то даже обиделся. Потому что Серега, вообще-то, отлично знает, что я на проекте не пью, ни с утра, ни вечером, никак. А только когда работу сдали уже.
- Иди ты, – говорю. – Сам на вот, померь!
Серега плюнул и тоже рулетку взял, другую. У него на три метра, у меня на пять.
Смотрю – а у него все те же метр сорок семь!
Тут мы друг на друга как два барана уставились. Потому что оба же только что своими глазами видели, что шестьдесят три! Я опять своей рулеткой схватился мерить, может, думаю, она дефектная у меня? Но нет. Сорок семь. Чертовщина...
- Так, – говорит Серега, – надо перекурить.
Пошли мы на кухню, закурили. А тут наш третий заходит, Глебыч. Он плинтус в комнате клал.
- Че-то вы, – спрашивает, – какие-то обалдевшие? Краски нанюхались?
О, думаю, а может, и вправду? И у нас от той краски циферки на рулетке ерзают?
Смотрю, Серега вот то же самое подумал, просто на лице написано.
- Во, – говорит он, – Глебыч, а иди-ка ты на лоджию да посмотри, сколько Гриша отмерил вагонки, метр сорок семь или метр шестьдесят три?
Глебыч пальцем у виска покрутил, но пошел. Ему что, он некурящий, может и сходить.
Слышим, открыл дверь, возится...
- Сорок семь! – орет.
Смотрю я, Серега аж как-то с лица спал.
- И я ж тоже не пил, а? Ни сегодня, ни вчера...
Такой стоит унылый – подбодрить захотелось.
- Да ладно тебе, – говорю, – с кем не бывает. Может, и верно, с краски повело.
- Ничего ты, Гриша, не понимаешь. Я как плотничать начал, еще ни разу на столько не ошибался. Ну два сантиметра, ну три. А чтобы на шестнадцать! На глазок шестнадцать сантиметров... тьфу.
И окурок в банку пихнул, чуть с подоконника ее не скинул. В полном раздрае мужик.
Ладно, пошли мы обратно. И черт меня дернул для успокоения еще разок померить, прежде чем пилить.
А оно, мать же его за ногу, опять мне шестьдесят три показывает!
На мой мат опять Глебыч прибежал.
- Вы тут чего, – говорит, – совсем обалдели? Вы доску отмерить вдвоем не можете?
Я ему рулетку в руки сунул:
- Слушай, умный, вот тебе рулетка, вот карандаш, вот пила, ну-ка сделай метр сорок семь!
А рядом Серега стоит, сопит молча и как-то немного даже побурел лицом.
Ну, Глебыч взял все, мерит. Мы смотрим. Он мерит. Пометил карандашиком, взялся пилить.
- Стой, – Серега ему, – померь еще раз.
А Глебыч как взовьется!
- Вы, – кричит, – не краски, вы клея надышались! ПэВэА! Сами не работаете и мне не даете! У меня пара через два часа, я из-за вас плинтус все не положу! Издеваются они! – и давай ножовкой орудовать, только опилки брызнули.
Глебыч, он вообще такой строитель как бы ненастоящий. На самом деле он аспирант, и не какой-то там, а философ. Но жрать надо и философам, и потому он на свои три лекции в неделю ходит, а остальное время с нами ремонтом занимается. Рукастый парень, толковый. Главное – не давать ему про своих Гегелей рассказывать. А то он как заведется – куда там краске с клеем, на пустом месте крышей можно подвинуться.
Короче, он пилит, мы смотрим. Он закончил, кусок отпиленный еще раз измерил.
- Ну? – спрашивает. – Довольны, ироды? Все как надо?
Серега так посмотрел, этак посмотрел: метр сорок семь.
- Да, – говорит, – вроде все как надо. Дальше пили.
- Сами никак, а?
- Не. Давай ты.
- Ироды. Сатрапы. Нехорошие люди и редиски...
Разбурчался Глебыч, но стал второй кусок вымерять. Отпилил.
- Так, – говорит, – мужики, вы как хотите, но мне пора переодеваться и галопом на пару. Давайте вы сами уже...
И тут Серега просто-таки захрипел.
То есть серьезно. Слова сказать не может, стоит, в доску рулеткой тычет и хрипит, как будто подавился.
Я ему промеж лопаток врезал, а то вдруг и правда подавился? Его и прорвало:
- Она-а-а, – как заревет, – она опять! Метр шестьдесят три!
- Так, – говорит Глебыч преспокойно, – не надо вот мне макаронные изделия на уши развешивать. Смотрите, долбоящеры.
Берет он обе доски отрезанные и ставит вместе вертикально. А они одинаковые. Ну там миллиметр, может, разницы. Причем на той, что первая была, еще моя рисочка немного видна.
Серегу чуть инфаркт не хватил. Я у людей такого цвета лица никогда еще не видел. Он только воздух ртом похватал, да и ушел в комнату.
- Ну, я понял, – вздыхает Глебыч, – остальное тоже мне резать. Гриша, ты б, что ли, помог.
Я рулетку взял и все три оставшиеся доски подряд и отмерил, а Глебыч за мной уже пилить стал. Ножовка одна, а то бы я и это доделал, пока там Серега чаем отливался. Глебыч торопится, институт его где-то не пойми где, на трамвае ехать полчаса, и ждать еще того трамвая...
В общем, не знаю, что меня под руку пихнуло, но я эти готовые доски все в ряд составил и опять померил.
- Глебыч, – зову и прямо как есть рулетку придерживаю, – пойди-ка глянь.
Тот, уже в приличных джинсах, высунулся на балкон:
- Чего еще?! – да к косяку так и примерз.
Потому что рулетка метр шестьдесят три показывает. При том, что доски все одинаковые.
- Оба-на, – говорит Глебыч, – какая красота. Гигантская флуктуация.
Я не понял.
- А, не обращай внимания, это я дурацкие цитатки вспоминаю. Так. Доски как были одинаковые, так и остались. Значит, у нас либо рулетка сжимается, либо предметы растягиваются.
Я еще раз не понял.
- Глебыч, – прошу, – подожди, ты что несешь? Как сжимается? Или растягивается?
- Ну, как, – отвечает он, причем вид у него благостный ужасно, – вот нас три человека, вот мы наблюдаем явление. Я с вами краску не нюхал, значит, я как бы независимый наблюдатель и явление можно считать более-менее объективно существующим. Не без оговорок, конечно, но пока можно их опустить. Так... а периодичность у явления есть какая-нибудь?
Честно говоря, тут я себя почувствовал натуральным джамшутом. Стою, глазами хлопаю и не врубаюсь.
- Время не засекали, когда измерения глючат? – переводит Глебыч на понятный язык. – Или еще какие-нибудь закономерности?
- Время не засекали, – отвечаю, – а началось оно как раз перед тем перекуром, ну, последним.
- То есть где-то около часу дня. Мило. А сколько раз уже?
Я стал считать. Сбился. На пальцах взялся и снова сбился. Плюнул и пошел вслух:
- Сначала я померил доску три раза для верности, было сорок семь. Потом Серега сказал, что длинно, велел перемерить и получилось шестьдесят три. Это раз. Потом он мерил, я мерил, ты мерил – было сорок семь. Потом опять я – и шестьдесят три... Это два. Потом ты, опять ты и еще раз ты. А потом Серега и снова шестьдесят три, это три. А сейчас четвертый раз...
- Так, – перебивает Глебыч, – а перед этим ты три раза отмерял, правильно?
- Вроде...
- То есть, выходит, каждое четвертое измерение у нас глючное.
Я подумал – да, как-то так.
- Ну и что с того?
- Не имею понятия, – пожимает он плечами и улыбается как-то мечтательно. – Но периодичность в наличии. Это хорошо. А дай-ка мне Серегину рулетку...
Схватил он рулетку и давай все подряд измерять. Перила балконные четыре раза померил, косяк дверной. Потом кинулся в комнату и там тоже ко всем стенам приложился. Дальше, смотрю, в коридор помчался. Выбегает минут через десять, сияет, как пятак:
- Это, – орет, – ограниченный эффект! На балконе работает и в комнате! А в той комнате, где я плинтус клал, уже не работает!
Я бросил доски на балконе – понимаю, что работы сегодня больше не будет. Зашел в комнату. Смотрю, Серега выполз из кухни, в одной руке чашка, в другой полотенце, вроде мокрое.
- И чего, – говорит он, – это все значит?..
На морду он уже не такой багровый, а то я было испугался, как бы кондратий его не обнял.
- Это, – говорит Глебыч торжественно и рулеткой себе как бы дирижирует, – это может означать открытие! Например, контакт с иным разумом! Потому что ничто в природе так не воздействует на среду! А если воздействует, то это тоже будет открытие. В любом случае.
- И как ты его открывать собрался? – я спрашиваю, а Серега со мной одновременно:
- Это, что ли, ты зеленых человечков искать намылился?
От зеленых человечков Глебыч немного увял.
- Пока не знаю, – говорит, – как. Надо бы у соседей померить на всякий случай. Хотя мне кажется, что оно через стенку не проходит. И вообще нужно найти центр воздействия... Вот жаль, я не физик. Это для физиков работа. Это им тут все надо измерять.
Тут я вспомнил про профессорские зачарованные бозоны.
- Глебыч, – говорю, – слушай, может, нет никаких человечков? Может, тут какая-нибудь хозяйская фигня лежит и испускает... лучи какие-нибудь?
- Ага, – мрачнеет Глебыч, – поноса, например. Да нет, что тут лежать может! Мы полы поднимали, стены штробили. Ничего не видели.
- Ну так, может, оно маленькое? Как эта... из компьютера...
- Микросхема?! Гриша! Гриша! Что ты несешь, опомнись! – Глебыч завелся, руками машет. – Аппарат, который искажает каждое четвертое линейное измерение, не может быть маленьким! Никакая современная техника... – тут он чего-то запнулся, посмотрел диким взором на меня, на Серегу, и спрашивает: – Мужики, а вы на кухне весов не видели?
- Есть весы, в шкафу над раковиной, – отвечает Серега, – старинные, еще на фунты. А тебе зачем?
- А я подумал, может, оно... это... не только линейные измерения искажает? Может, оно... мужики, я пойду проверю весы, а вы давайте-ка посмотрите на часы четыре раза подряд! – и убежал. Слышим, на кухне загремел чем-то.
Серега, чувствую, уже удивляться разучился. Смотрит на часы.
- Четверть третьего сейчас. И еще раз четверть третьего...
И что-то я вдруг струхнул, потому что сообразил, зачем Глебыч на часы смотреть сказал.
- Серег, – говорю, – слышь, не смотри больше.
- Чего это?
- Ну прикинь, если оно, это самое, и время тоже... искажает.
- Это как?
- Почем я знаю, как. Вот ты сейчас смотришь – и четверть третьего, а еще два раза посмотришь – и будет у нас тут послезавтра! Мы же не знаем, на сколько искажает-то. А если на сто лет? А если не вперед, а назад?..
Смотрю, Серега проникается. Руку с часами аж за спину убрал.
- Ептыть... а что, – спрашивает дрогнувшим голосом, – мне теперь вообще больше на часы не смотреть, что ли?..
- Не в этой комнате. Вон в соседнюю выйди...
Прибежал Глебыч.
- Не, – говорит, – весы не глючат. А у вас чего?
- Давай, – отвечаю я ему, – охотничек ты за зелеными человечками, со временем не шутить. А то еще как глюкнет...
- Надо говорить «глюканет» или «сглючит», – поправляет он меня на автопилоте. – Но это ты прав, наверное, это я что-то не подумал... Что бы такое еще проверить?..
Серега стоял-стоял, слушал-слушал, да и говорит:
- Вы потом напроверяетесь, а нам лоджию обшить надо, и причем сегодня. Завтра хозяйка обещалась прийти смотреть, что сделано.
Я думал, Глебыч возмутится, что тут открытие, а Серега про какую-то лоджию. Но нет, не возмущается. И даже наоборот:
- Я все равно уже лекцию, в общем-то, прогулял... Давайте обшивать.
И пошли мы на лоджию.
Специально уже не мерим по четыре раза все, чтобы мозги себе не ломать. Отмеряем, пилим, хорошо пошло, быстренько...
Ну и под конец, само собой, Глебыч не удержался. Еще раз на открытие свое полюбоваться захотел.
- Ой, – говорит, – а оно отключилось!
Мы набросились опять с рулетками на доски. И точно: сколько ни измеряй – одинаковые цифры показывает.
Серега прямо расцвел.
- Мне так, – говорит, – почему-то гораздо больше нравится.
А Глебыч совсем скис:
- Упустили! Такую штуку упустили!
Честно говоря, мы с Серегой его не поддержали. Как-то спокойнее без «штуки».
Доделали, что успели, по лоджии, ну и разъехались по домам.
А назавтра к девяти утра приехали заканчивать. Смотрю я, Глебыч нет-нет и схватится за рулетку. И морда у него все унылее делается.
Хозяйка, дочь профессорская, пришла как по будильнику, в двенадцать. Все осмотрела, мало не обнюхала и под обои с плинтусами не заглянула. Но я же говорю – мы на совесть работаем. Она вроде довольная ходит...
И вот как она уходить собралась, тут Глебыч с лоджии и орет:
- Мужики! Оно опять!
- Что за оно? – хозяйка спрашивает.
Я бы, признаться, ей побоялся объяснять, что это за оно такое. Еще за алкашей примет или нариков. Но Глебыч выскочил и давай рассказывать, да такой скороговоркой, что не знаю, как хозяйка его поняла.
А с другой-то стороны, думаю, Глебыч хотел же физиков привлечь к этому делу? Так профессор-то ведь физик. Так что самое оно его через дочку заинтересовать...
Хозяйка слушала-слушала, глаза круглила-круглила, а потом вдруг за телефон схватилась.
- Минуточку, – говорит, – я сейчас уточню одну вещь... Але? Папа! Подожди, это срочно! У вас в лаборатории прямо сейчас не включен твой модификатор? А ты проверь! Пап, я серьезно, оставь студентов на пять минут и проверь!
Нажала отбой, прислонилась к косяку и так это... ухмыляется. Довольная-довольная!
- Глеб... как вас по отчеству? Кириллович? Глеб Кириллович, я думаю, вы папу сейчас очень выручили.
- А что, – Глебыч спрашивает, – такое-то? – а сам, вижу, как-то так поник немножечко. Потому что выходит, что его открытие, похоже, никакое вовсе и не открытие...
Тут у хозяйки телефон запел.
- Але? Да? Ну я же говорю! А ты вектор проверил? А ты проверь. Потому что модификатор шпарит сейчас, кажется, прямо в нашу лоджию! Нет, нет, у нас все хорошо. А вот у соседей ваших... Ага. Ага. А я говорила! Ну, а ты возьми студентов, у тебя там третий курс же? Они уже взрослые... И иди прямо с ними разбираться. Да! Потом перезвони.
Телефон в карман сунула и прямо сияет.
- Глеб Кириллович, вам премия положена какая-нибудь от папиной лаборатории.
- Тогда нам всем положена, – быстро говорит Глебыч, – мы втроем вчера чуть голову не сломали. А что случилось?
- Пойдемте присядем, – говорит хозяйка, – я расскажу.
И рассказала.
Профессорская квартира лоджией выходит на лесопарк. И как раз из этого окна видно за парком верхние этажи того института, где профессор работает. Между институтом и домом еще ЛЭП.
А еще рядом с институтом, отсюда уже не видно, стоит винзавод. И он как бы тоже получается на одной линии между институтом и домом. И даже больше того: между окном профессорской лаборатории и окном его же квартиры находится как бы на прямой линии та цистерна, куда спирт попадает перед тем, как его в мелкую тару лить.
В общем, винзаводское начальство уже с год полоскало институтскому мозги, что, мол, эти их физики из цистерны воруют спирт. На расстоянии. Телепортацией. Или лучами какими-нибудь. Но воруют. Потому что по измерениям выходит, что каждый будний день пропадает спирта литров двадцать – неведомо куда и непонятно как.
Начальство институтское, естественно, тихонько пальцем у виска крутило: не знает, мол, современная наука таких методов. А винзаводское рвало и метало, потому что больше некому, а спирт пропадает и пропадает, а ничего не докажешь и не уследишь. Уж и охрану ставили, и какую-то систему контроля импортную врезали в трубу, а все равно: весь рабочий день результат показывает верный, под конец смены хлоп! – недостача. Кого винить? Понятно, что физиков!
Институтские же по стенкам забегали, когда случайно выяснилось, что на тот месяц, что профессорская лаборатория всем составом в отпуск ходила, пропажи спирта прекратились. А потом – заново! Винзаводским ничего, конечно, не сказали, но внутри себя стали следить, считать и думать.
А что тут думать: не знает современная наука способа спереть из закрытой цистерны спирт!
Над лабораторией стало, как модно сейчас говорить, сгущаться. Профессор, естественно, психовал: как-никак, ученый с мировым именем, чуть-чуть до Нобелевки пока не дотянул, и тут вдруг хищения спирта вменяют. Есть повод понервничать.
А дочка у профессора – она то ли психолог, то ли социолог, в общем, по людям специализируется и по тому, как они думают. И как раз она слушала-слушала про эту их эпопею со спиртом, да и сказала: мол, вы не ищите, как спирт перенести, вы ищите, как обмануть систему контроля! Потому что любое постоянное воровство как раз построено на том, чтобы обмануть охрану и контроль.
А в лаборатории, в числе прочих агрегатов, как раз стоит тот самый модификатор. Который, между прочим, прямое отношение имеет к этим заколдованным бозонам, которыми я так впечатлился. И нужен он для того, чтобы как-то там менять физические законы в отдельно взятом месте. Вот как раз за него профессор и рассчитывает Нобелевку получить. А пока агрегат экспериментальный и неопубликованный.
И вроде как получалось, что его мощности, в принципе, очень даже хватит, чтобы до цистерны дотянуться, то есть до того места, где там в трубе контрольный прибор стоит.
Но профессор не знал ведь, кто у него там шалит, и постоянно дежурить в лаборатории тоже не мог, и кому это дело доверить, не знал. А посторонних туда тем более не пускают.
В общем, пока мы случайно не угодили под остаточный эффект модификатора, профессор никак не мог засечь, когда и кто включает прибор и куда его направляет. Следящие камеры у них есть, но на входе, а внутри помещения ничего нельзя снимать, потому что секретно. Ну, я так понял.
Теперь, по хозяйкиным словам, пошли они там разбираться разом и со своими, и с винзаводскими: кто-то же этот спирт, который мимо контроля прошел, сливает и куда-то он его девает!
А нам вот, за восстановление профессорской чести и спасение нервов, посулили что-нибудь приятное.
Слушаю я эту историю и не знаю, то ли ржать, то ли плакать. Ну ведь подумать, а? Секретное изобретение, высокая наука, все дела – и куда первым делом на практике приспособили? Спирт тырить! Вот когда за державу обидно становится.
Глебыч тоже пригорюнился:
- Это же, – говорит, – надо! И почему я не догадался еще и насчет объема проверить! Вес проверил, время... ну да, время не стали...
- А хорошо, что не стали со временем баловаться, – говорит хозяйка, – модификатор, конечно, не на то был настроен, но вообще-то он и время умеет... модифицировать. А у вас такие мощные эффекты пошли знаете почему? Из-за ЛЭП. Там какой-то резонанс случается и действие модификатора усиливается. Если бы не ЛЭП, до нас либо совсем не достало бы, либо разницу в три-четыре миллиметра вы списали бы на неаккуратность. Так что время... не надо с ним шутить.
- Четвертое измерение, – шепчет Глебыч мечтательно, – во всех смыслах... С точки зрения существования самого представления об объективной реальности...
Все, думаю, включился философ. Это надолго. Теперь он всю эту историю разложит по материализму, эксзистенциализму и еще десятку других «–измов», тогда только успокоится.
А нам ремонт надо все-таки заканчивать.
Профессор заглянул вечером. Такой приятный... еще не дед, уже не дядя. Принес, между прочим, бутылку коньяка – ее винзавод презентовал в порядке примирительного дара. Благодарил всячески за внимательность.
С Глебычем они довольно, как я понимаю, взаимно приятно поболтали на философские темы. Серега просто язык проглотил и только бормотал «угу» и «ну». Это он в работе за словом в карман не лезет, а тут что-то совсем стушевался.
А я сидел-сидел, да и попросил разрешения к профессору на лекции походить.
Профессор даже почти не удивился. Во всяком случае, Глебыч гораздо сильнее глаза вытаращил.
- Но вы же, – говорит профессор, – молодой человек, без специальной подготовки... вам, знаете ли, может быть сложновато.
Тут я грудь выпятил и щеки надул:
- Я вообще-то, – говорю, – высшее образование имею. Не профильное, конечно, и не столичное, но КрасГИФ наш все-таки не последний в стране институт.
Профессор прямо расцвел:
- Ну, – говорит, – конечно, в наше время ничего удивительного, что люди вынуждены работать совсем не по специальности... Приходите, я вам выпишу пропуск.
Допили мы коньяк, профессор ушел. Мужики на меня уставились, как по команде:
- Гриша, ты что, по образованию физик?!
- Не, – говорю, – это с чего вы взяли?
- Ну так КрасГИФ – это же институт физики?
Вот и профессор так же подумал, наверное. А я уж ему объяснять не стал, что не физики, а физкультуры.
Потому что все-таки очень хочется понять, почему модификатор искажает каждое четвертое измерение, а не третье и не десятое. И про бозоны тоже, которые очарованные. И вообще неохота себя полным джамшутом чувствовать, когда вокруг физические законы, оказывается, изменяются.
Ну и просто – за державу обидно!
Тема: Четвертое измерение
Автор: Eswet
Бета: Ollyy, stuff
Краткое содержание: Если семь раз отмерить, потом могут возникнуть сложности с тем, чтобы отрезать.
читать дальшеВ общем, началось все с вагонки. Надо было напилить пять досок на метр сорок семь, вот не полтора, а метр сорок семь и хоть тресни. Серега, бригадир, у нас мужик строгий, не забалуешь. И вот я, значит, мерю эти сорок семь сантиметров...
Нет. На самом деле началось все с профессора. Которому мы ремонт в квартире делали. То есть, по правде, самого профессора мы и не видали. Он на время ремонта к дочери съехал в соседнюю новостройку. Дочка всеми работами и рулила, уверенная такая тетка, бизнесвумен. А ейный муж так вроде архитектор, потому что план он нарисовал классный, Серега еще смотрел и восхищался, что, мол, все до сантиметрика просчитано, и толщина стенок, и материал, ну все вообще.
А эта самая дочка потребовала, чтобы бригада была русская, никаких чтобы джамшутов. Ну, понять можно, хотя иные молдаване будут и получше нашего, опыта-то сколько! Однако ей было подавай только русских, и в паспорта заглянула даже. Наверное, это как раз из-за плана: чтобы ничего не перепутали, все сделали точно как сказано, а то эти, приезжие, еще и по-русски как не поймут чего... Ну а нам – что, платят-то от души. По-честному платят.
Да. Ну и вот. Одну комнату она велела не трогать, там ремонт года два как сделали, и туда они мебель сволокли и книжки. Прям вот от пола до потолка книжки и стояли, я все дергался – ну как упадут, пока мимо идешь? Ведь не откопаешься! Но одним глазом заглядывал. Интересно, какие у профессора книжки-то.
И я так вот понял, что те три стопки, что с краю, это его, профессорского, авторства и было все. Но названия, е-мое! «Физика времени»! Сингулярность какая-то... глюоны... очарованные бозоны... короче, не понятно ничего, но как звучит! Почти как коллайдер какой-нибудь или там синхрофазотрон. Про фазотрон, я помню, в школе пели, а что это за фигня, я так узнать и не собрался.
Но чего-то я увлекся. В общем, две другие комнаты, кухню и лоджию мы и делали. Все ободрали, полы сняли, проводку переложили, короче, как положено. На совесть старались, не вру! Не джамшуты ведь какие.
И как дошли до лоджии, тут это все и началось.
Ну вот, померил я вагонку. Три раза для верности. Карандашом отметил. Ножовку взял. И тут мне Серега говорит:
- Косяк у тебя, там больше, перемерь.
- Три раза, – говорю я, – мерил уже, метр сорок семь ровно.
- А я говорю, больше.
У Сереги глаз, конечно, алмаз, но рулетка все ж точнее будет. Так я ему и сказал, а он:
- Ептыть, Гриша! Сказал – перемерь!
С бригадиром спорить – дурное дело. Плюнул я и опять за рулетку. Смотрю – мать честная! Метр шестьдесят три!
- Не может этого, – говорю, – быть. Только что сорок семь было.
- Гриша, ты с утра пил?
Тут я как-то даже обиделся. Потому что Серега, вообще-то, отлично знает, что я на проекте не пью, ни с утра, ни вечером, никак. А только когда работу сдали уже.
- Иди ты, – говорю. – Сам на вот, померь!
Серега плюнул и тоже рулетку взял, другую. У него на три метра, у меня на пять.
Смотрю – а у него все те же метр сорок семь!
Тут мы друг на друга как два барана уставились. Потому что оба же только что своими глазами видели, что шестьдесят три! Я опять своей рулеткой схватился мерить, может, думаю, она дефектная у меня? Но нет. Сорок семь. Чертовщина...
- Так, – говорит Серега, – надо перекурить.
Пошли мы на кухню, закурили. А тут наш третий заходит, Глебыч. Он плинтус в комнате клал.
- Че-то вы, – спрашивает, – какие-то обалдевшие? Краски нанюхались?
О, думаю, а может, и вправду? И у нас от той краски циферки на рулетке ерзают?
Смотрю, Серега вот то же самое подумал, просто на лице написано.
- Во, – говорит он, – Глебыч, а иди-ка ты на лоджию да посмотри, сколько Гриша отмерил вагонки, метр сорок семь или метр шестьдесят три?
Глебыч пальцем у виска покрутил, но пошел. Ему что, он некурящий, может и сходить.
Слышим, открыл дверь, возится...
- Сорок семь! – орет.
Смотрю я, Серега аж как-то с лица спал.
- И я ж тоже не пил, а? Ни сегодня, ни вчера...
Такой стоит унылый – подбодрить захотелось.
- Да ладно тебе, – говорю, – с кем не бывает. Может, и верно, с краски повело.
- Ничего ты, Гриша, не понимаешь. Я как плотничать начал, еще ни разу на столько не ошибался. Ну два сантиметра, ну три. А чтобы на шестнадцать! На глазок шестнадцать сантиметров... тьфу.
И окурок в банку пихнул, чуть с подоконника ее не скинул. В полном раздрае мужик.
Ладно, пошли мы обратно. И черт меня дернул для успокоения еще разок померить, прежде чем пилить.
А оно, мать же его за ногу, опять мне шестьдесят три показывает!
На мой мат опять Глебыч прибежал.
- Вы тут чего, – говорит, – совсем обалдели? Вы доску отмерить вдвоем не можете?
Я ему рулетку в руки сунул:
- Слушай, умный, вот тебе рулетка, вот карандаш, вот пила, ну-ка сделай метр сорок семь!
А рядом Серега стоит, сопит молча и как-то немного даже побурел лицом.
Ну, Глебыч взял все, мерит. Мы смотрим. Он мерит. Пометил карандашиком, взялся пилить.
- Стой, – Серега ему, – померь еще раз.
А Глебыч как взовьется!
- Вы, – кричит, – не краски, вы клея надышались! ПэВэА! Сами не работаете и мне не даете! У меня пара через два часа, я из-за вас плинтус все не положу! Издеваются они! – и давай ножовкой орудовать, только опилки брызнули.
Глебыч, он вообще такой строитель как бы ненастоящий. На самом деле он аспирант, и не какой-то там, а философ. Но жрать надо и философам, и потому он на свои три лекции в неделю ходит, а остальное время с нами ремонтом занимается. Рукастый парень, толковый. Главное – не давать ему про своих Гегелей рассказывать. А то он как заведется – куда там краске с клеем, на пустом месте крышей можно подвинуться.
Короче, он пилит, мы смотрим. Он закончил, кусок отпиленный еще раз измерил.
- Ну? – спрашивает. – Довольны, ироды? Все как надо?
Серега так посмотрел, этак посмотрел: метр сорок семь.
- Да, – говорит, – вроде все как надо. Дальше пили.
- Сами никак, а?
- Не. Давай ты.
- Ироды. Сатрапы. Нехорошие люди и редиски...
Разбурчался Глебыч, но стал второй кусок вымерять. Отпилил.
- Так, – говорит, – мужики, вы как хотите, но мне пора переодеваться и галопом на пару. Давайте вы сами уже...
И тут Серега просто-таки захрипел.
То есть серьезно. Слова сказать не может, стоит, в доску рулеткой тычет и хрипит, как будто подавился.
Я ему промеж лопаток врезал, а то вдруг и правда подавился? Его и прорвало:
- Она-а-а, – как заревет, – она опять! Метр шестьдесят три!
- Так, – говорит Глебыч преспокойно, – не надо вот мне макаронные изделия на уши развешивать. Смотрите, долбоящеры.
Берет он обе доски отрезанные и ставит вместе вертикально. А они одинаковые. Ну там миллиметр, может, разницы. Причем на той, что первая была, еще моя рисочка немного видна.
Серегу чуть инфаркт не хватил. Я у людей такого цвета лица никогда еще не видел. Он только воздух ртом похватал, да и ушел в комнату.
- Ну, я понял, – вздыхает Глебыч, – остальное тоже мне резать. Гриша, ты б, что ли, помог.
Я рулетку взял и все три оставшиеся доски подряд и отмерил, а Глебыч за мной уже пилить стал. Ножовка одна, а то бы я и это доделал, пока там Серега чаем отливался. Глебыч торопится, институт его где-то не пойми где, на трамвае ехать полчаса, и ждать еще того трамвая...
В общем, не знаю, что меня под руку пихнуло, но я эти готовые доски все в ряд составил и опять померил.
- Глебыч, – зову и прямо как есть рулетку придерживаю, – пойди-ка глянь.
Тот, уже в приличных джинсах, высунулся на балкон:
- Чего еще?! – да к косяку так и примерз.
Потому что рулетка метр шестьдесят три показывает. При том, что доски все одинаковые.
- Оба-на, – говорит Глебыч, – какая красота. Гигантская флуктуация.
Я не понял.
- А, не обращай внимания, это я дурацкие цитатки вспоминаю. Так. Доски как были одинаковые, так и остались. Значит, у нас либо рулетка сжимается, либо предметы растягиваются.
Я еще раз не понял.
- Глебыч, – прошу, – подожди, ты что несешь? Как сжимается? Или растягивается?
- Ну, как, – отвечает он, причем вид у него благостный ужасно, – вот нас три человека, вот мы наблюдаем явление. Я с вами краску не нюхал, значит, я как бы независимый наблюдатель и явление можно считать более-менее объективно существующим. Не без оговорок, конечно, но пока можно их опустить. Так... а периодичность у явления есть какая-нибудь?
Честно говоря, тут я себя почувствовал натуральным джамшутом. Стою, глазами хлопаю и не врубаюсь.
- Время не засекали, когда измерения глючат? – переводит Глебыч на понятный язык. – Или еще какие-нибудь закономерности?
- Время не засекали, – отвечаю, – а началось оно как раз перед тем перекуром, ну, последним.
- То есть где-то около часу дня. Мило. А сколько раз уже?
Я стал считать. Сбился. На пальцах взялся и снова сбился. Плюнул и пошел вслух:
- Сначала я померил доску три раза для верности, было сорок семь. Потом Серега сказал, что длинно, велел перемерить и получилось шестьдесят три. Это раз. Потом он мерил, я мерил, ты мерил – было сорок семь. Потом опять я – и шестьдесят три... Это два. Потом ты, опять ты и еще раз ты. А потом Серега и снова шестьдесят три, это три. А сейчас четвертый раз...
- Так, – перебивает Глебыч, – а перед этим ты три раза отмерял, правильно?
- Вроде...
- То есть, выходит, каждое четвертое измерение у нас глючное.
Я подумал – да, как-то так.
- Ну и что с того?
- Не имею понятия, – пожимает он плечами и улыбается как-то мечтательно. – Но периодичность в наличии. Это хорошо. А дай-ка мне Серегину рулетку...
Схватил он рулетку и давай все подряд измерять. Перила балконные четыре раза померил, косяк дверной. Потом кинулся в комнату и там тоже ко всем стенам приложился. Дальше, смотрю, в коридор помчался. Выбегает минут через десять, сияет, как пятак:
- Это, – орет, – ограниченный эффект! На балконе работает и в комнате! А в той комнате, где я плинтус клал, уже не работает!
Я бросил доски на балконе – понимаю, что работы сегодня больше не будет. Зашел в комнату. Смотрю, Серега выполз из кухни, в одной руке чашка, в другой полотенце, вроде мокрое.
- И чего, – говорит он, – это все значит?..
На морду он уже не такой багровый, а то я было испугался, как бы кондратий его не обнял.
- Это, – говорит Глебыч торжественно и рулеткой себе как бы дирижирует, – это может означать открытие! Например, контакт с иным разумом! Потому что ничто в природе так не воздействует на среду! А если воздействует, то это тоже будет открытие. В любом случае.
- И как ты его открывать собрался? – я спрашиваю, а Серега со мной одновременно:
- Это, что ли, ты зеленых человечков искать намылился?
От зеленых человечков Глебыч немного увял.
- Пока не знаю, – говорит, – как. Надо бы у соседей померить на всякий случай. Хотя мне кажется, что оно через стенку не проходит. И вообще нужно найти центр воздействия... Вот жаль, я не физик. Это для физиков работа. Это им тут все надо измерять.
Тут я вспомнил про профессорские зачарованные бозоны.
- Глебыч, – говорю, – слушай, может, нет никаких человечков? Может, тут какая-нибудь хозяйская фигня лежит и испускает... лучи какие-нибудь?
- Ага, – мрачнеет Глебыч, – поноса, например. Да нет, что тут лежать может! Мы полы поднимали, стены штробили. Ничего не видели.
- Ну так, может, оно маленькое? Как эта... из компьютера...
- Микросхема?! Гриша! Гриша! Что ты несешь, опомнись! – Глебыч завелся, руками машет. – Аппарат, который искажает каждое четвертое линейное измерение, не может быть маленьким! Никакая современная техника... – тут он чего-то запнулся, посмотрел диким взором на меня, на Серегу, и спрашивает: – Мужики, а вы на кухне весов не видели?
- Есть весы, в шкафу над раковиной, – отвечает Серега, – старинные, еще на фунты. А тебе зачем?
- А я подумал, может, оно... это... не только линейные измерения искажает? Может, оно... мужики, я пойду проверю весы, а вы давайте-ка посмотрите на часы четыре раза подряд! – и убежал. Слышим, на кухне загремел чем-то.
Серега, чувствую, уже удивляться разучился. Смотрит на часы.
- Четверть третьего сейчас. И еще раз четверть третьего...
И что-то я вдруг струхнул, потому что сообразил, зачем Глебыч на часы смотреть сказал.
- Серег, – говорю, – слышь, не смотри больше.
- Чего это?
- Ну прикинь, если оно, это самое, и время тоже... искажает.
- Это как?
- Почем я знаю, как. Вот ты сейчас смотришь – и четверть третьего, а еще два раза посмотришь – и будет у нас тут послезавтра! Мы же не знаем, на сколько искажает-то. А если на сто лет? А если не вперед, а назад?..
Смотрю, Серега проникается. Руку с часами аж за спину убрал.
- Ептыть... а что, – спрашивает дрогнувшим голосом, – мне теперь вообще больше на часы не смотреть, что ли?..
- Не в этой комнате. Вон в соседнюю выйди...
Прибежал Глебыч.
- Не, – говорит, – весы не глючат. А у вас чего?
- Давай, – отвечаю я ему, – охотничек ты за зелеными человечками, со временем не шутить. А то еще как глюкнет...
- Надо говорить «глюканет» или «сглючит», – поправляет он меня на автопилоте. – Но это ты прав, наверное, это я что-то не подумал... Что бы такое еще проверить?..
Серега стоял-стоял, слушал-слушал, да и говорит:
- Вы потом напроверяетесь, а нам лоджию обшить надо, и причем сегодня. Завтра хозяйка обещалась прийти смотреть, что сделано.
Я думал, Глебыч возмутится, что тут открытие, а Серега про какую-то лоджию. Но нет, не возмущается. И даже наоборот:
- Я все равно уже лекцию, в общем-то, прогулял... Давайте обшивать.
И пошли мы на лоджию.
Специально уже не мерим по четыре раза все, чтобы мозги себе не ломать. Отмеряем, пилим, хорошо пошло, быстренько...
Ну и под конец, само собой, Глебыч не удержался. Еще раз на открытие свое полюбоваться захотел.
- Ой, – говорит, – а оно отключилось!
Мы набросились опять с рулетками на доски. И точно: сколько ни измеряй – одинаковые цифры показывает.
Серега прямо расцвел.
- Мне так, – говорит, – почему-то гораздо больше нравится.
А Глебыч совсем скис:
- Упустили! Такую штуку упустили!
Честно говоря, мы с Серегой его не поддержали. Как-то спокойнее без «штуки».
Доделали, что успели, по лоджии, ну и разъехались по домам.
А назавтра к девяти утра приехали заканчивать. Смотрю я, Глебыч нет-нет и схватится за рулетку. И морда у него все унылее делается.
Хозяйка, дочь профессорская, пришла как по будильнику, в двенадцать. Все осмотрела, мало не обнюхала и под обои с плинтусами не заглянула. Но я же говорю – мы на совесть работаем. Она вроде довольная ходит...
И вот как она уходить собралась, тут Глебыч с лоджии и орет:
- Мужики! Оно опять!
- Что за оно? – хозяйка спрашивает.
Я бы, признаться, ей побоялся объяснять, что это за оно такое. Еще за алкашей примет или нариков. Но Глебыч выскочил и давай рассказывать, да такой скороговоркой, что не знаю, как хозяйка его поняла.
А с другой-то стороны, думаю, Глебыч хотел же физиков привлечь к этому делу? Так профессор-то ведь физик. Так что самое оно его через дочку заинтересовать...
Хозяйка слушала-слушала, глаза круглила-круглила, а потом вдруг за телефон схватилась.
- Минуточку, – говорит, – я сейчас уточню одну вещь... Але? Папа! Подожди, это срочно! У вас в лаборатории прямо сейчас не включен твой модификатор? А ты проверь! Пап, я серьезно, оставь студентов на пять минут и проверь!
Нажала отбой, прислонилась к косяку и так это... ухмыляется. Довольная-довольная!
- Глеб... как вас по отчеству? Кириллович? Глеб Кириллович, я думаю, вы папу сейчас очень выручили.
- А что, – Глебыч спрашивает, – такое-то? – а сам, вижу, как-то так поник немножечко. Потому что выходит, что его открытие, похоже, никакое вовсе и не открытие...
Тут у хозяйки телефон запел.
- Але? Да? Ну я же говорю! А ты вектор проверил? А ты проверь. Потому что модификатор шпарит сейчас, кажется, прямо в нашу лоджию! Нет, нет, у нас все хорошо. А вот у соседей ваших... Ага. Ага. А я говорила! Ну, а ты возьми студентов, у тебя там третий курс же? Они уже взрослые... И иди прямо с ними разбираться. Да! Потом перезвони.
Телефон в карман сунула и прямо сияет.
- Глеб Кириллович, вам премия положена какая-нибудь от папиной лаборатории.
- Тогда нам всем положена, – быстро говорит Глебыч, – мы втроем вчера чуть голову не сломали. А что случилось?
- Пойдемте присядем, – говорит хозяйка, – я расскажу.
И рассказала.
Профессорская квартира лоджией выходит на лесопарк. И как раз из этого окна видно за парком верхние этажи того института, где профессор работает. Между институтом и домом еще ЛЭП.
А еще рядом с институтом, отсюда уже не видно, стоит винзавод. И он как бы тоже получается на одной линии между институтом и домом. И даже больше того: между окном профессорской лаборатории и окном его же квартиры находится как бы на прямой линии та цистерна, куда спирт попадает перед тем, как его в мелкую тару лить.
В общем, винзаводское начальство уже с год полоскало институтскому мозги, что, мол, эти их физики из цистерны воруют спирт. На расстоянии. Телепортацией. Или лучами какими-нибудь. Но воруют. Потому что по измерениям выходит, что каждый будний день пропадает спирта литров двадцать – неведомо куда и непонятно как.
Начальство институтское, естественно, тихонько пальцем у виска крутило: не знает, мол, современная наука таких методов. А винзаводское рвало и метало, потому что больше некому, а спирт пропадает и пропадает, а ничего не докажешь и не уследишь. Уж и охрану ставили, и какую-то систему контроля импортную врезали в трубу, а все равно: весь рабочий день результат показывает верный, под конец смены хлоп! – недостача. Кого винить? Понятно, что физиков!
Институтские же по стенкам забегали, когда случайно выяснилось, что на тот месяц, что профессорская лаборатория всем составом в отпуск ходила, пропажи спирта прекратились. А потом – заново! Винзаводским ничего, конечно, не сказали, но внутри себя стали следить, считать и думать.
А что тут думать: не знает современная наука способа спереть из закрытой цистерны спирт!
Над лабораторией стало, как модно сейчас говорить, сгущаться. Профессор, естественно, психовал: как-никак, ученый с мировым именем, чуть-чуть до Нобелевки пока не дотянул, и тут вдруг хищения спирта вменяют. Есть повод понервничать.
А дочка у профессора – она то ли психолог, то ли социолог, в общем, по людям специализируется и по тому, как они думают. И как раз она слушала-слушала про эту их эпопею со спиртом, да и сказала: мол, вы не ищите, как спирт перенести, вы ищите, как обмануть систему контроля! Потому что любое постоянное воровство как раз построено на том, чтобы обмануть охрану и контроль.
А в лаборатории, в числе прочих агрегатов, как раз стоит тот самый модификатор. Который, между прочим, прямое отношение имеет к этим заколдованным бозонам, которыми я так впечатлился. И нужен он для того, чтобы как-то там менять физические законы в отдельно взятом месте. Вот как раз за него профессор и рассчитывает Нобелевку получить. А пока агрегат экспериментальный и неопубликованный.
И вроде как получалось, что его мощности, в принципе, очень даже хватит, чтобы до цистерны дотянуться, то есть до того места, где там в трубе контрольный прибор стоит.
Но профессор не знал ведь, кто у него там шалит, и постоянно дежурить в лаборатории тоже не мог, и кому это дело доверить, не знал. А посторонних туда тем более не пускают.
В общем, пока мы случайно не угодили под остаточный эффект модификатора, профессор никак не мог засечь, когда и кто включает прибор и куда его направляет. Следящие камеры у них есть, но на входе, а внутри помещения ничего нельзя снимать, потому что секретно. Ну, я так понял.
Теперь, по хозяйкиным словам, пошли они там разбираться разом и со своими, и с винзаводскими: кто-то же этот спирт, который мимо контроля прошел, сливает и куда-то он его девает!
А нам вот, за восстановление профессорской чести и спасение нервов, посулили что-нибудь приятное.
Слушаю я эту историю и не знаю, то ли ржать, то ли плакать. Ну ведь подумать, а? Секретное изобретение, высокая наука, все дела – и куда первым делом на практике приспособили? Спирт тырить! Вот когда за державу обидно становится.
Глебыч тоже пригорюнился:
- Это же, – говорит, – надо! И почему я не догадался еще и насчет объема проверить! Вес проверил, время... ну да, время не стали...
- А хорошо, что не стали со временем баловаться, – говорит хозяйка, – модификатор, конечно, не на то был настроен, но вообще-то он и время умеет... модифицировать. А у вас такие мощные эффекты пошли знаете почему? Из-за ЛЭП. Там какой-то резонанс случается и действие модификатора усиливается. Если бы не ЛЭП, до нас либо совсем не достало бы, либо разницу в три-четыре миллиметра вы списали бы на неаккуратность. Так что время... не надо с ним шутить.
- Четвертое измерение, – шепчет Глебыч мечтательно, – во всех смыслах... С точки зрения существования самого представления об объективной реальности...
Все, думаю, включился философ. Это надолго. Теперь он всю эту историю разложит по материализму, эксзистенциализму и еще десятку других «–измов», тогда только успокоится.
А нам ремонт надо все-таки заканчивать.
Профессор заглянул вечером. Такой приятный... еще не дед, уже не дядя. Принес, между прочим, бутылку коньяка – ее винзавод презентовал в порядке примирительного дара. Благодарил всячески за внимательность.
С Глебычем они довольно, как я понимаю, взаимно приятно поболтали на философские темы. Серега просто язык проглотил и только бормотал «угу» и «ну». Это он в работе за словом в карман не лезет, а тут что-то совсем стушевался.
А я сидел-сидел, да и попросил разрешения к профессору на лекции походить.
Профессор даже почти не удивился. Во всяком случае, Глебыч гораздо сильнее глаза вытаращил.
- Но вы же, – говорит профессор, – молодой человек, без специальной подготовки... вам, знаете ли, может быть сложновато.
Тут я грудь выпятил и щеки надул:
- Я вообще-то, – говорю, – высшее образование имею. Не профильное, конечно, и не столичное, но КрасГИФ наш все-таки не последний в стране институт.
Профессор прямо расцвел:
- Ну, – говорит, – конечно, в наше время ничего удивительного, что люди вынуждены работать совсем не по специальности... Приходите, я вам выпишу пропуск.
Допили мы коньяк, профессор ушел. Мужики на меня уставились, как по команде:
- Гриша, ты что, по образованию физик?!
- Не, – говорю, – это с чего вы взяли?
- Ну так КрасГИФ – это же институт физики?
Вот и профессор так же подумал, наверное. А я уж ему объяснять не стал, что не физики, а физкультуры.
Потому что все-таки очень хочется понять, почему модификатор искажает каждое четвертое измерение, а не третье и не десятое. И про бозоны тоже, которые очарованные. И вообще неохота себя полным джамшутом чувствовать, когда вокруг физические законы, оказывается, изменяются.
Ну и просто – за державу обидно!
@темы: конкурсная работа, Радуга-2, рассказ
-
-
17.11.2010 в 16:59-
-
18.11.2010 в 07:01Ну и да, у нас если что изобретут, то первым делом придумают, как это приспособить, чтоб спирт тырить))
-
-
23.11.2010 в 12:1710/7
-
-
28.11.2010 в 00:4410/8
-
-
01.12.2010 в 00:2310/7
-
-
02.12.2010 в 17:17-
-
02.12.2010 в 21:0210/10
-
-
03.12.2010 в 15:16Здоровская такая, добротная вещь. Спасибо)
-
-
07.12.2010 в 18:5510/8
-
-
23.12.2010 в 19:43-
-
26.12.2010 в 20:11-
-
27.12.2010 в 08:05-
-
28.12.2010 в 00:2310/8
-
-
29.12.2010 в 21:51-
-
29.12.2010 в 22:39-
-
29.12.2010 в 23:00-
-
30.12.2010 в 01:32Приятное оно, позитивное
-
-
30.12.2010 в 04:02-
-
30.12.2010 в 10:31Очень понравилась разговорная интонация, образы героев выпуклые и наглядные, поданы при этом ненавязчиво, штрихами)) Бодро и весело!
Единственное что - слишком громоздкое объяснение феномена в конце, немного смазало впечатление =(
10/9
-
-
30.12.2010 в 12:11-
-
30.12.2010 в 14:21