[Агнец Божий]

Название: Tempora mutantur
Тема: Пир во время чумы
Автор: Ночь в окнах
Бета: Тётушка Эми
Предупреждения: -
Примечания: Автор вдохновлялся забористой смесью произведений по теме. Все уши торчат нарочно.
Комментарии: разрешены


Он проснулся, как от толчка. Некоторое время не открывал глаз и дышал ровно, прислушиваясь — привычка, навык выживания, выработанный в последние годы. Но все было тихо. Ни посторонних шорохов или сдерживаемого дыхания — признаков подкрадывающихся людей, — ни тошнотворного обессиливающего ужаса — приметы близости призрака.
Он открыл глаза. Еще не шевелясь, обвел взглядом комнату.
Ранние сумерки, смазывая силуэты, окрашивали все вокруг в разные оттенки серого, но не прятали общую разруху, скорее подчеркивая ее. Пусто. Заброшенный дом, в который он забился вчера на рассвете, чтобы переждать день в безопасности, оправдал ожидания. Кроме него, да, возможно, нескольких крыс, тут не было ни живых, ни мертвых. Повезло.
Он пошевелился, разминая конечности. Кажется, за прошлый день он практически не шевелился, так и проспал в одной позе. Не сказать, чтобы удобной. Что ж, тоже привычка, иногда спасавшая жизнь. Чем меньше ты выдаешь свое присутствие, тем лучше.
Он встал, размялся, посмотрел на защитный контур — не нарушен. Оно и понятно — он ведь проснулся, не так ли? Подумал и обошел по кромке соляной контур. Конечно, оставлять за собой следы неразумно. Но тут уж каждый выбирает по себе. Он предпочитал оставлять круги из соли нетронутыми — никогда не знаешь, когда тебе может пригодиться такая страховка. Впрочем, этот район в последнее время считался относительно тихим, и в том была частично и его заслуга. Дома должно быть чисто. И в радиусе суток движения от дома, желательно, тоже. Пусть за работой и приходится ходить дальше.
Он бесшумно прошелся по комнате, стараясь ступать на свои вчерашние следы. Здесь осталось не так уж много вещей, но не было впечатления, что их растащили. Очевидно, раньше, до Сбоя, тут жил минималист с хорошим вкусом. Даже сквозь пыль и общую заброшенность чувствовалось, как продуманно и с любовью обставляли этот дом, собирая минимум вещей для максимума комфорта. Наверное, в нем было удобно жить. Надо будет вернуться, посмотреть, что может пригодиться теперь. Как-нибудь днем, отдохнувшим и не в одиночку.
Под ложечкой засосало. Он сглотнул. Все, хватит тратить время. Ему остался короткий переход — и он дома. Не имело смысла рассиживаться здесь, даже в условной безопасности. Конечно, хорошо бы задержаться и поесть, восстановить силы. Но он потратил это время на осмотр. Ничего, еда будет дома.
Перед глазами на мгновение встала картина: теплый свет из-под абажура, незатейливый напев, вкусный запах ужина… Дом. Дома ждет… Он оборвал мысль почти испуганно. Нельзя. Глупые суеверия, конечно, но кто его знает… Нельзя думать о важных людях, пока ты не в безопасности. Говорят, мертвые чуют мысли живых. Во всяком случаи эмоции — точно. Яркие чувства привлекают их, как магнит. Больше негативные, конечно: страх, злость, ненависть, обида. Но и радостным воспоминаниям предаваться лучше в надежном месте. Он не верил, что призраки способны прочесть его мысли, а после действительно открыть охоту на важных для него людей. Не верил, но и не знал точно.
В этом и заключалась основная проблема Сбоя. Никто почти ничего не знал точно.

Сбой случился лет десять назад и вначале никто не считал его проблемой. Возвращались мертвые, но это не было растиражированным зомби-апокалипсисом. Из развороченных могил не восставали полуразложившиеся тела, чтобы пожрать плоть живых, — в мир возвращались их души. Общее ликование медиумов, спиритуалистов и религиозных общин — ну а как же, существование загробной жизни можно считать доказанным! — быстро сменилось общим ужасом. Оказалось, что бестелесные духи способны убивать не хуже зомби. Ни эффектных брызг крови, ни утробного рычания — только леденящий обессиливающий ужас, лишающий воли, примораживающий к месту, и мимолетное прикосновение, за которым следовали инфаркт или инсульт. Объятья призрака — гарантированная смерть. И гарантированный еще один призрак. Мир окутал страх. Так же быстро выяснилось, что против призраков не работают ни молитвы, ни святая вода, ни религиозные символы. Только старые средства из сказок: соль и железо. Соль отгоняла возвращенцев, железо развеивало. Возможно, наростай проблема постепенно, или хотя бы чуть медленнее, человечество бы выстояло. Возможно, признай мировые лидеры Сбой катастрофой сразу, человечество бы выстояло. Возможно, смирись религиозные лидеры и фанатики с тем, что их вера бессильна, человечество выстояло бы. Но времени катастрофически не хватило. Как и смелости признать собственное бессилие. Сбой так и продолжали называть Сбоем, будто это всего лишь небольшая ошибка и все вскоре вернется на свои места. А цивилизация живых рушилась под напором мертвых. Не спасало даже то, что призраки не были активны в дневное время. Половины суток вдруг оказалось очень мало для успеха.
Очень быстро на первый план вышел общеизвестный факт, на который не привыкли обращать внимание до Сбоя: практически каждый город был построен на костях. Старые кладбища, останки с которых не перезахоронили, а в целях экономии залили бетоном новых спальных районов, музеи, хранящие в себе реликвии мертвых и части их тел, криминальные гетто, на которые социальные службы и местные власти годами закрывали глаза, больницы и тюрьмы, в которых количество насильственных и естественных смертей было не в пользу последних. За предельно короткое время эти места стали очагами смертельной опасности, пожравшими мегаполисы и старые столицы. Места исторических сражений, братские могилы и даже ухоженные кладбища — все клочки земли, хранившие какие-либо части тел мертвых, стали угрозой живым.
Большие города смело в первую очередь. Опасность несли не только призраки, но и паника, массовые протесты и беспорядки. Немало нашлось тех, кто решил, что в конце времен можно не только грабить, но и безнаказанно убивать. Некоторые, напротив, поторопились свести счеты с жизнью, избавившись от страха перед пустотой после смерти. И те, и другие породили новую волну духов. Пригороды держались чуть дольше. Больше всего повезло деревням, стоящим вдалеке от больших городов и когда-то случившихся исторических битв. Призраки в основном не отходили от места своей смерти слишком далеко. Особенно старые, кто был умерщвлен в прошлые эпохи. За всем этим кошмаром выяснять, что же и как именно изменилось в мироздании, стало практически некому.

Он закончил осмотр, весенние сумерки быстро сменились ночью. Он любил демисезон. Нет морозов и снега, нет бесформенных сугробов, которые отражают любой блик света и скрывают очертания призраков, но ярко обрисовывают контуры и хрустом наста сдают передвижение живых. Но нет и разросшихся молодых побегов и листвы, которые мешали бы обзору и скрывали бандитские засады и ловушки. Меньше мелкой живности в опустевших развалинах, которая своим шебуршанием маскирует приближение потустороннего.
Пространство вокруг его убежища выглядело безопасным — тихая пустая улица давно покинутого пригорода. Все ценное отсюда вынесли давным давно, а складов продовольствия или старых супермаркетов, которые привлекли бы сейчас кого-то живого, тут не было. Раньше пустынные заброшенные улицы без признаков жизни вызывали у него тревогу, безотчетное напряжение. Теперь покинутый квартал ассоциировался с относительной безопасностью — живых тут нет. Одной возможной проблемой меньше.
Сборы не заняли много времени. Он никогда не раскладывался на местах временных стоянок обстоятельно. Только необходимый минимум, чтобы в случае чего иметь возможность сорваться с места и не жалеть о брошенных вещах. А вещи — добротные полезные вещи из старого мира, — чем дальше, тем больше становились редкостью. Новодел же часто уступал качеством, впрочем и его достать было немногим легче.
Выйдя из укрытия, он постоял, прислушиваясь к окружающему миру и своим ощущениям. Темно, тихо и пусто. На самом краю сознания, рядом с глухой застаревшей усталостью зудело беспокойство. Он постоял, задумавшись, но так и не определил, что его вызвало. Может быть, въевшаяся паранойя? Она стала частью его жизни уже так давно. Он почти не помнил времен, когда ни о чем не волновался. Да и, откровенно говоря, не хотел вспоминать. Зачем растравлять себе душу?
А может быть, его беспокоил нарастающий голод? Ничего, он заставит идти быстрее. До дома, при хороших раскладах, часа четыре пути.
Он представил, как входит в свой дом, сваливает рюкзак у двери и задвигает железные засовы, разом отрезая свою маленькую укрепленную крепость от опасного окружающего мира. Вот он входит на кухню, окунаясь в родной свет абажура, опьяняющие запахи ароматной еды и незамысловатую мелодию, которую мурлыкает себе под нос… Он заставил себя оборвать мысль. Потом, потом. Не надо рисковать. Жизнь в этом мире учит быть предельно аккуратным со всем, что тебе дорого, со всем, что имеет значение, будь то вещь или человек. Особенно, если это человек. Философы прошлого спорили о смысле и сверхценностях, выводили теории, писали трактаты.
Перед ним такие вопросы не стояли. Его сверхценность ждет дома. А смысл... Смысл он несет в своем рюкзаке. На этот раз оплата была щедрой — военные сухпайки. Не сказать чтобы вкусно, но несомненно питательно и относительно сбалансированно. А главное, их можно спокойно хранить еще лет пять. Настоящая роскошь.

К тому времени, когда с горем пополам привели в действие тактику выжженной земли и самые опасные зоны были засыпаны солью и железными опилками, от человеческой цивилизации уже осталось не так много. После принятых мер лавинообразная природа катастрофы перешла в более спокойную, скорее хроническую форму. Мертвые перестали быть основной причиной стагнации человечества. Включились новые факторы.
Производства остановились, грянул продовольственный кризис. Общество потребления в подавляющем большинстве не представляло, как обеспечить себя без привычных источников энергии, заводов и дешевой рабочей силы. Мало кто помнил, как возделывать землю и вести натуральное хозяйство. А те, кто помнил, натыкались на отравленную железом и солью почву, на которой уже не было не только призраков, но и растительности.
Отдельные общины ощетинились частоколом и принимали чужаков, только если те могли доказать свою полезность. Военные патрули, организованные остатками правительств для поддержания порядка, не слишком отличались от банд. А банды не останавливало даже то, что каждая насильственная смерть обязательно обращалась возвращением нового призрака. Некоторые предпочитали держаться небольшими группами, с семьей или друзьями, одинаково сторонясь и правительства, и бандитов. Кто-то еще верил, что цивилизация вернется и человечество выкарабкается. В конце концов, люди способны приспособиться к чему угодно.

Он заметил их издали. Три джипа, неряшливо укрепленные дополнительными листами железа, были припаркованы посреди улицы. Судя по очертаниям, гражданские переделки — военные патрули все еще были экипированы довольно неплохо и выглядели однотипно и внушительно. Этот осколок старого мира разрушался медленнее всего. Поговаривали даже, что он и не разрушается вовсе, а формирует вокруг себя новое общество. Но даже если так и было, оптимизма это не добавляло. В жизни до Сбоя он слишком много читал книг и смотрел фильмов, чтобы верить, что из военной диктатуры может получиться что-то хорошее.
Но это все-таки были не военные. То, что можно было рассмотреть в свете луны, наводило на мысль скорее о выездном рейде какой-нибудь общины или о представителях очень крупной и хорошо организованной банды. В пользу этого говорило количество машин, их состояние и расставленная охрана. Странно. Таких банд поблизости он не помнил. Залетные гости или претенденты на чистую территорию? Беспокойство усилилось. Плохо. Очень плохо. Слишком близко к его дому.
Он не стал разглядывать их пристально и отполз под прикрытие стены. Что им могло тут понадобиться? Машины стояли у одного из самых больших домов на улице. Это вовсе не означало, что в нем осталось чем поживиться. Но когда-то тут жили обеспеченные люди, на доме могла стоять дополнительная система безопасности, укрепленные ставни, решетки на окнах… У него снова засосало под ложечкой. Если приезжие планируют устроить тут свое убежище, дело плохо. Большая банда под боком — это всегда плохо. Если они обоснуются тут, он не сможет долго скрываться, рано или поздно его заметят и выследят. И тогда бабушка надвое сказала, удастся ли ему договориться… Да и захотят ли они договариваться.
Увиденное расстроило и разозлило его. Уже довольно долгое время этот район он числил своим. Ничего особо ценного в нем не было, так что претендентов было не так уж много. Но главным достоинством этого места было то, что он сам его вычистил. Он сделал его безопасным методично, шаг за шагом, дом за домом. Он понимал, что такая тактика вряд ли разумна и рано или поздно привлечет внимание чужаков. Но ему необходим был безопасный проход к дому. С его-то работой. Он часто возвращался уставшим настолько, что до дверей его доводил лишь автопилот. В особо неудачные ночи он доползал домой лишь на силе воле и понимании, что если не доползет, то пополнит ряды возвращенцев. При таких условиях освобождение окрестностей от призраков было вопросом выживания.
Но как и все, рано или поздно оно должно было сыграть против него.
Некоторое время он стоял, затаившись в тени стены, обдумывая безумный план. Что, если отвадить их от этого места прямо сейчас? Напасть внезапно, устроить диверсию, убрать их всех по одному, а потом зачистить район от новых призраков… Он горько усмехнулся. Нет, он не командос и не киллер. Живого человека убить он сможет только защищаясь. И то не факт. По крайней мере, пока ему не приходилось делать ничего подобного. Даже самые жестокие драки, в которых ему пришлось принимать участие за эти апокалиптические годы, не заканчивались ничьей смертью. Не думал он об убийстве ближнего своего еще и потому, что убитый вполне мог вернуться на следующую ночь и потребовать сатисфакции, а справиться с мстительным духом убитого тобой человека в разы труднее, чем со случайным призраком. Откуда же в нем эта кровожадность сейчас?
Он прикрыл глаза. Мир изменился и продолжает меняться. И он вместе с ним. Прежние устои, мысли, мораль, законы — все это до сих пор продолжает рушиться. Меняться. Вот и он уже думает об убийстве людей как о непременном условии собственного спокойствия.
В мире после Сбоя любое изменение априори считалось плохим, потому что ничего хорошего не предвиделось. Все, что менялось, чаще всего менялось к худшему. И к этому приходилось приспосабливаться.

Он был одним из приспособившихся. Он не сидел за стенами общинного форта, не охранял поля и стада с автоматом в руках и не паразитировал на выживших, грабя и мародерствуя. Он стал Охотником на Призраков, одним из тех, кто уничтожал вернувшихся мертвых, чтобы живые могли умереть от рук живых.
Буквально в первые же годы Сбоя обнаружились люди, имеющие особую связь с пришельцами с той стороны смерти. Собственно, они были всегда — экстрасенсы, медиумы и прочие способные общаться с потусторонними сущностями. Теперь их таланты получили наглядное подтверждение. Шарлатаны и идеалисты отсеялись довольно быстро — пытаться спекулировать на теме призраков было небезопасно. Остались те, кто не питал иллюзий на тему общения с мертвыми и возможности приобщения с их помощью к великим тайнами мироздания. Такие как он. Они чувствовали призраков задолго до того, как оказывались в зоне непосредственной угрозы. Оцепенение, в которое вводили людей возвращенцы, действовало на них в гораздо меньшей степени. Обостренная интуиция позволяла быть эффективнее в точечной зачистке местности. Такие, как он, еще не оформились окончательно в отдельную касту, но уже успели завести свои суеверия и приметы, выработать определенные правила, методы и цены на свои услуги. Общины с удовольствием нанимали их, но предпочитали не иметь Охотников среди своих, потому что все эти способности имели и обратную сторону: призраки тоже чуяли Охотников и тянулись к ним.

Он не стал выдавать свое присутствие. Он устал и был голоден. Он был один. Глупо выходить посреди ночи к неизвестным противникам, превосходящим тебя численно. От таких не спасет соляной круг. Лучше тихо уйти. Дома, в безопасности, поев и отдохнув, убедившись, что с… Что все в порядке, он подумает, и решит, как быть. И потом, может быть, они и не обоснуются тут, а просто уедут, оставив его район в покое. Что зря паниковать заранее?
Но внутри, все нарастая, ворочалась тревога. По дороге к дому он сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони. Из-за этих неизвестных пришлось сделать изрядный крюк, чтобы остаться незамеченным. Усталость и голод усилились, не прибавляя хорошего настроения. Надо было все же поесть, когда проснулся. Еда — это силы, а силы — это возросшие шансы выжить.
Но ему так хотелось поесть дома… Ему так хотелось домой…
Занятый своими мыслями и ощущениями, он спешил, все ускоряя шаг, и потому едва не попался. Острое чувство тоски сдавило горло и помутило сознание так, что он задрожал, а на глазах выступили слезы.
Он резко остановился и отступил на пару шагов, прислушиваясь и всматриваясь в темноту.
Едва заметный светлый силуэт виднелся возле дорожного знака в тени дерева на перекрестке. Не силуэт даже, а только намек на силуэт, легкий абрис, слегка мерцающий в ночи, то показываясь, то пропадая.
Он стоял и смотрел на призрака. Странно. Он был уверен, что еще недавно его тут не было. Судя по виду и поведению — это лишь слабая тень, довольно древняя, скорее всего, не агрессивная, если не подходить близко. Убрать ее не составит труда даже сейчас, когда он устал… Он прикинул траекторию, по которой ее можно обойти. Нет, он не станет ее убирать. Пусть висит. Слишком чистый район — это подозрительно. Слишком чистый район привлекает внимание. Одних чужаков с него довольно. Несколько безопасных призраков создадут ощущение, что тут ситуация примерно такая же, как везде, и отпугнут неспециалистов.
Он помялся. Это тоже была новая мысль, новая позиция. Ну что ж, она не так плоха, как казалось. Ведь раньше он был убежден, что очистив район от призраков, сделает его безопаснее. Как он ошибался. Отсутствие призраков привлекает живых людей. А живые люди несут с собой новую опасность. Замкнутый круг.
Он обошел тень по кругу. Она лишь слабо отреагировала не него, поворачиваясь, как флюгер, но не двигаясь с места. Присмотревшись, он понял: то, что он принял вначале за мерцание, было намеком на движение. Призрак был не один. Их было двое: молодая женщина и маленькая девочка. Они держались за руки и маленькая девочка дергала руку женщины, подскакивая на одной ножке. Два подскока, рывок за руку, молодая женщина наклоняется, будто что-то говорит. Потом резко оборачивается, вскидывает свободную руку, словно пытаясь защититься от чего-то. На мгновение они пропадают. А после снова все по кругу. Два подскока, рывок.
Он отвернулся. Одна из теорий гласила, что все призраки обречены на повторение своих предсмертных действий, даже самые сильные и агрессивные из них. Что нападение на живых людей — просто реакция на прерывание цикла повторения, который несчастные души вынуждены проходить раз за разом. Но эта теория не объясняла ни почему так выходит, ни что вернуло эти души в мир. А если не вернуло, то почему проявило и сделало смертельно опасными.
Ему некогда было думать о призраках на перекрестке. Дом был уже близко. Скоро он сможет отдохнуть.

Дверь не поддавалась, ключ заедал в замке. Он совершенно отчетливо слышал движение за дверью. Что за чертовщина? Что-то с замком? Или это из-за чужаков? Чужаков… Желудок подвело спазмом. Он опустил уже занесенную для стука руку и отступил от двери.
Дом вдруг показался чужим. Он делал его сам, укреплял, подгонял под себя, чтобы здесь было безопасно для него и для его… сверхценности. Он знал все-все звуки, которые должны быть в этом доме, и все, которых там быть не должно. За дверью должен быть один человек. Но один человек не мог издавать все те шумы, которые он сейчас слышал.
Он отошел от двери, облизнул пересохшие губы. Что-то было не так.
Ну что же. Он может это проверить. Он сам укреплял этот дом и знает все его слабые места.
Окно задней комнаты по-хорошему давно следовало забить: хлипкий ставень на крючке — разве это защита? Но он все откладывал, ему нравилось, как свет ложится на пол и стены, как заливает комнату солнцем. Сейчас это пришлось как раз кстати. Выбить петлю крючка получилось почти бесшумно. Жаль, с рюкзаком не влезть. Ну что ж, он заберет его позже. Он скинул груз с плеч и влез в окно. Задняя комната почти всегда пустовала, запертая, отделенная надежной дверью от остальной, более укрепленной части дома. В щель под дверью пробивалась полоска яркого света. Но сейчас здесь кто-то был. Лежал на брошенном на пол матрасе, отвернувшись к стенке, но темные тени не давали рассмотреть подробностей.
У него застучало в висках. Дурное предчувствие затопило с головой. Желудок так подвело, что на миг он замер от острой боли. Надо подойти… Надо подойти и посмотреть. В душе теплилась надежда, что это всего лишь куча тряпья, снесенные ненужные вещи…
За дверью в основную часть дома раздался смех. Его будто молнией пронзило. Смех был чужой и смеялись несколько человек. Трое. Судя по тембрам, взрослые мужчины. Они разговаривали, но он никак не мог разобрать, что они говорят — уши будто набили ватой.
Его взгляд прикипел к полоске света под дверью, потом медленно двинулся к фигуре на матрасе. Руки и ноги стали ватными. Он шагнул к лежащему телу и едва не упал, споткнувшись о рюкзак. Свой распотрошенный рюкзак, сиротливо лежащий на полу. Он не хотел думать, не хотел верить. Это не могло быть правдой. Это усталость и голод, страшный сон...
Он медленно наклонился над неподвижным, уже одеревеневшим телом, не в силах оторвать взгляд от застывшего лица, испачканного запекшейся кровью. Своего лица.
— Надо было его хоть прикопать, — отчетливо раздалось из-за двери. Теперь он мог разобрать, что там говорят. — Еще вернется…
— Чтоб не вернулся, прикопать мало. Надо сжечь, — ответил второй. — Что ты трусишь? Это ж дом Охотника. Он же укреплен, как крепость. Сюда ни один возвращенец не проползет. Охотники всегда так, все лучшее себе…
— Ну да, пайки вон, лекарства. Видел? Полная кубышка! — вставил третий, сквозь слова которого отчетливо слышалось чавканье. — Но прикопать надо бы. Не то скоро вонять начнет.
Они там пировали, довольные, что удачно провернули дело, что не зря старались и теперь у них вдоволь пайков и лекарств…
Он развернулся к двери, которая теперь перестала быть помехой, и его рот искривился в дикой усмешке. Что ж. Сейчас и он утолит свой голод.

@темы: конкурсная работа, рассказ, Радуга-8

Comments

[Китахара]

4/6

[Achenne]

2/5

[Томаш]

2/6

[Lios Alfary]

4/6